Интерлюдия Томаса - Дин Кунц

Перевод: Валерий Ледовской ([email protected])

Редактор: Анна Михайлова (http://protext.su)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЮГ ЛУННОЙ БУХТЫ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ДВУЛИКАЯ ГАРМОНИЯ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. В УГЛУ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЮГ ЛУННОЙ БУХТЫ

Глава 1

Говорят, любая дорога ведёт домой, если вы хотите туда попасть. Я стремлюсь попасть домой, в город Пико Мундо и в пустыню, в которой он цветёт, но дороги, которые я выбираю, кажется, ведут меня из одного ада в другой.

На переднем пассажирском сидении «Мерседеса» через боковое окно я наблюдаю за звёздами, которые кажутся неподвижными, но на самом деле постоянно движутся и всё время удаляются. Они кажутся вечными, но они всего лишь солнца, которые когда-то истощатся.

Когда ещё была ребёнком, Сторми Ллевеллин потеряла свою мать, Кассиопею. Я потерял Сторми, когда и ей, и мне было по двадцать. Одно из северных созвездий называется Кассиопея. Нет скопления дальних звёзд, названных в честь Сторми.

Я могу увидеть тёзку Кассиопеи высоко в ночи, но Сторми я могу видеть только в памяти, где она остаётся такой же яркой, как любой живой, которого я могу встретить.

Звёзды и всё остальное во Вселенной началось с большого взрыва, который произошёл в тот момент, когда также началось и время. Одно место существовало до Вселенной, существует сейчас за её пределами и будет существовать, когда Вселенная снова схлопнется в себя. В этом таинственном месте, вне времени, Сторми ждёт меня. Время может быть покорено только через время, и движение вперёд – единственный путь вернуться к моей девушке.

Ещё раз, из-за недавних событий меня прозвали героем, и, ещё раз, я себя им не ощущаю.

Аннамария настаивает на том, что не более чем лишь несколько часов назад я спас целые города, уберёг многие сотни тысяч жизней от ядерного терроризма. Даже если это, в большинстве своём, правда, я чувствую, как будто в процессе этого лишился частицы своей души.

Чтобы сорвать замысел, я убил четырёх мужчин и одну молодую женщину. Они убили бы меня, если бы выдался такой шанс, но искреннее заявление о самозащите не может заставить лежать убийство в моём сердце меньшим грузом.

Я не был рождён, чтобы убивать. Как и все мы, я был рождён для счастья. Этот сломанный мир, однако, ломает большинство из нас, безжалостно перемалывая своими металлическими гусеницами.

Покидая Магик-Бич, боясь погони, я вёл «мерседес», который одолжил мне мой друг, Хатч Хатчисон. Через несколько миль, когда мной овладели воспоминания о недавнем насилии, я остановился на обочине дороги и поменялся местами с Аннамарией.

Сейчас, за рулём, желая утешить, она говорит:

– Жизнь тяжела, молодой человек, но не всегда было так.

Я знал её меньше двадцати четырёх часов. И чем больше я её узнавал, тем больше она ставила меня в тупик. Ей, наверное, восемнадцать, почти на четыре года младше меня, но, кажется, ей намного больше. Вещи, которые она говорит, часто непонятны, тем не менее, я чувствую, что значение для меня было бы ясным, если бы я был более мудрым, чем сейчас.

Простая, но не то, чтобы непривлекательная, изящная, с безукоризненной светлой кожей и большими тёмными глазами, она, кажется, находится на восьмом месяце беременности. Любая девушка её возраста в её положении, такая одинокая, как она в этом мире, должна беспокоиться, но она спокойна и уверена в себе, как будто верит, что живёт, очарованная жизнью – которая часто кажется волей случая.

Мы не связаны романтически. После Сторми для меня это невозможно. И хотя мы не говорим об этом, между нами есть что-то вроде любви, платонической, но глубокой, необычно глубокой, учитывая, что мы знаем друг друга так недавно. У меня нет сестёр, однако, возможно, я бы чувствовал себя так же, будь я братом Аннамарии.

От Магик-Бич до Санта-Барбары, нашего пункта назначения, лежат четыре часа за рулём по прямой дороге вдоль побережья. Мы находились в дороге меньше двух часов, когда, в двух милях от живописного города Лунной Бухты и Форт-Уиверна – военной базы, которая была закрыта после окончания холодной войны – она говорит:

– Ты чувствуешь, как оно тянет тебя, странный ты мой?

Моё имя – Странный Томас[2], и я объяснял его в предыдущих томах этих воспоминаний, и я, без сомнения, буду объяснять его снова в будущих томах, но не объясняю его здесь, в этом ответвлении от основного пути моего путешествия. До Аннамарии только Сторми называла меня «странный ты мой».

Я повар блюд быстрого приготовления, тем не менее, я не работал в закусочной с того времени, как покинул Пико Мундо восемнадцать месяцев назад. Мне недоставало сковородки, фритюрницы. Такая работа концентрирует. Работа со сковородой – это дзен.

– Ты чувствуешь, как оно тянет? – повторяет она. – Как сила тяжести луны вытягивает приливы на море.

Свернувшийся на заднем сидении золотистый ретривер, Рафаэль, рычит как бы в ответ на вопрос Аннамарии. Наша другая собака, белая немецкая овчарка с именем Бу, конечно, не издаёт никаких звуков.

Сползший в своём сидении, с головой, лежащей на холодном стекле окна пассажирской двери, я не чувствую ничего необычного до тех пор, пока Аннамария не задаёт свой вопрос. Но затем я чувствую безошибочно, что нечто в ночи зовёт меня, не в Санта-Барбару, а куда-то ещё.

У меня есть шестое чувство с несколькими гранями, первая из которых – я могу видеть души задержавшихся умерших, которые сопротивляются переходу на Другую Сторону. Они часто хотят, чтобы я совершил правосудие по поводу их убийств или помог им обрести мужество перейти из этого мира в следующий. Время от времени у меня случаются пророческие сновидения. И с того момента, как я покинул Пико Мундо после жестокой смерти Сторми, кажется, меня притягивает и тянет к проблемным местам, которые какая-то Сила просит меня посетить.

У моей жизни есть непостижимый замысел, который я не понимаю, и день за днём, столкновение за столкновением, я учусь, направляясь туда, где я должен быть.

Сейчас море к западу чёрное и грозное, за исключением искажённого отражения ледяной луны, размазанной длинным серебряным слоем на водяных расплавах.

По направлению к югу в свете фар на асфальте мелькает прерывистая белая линия.

– Ты чувствуешь, как оно тянет? – спрашивает она снова.

Холмы, расположенные со стороны, противоположной морю, тёмные, но впереди справа озерца тёплого света приглашают путешественников в группу сооружений, которые не связаны с городом.

– Там, – говорю я. – Те огни.

В момент, когда я это произношу, я знаю, что мы обнаружим в этом месте смерть. Но пути назад нет. Я вынужден действовать в таких случаях. Кроме того, эта женщина, кажется, становится дубликатом моей совести, мягко намекая мне, как нужно поступить, когда я колеблюсь.

Через сотню ярдов от знака, обещающего: «ЕДА БЕНЗИН ЖИЛЬЁ», расположен съезд с шоссе. Она направляет туда машину быстро, но уверенно и ловко.

Когда мы подъезжаем к подножию съезда и останавливаемся у знака «стоп», я говорю:

– Ты тоже это чувствуешь?

– Я не такая одарённая, как ты, странный мой. Я не чувствую такие вещи. Но я знаю.

– Что ты знаешь?

– Что мне требуется знать.

– И что это?

– То, что требуется.

– И что такое «что требуется» ты знаешь?

Она улыбается.

– Я знаю то, что имеет значение, как это всё работает, и почему.

Улыбка говорит о том, что ей нравится поддразнивать меня своей загадочностью, хотя в её дразнилках нет подлости.

Мне также не верится в какой-либо обман с её стороны. Я убеждён в том, что она всегда говорит правду. И она не говорит загадками, как это может показаться. Она говорит сущую правду, но возможно так, как это делают поэты: косвенно, применяя парадоксы, символы, метафоры.

Я встретил её на общественном пирсе в Магик-Бич. Я не знаю ничего существенного о её прошлом. Мне даже неизвестна её фамилия; она заявляет, что её просто нет. Когда я впервые увидел Аннамарию, то ощущал, что она скрывает удивительные секреты, и что ей необходим друг. Она приняла мою дружбу и предложила свою. Но она надёжно хранит свои секреты.

Знак «стоп» находится на пересечении с грунтовой дорогой, которая идёт параллельно внутриштатному шоссе. Она поворачивает налево и ведёт машину к станции технического обслуживания, которая открыта даже в эти малолюдные часы перед рассветом, предлагая бензин от производителя-дискаунтера[3] и механика по вызову.

Вместо четырёх десятков бензонасосов, которые могла предложить остановка для грузовиков, эта станция предлагает лишь четыре бензонасоса на двух колонках. В это время ни один из них не используется.

Датированное 1930-ми годами, покрытое белой штукатуркой здание с плоской крышей содержит элементы «ар деко»[4], включая фриз[5], слепленный из штукатурки, видимый благодаря свету фонарей, свисающих с карниза. На фризе изображены стилизованные автомобили и бесконечно несущиеся борзые охотничьи собаки, выполненные в жёлтых, серых и ярко-синих тонах.

Это место достаточно причудливое, небольшой самоцвет из века, когда даже скромные строения часто были искусно сконструированы и украшены. Оно поддерживается в безукоризненном состоянии, и тёплый свет в стёклах французских окон[6] без сомнения выглядит гостеприимно для среднего путешественника, хотя ничто здесь не привлекает меня.

Интуиция иногда шепчет мне, но редко когда громко. Сейчас она равносильна крику, предупреждающему меня: несмотря на то, что это место может быть приятно для глаз, под привлекательным видом скрывается нечто ужасное.

Рафаэль на заднем сидении снова низко рычит.

Я говорю:

– Мне не нравится это место.

Аннамария невозмутима.

– Если бы оно тебе нравилось, молодой человек, нам бы не было причин находиться здесь.

За станцией стоит эвакуатор. Одни из двух поднимающихся ворот открыты, и даже в этот час механик работает над «Ягуаром».

Опрятно одетый мужчина с гривой серебристых волос – возможно, владелец «Ягуара», недавно съехавший с шоссе – стоит, наблюдая за механиком и потягивая кофе из бумажного стаканчика. Никто из них не оглянулся, когда мы прошли за ними.

Три восемнадцатиколёсника – «Мэк», «Каскадия» и «Питербилт» – припаркованы в дальней части станции. Эти хорошо отполированные грузовики, по-видимому, принадлежат оператору-владельцу[7], потому что они раскрашены особыми рисунками и на них нацеплено множество хромированных дополнений, двугорбые крылья и тому подобное.

За грузовиками находится низкое здание, судя по всему, закусочная, в том же стиле, что и станция техобслуживания. Забегаловка анонсирует себя красно-голубой неоновой вывеской на крыше: УГОЛОК ГАРМОНИИ / ОТКРЫТО 24 ЧАСА. Перед закусочной стоят два пикапа и два внедорожника, и когда Аннамария здесь паркуется, фары «Мерседеса» выхватывают указатель, информирующий нас, что мы должны навести справки о съёмных домиках.

Третий и заключительный элемент этого предприятия, десять домиков, расположены позади ресторана. Строения расположены по дуге, укрытые зрелыми железными деревьями и красивой акацией, подсвеченные мягким, но магическим светом. Он выглядит как мотель, видавший на своём веку первые автомобильные путешествия, место, где Хамфри Богарт[8] может скрываться с Лорин Бэколл[9] и в конечном итоге оказаться в перестрелке[10] с Эдвардом Г. Робинсоном[11].

– У них будет два свободных домика, – предсказывает Аннамария, когда глушит двигатель.

Когда я начинаю открывать свою дверь, она говорит:

– Нет. Подожди здесь. Мы не так далеко от Магик-Бич. Возможно, они разослали на тебя ориентировку[12].

После препятствования доставке четырёх термоядерных устройств террористам всего лишь несколько часов назад я позвонил в офис ФБР в Санта-Круз, чтобы сообщить, что они могут найти четыре ядерных заряда для бомб среди поношенной одежды в мешках, принадлежащих Армии спасения[13] в Магик-Бич. Они знают, что я не один из заговорщиков, но они всё равно жаждут поговорить со мной. ФБР заинтересованы, и если представить, что всё это похоже на выпускной бал, то они не хотят, чтобы я танцевал с кем-либо ещё, только с ними.

– Они не знают моего имени, – уверяю я Аннамарию. – И у них нет моей фотографии.

– У них может быть хорошее описание. Перед тем, как ты здесь засветишься, Томми, давай посмотрим, насколько сильно раздули историю в новостях.

Я достал кошелёк из заднего кармана брюк.

– Я захватил немного наличных.

– Я тоже, – она отказалась от кошелька. – Для этого достаточно.

Когда я сполз в тёмноту машины, она вошла в закусочную.

На ней надеты кроссовки, серые слаксы и мешковатый пуловер, который не скрывает её беременность. Рукава слишком длинные, свешивающиеся ниже кончиков её пальцев. Она выглядит как бродяга.

Люди сразу же относятся к ней тепло, и доверие, которое она внушает каждому, необъяснимо. Она не из тех, кого не пустят только из-за отсутствия кредитной карты и удостоверения личности.

В Магик-Бич она жила в квартире над гаражом и не платила за неё. Она говорит, что, хотя она никогда ни о чём не просит, люди дают ей всё необходимое. Я видел, что это действительно так.

Она утверждает, что есть люди, которые хотят её убить, но, кажется, она их не боится, кем бы они ни были. Я ещё не видел доказательства того, что она боится хотя бы чего-то.

Ранее она спросила, умер бы я за неё. Без сомнений я ответил, что да – и имел в виду именно это.

Я не понимаю ни свою реакцию на неё, ни источник её силы. Она – нечто другое, чем кажется. Она говорит, что я знаю, что она такое, и что мне необходимо лишь принять то знание, которым я уже располагаю.

Необычная. Или, возможно, нет.

Давным-давно я узнал, что даже со своим шестым чувством я не такой особенный и что мир – место, буквально нашпигованное бесчисленными чудесами. Большинство людей неосознанно слепы к истинной природе бытия, потому что боятся осознания, что этот мир – место тайны и смысла. Несоизмеримо легче жить в мире, который полностью состоит из поверхностей, которые ничего не означают и ничего не требуют от тебя.

Из-за того, что я люблю этот удивительный мир, я по натуре оптимист и обладаю хорошим чувством юмора. Мой друг и наставник Оззи Бун говорит, что способность держаться на плаву – одно из моих лучших качеств. Однако, словно предостерегая, что чрезмерная плавучесть может привести к необдуманности, он иногда напоминает, что дерьмо тоже плавает.

Но в худшие дни, которые случаются редко – и это один из них – я могу опуститься так глубоко, что мне кажется, что я часть дна. Я даже не хочу смотреть вверх. Я готов поддаться унынию, и это грех, хотя моё сегодняшнее уныние – не чёрная депрессия, а печаль, похожая на длительные унылые сумерки.

Когда Аннамария возвращается и садится за руль, то передаёт мне один из двух ключей.

– Это приятное место. Блистает чистотой. И еда пахнет хорошо. Оно называется «Уголком Гармонии», потому что всё это принадлежит и управляется семьей Хармони[14], вполне большой общиной, судя по тому, что рассказала мне Холли Хармони. Она единственная официантка в эту смену.

Аннамария заводит «Мерседес» и подъезжает к мотелю, постоянно бросая на меня взгляды, а я притворяюсь, что не заметил.

Припарковавшись между двумя домиками, она глушит двигатель, гасит фары и говорит:

– Меланхолия может быть притягательной, когда сопровождается жалостью к себе.

– Я не жалею себя, – уверяю я её.

– Тогда как бы ты это назвал? Может быть, самосочувствие?

Я решаю не отвечать.

– Самосожаление? – предлагает она. – Самосострадание? Самособолезнование?

– Я не думал, что изводить парня – в твоём характере.

– О, молодой человек, я не извожу тебя.

– Тогда как бы ты это назвала?

– Сострадательная насмешка.

Деревья увешаны ландшафтными лампами, свет которых просачивается сквозь листья, дрожащие в мягком бризе, порхающий перистый золотистый свет смотрится на ветровом стекле, лице Аннамарии и, конечно, на моём лице так же хорошо, как будто проецируется на нас, как тонкая плёнка, состоящая из множества крыльев.

Я напоминаю ей:

– Сегодня вечером я убил пятерых людей.

– Было бы лучше, если бы у тебя не получилось противостоять злу, и ты бы никого не убил?

Я ничего не отвечаю.

Она упорно продолжает:

– Те предполагаемые массовые убийцы... ты полагаешь, что они бы спокойно сдались по твоей решительной просьбе?

– Конечно, нет.

– Они позволили бы обсуждать справедливость преступлений, которые они намеревались совершить?

– Насмешку я вижу, но я не понимаю, каким боком она сострадательная.

Она неумолима.

– Возможно, они согласились бы пойти с тобой на это телевизионное шоу, где показывают зал суда, и позволили бы Судье Джуди решить, имели они или не имели моральное право стереть с лица земли четыре города.

– Нет. Они бы испугались Судьи Джуди. Я боюсь Судью Джуди.

– Ты сделал только то, что смог, молодой человек.

– Ага. Хорошо. Но почему я должен попасть из Магик-Бич в «Уголок Гармонии» в ту же ночь? Так много смерти. Неважно, насколько плохими были эти люди, неважно, насколько плохим может кто-то оказаться здесь... Я не машина-убийца.