Но он был твердо настроен не сдаваться. Должно быть, как раз жалость и диктовала его действия. Конечно, все это Флер лишь предполагала, но, как бы ужасны ни были эти предположения, скорее всего, они были верны.
Поэтому она повернулась к Оре, будто смеясь над самой собой.
– Значит, в торговле человек меняет тон, как только дело заходит о прибыли, верно?
Старик молча сел. Он смотрел на Флер серьезно, потом наконец кивнул.
– А слова слишком дешевы… вот почему нам нужны договоры.
– Чтобы быть настоящими торговцами?
Чтобы Оре было полегче, она улыбнулась так естественно, как только могла. Когда его лицо наконец немного смягчилось, Флер негромко кашлянула и потянулась. Ей многое еще предстояло запомнить.
– Ладно, продолжаю. Я буду стараться изо всех сил, поэтому ты в меня верь хоть немного и позволь учиться с такой быстротой, как мне удобнее, хорошо?
Ора посидел еще немного, потом решил оставить Флер одну. Она наконец улыбнулась, когда он тихонько закрыл за собой дверь. Люди рядом с ней такие добрые. Она решила: надо сделать все, чтобы их усилия окупились.
Почесав нос, она сама пожала плечами при мысли о таких возвышенных устремлениях и взяла перо. Больше она не отвлекалась.
***
Чтобы она поверила слову мужчины, обещавшему вернуться через три дня, – это было сродни низкопробной поэме. Флер отлично знала, что торговля не всегда идет гладко.
На четвертый вечер она получила записку от Мильтона. Встреча откладывалась. Но Флер не возражала: Ора не давал ей бездельничать. Кроме того, она вела переговоры с Торговым домом Джонса – тем самым, который познакомил ее с Мильтоном, – по поводу покупки сена.
Ора каждое утро и вечер вдалбливал в нее знания об одежде. Она изучала все, начиная от изготовления пряжи и ткачества. Но будь то растительные волокна, шерсть или краски из какой-то далекой неизвестной страны – все это было для Флер внове. Через два дня она уже все забывала.
Например, шерсть не прядут там, где растят овец… и тем более не там, где красят и ткут. После того как Флер все это заучила, она перестала помнить названия городов, где делают одежду и где она хорошо продается. Ора знал так много, что Флер дивилась: быть может, у нее слишком маленькая голова, которая уже наполнилась?
Она даже поделилась своими тревогами с одним из наиболее дружелюбных своих торговых партнеров – как ни странно, с тем самым человеком, который собирался ей недоплатить за сено. Звали его Хансом, и он относился к ней с сочувствием.
– У меня точно такие же ощущения.
Флер не поверила своим ушам.
– Серьезно?
– Конечно. Запоминать приходится слишком много. Иногда мне кажется, что если я еще хоть что-нибудь впихну себе в голову, оттуда мое собственное имя выпадет.
Пахнущий сельдью и затхлой травой Ханс, который едва не обхитрил Флер с ценами, согласился с ней.
Флер была сама не своя.
– Но слушай… тебе не на что жаловаться. У тебя превосходный наставник и голубая кровь. Большинство подмастерьев от учителей получают плети – а то и скалку, если учатся на пекаря.
– О… значит, Ора и вправду очень добрый? Я думала, он шутит, когда говорит так.
Она улыбнулась, показывая, что с трудом может в это поверить. Ханс просто закатал рукава.
– Вот это от плети – я тогда учился писать на каменных табличках. Тогда у меня вся рука была в пыли, но плетью ее разом сдуло. А вот это, – он указал на левое запястье, где виднелся еще один шрам, – это я, чтобы не уснуть, жег себя свечой.
Он делился мучительными воспоминаниями, будто это была сущая ерунда. И смотрел спокойно, с явным сочувствием. Аристократов не учат тому, как приходится трудиться простолюдинам с самого рождения. Но Флер сейчас узнавала это из первых рук.
Теперь она понимала его прежнее отношение. Перед ней был человек, ведущий тяжелую жизнь, а она, если бы по-прежнему оставалась аристократкой, просто посмеялась бы над его усилиями.
– Когда я учился, там были другие подмастерья, поумней меня, и я чувствовал, что не должен им уступать. Сейчас я могу гордиться – я старался изо всех сил, и я преуспел. А вот они… – он вдруг оборвал свою речь и засмеялся. – Ох уж, ну я и разошелся.
Ясно было, что он собирался сказать. Те, кто усердно трудятся, побеждают; остальные проигрывают, даже если они умнее. Торговцы уверены в себе, и потому в них нет почтения к аристократам. Они даже о королях позволяют себе шутить.
Когда Флер все еще была аристократкой, она считала торговцев бесстрашными людьми. И думала по себя: быть может, этим людям просто нечего защищать?
– Но перед священниками мы опускаем голову.
Флер хотела побольше узнать у Ханса, что он думает. Похоже, это был не такой плохой человек, как ей казалось прежде.
– Они наша полная противоположность. Торговцы гонятся лишь за своими желаниями.
– А священники, думаю, не могут отказаться от своего стремления найти спасение самим и дать его другим.
На лице Ханса появилось удивленное выражение, когда Флер повторила то, что всегда говорил Ора. Но эти же слова еще во времена семьи Болан при Флер произносили сами священники, когда семья вносила пожертвования для Церкви.
Ханс с явным любопытством смотрел на Флер, поглаживая подбородок.
Этот жест торговцев, раньше казавшийся Флер таким грубым и надменным, вдруг стал казаться гораздо более привлекательным.
– Быть может, так и есть. Впрочем, хоть это и неуважительно, но мы, возможно, ближе к священникам, чем сами думаем. Они стремятся к миру, избавленному от болезней и смерти, а мы стремимся к миру, избавленному от убытков и разорений, – веселым голосом произнес Ханс, а потом пробормотал себе под нос: – Воистину это был бы рай.
Торговцы всегда сражаются за прибыль и готовы ради нее претворить в жизнь любой хитрый план. Они никому не доверяют, а если кому-то и доверяют, то все равно могут его обманывать. Все ради наживы. Титулы, даже аристократические и королевские, не значат для них ничего. Чтобы добиться успеха, торговцу приходится пройти через плети, кровь и дождь. А аристократы имеют все от рождения.
– Можно я спрошу у тебя кое-что?
Флер повернулась к Хансу. Они были достаточно давно знакомы, и скрывать от него лицо уже не требовалось, поэтому она размотала шарф. Ханс понятия не имел, что именно она собирается спросить, но ответил с мягким выражением лица (что застало Флер врасплох):
– Пожалуйста.
– Ради чего ты сражаешься?
Флер казалось, что она знает, чтО он может ответить; однако она была не настолько самоуверенна, чтобы считать, что угадает. По правде сказать, она надеялась получить ответ, о котором сама даже не задумывалась. Быть может, настоящему торговцу удастся ее удивить.
– Ха-ха, это и есть твой важный вопрос?
– Он тебе кажется странным?
Она улыбнулась с извиняющимся видом – типичный жест аристократки, привычной к балам.
– В общем, нет… я понимаю, почему ты спрашиваешь. Вообще-то мне самому хотелось это же спросить у владельца. В конце концов, я всего лишь простой человек и с трудом могу накормить себя и семью. Поэтому я не знаю, что тебе ответить.
Похоже, Ханс сам еще не отыскал ответа. Возможно, Флер всегда будет помнить его имя и лицо, если только не встретит кого-то, кто будет сбивать цены еще более жестоко. Невероятная жадность в сочетании со скромностью. Торговцы – такие странные существа.
– Я родился в семье бедных крестьян, которые никогда не знали, когда будут есть в следующий раз. Я был четвертым сыном, так что мне, пожалуй, повезло, что я дожил до сегодняшнего дня. Я ушел из дома, не зная, куда идти, да мне и некуда было идти. Этот торговый дом меня подобрал и воспитал, и другого места в жизни у меня нет. Хотя должен тебе сказать – такой образ жизни под силу не многим.
Он объяснял со смущенным видом и потирал нос, пытаясь скрыть волнение. Очаровательный юношеский жест. Человек, смеявшийся над другими за то, что те скучали по дому, сам теперь испытывал схожую тоску.
– В общем, я могу дать тебе много советов, как прожить так долго, но не знаю, пригодится ли тебе хоть что-то из них. Я только знаю, что мне они пригодились, так что, может, они и стоящие, но…
Несмотря на то, что Ханса самого одолевали те же вопросы, он явно был рад говорить о них. Сейчас он уставился куда-то в пространство и смолк; Флер опустила взгляд на руки. Ей самой было очень хорошо знакомо выражение лица Ханса. И его молчание служило доказательством того, что она была права.
Своего бывшего мужа она не любила, но, хоть и неохотно, уважала. Когда перед ним открывалась какая-то возможность, он, чтобы ухватиться за нее, готов был пожертвовать всем: честью, верой, дружбой, даже родней и любовью. Но к чему стремятся такие люди?
Флер тоже хотела увидеть то, что видят они… пусть хоть раз. К какой бы цели они ни шли, эта цель казалась настолько впечатляющей, что Флер ненавидела мужа все меньше и меньше. А в самом конце, когда он объявил о своем разорении, что-то исчезло у него из глаз… но что именно?
Флер тоже хотела увидеть то, что видят они… пусть хоть раз. К какой бы цели они ни шли, эта цель казалась настолько впечатляющей, что Флер ненавидела мужа все меньше и меньше. А в самом конце, когда он объявил о своем разорении, что-то исчезло у него из глаз… но что именно?
Ради «этого» людям приходится превозмогать такую боль и отчаяние; и даже Хансу пришлось много сражаться, чтобы ухватить «это».
– Я не могу выразить это словами, – произнес Ханс, выйдя из задумчивости, и выдернул из размышлений Флер. – Думаю, это что-то вроде надежды.
– Надежды?
Он улыбнулся и покачал головой.
– Я не знаю… я еще слишком молод, чтобы ответить на твой вопрос.
Его откровенность вполне показывала, насколько трудным был вопрос Флер. Это была не та добродетель, к каким стремятся рыцари. Флер как падшая аристократка не могла не признать, что уважает Ханса.
– Приношу извинения; мне не следовало задавать столь странный вопрос.
Вернув себе прежнюю невозмутимость, он искоса глянул на Флер.
– Ничего страшного.
Флер показалось, что они с Хансом стали немного ближе. Кроме того, она получила ответ на свой вопрос, хоть и не в виде слов.
– Спасибо.
Торговцы могут быть честными и скромными, пусть даже по жадности они способны оставить позади любого.
После этой беседы Флер перешла наконец к разговору о торговле сеном. Но мыслями она была где-то в другом месте. Вовсе не обязательно Ханс испытывал какие-то чувства по поводу их предыдущего разговора. Быть может, он приоткрылся лишь потому, что Флер, как и он, занималась сеном, а значит, могла поделиться с ним последними сведениями: в каких деревнях сено лучше, как подступиться к тамошним старейшинам.
Прежде она бы возненавидела эту игру «держаться по-дружески, чтобы узнать сведения», но не теперь. Торговцы преследуют не те цели, за какими гонятся мудрые от рождения; они не прекращают сражаться, даже если их бьют кнутами или палками. Конечно же, они ведут себя более дружелюбно с теми, кто может им помочь.
Пора было возвращаться к себе.
Флер, как обычно, закончила переговоры с торговым домом, обменявшись шуточками и сведениями о ценах, и пошла улицей, ведущей с городской окраины к порту. По пути она наткнулась на Мильтона, ведущего лошадь в поводу; его лицо было жизнерадостным, но скрыть усталость он не смог.
В голове Флер на этот раз было лишь одно.
Совместными усилиями ей и Мильтону необходимо получить как можно больший доход. Ведь не исключено, что, когда они разделят прибыль, заработанного не хватит даже на то, чтобы хлеб завтра купить.
Мильтон говорил ей, что трудится в поте лица ради того, чтобы смотреть с торжеством на семью, изгнавшую его. Но явно не эта причина заставляла его сейчас надевать на лицо вымученную улыбку… Он был такой же, как Ханс; он надеялся, что стезя торговца приведет его к чему-то достойному.
Если настрой Мильтона был именно таков, то сейчас Флер не нужно было ни приветствовать его, ни утешать. Она остановилась перед шатающимся от усталости, едва не засыпающим на ходу Мильтоном и произнесла:
– Я хочу обсудить с тобой покупку одежды.
Когда Мильтон услышал эти слова Флер, на его лице появилось удивленное выражение, постепенно сменившееся бесстрашной улыбкой.
***
Флер с Мильтоном пришли к ней домой.
Бельтра знала здесь все щели, через которые хотя бы мышь способна прошмыгнуть, так что можно было не опасаться, что кто-либо подслушает. Кроме того, прямо за стеной стоял Ора. Так что Флер, чувствуя себя в полной безопасности, размотала шарф.
– Я заходил в одну лавку, которой хотел продать одежду, и вел там переговоры.
– Значит, с ними ты впервые имеешь дело?
– Да, и поэтому мне удалось продать не очень много.
– Ты поэтому задержался?
Мильтон улыбнулся на вопрос Флер.
– Да. И кроме них, я сегодня ни с кем не собирался видеться. Если я перестараюсь, то могу лишиться покупателей. Но там я продал все, что мог, и, если только они внезапно не разжиреют, покупать у меня еще одежду им не скоро понадобится.
Когда он к ним отправлялся, у него было двадцать фартуков. Если это была обычная по размеру лавка, то они, скорее всего, купили больше, чем им было нужно. Мильтон, должно быть, заговорил им зубы, и это показывало, насколько искусным он был торговцем. С новыми покупателями следует обращаться честно.
– Значит, хуже всего при торговле одеждой – то, что приходится изо всех сил стараться, чтобы просто не остаться в убытке?
Мильтон погладил рукой подбородок. По сравнению с тем, что было неделю назад, его подбородок выглядел более… сухим, что ли. Возможно, это из-за щетины.
– В общем, да. Когда я начинал…
– Хмм?
Он поднял глаза. Под крышей что-то пискнуло – должно быть, мышь.
– Когда я начинал, я знал, что мне надо трудиться усердно. Но будь у меня выбор, я предпочел бы что-нибудь другое.
Он не поворачивался к Флер, а разглядывал копошащуюся мышь. Что он хотел сказать? Размышляя об этом, Флер пыталась сохранять спокойствие… ей не хотелось, чтобы Мильтон угадал, о чем она думает. Он имел в виду смену работы на что-то менее требовательное или же просто сравнивал себя с мышью?
– Кроме того, есть еще кое-кто, о ком мы должны думать.
– Э?
Этот звук вырвался у Флер от удивления. Ора предупреждал, что, когда она не знает, что ответить, следует молчать и размышлять над услышанным; но сейчас она просто не удержалась. Но подобное очень легко вырывается, когда кто-то намеренно меняет тему. Улыбка Мильтона выдала, что он смеется над Флер, но, когда он продолжил, стало ясно, что не только над ней.
– Мои заимодавцы.
– Заимодавцы?
Флер не стала спрашивать, что означает это слово; она была с ним знакома даже слишком близко.
– Да. Те, кто обнаружили мои способности. Но они довольно-таки неприятно со мной поступают – заставляют брать у них в долг деньги на жизнь. С одной стороны, мне повезло, с другой – я не очень-то им признателен.
Флер быстро поняла, что значит эта маленькая загадка. Губы Мильтона изогнулись в улыбку, какую можно увидеть на лице бесстрашного наемника.
– К работе следует относиться всерьез, но работать только днем. Ночь нам дана для отдыха. Эту истину дал нам сам Господь, а что мы делаем? Мы трудимся день и ночь напролет – даже в праздники. И этому нет конца. Лишь тот, кто заключает сделку с демоном, способен на такое.
Это было весьма известное высказывание, и Флер знала, чем оно кончается.
– И имя этого демона – ростовщичество.
Должно быть, Мильтон взял в долг громадные деньги и до сих пор их выплачивал. Конечно, жадность торговца есть жадность торговца; заимодавцы Мильтона, должно быть, назначили ему короткий срок выплаты и высокую лихву.
Муж Флер каждый день брал деньги в долг, чтобы покрывать убытки, пока однажды с ним не отказались иметь дело все, кроме ростовщиков. Они потребовали семикратного возврата долга через полгода – желая получить наибольшую прибыль, они надели на него ошейник более тугой, чем на любой собаке.
Это было обычное дело, и Флер смотрела на Мильтона с сочувствием. Ее удивляло, что он сохранил спокойствие, произнеся то известное изречение. Его мужественные и честные глаза давали понять, что он собирается расплатиться и что все будет хорошо. И что, если ему придется защищать Флер, он и это сделает.
Она понятия не имела, что следует говорить в такой ситуации. У Мильтона просто не было иного выхода, кроме как просить ее о еще одном займе.
– Но что если…
Она застряла на полуфразе; Мильтон ласково опустил глаза и знаком пригласил ее продолжить.
– Что если?..
– Что если бы я тоже попросила тебя вернуть деньги с лихвой? Что бы ты стал делать?
Даже те, кто не занимались торговлей, знают, что деньги – это власть. Флер, хоть и лишилась поместья, не встретила трагическую судьбу, и не только потому, что рядом с нею были Ора и Бельтра. Она ради мести крала деньги из кошеля мужа.
Мильтон мог зарабатывать больше, чем она, но если говорить только о деньгах, превосходство было на ее стороне.
Мильтон поднял глаза и медленно ответил:
– Я знал, что ты добрая, еще с первой нашей встречи.
– …
Флер изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но тщетно. Лицо выдало ее, и то, что она опустила глаза, совершенно не помогло. Но ей хотелось смотреть на что-то другое. Она откашлялась и сказала:
– Н-но люди всегда меняются, когда речь идет о прибыли. Ты это знаешь.
Это она выучила у Оры, и лишь эти слова она сейчас смогла произнести. Если бы она попыталась сказать то, что думала, – просто задохнулась бы.
– Конечно, меняются. Но все равно можно видеть их истинную натуру. И еще… – он улыбнулся. – Ты никогда не потребуешь лихву. В этом я уверен – даже если бы ты сейчас была в своем шарфе.