Лиза представила, как на собственной свадьбе ест рулеты из ветчины, и ее затошнило.
– Ты чё зеленая такая? – всполошилась Степанна. – Давай – прогуляйся, как ты свекровке на глаза появишься? Она ж тебя не примет.
– Я выйду на улицу, – пробормотала Лиза, оставив Рому расплачиваться.
Она закурила.
– Девушка, знаешь, что будет? – К Лизе подошел мужик.
– Что?
– У тебя рак будет! Нельзя курить.
Лиза отвернулась. Прямо город советов. Никто мимо не пройдет.
Рома вышел наконец из кафе. Похоже, идея отпраздновать свадьбу здесь ему нравилась все больше.
– Ну что, пойдем? – Он улыбался.
– А нельзя такси вызвать? Я устала.
– Да тут недалеко, я тебе город покажу.
– У вас тут и достопримечательности есть?
– Конечно! Тут, между прочим, рядом Достоевский жил. В детстве. Дома тут красивые. Мне в детстве очень нравилось гулять. Будто в сказке – наличники, крыши, узоры затейливые, а вон там, смотри, – Рома указал во двор, – голубятня. Ты когда-нибудь видела настоящую голубятню? Смотри, смотри, там до сих пор голуби!
Лиза увидела покосившееся сооружение, в котором сидели голуби – серые, парочка белых. Они суетливо переступали, курлыкали.
– А мне мама даже попугайчика не разрешала завести. Считала, что я могу орнитозом заразиться, – вздохнула Лиза.
Рома расхохотался.
– Смотри, тут все просто запомнить. По эту сторону – первый микрорайон, по ту – второй микрорайон. Между ними – улица Маркса и улица Советская.
– Ты так говоришь, будто мы жить здесь будем, – усмехнулась Лиза.
– А вот там, пойдем, тут рядом, дом, где мы раньше жили, когда я маленький был. Я помню только коридоры темные, больше ничего. Нет, помню, как мама радовалась, когда мы отсюда в новую квартиру переехали. Для нее это стало настоящим событием. Вот этот дом.
Лиза посмотрела туда, куда указывал Рома. Целая улица стояла вымершей. Старые покосившиеся двухэтажные домики на каменном фундаменте, деревянные сверху. Маленькие окна-бойницы. Некоторые дома еще держались, кое-где даже крыша сохранилась, но большинство – совсем разрушенные, только на фундаменте и держались. Ни в одном из домов не было жильцов, причем давно.
– Это бывшие коммуналки. В каждой комнате по семье. Воды, конечно, не было. На колонку ходили. У нас в доме текла холодная вода на общей кухне, и мы считались богачами, – рассказывал Рома.
– И как вы переехали?
– Ну там такая история давняя и длинная – коммуналки расселять начали, но первым делом жилье давали тем, у кого совсем старые дома были. В четырехэтажках квартиры выделяли вместо комнаты. А многодетным так вообще хоромы – двухкомнатные. Первыми получили те, кто в начале улицы жил. Остальные к ним в гости на экскурсии ходили. И ждали своей очереди. Обещали следующий дом расселить к Новому году, потом к весне, да все никак.
И вдруг в соседнем доме пожар случился. Дом же деревянный, сгорел, как спичка, пожарные даже почесаться не успели. Тушили своими силами – боялись, что на соседний дом огонь перекинется. Никто не пострадал – все успели выбежать, некоторые жильцы даже вещи прихватили. Но погорельцев все жалели, соседи приютили. Начальство, естественно, приехало, и погорельцам быстренько новые квартиры выделили. Уж как им завидовали тогда… Сначала жалели, а потом чуть ли не ненавидеть начали. Конечно, пошли слухи, что кто-то из мужиков специально дом спалил, чтобы, так сказать, процесс переезда ускорить. И вот ведь счастливое совпадение – все жильцы, получалось, к пожару-то готовы были. Вещи крупные не вытащили, а все важное собрать успели – документы, деньги. По всему получалось, что знали они про пожар заранее. Соседи, конечно, кости изрядно погорельцам перемыли, но дальше ничего не пошло, даже разбираться толком не стали – проводка старая, лампочки на обугленных проводах у всех болтались.
Ну и недели не прошло, как еще один дом сгорел. Опять та же картина маслом – все живы-здоровы, погорельцам – новые квартиры.
– Только не говори, что потом сгорел ваш дом, – догадалась Лиза.
– Да, так и было. Мама подожгла, – хмыкнул Рома. – Она отца просила, но он отказался. Наотрез. Он очень честный был, патологически честный. Мама тогда условие поставила – или он устраивает поджог и обеспечивает нам новое жилье, или уходит. Папа ушел. Я его больше не видел. Мама очень жесткая бывает, холодная. Папа для нее умер. Она мне тоже сказала, что отец умер. Я, только когда вырос, узнал, что он еще лет десять после этого прожил.
– И вам дали квартиру?
– Нет, сначала расследование было. Три пожара с разницей в неделю – это все-таки подозрительно. Все жильцы знали, что мама дом подожгла, но молчали. Да и что там выяснять – на все один ответ. Дома-то было проще снести, чем ремонтировать. Доказывай, хоть обдоказывайся, без толку. Все дома были признаны аварийными.
Нам, считай, повезло – дали квартиры. А после нас – еще один пожар случился. Только жилье закончилось. Новые дома не строили. Людей расселили по другим общежитиям, так они там и остались. Маму до сих пор жильцы добрым словом вспоминают – успели квартиры получить благодаря ей.
– А отец? Он что, просто так ушел?
– Нет, не просто. То есть я не знаю. Потом расскажу как-нибудь.
– Сейчас, – потребовала Лиза, удивившись, как ей раньше не приходило в голову расспросить Рому о его семье, о родителях.
Ромина мать, Валентина Даниловна, жила по плану. Основы этого плана заложила ее мать – Рома бабушку в живых не застал. Это она в семь лет отвела Валю в музыкальную школу и приковала ее к инструменту. Способностей у девочки не было, желания тоже, но недостаток, а точнее отсутствие таланта, она компенсирована усидчивостью и паническим страхом перед матерью. Валя считала дни до получения диплома об окончании музыкальной школы и на выпускном концерте сыграла более чем прилично. Сама от себя такого не ожидала. Никто – ни учителя, ни Валя – и не думал про музыкальное училище. Отмучилась, и слава богу. Но Валина мать рассудила иначе – училище, и точка. Дочь снова не посмела ослушаться. После училища Валя хотела окончательно забыть про музыку и мечтала уехать в столицу и поступить на исторический факультет. Или на географический. Или пойти работать и стать независимой от матери. Конечно, она бы никогда не посмела сказать о своих желаниях вслух. Хотела поступить тайно и сообщить по факту. Но для нее была выбрана дорога – Институт культуры. Валя прилежно училась, чтобы стать организатором массового досуга. Летом на каникулах ездила в пансионаты – подрабатывала массовиком-затейником. Прыжки в мешках, перетягивание каната, кружок хорового пения. После института без особых проблем устроилась на работу в горисполком, куда добровольно никто не шел. Только по распределению. Денег мало, проблем много. Нервотрепка и никакой благодарности. Валя попросилась сама, чтобы остаться в городе, рядом с матерью. Один раз она уже пыталась сбежать.
Это было на третьем курсе. Валя вырвалась в Москву – к подружке-однокурснице, которая перевелась в столицу по семейным обстоятельствам. Две недели Валя жила в общежитии, где ее приютили новые друзья, пила вино, ходила на лекции, знакомилась, расставалась, почти не ела. Но это было настоящие счастье и свобода. Та самая подружка уговаривала Валю тоже перевестись и даже обещала поговорить с родителями, у которых имелись связи в институте. Через две недели Валя позвонила домой. Никто не ответил. Валя позвонила соседке, от которой узнала, что мать в больнице. Инсульт. Ни говорить, ни ходить не может.
Валя вернулась домой и снова стала жить по плану. Только это был уже ее, личный, жизненный план. Она работала в горисполкоме на полставке, до двух, с трех до шести – в музыкалке, а после шести – бегала по частным урокам. Нужны были деньги. Мать лежала парализованная, но никак не умирала. Врачи сказали, что умрет, счет на недели, но все никак – она вцепилась в жизнь зубами. Валя заботилась о матери, давала лекарства, кормила с ложечки, но каждый день ждала ее кончины. «Поскорей бы», – шептала она каждый вечер перед сном.
Она приучилась все планировать – писать списки продуктов, которые нужно купить, дела, которые нужно сделать на следующий день. Она вела тетрадь доходов и расходов, над которой сидела вечерами. Замеряла, сколько осталось в пачке стирального порошка – на неделю хватит или на две, – и вносила в план покупок. Никогда в жизни она бы не купила себе помаду, кофточку или колготки спонтанно, потому что захотела, увидела, и понравился, например, цвет. Каждый вечер Валя усаживалась с тетрадью за большой стол, стоявший посреди комнаты, и рассказывала матери, сколько потратила на лекарства, на еду, на воду, на электричество. Слышала ли ее в эти вечера мать, понимала ли она что-нибудь, Валя не знала.
«Поскорей бы», – повторяла Валя и захлопывала тетрадь.
Отдельным пунктом у нее значились расходы на похороны. Валя копила и откладывала каждый месяц. Смерть матери ей была очень нужна – расплатиться побыстрее с расходами и выгадать остаток на покупку инструмента. Ведь это невозможно – бегать по ученикам. Лучше пусть к ней домой приходят. Соседи, конечно, крик поднимут, но ничего – поорут и успокоятся. Но это станет возможно только после смерти матери. Помимо инструмента – старое Валино пианино, еще ученическое, списанное из музыкалки, было давно выброшено, – ей требовалось пространство. Мало того, что коммуналка, стены деревянные, так еще и комната одна. Да, большая, двадцать квадратов, а что толку-то, если мать лежит у окна. А вот после смерти можно будет выставить материнскую кровать, поставить к стенке инструмент и принимать учеников. Можно и шкаф развернуть, который отгораживал Валину половину комнаты. А вместо шкафа поставить ширму или повесить занавески. И получатся как будто две полноценные комнаты. Да и о личной жизни можно будет задуматься. Не приведешь ведь мужчину в комнату, на узкую кровать за шкафом, когда рядом лежит умирающая старуха. И Валя расписывала в своей тетради, перелистнув несколько страниц, как купит тахту, ширму и заведет себе личную жизнь. «Поскорей бы», – говорила она матери. Ведь всем понятно, что невеста с собственной жилплощадью, да еще сирота, очень выгодная партия. Проще замуж выйти. А со своим закутком и больной матерью она никому не нужна. Да самый завалящий жених сбежит. Но завалящего Вале было не нужно.
После очередного вечернего зачитывания списка расходов и традиционного заклинания «Поскорей бы», Валя пошла спать и спала на удивление спокойно. Утром встала, позавтракала, отметила, что погода хорошая, можно и туфли обуть. Достала туфли, начистила их и походила по коридору, проверяя – не жмут? Только после этого подошла к матери. Врачи сказали, что умерла она еще вечером, скорее всего, во сне. И это хорошая смерть, спокойная.
Валя радовалась, что рассчитала все правильно – скопленных денег ей хватило и на похороны, и на инструмент, и даже на тахту осталось. Спасибо, соседи скинулись, кто сколько мог. И план ее отлично работал – она все переставила, передвинула и завела частных учеников. Из администрации уволилась и стала работать в музыкалке на полной ставке. Соседи поскандалили, но не сильно: а что делать девочке? Одна осталась. Жить ведь на что-то надо. Чтобы иметь больше учеников, Валя ставила детям тройки по специальности и говорила обеспокоенным мамашам, что подтянет дополнительно. Потому что ребенок-то, безусловно, талантлив. Мамаши покупались на жалкую лесть, и у Вали появился стабильный частный заработок.
Следующим пунктом в ее списке значилось замужество. Непременно удачное и по возможности быстрое. В Валиной схеме не было пункта о мучениях, сомнениях, страданиях, безответной, да и вообще о какой бы то ни было любви. И самое удивительное – у нее не было никаких сомнений, что все будет так, как она запланировала.
То ли мысли действительно материальны, то ли Валя так точно отправила запрос во вселенную, но жених действительно появился быстро, не заставив себя ждать. И именно такой, какой требовался. Москвич, студент последнего курса экономического факультета. Да еще и имя – Виктор – всегда нравилось Вале. Победитель.
В город Заокск Виктор попал случайно, как случайно оказался на грандиозной пьянке в общаге. Однокурсники решили отправиться на рыбалку, Виктора брать не собирались, но только он был счастливым владельцем «Жигулей» – родители подарили – и единственным трезвым в компании. Так что Виктора привело к Вале само провидение, учитывая то, что они заблудились, свернули не на ту дорогу.
На реке разбили палатку, нажарили шашлыков, выпили и завалились вповалку спать. Когда проснулись, пытались понять, где находятся и как река-то называется. Валя пришла на берег пешком – за компанию с подругой. Та умоляла: будет ее ухажер с другом, и нужна еще одна девушка. Не понравится, уйдем. Вот на этом берегу и произошла судьбоносная встреча. К Вале подошел Виктор и спросил, как называется река и город. Валя фыркнула, но сразу разглядела в молодом человеке проезжего молодца – явно москвич, джинсы, ботинки модные, белые. Разговорились. Две компании тем временем объединились и пили уже совместно. Валина подруга кокетничала с москвичами, ее ухажер наливался кровью, все плавно шло к традиционной драке.
– Отвези меня домой, – попросила Валя.
И Виктор сел за руль. Так она поняла, что выиграла свой приз – именно ему принадлежала машина, а это кое-что да значило.
Виктор остался у Вали. Все случилось так, как она и запланировала, – большая тахта, никто не мешает, пианино у стены, все чистенько, красивенько. Да, коммуналка, но соседи сидели тихо и утром Вале не сказали ни слова. Наоборот, соседка даже яйца для нее оставила – мужика накормить. Как выживать-то без мужика? И правильно. Красоты нет, денег нет, так пусть хоть одним местом завлекает. Глядишь, и найдется дурак, которому много не надо.
Были ли у Вали мысли, что Виктор уедет и больше о ней не вспомнит? Нет, поскольку и в ее плане такого пункта не значилось. Утром она пожарила Виктору яичницу и спокойно спросила, когда свадьба. То ли провидение было в то время на ее стороне, то ли вселенная обалдела от таких наглых заказов, но Виктор не сбежал в тот же момент. Он пожал плечами и сказал, что нужно съездить домой, сообщить родителям, и можно будет устраивать свадьбу. Наверное, ждать придется после подачи заявления, но это же месяц-два – не больше. Да, еще выпускные надо сдать и диплом получить. Но это совсем скоро.
Вале это показалось разумным. Виктор приезжал к ней каждые выходные. Валя его ждала, работала, копила деньги на свадьбу, что было занесено отдельным пунктом в ее тетрадь доходов и расходов. Она не мечтала о роскошном свадебном платье, наоборот, собиралась сшить на заказ – такое, чтобы потом можно было надевать по торжественным случаям и на экзамены в музыкалку.
Виктор нравился ей все больше. Он оказался честным, держал слово, никогда не приезжал с пустыми руками – то цветы, то конфеты. С соседями был вежлив, здоровался, хотя Валя видела – к коммуналкам он не привык, стесняется, по стеночке пробирается, говорит чуть ли не шепотом. Конечно, живет на всем готовом с родителями, ни забот, ни трудностей. Валя ждала, что Виктор познакомит ее с родителями, но он все откладывал. Но и это ее мало тревожило, ведь все шло по ее плану – платье сшила, туфли купила. Заявление в загс было подано – в Заокске. Валя рассудила трезво: какая разница, где подавать и расписываться, печати везде одинаковые. Виктор спорить не стал. Следующий пункт плана был выполнен – дата назначена. После подачи заявления Виктор прямо на ступеньках сообщил Вале, что его отец договаривается о его распределении, включает связи. И, возможно, если все получится, то его могут отправить аж в Париж. Но даже если не Париж, то Москва ему гарантирована. Валя тогда почувствовала себя очень счастливой – как же правильно все рассчитала, какого жениха себе подобрала. Да, так все и должно быть. У нее только так и будет.
Ее жизненный план впервые дал сбой, когда родители Виктора наотрез отказались знакомиться с невестой и потребовали немедленно забрать заявление из загса. Его выбор они сочли пьяной мальчишеской выходкой и совершенно не собирались принимать в семью какую-то сироту из Заокска. Где хоть этот Заокск находится? Там же, где речка Вобля? Вот это правильное название – очень характеризует поступок Виктора. Но покорный и послушный до сего момента сын сказал, что женится, и точка.
Тогда родители выложили последний довод – если он женится, то вопрос о Париже будет немедленно закрыт. И Москва тоже окажется под вопросом. Раз сын такой честный и благородный, раз такой идиот, пусть едет в Заокск и живет там как знает. А если такая любовь у них, то невесте и рая в шалаше хватит.
Виктор собрал чемодан и переехал к Вале, в Заокск, в ее коммуналку с деревянными стенами, на ее тахту. Сказать, что Валя была удивлена, – ничего не сказать. Этот поворот судьбы в ее планы не входил. Это она должна была переехать, она должна была ездить на собственной машине и выбирать – ехать ли в Париж или остаться в Москве. Ко всему прочему Виктор приехал на электричке – родители отобрали машину.
Наверное, они думали, что сын, лишившись бытового уюта и комфорта, образумится, бросит свою Валю – имя-то какое простецкое, как у продавщицы, – вернется домой и начнет жить «нормально», «как положено». Но честность Виктора, которая поначалу так удивляла и восхищала Валю, сыграет с ней злую шутку.
Виктор приехал гордый – разрыв с родителями и переезд к будущей жене стали его первым взрослым решением, жизненным выбором, так сказать.
– А разве ты не мог настоять на своем? – спросила Валя. Она уже придумала, какая у нее будет свадебная прическа и что букет должен быть непременно из белых роз. Чтобы было шикарно.
Виктор смотрел на нее и не понимал, на чем он должен был настоять.
Вале тогда пришлось совсем несладко – все соседки и коллеги только и делали, что перемывали ей кости. Мол, выбрала себе женишка – с чемоданом пешком явился. А разговоров-то было – москвич, Париж, на машине ездит. А теперь лишний жилец образовался. И так не протолкнуться, и на тебе – мужик поселился, ванную занимает. Валя тогда спать перестала, думала, что, может, план поменять, пока не поздно? Может, отказаться от Виктора, который не оправдал ожиданий? Но по всему получалось, что лучше он, чем вообще никто. Виктор женится, никуда не денется. А другого где искать? Все заново, что ли, планировать? И Валя решила выйти замуж – муж, он и есть муж. И к ней будут лучше относиться, уважать начнут, языки прикусят.
О пышном свадебном торжестве, как и о прическе и белых розах, пришлось забыть – Валя начала экономить. Не до торжества, когда муж без работы. Сходили расписались. Платье и туфли Валя так и не достала из шкафа. Было обидно до слез – соседки предлагали дома стол накрыть, посидеть, хоть как-то отметить, но она отказалась наотрез. Будет ей еще что праздновать. И не на общей кухне, а в ресторане, как положено. Нагуляются еще. Родители Виктора не каменные, оттают, когда узнают, что у сына все серьезно, что он не отступился.
И вот тут Валя рассчитала правильно. Родители, узнав, что свадьба все же состоялась, что живет он в коммуналке, что жена по ученикам бегает, помогли Виктору устроиться на работу. Пристроили хоть и не в Москве, а в Рязани, но с перспективой перевода в столицу, в Госплан. А может, не пожалели непутевого сына, а тоже просчитали – будет работать, закрутит по молодому делу роман с коллегой, разведется по-тихому. Виктор был рад, хотя и остался жить в Заокске. Да и Валя немного воспрянула духом – все еще может случиться, все еще будет – другая жизнь, вторая жизнь, а если рассудить, то и первая. Валя мечтала об одном – уехать из Заокска подальше, куда угодно, лишь бы больше не видеть ненавистное здание музыкалки, не ходить по двум улицам, исхоженным вдоль и поперек, забыть о своей коммуналке, пожить нормально, с горячей водой. Валя рассудила, что муж через год-другой встанет на ноги, остепенится и перестанет строить из себя гордого. Может, с родителями по-другому поговорит. В конце концов, он ведь в московской квартире прописан, так что имеет право. И она имеет право как жена. Все это Валя пыталась втемяшить в голову Виктора, но тот уперся. Нет, и все. Раз родители против, то он не будет настаивать – спасибо, что с работой помогли. Ему и так хорошо. Валя с удивлением отмечала – и вправду хорошо, не врет. Мотается на автобусе да на электричке каждый божий день. В шесть утра выходит, чтобы к девяти быть на работе. Вечером к девяти приползает, но не жалуется.