«Вы звери, господа…»
Егор зажмурился от боли. Ладно, погоди, еще не все потеряно! Главное – не сводить с них глаз.
И он не сводил их весь ужин, не сводил и потом, когда полуживые туристы выползли из шатров, расселись вокруг арены, и им были представлены феерические сцены из истории Мавритании, из эпох всех этих Аль-Маравидов, Аль-Махадов, Меренидов…
Похищение невесты, нападение на караван, вольтижировка берберов на необъезженных скакунах, стрельба по мишеням, скачки на скорость и снова танцы, танцы, песни, песни… И все это время Родион с «Надюшкой» вели себя совершенно беззаботно, орали от восторга, аплодировали до боли в ладонях, смеялись до колик над проделками шутников-вольтижеров, прикрывались от летящего в них песка, когда бешеные кони вставали на дыбы перед самой трибуной, в деланом испуге прятались за спины сидящих впереди зрителей, когда берберы направляли ружья прямо на них, чтобы в самый последний миг, за полсекунды до нажатия на курок, резко вздернуть стволы вверх.
Зато Егору некогда было смеяться, хлопать, восхищаться, прикрываться от песка и уклоняться от залпа – хоть и безобидного, холостого, но очень впечатляющего. Теперь у него болели глаза, уши, у него чесалось в носу… Когда закружились в вышине рассыпающие разноцветный огонь кольца, когда небо вспыхнуло фейерверком, а берберы, привстав в стременах, принялись палить из всех стволов, он вдруг ощутил, что съел слишком мало, а выпил слишком много.
На счастье, шоу закончилось. Родион и «Надюшка» неспешно шли впереди Егора, не предпринимая никаких попыток от него скрыться.
Зага-адочно! Что же произошло? Передумали? Каким-то невероятным образом посовещались с сообщниками и перенесли время Ч? Или… или все уже кончено, и Егор теперь ничего не сможет сделать, как бы ни дергался? То есть дергаться ему не имеет смысла, да? А может быть… О господи, в его затуманенной серыми парами голове вдруг наступило некоторое просветление: может, он все-таки не так что-то понял? Неверно истолковал?
Ему очень хотелось не дергаться, так хотелось ошибиться! Ведь тогда можно успокоиться. Спокойно дойти до автобуса, забраться на «диванчик», смежить веки. Вздремнуть до прибытия в отель, а потом, поднявшись в свой номер на пятом этаже, в номер с зелеными ставенками и зеленым покрывалом на низкой кровати, залечь – и выспаться, наконец-то спокойно выспаться!
Удивительно расслабляющее средство, это «серое вино»!
Хотелось подпереть спичками опускающиеся веки, но Егор упрямо смотрел вперед, шел и шел, не упуская из виду белый пуловер «Надюшки» и серую куртку Родиона (к вечеру похолодало, и этот тип приоделся). Вот пуловер и куртка задержались у столов с сувенирами, и Егор услышал смех «Надюшки». Вытянул шею, вглядываясь, над чем она там заливается.
Да уж, было над чем! Продавец показывал игрушку: на высокой тонкой спице укреплена птичка из перьев, с пружинкой вместо ножки. Две другие такие же птички на свободных деревянных колечках болтаются вокруг спицы. Стоит поднять их наверх и качнуть спицу, как парочка птичек, потрясая хохолками и хвостиками, начинает спускаться вниз, неистово тюкая длинными клювами несчастную птицу. Верхняя птичка точно так же неистово колышется, не то браня, не то поощряя скачущих вниз трясунов.
– Трясуны! – выговорил Егор, вдруг залившись громким смехом. – Трясуны-пятидесятники! Смотрите!
Вокруг тоже захохотали, словно зараженные его смехом. Игрушка была настолько нелепая и трогательная, что не только веселила, но и умиляла.
– Хау мач? – спросил Родион, демонстративно закатил глаза, услышав: «Фоти тен дирхамз, плиз», – но полез в карман за деньгами.
– А мне? – закричал Егор, словно маленький мальчик, словно дитятко в песочнице. – А мне такую?
Его выразительную мимику продавец понял без перевода и с сожалением развел руками:
– Онли ван, сэр. Онли ван!
– Как это ван?! Почему ван?! Я хочу этих трясунов! Я их хочу!
Егор услышал чей-то плаксивый голос, но не узнал его. Рот был открыт у него самого, губы шевелятся – может, это он кричит? А вот знакомый голос, только Егор не поймет, кому он принадлежит:
– Успокойтесь, Царев. Если вам нравятся эти трясуны – берите их себе. Мне они даром не нужны, честное слово!
– Спа-си-бо, – еле вымолвил Егор, вытаскивая из кармана деньги и прижимая к себе спицу, на которой колыхались дивные трясуны. – Большое спасибо…
– Покажите, как они скачут! – Рыжий оказался рядом, нетерпеливо схватил Егора за локоть. – Покажите!
Егор сел на ближайшую скамью, поднял парочку трясунов вверх, качнул спицу. Птички ринулись вниз, истово клюя металлический пруток. Народ полег от детского, безотчетного, рефлекторного, глупого, необъяснимого – но такого сладостного хохота!
– Классная игрушка! – завопил рыжий. – Знаете что? В России надо поставить ее производство на поток. Возьмите меня в компаньоны, Царев!
Вместо ответа Егор снова поднял трясунов к исходной точке, снова тряхнул спицу, снова раздались раскаты бессильного смеха. Он скользил взглядом по лицам, наслаждался их счастливым выражением с таким чувством, как если бы сам был создателем этого счастья. Может, именно это человеку и надо – смеяться, смеяться… Все смеются. Все. Кроме… кроме этих двоих. Но они не смеются отнюдь не потому, что страдают несварением желудка или приступом мизантропии. Их здесь просто нет. Их нет!
– Да они уехали в Уорзазат, – равнодушно произнес Константин Васильевич, когда Егор вышел наконец из столбняка и смог членораздельно сформулировать свой вопрос. – Предупредили меня, что не будут ночевать в Марракеше, взяли напрокат «Мерседес» и уехали. Я думал, вы знаете. Все знали!
– Все знали, – подтвердил рыжий. – Разве вы не слышали, Родион и Надюшка все уши нам прожужжали, что хотят посмотреть на Касбу и присоединятся к нам завтра вечером, перед самым отъездом в Агадир. Ой, что такое? Что с вами, Гоша?!
Гошу успели подхватить, прежде чем он стукнулся головой о камни. То есть сотрясения мозга он не получил, и вообще, это был не эпилептический припадок, как почему-то испугался Константин Васильевич, а просто пьяный обморок. Вполне объяснимый, учитывая то, сколько «серого вина» выпил нынче вечером господин Царев (это все видели) и сколько испытаний выпало за последнее время на его долю (это все помнили). Поэтому его не только подхватили, но и заботливо отнесли в автобус, где и уложили на диванчик в хвосте.
– Трясуны… мои трясуны… – пробормотал он, прежде чем впал в полное и окончательное забытье.
Надежда Гуляева Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Наконец-то поезд тронулся, и мрачная, насупленная фигура Руслана, топтавшегося под окошком, рывком уехала назад вместе со всем перроном, с толпой провожающих, с каким-то мужиком, верно опоздавшим к отправлению и теперь несущимся за вагоном вприпрыжку… Дурак, прыгал бы в первый попавшийся вагон, а то уйдет поезд без тебя!
Потянулись пристанционные постройки, запасные пути, и Надежда с облегченным вздохом откинулась на спинку диванчика. Какое счастье, какое блаженство остаться одной! Руслан из кожи вон лез, чтобы уговорить Хозяйку взять его, как всегда, с собой, но она была непреклонна: поеду одна, и все тут. Можно только удивляться непробиваемой толстокожести и наглости Руслана: после всего, что Надежда выдала ему, не заботясь о вежливости, не затрудняя себя подбором слов, высказала прямо ему в рожу все, что накипело за последнее время, – после всего этого он не разразился потоком ответного мата, не плюнул ей в лицо, не развернулся и не ушел, едва сдерживая желание ее убить. Он стоял, молчал, стискивал кулаки, слушал, не глядя на Надежду, а когда все же вскидывал на нее глаза, в них мелькало жалкое, собачье, побитое выражение. Но вместо того чтобы разжалобить, это почему-то озлобляло ее еще пуще. У нее даже шея зябла от злости, даже плечами начала она нервно дергать, окончательно теряя над собой контроль и выкрикивая Руслану уже вовсе какие-то несусветные оскорбления. Все, все самые мелкие ошибки, провинности, недоразумения поминала она ему в эту минуту, самые застарелые обиды, с тех первых дней, когда ее, ошалелую от собственной наглости девчонку, взял из эскортного агентства Алим Абдрашитов, уложил в свою постель – да так в ней и оставил.
Конечно, вся свита Алима смотрела на нее свысока, только самые умные с первых шагов начали осторожничать с любовницей Хозяина, которая с каждым днем обретала на него все большее влияние. Дольше всех противился ей Руслан. Как-то раз по пьянке Алим обмолвился, что его охранник даже представил ему фотографии, сделанные еще год назад, когда Надежда только начинала свою карьеру «топ-модели» (назовем это приличным, общепринятым эвфемизмом) и была полной дурочкой во всем, что касалось элементарной осторожности, – ужасные фотографии! Руслан не сомневался, что Хозяин взъярится и вышвырнет девку вон, однако на Алима фотки подействовали самым неожиданным образом. Вместо того чтобы оскорбиться, он возбудился. Вместо того чтобы исполниться отвращения к Надежде, он ощутил настолько острую потребность в ней, что вообще больше не расставался с этой странной, не то затравленной, не то распущенной, не то испуганной, не то высокомерной, чуточку угрюмой, молчаливой девушкой с непроницаемыми серо-зелеными глазами и напряженными губами.
Конечно, вся свита Алима смотрела на нее свысока, только самые умные с первых шагов начали осторожничать с любовницей Хозяина, которая с каждым днем обретала на него все большее влияние. Дольше всех противился ей Руслан. Как-то раз по пьянке Алим обмолвился, что его охранник даже представил ему фотографии, сделанные еще год назад, когда Надежда только начинала свою карьеру «топ-модели» (назовем это приличным, общепринятым эвфемизмом) и была полной дурочкой во всем, что касалось элементарной осторожности, – ужасные фотографии! Руслан не сомневался, что Хозяин взъярится и вышвырнет девку вон, однако на Алима фотки подействовали самым неожиданным образом. Вместо того чтобы оскорбиться, он возбудился. Вместо того чтобы исполниться отвращения к Надежде, он ощутил настолько острую потребность в ней, что вообще больше не расставался с этой странной, не то затравленной, не то распущенной, не то испуганной, не то высокомерной, чуточку угрюмой, молчаливой девушкой с непроницаемыми серо-зелеными глазами и напряженными губами.
Казалось бы, Надежда могла торжествовать, но слишком сильна была в ней чисто крестьянская осторожность перед всякой внезапной, невесть откуда свалившейся удачей, в глубине души она не очень-то доверяла своему черноглазому, молчаливо хихикающему за левым плечом союзнику, а потому постоянно была на стреме, жила с вечным ожиданием подвоха от судьбы. И, по большому счету, она должна была благодарить Руслана, который не давал затихнуть ее настороженности, недоверчивости, беспрестанно, втихую и открыто, насмехался над ней, подзуживал, уверяя, что скоро, скоро ее пресная красота осточертеет Алиму, всегда предпочитавшему девушек острых, пряных, с откровенной порчинкой, а главное – не послушных и молчаливых подушек-перинок, а умных женщин!
Надежда не пропустила ни одного из этих ехидных словечек мимо ушей. Они откладывались в памяти, словно дрожжи беспрестанно будоражили, оживляли ее душу, ум, натуру, принуждали не спать, не дремать, а гнаться за удачей… скользкой, будто золотая рыбка, так и норовившей выскользнуть из рук. Она умнела на глазах, она училась на каждом шагу, она заставила себя спрятать в карман природную застенчивость и сделаться хваткой, пронырливой, она стала со́вкая, как называли таких проворных девок в деревне Кармазинке.
Скоро она знала о делах Алима чуть ли не больше, чем он сам. Уроки английского и визажа, бухгалтерского дела и бальных танцев, игры на гитаре и этикета, плавание, шейпинг и политология, аудиторские курсы, курсы массажа, теннис и верховая езда – ей всего было мало, все интересно, она все на свете успевала. Едучи с одних курсов на другие, она читала в машине бухгалтерские отчеты из клубов Алима, плеер нашептывал ей в уши неправильные английские глаголы, а из глаз капали слезы оттого, что она никак, хоть ты тресни, не могла заставить себя запомнить хоть одно стихотворение. А ведь как это было эффектно, как красиво – иногда щегольнуть красивой цитатой! Да чтоб не из Высоцкого, а из Пушкина или Лермонтова. Или Мандельштама, к примеру. Но нет, анекдоты Надежда запоминала отменно, любимого своего Жванецкого могла цитировать с любого места вдоль и поперек, а вот со стихами… ступор какой-то у нее на стихи был.
А впрочем, черт ли был Алиму в этих стихах! Для него куда больше значило то, что Надежда нравится его друзьям, среди которых все чаще встречались не просто вульгарные скоробогачи, а люди по-настоящему высокопоставленные, ну и в постели ей не было равных. Как бы она ни устала, как бы ни мечтала лечь, свернуться калачиком и уснуть, стоило Алиму изъявить желание, она тут же ложилась на спину, или как там ему в голову взбредет, и являла собой пример неутомимости, бодрости и страстности. А потом, когда Алим вдруг перестал ее хотеть…
В дверь стукнули.
– Билетики проверим? – с искательной миной на лице заглянула проводница. В руках у нее, кроме черной кожаной раскладушки с билетами, был букет нежно-желтых тюльпанов. – Вам просили передать…
Улыбка слиняла с лица проводницы при виде ледяных глаз Надежды.
– Спасибо. Возьмите цветы себе, пожалуйста. Вот мой билет.
– Как же?! Такие чудесные! Я вам и вазочку подам.
– У меня аллергия на тюльпаны. Немедленно унесите, если не хотите, чтобы у меня тут астма началась!
– Хорошо, хорошо. Чайку не желаете?
– Спасибо, поздно уже, пора спать.
– Спокойной ночи…
Аллергия! Астма! Желтые тюльпаны – ее самые любимые цветы.
Надежда усмехнулась, глядя в быстро темнеющее окно, по которому вдруг зазмеились косые струйки – начинался дождь.
Тюльпаны, значит… Ну-ну! Руслан носом землю роет. Цветы от него, Надежда это знала доподлинно. Крепко задергался, ничего не скажешь, крепенько. Не ожидал, что пленникам удастся сбежать. Надежда не слушала никаких попыток оправдаться. Ох, сколько разных словес они нагородили, особенно Руслан и Розка! Равиль в этом смысле вел себя гораздо более сдержанно: рта не раскрывал. С другой стороны, смотреть на остатки выбитых зубов – не самое большое удовольствие, мальчик это должен понимать. Начала этот процесс сама Надежда – рукояткой зонтика, ну а довел дело до логического завершения Руслан. И Равилю еще повезло, что за него взялся Руслан. Потому что, если бы Надежда вполне дала волю своей ярости, Розка определенно лишилась бы своего красавчика-братца.
Омерзительнее всего было Надежде то, что этого гнусного, никчемного мальчишку она так к себе приблизила. Она брала его к себе в постель холодными зимними ночами… да и жаркими летними, чего греха таить, тоже частенько зазывала. Она закрывала глаза на его недвусмысленные шашни с Русланом. Она позволила Равилю поверить, что не просто трахается с ним – что он ей мил. И вот что получила взамен! Право слово, она просто дура, если до сих пор ждет чего-то от мужчин, верности какой-то, преданности, самоотверженности, а не только удовлетворения физиологических потребностей или достижения сугубо материальных целей.
Надежда усмехнулась. Наверное, с такими взглядами ей вполне пристало бы сделаться крутейшей лесбиянкой, вроде Жанны из «Бойфренда». Ох, какими глазами скользит та по фигуре Хозяйки!.. Даже Равиль, который вообще большой мастак играть своими блудливыми глазками, мог бы многому научиться у Жанны. Но этот путь достижения простейших удовольствий для Надежды давно закрыт. Она просто-таки с восторгом вычеркнула из памяти эти страницы своего прошлого, забыла эти развеселые игры, в которые в свое время досыта наигралась. Вычеркнула ради Алима. Все делалось ради Алима! Даже кретинскую татуировку на заднице она сделала ради него – в Нижний Новгород смоталась, к знаменитому татуировщику Егору Цареву. Мастер он оказался отменный – правда, немедленно запал на Надежду. Ну, расплатилась она с ним по полной, так, как он хотел, и испытала какое-то мстительное удовлетворение от того, что, переспав, удалось зажать большую часть обещанной ему суммы. Что такое была теперь для Надежды какая-то тысяча рублей? Тьфу, и больше ничего. Однако она была в восторге от этого мелкого мошенничества. Гоша ей как бы заплатил. То есть она спала с ним как бы за деньги, а не по своей воле. Это снимало с нее часть вины за измену Алиму. Ведь она в сердце своем искренне клялась хранить ему верность!
Смешнее всего, что он же и вынудил ее нарушить клятву.
Он или надорвался, или просто подустал, или Надежда сама была виновата, если перестала его возбуждать. Ведь не объяснить природу влечения, особенно мужского: почему ты сегодня на стенку лез ради обладания этой женщиной, а завтра она лежит в твоей постели, теплая, ждущая, на все готовая, а ты – полный аут. Аллес капут. Надежда пыталась что-то сделать… много чего она делала. Но дела у Алима шли плохо, и вот она заметила, что Хозяин начал игриво поглядывать на толстую попку Розы. Первым побуждением было выгнать эту кривоногую блядешку вон, однако хватило ума сдержаться. И найти выход…
Выход подсказал Руслан – да, тогда Надежда жутко изумилась его готовности помочь, но в том состоянии, в каком она находилась, она приняла бы совет от кого угодно, хоть от черта с рогами. Руслан, будто по пьянке, рассказал ей историю из жизни одного своего приятеля, который приходил в боевую готовность, только если в его постели были разом две женщины. Ни с одной из них поодиночке он ничего не мог поделать, а вот когда кувыркались обе, вдруг становился неутомим.
Конечно, первым побуждением Надежды было жутко вспылить и послать Руслана туда, куда Макар телят не гонял, – за то, что лезет не в свои дела. Но уже через минуту она оценила качество совета – небось за год работы в эскорте всяких чудаков пришлось повидать, во всяких койках полежать, там порой такая сексуальная акробатика происходила, что иному маньяку и во сне не приснится. И она устроила эти игры втроем… сначала один раз, а потом устраивала всегда, когда Алиму хотелось.