– Нет. Они бы испугались Судьи Джуди. Я боюсь Судью Джуди.
– Ты сделал только то, что смог, молодой человек.
– Ага. Хорошо. Но почему я должен попасть из Магик-Бич в «Уголок Гармонии» в ту же ночь? Так много смерти. Неважно, насколько плохими были эти люди, неважно, насколько плохим может кто-то оказаться здесь... Я не машина-убийца.
Она протягивает мне руку, и я беру её. Я не могу этого объяснить, но именно это прикосновение поднимает мне настроение.
– Возможно, здесь не будет убийств, – говорит она.
– Но это всё ускоряется.
– Что именно?
– Моя жизнь, эти угрозы, сумасшествие – накрывает меня как лавина.
Перья мягкого света дрожат не только на её лице, но также в её глазах, когда она сжимает мою руку.
– Чего ты хочешь больше всего, Томми? Какая надежда движет тобой? Надежда на небольшой отдых, немного свободного времени? Надежда на отсутствие происшествий, спокойную жизнь повара, продавца обуви?
– Ты знаешь, что ничто из этого.
– Скажи мне. Я хочу услышать, как ты скажешь это.
Я закрываю глаза и восстанавливаю в памяти карточку, выпавшую из гадальной машины в галерее игровых автоматов на карнавале шесть лет назад, когда Сторми была на моей стороне, и я приобрёл драгоценное обещание за четвертак.
– Ты знаешь, что сказала карта, мэм – «Вам суждено навеки быть вместе».
– И после этого она умерла. Но ты сохранил карточку. Ты продолжал верить в правдивость карточки. Ты всё ещё веришь в неё?
Я без запинки отвечаю:
– Да. Я обязан верить. Это то, что у меня есть.
– Ну тогда, Томми, надежда, которая движет тобой – это правдивость этой карточки; возможно, ускорение, которое тебя пугает – это не то, что ты на самом деле хочешь? Должен ли ты ускоряться к реализации этого предсказания? Может ли быть так, что лавина, которая накрывает тебя – ничего больше, чем Сторми?
Открывая глаза, я ещё раз встречаюсь с её взглядом. Дрожащие крылья, отражающиеся на её лице и тёмных глазах, могут оказаться также мерцанием золотых языков пламени. Мне вспомнилось, что огонь не только уничтожает; он также очищает. А другое слово, означающее очищение – искупление.
Аннамария запрокидывает голову назад и улыбается.
– Должны ли мы найти замок с подходящей комнатой, в которой ты сможешь сыграть свою версию самого известного монолога «Гамлета» тому, что находится у тебя в сердце? Или мы просто примем это?
Тем не менее, я не убрал улыбку.
– Лучше мы просто примем это, мэм.
Наш багаж состоит только из корзинки с едой для нас и золотистого ретривера, которую упаковала наша подруга Блоссом Роуздейл в Магик-Бич. После того, как Рафаэль находит клочок травы, на который мочится, я следую за собакой и Аннамарией в Дом №6, который она выбрала себе, и я оставил корзинку у неё.
На крыльце, проводив её, я разворачиваюсь, и она говорит:
– Что здесь ни произойдёт, верь своему сердцу. Ему можно верить, как любому компасу.
Белая немецкая овчарка, Бу, была со мной несколько месяцев. Сейчас она сопровождает меня в Дом № 7. Так как это призрак собаки, ей не нужно мочиться, и она проходит через дверь до того, как я успеваю отомкнуть её.
Внутри чисто и уютно. Зона для сидения, ниша для сна, ванна. Строение, кажется, было реконструировано и улучшено в течение последних нескольких лет.
Под столом есть даже холодильник, который служит приличным баром. Я беру банку пива и открываю её.
Я утомлён, но не сонный. Сейчас, за два часа до рассвета, я на ногах уже двадцать два часа; мой разум всё ещё вертится, как центрифуга.
Включив телевизор, я сажусь с пультом в кресло, пока Бу исследует каждую щель домика, его любознательность так же сильна в смерти, как и при жизни. Спутниковый сервис предлагает огромное множество программ. Но почти все кажутся избитыми или вялыми.
Судя по кабельным новостным каналам, остановленные ядерные террористы в Магик-Бич не попали в новостные передачи. Я подозреваю, что никогда и не попадут. Правительство решит, что общественность предпочитает оставаться в неведении о таких тревожных почти случившихся бедах, а политический класс предпочитает держать их в неведении вместо того, чтобы пробуждать в них подозрения в коррупции и некомпетентности на высоких местах.
По «НатГео»[15] в документальном фильме о больших кошках рассказчик информирует нас, что пантеры – это разновидность леопардов, чёрных с чёрными пятнами. Пантера с золотыми глазами смотрит прямо в камеру, обнажает свои клыки и низким грубым голосом говорит: «Спи».
Я осознаю, что бодрствую меньше, чем наполовину в этом смутном сознании, где сны и реальный мир иногда пересекаются. Перед тем как заснуть и разлить пиво, я ставлю почти пустую банку на стол рядом с креслом.
На экране пантера хватает антилопу своими когтями, сбивает жертву с ног и вырывает ей горло. Нарисованная жестокость не шокирует меня так, чтобы проснуться, а вместо этого тяготит меня, утомляет. Поднимая голову, кошка-победитель пялится на меня, кровь и слюна брызжет из её рта, и говорит: «Спи... спи».
Я чувствую слова так же хорошо, как будто слышу их, звуковые волны, идущие от динамиков телевизора, пульсируют через меня, разновидность акустического массажа, который расслабляет мои напряжённые мышцы, успокаивает натянутые нити моих нервов.
Несколько гиен преследуют пантеру, когда она затаскивает антилопу на дерево, чтобы полакомиться ею на ветках повыше, куда всякие голодные конкуренты и львы – которые тоже не лазят – не смогут проследовать.
Гиена, с дикими глазами, противная, обнажает свои неровные зубы перед камерой и шепчет: «Спи». Остальная стая повторяет слово «Спи», и звуковые волны дрожат через меня с наилучшим наркотическим эффектом, как делает голос пантеры на дереве, пока голова антилопы издыхает на повреждённой шее, её неподвижные глаза остеклены самым прекрасным в мире вечным сном.
Я закрываю глаза, и пантера из сна наяву следует за мной в дремоту. Я слышу мягкий, но тяжёлый звук её лап, чувствую, как она извилисто крадётся сквозь мою душу. Всего мгновение я беспокоюсь, но незваный гость урчит, и его урчание успокаивает меня. Сейчас большая кошка залазит на другое дерево, и, несмотря на то, что я не умер, это создание несёт меня с собой, потому что я бессилен сопротивляться. Я не боюсь, потому что она говорит мне, что мне не нужно бояться, и, как и прежде, не только значение слов, но также и звуковые волны, из которых они сформированы, кажется, смягчают, словно маслом, потоки моих воспоминаний.
Это дерево ночи, чёрные ветви тянутся вверх, в беззвёздное небо, и ничего нельзя разглядеть, кроме светящихся глаз пантеры, которые увеличиваются в размерах и в яркости до совиных. Низким грубым голосом она говорит: «Почему я не могу прочитать тебя?» Возможно, это и не сова, и не пантера, потому что теперь я чувствую то, что кажется пальцами, как будто я книга из бесчисленного количества страниц, которые переворачиваются, страниц, которые оказываются пустыми, пальцы скользят по бумаге, как будто ищут выпуклые точки биографии по системе Брайля.
Настроение меняется, разочарование предполагаемого читателя осязаемо, и глаза в темноте неожиданно зелёные, с эллиптическими зрачками. Если это сон, то это также и несколько большее, чем сон.
Хотя сон создаёт себя сам, и сценарий не может быть написан осознанно тем, кто спит, когда я желаю свет, то обладаю силой, чтобы его вызвать. Темнота от спутанных чёрных ветвей начинает отступать, а из мрака начинает вырисовываться форма предполагаемого читателя.
Меня выталкивает из сна, как будто загадочная фигура в кошмаре выбросила меня из него. Я с трудом поднимаюсь на ноги, замечая периферийным зрением движение справа, но когда я поворачиваюсь к нему, то обнаруживаю, что я один.
Позади меня что-то бренчит, как будто опытные руки извлекают арпеджио из арфы, используя только басовые струны. Когда я поворачиваюсь, то не вижу источника звука – и теперь он идёт не оттуда, откуда шёл, а из ниши, в которой находится кровать.
В поисках источника я проследовал в нишу и затем к приоткрытой двери в ванную. За ней лежит тьма.
Из-за изнеможения и эмоционального замешательства я забыл свой пистолет. Он спрятан под передним пассажирским сидением «Мерседеса».
Оружие, когда-то принадлежавшее жене министра в Магик-Бич. Её муж, священник, застрелил её раньше, чем смогла его застрелить она. В их специфической христианской конфессии верующие, очевидно, слишком нетерпеливы, чтобы ждать, пока их проблемы решит молитва.
Я открываю дверь в ванную комнату и включаю свет. Бренчание становится громче, но сейчас доносится за мной.
Обернувшись, я обнаруживаю, что Бу вернулся, но не он вызывает мой основной интерес. Моё внимание притягивает то, что также приковывает к месту и собаку: быстрое просвечивающееся нечто, видимое только благодаря искажениям, которые оно придаёт предметам, как будто пересекает нишу, входит в зону для сидения, кажется, запрыгивает в экран телевизора, не разбивая его вдребезги, и исчезает.
Это присутствие такое быстрое и бесформенное, я почти уверен, что это плод моего воображения, исключая то, что документальный фильм о живой природе в телевизоре покрывается концентрическими кругами, как будто вертикально расположенный экран – это горизонтальная поверхность воды, в которую был брошен камень.
Часто моргая, я размышляю о том, реально ли то, что я вижу, или у меня проблемы со зрением. Феномен постепенно убывает, пока изображение на экране снова не становится чистым и устойчивым.
Это был не призрак. Когда я вижу кого-либо из задержавшихся умерших, это действительно изображение когда-либо жившего человека, и оно двигается не быстрее, чем может уследить глаз.
Умершие не говорят и не издают других звуков. Нет грохота цепей. Нет зловещих шагов. Они не обладают весом, чтобы заставлять скрипеть ступеньки лестницы. И они, определённо, не извлекают арпеджио из басовых струн арфы.
Я смотрю на Бу.
Бу смотрит на меня. Его хвост не шевелится.
Глава 2
Теперь я полностью проснулся.
Сон про дерево и пантеру продолжался менее пяти минут. Я всё ещё страдаю от серьёзного недостатка сна, но я бдителен, как бдителен человек, находящийся в одиночном окопе, когда знает, что враг может нагрянуть в любой момент.
Оставив свет включённым вместо того, чтобы снова сделать домик тёмным, я выхожу, замыкаю дверь и забираю пистолет из-под пассажирского сидения «Мерседеса».
На мне надета толстовка поверх футболки, и я прячу пистолет между ними, заткнув сзади за пояс. Это не лучший способ носить оружие, но кобуры у меня нет. И в прошлом, прибегая к этому методу, я никогда случайно не отстреливал себе кусок зада.
Несмотря на то, что я не люблю пушки и обычно не ношу их с собой, и несмотря на то, что убийство даже худших из людей в целях самозащиты или для защиты невинных вызывает во мне отвращение, я не такой фанатичный противник оружия, иначе был бы уже убит – или смотрел бы, как совершается убийство – поэтому лучше уж использовать его.
Бу материализуется на моей стороне.
Он единственный дух животного, который я когда-либо видел. Невинный, у него определённо нет страха того, с чем он может столкнуться на Другой Стороне. Хотя он бесплотный и не может укусить плохого парня, я верю, что он задерживается здесь, потому что придёт момент, когда он станет Лесси[16] для моего Тимми и спасёт меня от падения в заброшенный колодец или что-то вроде этого.
Печально, что большинство детей в наши дни не знает, кто такая Лесси. Популярная собака, которую они знают лучше всего – Марли[17], которая вряд ли будет спасать детей из колодца или горящего сарая, а вместо этого блеванёт на них и случайно сама начнёт пожар в сарае.
Гнетущее настроение заражает меня с момента, как недавние события в Магик-Бич, кажется, закончились. Странно, но ничто не восстанавливает моё обычное ощущение и не возвращает на твёрдый грунт рассудка, как бросающая в дрожь случайная встреча с чем-то, несомненно, сверхъестественным.
Слабое дыхание ночи заставляет дрожать листья в освещённых ветках деревьев, как будто в предчувствии приближения зла. На земле вокруг меня трепещущие узоры света и тени создают иллюзию, что земля под ногами не твёрдая.
Во всей дуге домиков не горит ни одной лампы ни в одном из окон, за исключением моего домика и Аннамарии, хотя здесь припаркованы пять других автомобилей. Если эти гости мотеля «Уголок Гармонии» спят, возможно, тайный читатель перелистывает страницы их воспоминаний и ищет... Ищет что? Просто узнаёт их?
Читатель – кем бы и чем бы он ни был – хочет чего-то большего, чем просто узнать меня. Так же точно как антилопа в документальном фильме – еда на несколько дней для пантеры, я тоже жертва, возможно, не для съедения, но для какого-нибудь другого использования.
Я смотрю на Бу.
Бу смотрит на меня. Затем он смотрит на освещённые окна Аннамарии.
Когда я легонько стучу в дверь Дома № 6, она распахивается, как будто бы щеколда не была задвинута. Я вхожу и вижу её сидящей на стуле перед маленьким столиком.
Она взяла яблоко из корзины, очистила кожуру и разрезала на части. Делит фрукт с Рафаэлем. Сидящий по стойке «смирно» перед её стулом, золотистый ретривер хрустит одной из долек и облизывается.
Рафаэль смотрит на Бу и дёргает хвостом, счастливый от того, что не нужно делиться своей порцией с собакой-призраком. Все собаки видят задержавшиеся души; они не занимаются самообманом об истинной природе мира, как делает большинство людей.
– Случилось что-то необычное? – спрашиваю я Аннамарию.
– Разве не постоянно происходит что-то необычное?
– У тебя не было... не было каких-либо посетителей?
– Только ты. Хочешь яблоко, Томми?
– Нет, мэм. Я думаю, что ты здесь в опасности.
– Из множества людей, которые хотят меня убить, нет никого в «Уголке Гармонии».
– Как ты можешь быть в этом уверена?
Она пожимает плечами.
– Никто здесь не знает, кто я.
– Даже я не знаю, кто ты такая.
– Правда? – она даёт очередную дольку яблока Рафаэлю.
– Меня не будет некоторое время в соседнем доме.
– Хорошо.
– На случай, если будешь мне кричать.
Это её позабавило.
– Почему это я должна кричать? Я никогда этого не делала.
– Никогда за всю жизнь?
– Человек кричит, когда пугается или его пугают.
– Ты сказала, люди хотят тебя убить.
– Но я не боюсь их. Делай то, что должен. Со мной всё будет в порядке.
– Возможно, ты должна пойти со мной.
– Куда ты собираешься?
– Сюда и туда.
– Я уже здесь, и я была там.
Я смотрю на Рафаэля. Рафаэль смотрит на Бу. Бу смотрит на меня.
– Мэм, ты спрашивала, умру ли я за тебя, и я ответил «да».
– Это было очень милосердно с твоей стороны. Но ты не собираешься умирать за меня сегодняшней ночью. Не будь таким поспешным.
Когда-то я считал, что в Пико Мундо больше, чем везде, эксцентричных людей. Немного попутешествовав, теперь я знаю, что эксцентричность – общая черта человечества.
– Мэм, спать может быть опасно.
– Тогда я не буду спать.
– Принести тебе немного чёрного кофе из закусочной?
– Зачем?
– Чтобы помочь тебе бодрствовать.
– Я полагаю, что ты спишь, когда тебе нужно. Но видишь ли, молодой человек, я сплю только тогда, когда хочу.
– Как это работает?
– Превосходно.
– Не хочешь узнать, почему может быть опасно спать?
– Потому что я могу упасть с кровати? Томми, я верю, что твоё предостережение не бессмысленное, и я продолжу бодрствовать. А теперь иди и делай всё, что должен.
– Я собираюсь повынюхивать здесь вокруг.
– Так вынюхивай, вынюхивай, – говорит она, делая прогоняющее движение.
Я удаляюсь из её домика и закрываю за собой дверь.
Бу уже идёт в сторону закусочной. Я следую за ним.
Он постепенно исчезает, как испаряется туман.
Я не знаю, куда он девается, когда дематериализуется. Возможно, призрак собаки может путешествовать на Другую Сторону и обратно, когда пожелает. Я никогда не изучал теологию.
Для последнего дня января вдоль центрального побережья ночь достаточно спокойная. И тихая. Воздух приятно слегка пахнет морем. Тем не менее, моё чувство грядущей опасности настолько велико, что я не удивлюсь, если земля под ногами разверзнется и проглотит меня.
Вокруг вывески на крыше закусочной летают ночные бабочки. Их природный цвет, должно быть, белый, потому что они стали полностью голубыми или красными в зависимости от того, какой неон ближе к ним. Летучие мыши, тёмные и неизменные, непрерывно кружат, поедая светящийся рой.
Я не во всём вижу знаки и знамения. Однако, прожорливые и пока что безмолвные летучие грызуны пугают меня, и я решаю не заглядывать сразу в закусочную, как намеревался.
«Ягуар» из станции техобслуживания за тремя восемнадцатиколёсниками исчез. Механик подметает пол гаража.
У открытых ворот я говорю: «Доброе утро, сэр», так бодро, как будто великолепный розовый рассвет уже окрасил небо, а хоры певчих птиц прославляют дар жизни.
Когда он отрывается от своей работы с метлой, настаёт момент из «Призрака оперы»[18]. Ужасный шрам тянется от его левого уха, через верхнюю губу, сквозь нижнюю губу к правой стороне подбородка. Что бы ни было причиной этой раны, выглядит она так, как будто была зашита не врачом, а рыбаком с помощью крючка и мотка лески.
Не показывая чувства неловкости по поводу своей наружности, он говорит: «Привет, сынок» и одаривает меня ухмылкой, какую мог бы выдать восставший Дракула.
– Ты встал даже раньше, чем Уолли и Ванда подумали о том, чтобы пойти в кровать.
– Уолли и Ванда?
– О, извини. Наши опоссумы. Некоторые говорят, что они просто большие уродливые красноглазые крысы. Но сумчатые – это не крысы. И уродством они называют красоту – ведь у каждого красота своя. Что ты думаешь об опоссумах?