Макс вздыхает с тихим подвывом. Он голоден, но терпелив. В холодильнике единственное сиротливое яйцо. Она достает его. Макс знает, что это для него. Он ждет. Вода закипает, и Жанна бросает в кастрюльку яйцо. Оно разбивается, и белые сопли повисают экзотическими пауками. Больше в холодильнике ничего нет. Она не помнит, кормила ли Макса утром. Она смотрит на него вопросительно. Он снова вздыхает. Кажется, не кормила. Садюга. Она помнит, что пила кофе. Часы показывают семь. Голод — как удар под дых.
Она берет поводок. Макс подставляет шею. Они идут в гастроном. Она не уверена, что щенку можно туда, но таблички «Собакам вход воспрещен» нет, и они входят. Макс впервые в магазине. Он робеет, уменьшился в размерах, идет на полшага сзади, чинно подталкивая боком ее ногу.
Тележка полна, но Жанна не может остановиться. Гребет, гребет все подряд — хлеб, мясо, рыбу, яйца, молоко. От запахов еды мутится в голове. Сок, овсянка, сыр, маслины. Ветчина, паштет. Застывает перед трюфельным тортом, протягивает руку, берет. Шампанское. Водка. Ликер.
Хватит!!
Водку, ликер, сок — в высокий стакан. «Пойло», — кокетничая, любил говорить бывший муж, сноб, эстет и зануда. Влюбился и ушел. Господи, как больно! Она выпивает пойло залпом. И начинает хватать с тарелок хлеб и мясо. Давится, запивает водкой, ликером, соком. Кашляет, разрывая горло, глотает непрожеванные куски. Наконец утирает рот рукой. Салфетка лежит рядом, но она предпочла руку. Так выразительнее. Так она чувствует. Ела тоже руками. Она кладет ладонь на живот, чувствует, как он раздулся. Теперь — чай в тяжелой керамической кружке и кусок торта. Кусман! И Максу. Пес деликатно ест торт. На его морде школяра-отличника — шоколад. Он деликатно облизывается. Блестят рыжие усы. Она чувствует такую любовь к нему, что начинает плакать. Откусывает здоровенные куски, жует и плачет.
Взрывается телефон. Ирка в истерике — ей сообщили, с кем ее бойфренд дунул в Непал! С этой дрянью! На что польстился! А она, дура, подарила ему кинокамеру, и теперь он с ее кинокамерой в Непале! А обещал с ней в Египет! Два года жизни псу под хвост! Два года!!
Жанна вдруг начинает смеяться. Подготовительная фаза закончена. Она собрала информацию. Она его вычислила. Теперь главное — ударить!
…Впервые за много дней Жанна спит спокойно. Ей снится залитая солнцем лесная поляна, она в белом до пят платье кружится, разбросав руки, запрокинув голову… А потом — новая картинка. Маленькая темная комната, тусклый свет. Их двое. Она бьет его ножом в живот, лезвие натыкается на твердое, она давит изо всех сил… фонтан крови, она кричит, бросает нож… теплая струя в лицо!
Она проснулась от собственного крика. Рывком села, с силой провела ладоням по лицу…
Глава 11. Прием
Прием, парти, раут, корпоратив. Междусобойчик в честь китайских партнеров, пары улыбчивых, похожих друг на друга, как близнецы, функционеров шанхайского предприятия «Электроника-импорт» в безупречных костюмах, галстуках-бабочках и тонированных очках, за которыми прячутся узкие и непостижимые азиатские глаза.
Для мероприятия снят, как обычно, банкетный зал ресторана «Желтый павлин». Мило, скромно, по-домашнему. Фуршет, сверкающий бар, украшение заведения — бармен Эрик Гунн, тощий и стремительный, похожий на молодую щучку и немного на актера Эдриана Броуди в рекламе лосьона для бритья. В смокинге. Вдоль стены расставлены маленькие столики с креслами — для консерваторов, тех, кто привык прочно сидеть. На них живые цветы — голубые и синие ирисы в узких цилиндрических вазах. Горят хрустальные люстры. Окно во всю стену закрыто кремовыми драпри, что добавляет уюта. Четыре девушки-официантки в коротких черных платьицах и кружевных передничках снуют между гостей, предлагают шампанское и легкие закуски. Менеджер ресторана в черном костюме со скорбным лицом распорядителя на похоронах окидывает орлиным взором сцену.
К нему подходит клиент — директор фирмы господин Плотников, крупный представительный мужчина с повадками хозяина, — необходимо утрясти «вопросы». Его бесцветная половина стоит рядом с отсутствующим видом, вечернее платье сидит на ней, как седло на корове, по ядовитому выражению секретарши Алисы. Неторопливо вращаются вокруг инженеры, специалисты из сборки и сбыта, приглашенные гости — люди из мэрии и городской администрации. Жены и подруги фланируют по залу, оживленно приветствуя знакомых, смеясь и обнимаясь.
Китайские партнеры-близнецы вежливо улыбаются и в унисон кивают. В руках у них — полные бокалы с шампанским и крохотные тарелочки с крекерами и кубиками сыра. Они не едят и не пьют, узкие глаза не видны за тонированными стеклами, приклеенные улыбки, крупные, очень белые зубы — они неотличимы и похожи на роботов. Их чужеродность бросается в глаза. Они как бы над толпой.
Сдержанный гул голосов, черные костюмы мужчин, вечерние платья женщин. Жена хозяина — ее зовут Кира, — безучастно стоит рядом с мужем.
— Улыбнись! — говорит он. — Мне твоя постная рожа… во где!
— Пора Володечку укладывать, — отвечает Кира. — Если ты не против, я пойду.
— Попробуй только! Лариска уложит. А мы сейчас подойдем к китайцам, и ты с ними поговоришь по-английски, поняла?
— Зачем по-английски? Они же говорят по-русски.
— Только один говорит. Расспросишь о семье, расскажешь про себя, поняла? Ни одна сволочь здесь не говорит по-английски, так что придется поработать. — Он ухмыльнулся. — Для представительства.
Они подходят к гостям. Секретарша Алиса насмешливо смотрит вслед и говорит подружке:
— Какого черта он ее сюда притащил? Не понимаю! Типичная курица!
Подружка ухмыляется:
— Ревнуешь?
— Было бы к кому! — бросает Алиса. Чувствуется, что она задета.
— Она — жена… — Фраза повисает в воздухе.
Алиса презрительно пожимает плечами.
Легкая музыка — вальсы Штрауса, голоса громче, скользят молоденькие официантки с подносами…
Кира беседует с китайцами, на лице ее вымученная улыбка. Тот, что объясняется только по-английски, отвечает ей, кланяется и улыбается. Второй внимательно слушает. Оба бесстрастны, с застывшими лицами и приклеенными улыбками. Их бокалы полны, крошечные бутерброды на бумажных тарелках не тронуты. Ее английский далеко не безупречен — курсов языка недостаточно, закончила когда-то, хотела поступать в иняз, да не вышло. Кроме того, сказывается отсутствие практики…
На пороге появляется новый гость, молодой человек странного вида. С длинными волосами, в бесформенном свитере и джинсах. Он останавливает официантку, берет с подноса тарелку с крошечными бутербродами и высокий бокал с минеральной водой. Пристроив тарелку на столике, где сидят двое — мужчина и женщина, — парень ест, запивая водой. Двое смотрят на него с удивлением. Женщина пододвигает поближе к себе серебряную вечернюю сумочку.
Хозяин извиняется перед гостями, отводит жену в сторону, спрашивает резко:
— Откуда он здесь взялся?
— Я пригласила, — отвечает Кира.
— Зачем?
— Пусть хотя бы поест, — говорит она примирительно. Это неправда, или, вернее, не вся правда. Она пригласила Игоря, чтобы представить его гостям, а потом… как получится. Он позовет их в мастерскую, попытается продать что-то из своих картин… азиаты охотно покупают наших художников. Ренский, местная знаменитость, продал несколько полотен японцам. А Игорю не везет, его картин никто не покупает. Муж не жалует своего брата за разгильдяйство, считает его бездельником. Однажды взял Игоря к себе на какую-то мелкую должность, пытался сделать из него человека — Игорь отработал полтора дня и сбежал, сказав, что скорее подохнет с голоду, чем будет вкалывать в четырех стенах — ему нужна воля. Кира подкидывает ему на жизнь сколько может урвать из семейного бюджета, чтобы не бросалось в глаза, стараясь не думать, что будет, если узнает муж. Игорь похудел, наверное, и правда голодает. Потрепанный свитер, старые башмаки, зарос жесткой щетиной… седина пробилась на висках. Он единственный, кто ее понимает… Бедный Игорь!
— Скажи, пусть убирается немедленно! — В сдавленном голосе мужа звучит бешенство. — Я вызову охрану. Дура!
Алиса с удовольствием наблюдает эту сцену. Кира оставляет мужа, пробирается сквозь толпу к Игорю.
— Что, Кирюша, получила на орехи? — спрашивает с набитым ртом деверь. — Хорошая закусь! Знаешь, мы ведь раньше думали в простоте, что китайцы едят один рис. А оказывается, не один. Тут девочка разносит что-то офигенное в апельсиновом соусе, с зернышками! Я уже тазик схарчил, сейчас запью водичкой — и нах хауз!
— Идем, Игорек, я познакомлю тебя с китайцами, — предлагает Кира.
— Не боишься?
— Нет, — отвечает она кратко. — Я уйду от него, Игорек, мне уже все равно. Он хочет отдать Володю…
— Идем, Игорек, я познакомлю тебя с китайцами, — предлагает Кира.
— Не боишься?
— Нет, — отвечает она кратко. — Я уйду от него, Игорек, мне уже все равно. Он хочет отдать Володю…
— Куда отдать? — Игорь перестает жевать.
— В интернат для детей с психическими отклонениями. Говорит, что сыну нужны другие условия, врачи, воспитатели. А я его только порчу… — Голос изменяет ей, и она жестко всхлипывает.
— Ублюдок! Я убью его, Кирюша, честное слово! — Игорь сжимает кулаки.
— Не болтай, — одергивает его она. — Вон, ушей полно. Ничего… как-нибудь. Нужен адвокат, не знаешь подходящего? Нам надо много денег, Игорек. Мне рассказывали про клинику в Германии…
— Поищем. Хотя убить легче и дешевле. Я бы взялся, честное слово!
Он хмыкает, наблюдая за передвижениями брата по залу, его наигранным гостеприимством, фамильярным похлопываниям по спине городского начальства, ему здесь нечем дышать — запахи еды, парфюма, алкоголя смешались в отвратительный коктейль, ему кажется, он чувствует запах денег — засаленных грязных купюр, побывавших в сотнях жадных рук. Люди чистогана! Люди? Уроды! Лицо у Николая красное — уже принял на грудь, вон, обнял девчонку-официантку, козел… ни одной юбки не пропустит.
Игорь всегда плевал на отношение к нему окружающих, он всегда был белой вороной и жил по своим правилам, и сейчас уже жалеет, что поддался на уговоры Киры. Она — хорошая, но не понимает его, считает, что он неудачник… Это еще как посмотреть! Просто шкала у них разная. А Володька… племянник, ну и что, что до сих пор не сказал ни слова? Он, Игорь, тоже до пяти лет не говорил. И к логопеду водили, и по бабкам… Одна так и сказала: «Оставьте дите в покое, он может, только не хочет. Нехай, дайте волю!» И оказалась права… тысячу раз права. Умная попалась — сразу почуяла, что для него главное — воля. Он до сих пор помнит ее сморщенное лицо, внимательный взгляд, сухие темные руки… как она погладила его по голове, задержала ладонь на макушке…
— Знаешь, Кирюша, я пойду, пожалуй, — говорит Игорь. — И лопать чего-то расхотелось. Отвык я от людей, муторно тут. Ни одного лица, все гоголевские хари — смотри, как жрут! Предаются гортанобесию, как говорил один мой дружок, бывший служитель культа, ныне покойный, увы. Ты одна… моя красавица — здесь живая. Остальные — зомби. Прямо кладбище.
— Нет! — говорит Кира твердо, пропуская мимо ушей слова деверя. Она уже привыкла к тому, что Игорь… как бы это помягче выразиться… необычный или, проще говоря, с приветом, и картины его в том же духе. Главное — душа, о чем мы часто забываем. А душа у него добрая, даже Володечка это понимает… — Я сейчас познакомлю тебя с китайцами, а ты пригласишь их к себе в мастерскую. Понял?
— Слушаюсь, господин генерал! — Игорь шутовски вытягивается и отдает честь. На них смотрят. Даже китайцы заинтересовались. Один наклонился к другому, что-то сказал, кивнул в сторону художника.
— Это брат господина Плотникова, — представляет Кира Игоря. — Известный художник.
Китайцы оживленно кивают, переглядываются. Художнику простительно быть слегка… неадекватным, слегка ку-ку. Кира не смотрит в сторону мужа, заранее сжимаясь при мысли о предстоящем наказании. Ну, ничего, даст бог…
Алиса презрительно морщится, наблюдая, как босс наклоняется к официантке, шепчет ей на ухо… предлагает встретиться, не иначе. Та отшатнулась, уронила поднос, и Плотников придержал ее за локоть. Охмуряет. А она, Алиса, пролетела как последняя дура! А ведь были планы, уже примеряла на себя роль жены босса, уже ходили к ней с подарками и просьбами обеспечить доступ к главному телу. Было, да сплыло. Алиса, чуткая к офисной погоде, чувствовала, что трон под ней зашатался.
Народ между тем становился все более раскрепощенным, кучковался по интересам, голоса зазвучали громче. Трое молодых людей уютно устроились справа от бара, где лицедействовал культовый бармен Эрик Гунн. Они живо обсуждали гостей, босса и предстоящий контракт с китайцами. Карлуша Ситков, менеджер по продажам, балагур и трепач, сделку не одобрял, потому как не любил китайцев в принципе. Главный инженер и заместитель хозяина Толя Ландис не имел ничего против, но побаивался, что китайцы пришлют своих работяг, не доверяя нашим сборщикам — а «на хрен они здесь нужны?». Третий в группе, программист Роман Шевченко, молчал и рассеянно слушал.
— Чего-то Алиска смурная, — заметил Ландис. — Я пошутил, а она как пантера — так и кинулась! Совсем распустилась деваха.
— У нее с боссом непонятки, — объяснил Карлуша, который считался первым сплетником в коллективе, хоть и пребывал почти все время в командировках. — Она крутила с Постниковым, он ее отодвинул, вот она и бесится. Но это между нами, вы ничего не слышали.
— Секрет Полишинеля, все и так знают, — ухмыльнулся Ландис. — Значит, Коля ее отодвинул… понятно.
— А у него есть семья? — спросил Роман Шевченко.
— У босса? Ты человек у нас новый и ничего не знаешь. Семья у него есть, но… как бы тебе это сказать, наш Коля любит женщин — он покосился на Карлушу, — вроде слабость у него такая и хобби, в семье проблемы. Кира, супруга, славная, но… после смерти первого ребенка даже смеяться перестала. Со вторым тоже не все слава богу, вот босс и отрывается на стороне. Он очень хотел детей, да и пора — в возрасте уже, при деньгах, а с детьми не везет. Вон она, Кира, рядом с китайцами, в черном, как монашка. Алиска, конечно, поярче будет, хоть и стерва.
— А нам, мужикам, стервы нравятся, — встрял Карлуша, — с ними весело.
— Да уж, весело…
— А кто это рядом с ней? Странная личность, — спросил Шевченко.
— Это брат хозяина, художник, говорят, талантливый, но с приветом. Смотри, как наворачивает с голодухи! Хозяин его не жалует. Позор семьи, бездельник, жалкий мазила. Кира его подкармливает, говорят, между ними что-то есть, но я не верю, уж очень вид у него не того-с… кто бы польстился! — хмыкнул Карлуша.
— Да ничего между ними нет, просто она его жалеет, — сказал Ландис.
— Насчет Алиски… откуда ты знаешь, что она с боссом? — спросил Роман.
— Все, кого интересует жизнь родного коллектива, знают. Тебе, как новичку в наших дебрях, простительно. А может, ты на нее запал? Мой тебе совет, держись от этой бабенки подальше.
Роман пожал плечами и промолчал, взгляд его был прикован к печальной фигуре жены хозяина.
Приятное общество, хорошая еда и напитки и общая расслабленность располагают к беседе, мягко переходящей в сплетни, домыслы и фантазии, — и это касается мужчин в той же степени, что и женщин. Голоса становятся громче, равно как и звон бокалов…
…Так получилось, что их троица, прощаясь после приема на улице, оказалась свидетелем того, как Плотников усадил жену в такси, с силой захлопнул дверь, а сам, сунув руки в карманы, бодро потрусил в сторону центра. Походка, плечи и спина его говорили о свободе и независимости и готовности предаться радостям жизни.
— Пошел по бабам, — заметил Ландис. — Значит, правда про Алиску! Интересно, что за фемина? Он говорил, что перед ним ни одна не устоит…
— Заткнись! — вдруг закричал Ситков, бросаясь на Ландиса. Тот проворно отступил, а Карл, резко развернувшись, побежал от них.
Роман Шевченко озадаченно спросил:
— Чего это с ним? Обиделся за босса?
— Старая история, — с удовольствием ответил Ландис. — Коля отбил у него жену, давно уже. Карлуша чуть с ума тогда не сошел.
— А сейчас что?
— А сейчас ничего. Шеф ее через полгода бросил, а Карлуша до сих пор бесится.
Глава 12. Событие
Кира выбралась из машины, достала сумку с продуктами. Обернулась и громко крикнула, уже открыв дверь в подъезд:
— Коля, не забудь забрать рубашки из химчистки! Квитанция у тебя в кармане.
Через полчаса она подошла к окну, поправила гардину и замерла, рассматривая пустой двор. Машина мужа по-прежнему стояла между бетонной оградой и деревянной решеткой, увитой плющом и отделяющей парковку от двора. Постояв немного, она отправилась в детскую, наклонилась над спящим сыном, потрогала губами его лобик…
Сбросила домашние туфли, сунула ноги в сандалии и открыла дверь. Неторопливо спустилась с четвертого этажа, вышла во двор. Постояла, замерев, и, решившись, пошла к машине…
* * *— Ты уже видел сегодняшний «Курьер»? — прокричал Алик Дрючин с порога. Он пробежал по коридору, сшиб зимнее барахло с вешалки, споткнулся о кроссовки Шибаева и ворвался в комнату, потрясая газетой. — Она его все-таки замочила! Я же говорил! Я предупреждал! У меня нюх! С самого начала знал!
Частный сыщик Шибаев, лежавший на диване, «давя сачка», по выражению адвоката, в приступе ностальгии по несбывшемуся, лениво открыл глаза и спросил:
— Чего орешь? Кого замочила? О чем ты?
— Твоя клиентка! Вот! — Он ткнул ему газету. — Читай! — Сам стал рядом над душой и упер руки в боки, демонстрируя торжество по поводу собственной правоты.