– Вот этот ваш дядька, который пепельницу на колено любит ставить…
– Петрухин? Актер?
– Кажется, я вам скоро скажу, где он находится в очень интересном месте. И в интересном виде.
– А сейчас не скажешь?
– Я еще не все уточнил. Вот когда я все уточню…
– Только вот что, Алексей. Я очень убедительно тебя попрошу все-таки держаться по возможности в стороне.
Алешка задумался и ответил как-то странно:
– А вот вы можете держаться по возможности в стороне от ваших сотрудников?
Следователь только вздохнул – он, похоже, уже в тот раз понял, с кем имеет дело. Но на всякий случай пригрозил:
– Отцу доложу.
На что Алешка, глазом не моргнув, безмятежно соврал:
– Он в командировке. В Париже.
– Значит, во Франции?
– Нет, в Париже. Ну, мы пошли. Да, – спохватился: – А это мой старший брат. Он тоже кой-чего соображает. Правда, медленно.
Мне показалось, что, прощаясь, следователь Павел Петрович с искренним сочувствием взглянул на меня.
– И зачем мы сюда приперлись? – спросил я в коридоре, предвкушая расправу над нашим маленьким «зазнайцем».
– Сейчас увидишь. – И Алешка остановился возле красивого стенда с фотографиями. Вроде как у нас в школе. У нас своя гордость, у них – своя. Вся в мундирах и погонах, даже и в орденах.
– Верхний ряд смотри, – спокойно подсказал Алешка. – Узнаешь?
Я посмотрел верхний ряд и… обалдел.
– Все понял? – спросил Алешка.
Глава X Биться или мириться?
А события все нарастали и развивались. Теперь уже каждый день становился «одним прекрасным днем» с непредсказуемым вечером.
Сегодня, например, папа сказал, что по результатам экспертизы в чае дяди Левы скорее всего присутствовало какое-то снотворное. Как и когда оно туда попало – это уже дело не экспертов.
И второе. Соврав про папину командировку, Лешка, как говорится, накаркал: папа в самом деле должен был срочно вылетать, правда, не в Париж и не во Францию, а в Берлин.
Меня и маму это огорчило, Лешку – обрадовало: он получал свободу действий. Папа это сразу понял и сказал ему:
– Без меня ни в какие криминалы нос не совать! Лучше навестите дядю Леву. Он будет рад.
– А то! – сказал Алешка. – Мы ему сосисок отнесем. Без сто два кг!
– Нет уж! – возразила мама – Лучше я ему плюшек испеку.
– Плюшки лучше дома оставить, – поспешил Алешка. – А сосисок у нас – завались!
Все это очень мило, как говорят в хороших домах, но у меня застряла в голове эта фотография в Управлении полиции на Доске почета. Я об этом все время думал, а Лешка об этом будто совсем забыл.
Словом, в один прекрасный день все в моей голове смешалось: Лидочка, охранник какой-то не такой – не настоящий, снотворное в термосе, диакезы, скарлатины, нежные королевы. И я потребовал от Лешки объяснений. Сомнений нет: он что-то знает, но почему-то молчит.
– Дим, давай сначала навестим дядю Леву. И тогда тебе многое откроется. Такие тайны!
– А сейчас нельзя эти тайны открыть?
– Сейчас еще рано. Ты, Дим, не обижайся, ты очень наивный, и у тебя сразу можно все на лбу прочитать. И тогда мы спугнем всю эту банду.
– Какую еще банду? – ужаснулся я.
– Самую бандитскую, – спокойно ответил Алешка. – Пошли к дяде Леве. А то он там тяжко страдает без сосисок и плюшек.
Мы забрали плюшки у мамы и сосиски у дяди Федора. И он сразу предложил:
– Будем ехать?
– В госпиталь МВД, – подсказал я. – Вы знаете, где он находится?
– А то!
В госпиталь нас пропустили без звука – видно, папа успел предупредить охрану. А когда мы поднимались на второй этаж, я подумал, знаете, о чем? Откуда дяде Федору так хорошо известен этот госпиталь?
Дядю Леву мы застали в холле. Он сидел с каким-то дядькой на диване и играл с ним в шахматы.
– Какие бравые ребята, – сказал про нас его партнер.
– Дети Шерлока Холмса, – гордо ответил дядя Лева.
– Так у него ж вроде…
– Это у них оперативный псевдоним, – улыбнулся дядя Лева, складывая шахматы в коробку. – Полковника Оболенского ребята.
– Да ты что! Я ж с ним в одном управлении служил. Хваткий был опер. А сейчас он где?
– По Интерполу.
– Годится! Он головой уже тогда здорово работал. Аналитик!
Нам было так приятно услышать о папе эти добрые слова, что мы тут же высыпали на столик все плюшки.
– Ого! Славно! Ну-ка, Лева, постереги их, чтоб не убегли, а я за кипяточком сбегаю, чаек заварю.
Правда, Алешка не понял, что такое аналитик, а я – кого надо постеречь: нас или плюшки?
Алешка начал разговор, как и положено, со здоровья.
– А что мне сделается! – бодро отозвался дядя Лева. – Таблетка какая-то, не нож, не пуля.
– И откуда она взялась? – Алешка артистично развел руки.
– Вот и я думаю. Никуда не отлучался, термос никому не давал… Постой-ка! Вот вспомнил, как дело-то было. Захотелось чаек заварить, а ведь от поста не отойти. Тут как раз шустрый паренек подвернулся, кажется, Лех, с твоего класса. – Дядя Лева помолчал, припоминая: – Не хотелось мне его просить – озорник он не по-доброму, малышей обижает. Я его раза два журил. Однако попросил его сбегать, позвать кого-нибудь из старших ребят заместо меня на вахте посидеть, пока я за чайком управлюсь. – Он опять призадумался. – Вот-вот… А он и говорит: что ж, говорит, кого-то звать, давайте ваш термос, я схожу в буфет. Оно мне даже удобнее глянулось – пост не оставлю. Сыпанул я в термос заварки, травки мятной добавил и отдал ему.
Алешка так нахмурился, что я даже его пожалел. Но он почему-то ничего не сказал. Наверное, потому, что как раз вернулся шахматный партнер с чайником. И с мандаринами. И с шоколадами.
– Батя-то ваш что поделывает? – спросил партнер.
– Тоже чай пьет. В Берлине.
– В Берлине все больше пиво пьют, – сказал дядя Лева.
– А во Франции – кофе, – я тоже не отстал.
– И в Париже, – упрямо сказал Алешка.
Вот и поговорили.
Когда мы сели в машину, я спросил дядю Федора, откуда он знает этот госпиталь?
– А я тут лечился, – ответил он.
– От чего? – спросил Алешка.
– От скарлатины, – улыбнулся дядя Федор.
И тут до меня дошло – вот почему папа спокойно отпускает нас на всякие дела с дядей Федором.
А Лешка всю обратную дорогу был мрачен, как зимняя туча. Которая еще не решила: дождем пролиться или снегом завалить.
А дома нас ждал маленький сюрприз.
– Тебя товарищ дожидается, – как-то странно сказала мама Алешке.
– Маринка, что ли?
– Не очень, – сказала мама. – Скорее, наоборот.
– Диакеза! – догадался Лешка. – Ну, сейчас будет!
Диакеза смирно сидел на тахте, уложив руки на колени. Когда Алешка влетел в комнату, он встал и, опустив голову, внятным шепотом сказал:
– Леха, это я натворил. Случайно.
Алешка притормозил, но кулаки не разжал. Я его ни разу таким злым не видел. И на всякий случай ухватил за воротник.
– Ты дурак, Диакеза? – выкрикнул Алешка.
Диакеза вскинул голову, глаза его блеснули – то ли слезками, то ли злостью.
– Вот! Опять! Диакеза! А у меня имя есть! И никто его не помнит!
Он замолчал, и долго было тихо.
– Сам виноват, – наконец проговорил Алешка. Правда, не очень уверенно.
А я подумал: бывает так, что мы к чему-нибудь привыкаем и думаем, что так всегда было и так и должно быть. А потом вдруг что-то случается и видно, что это было неправильно. И даже жестоко. А мы этого не замечали и проходили мимо человека, который рад бы стать с тобой рядом, но не решается: возьмут и опять прогонят. Да еще и посмеются.
– Вам хорошо, – сказал Диакеза. То есть Шурик. – Вы все вместе. А я всегда один.
– У тебя родители есть, – буркнул Алешка.
– А друзей нет. С одними родителями не проживешь.
А он неглупый парень, подумал я. А может, и неплохой.
– Зачем ты это сделал? – спросил Алешка. – Кто тебя научил?
Было видно, как трудно Диакезе… то есть Шурику признаваться. Но было видно и то, что он решился и не отступит. Я даже его зауважал, когда подумал, как это непросто.
– Я отомстить хотел.
– За что? – с великим удивлением спросили мы с Алешкой в один голос.
– Дим, – вдруг сказал Шурик, – ты Лешку-то отпусти, что ты в него вцепился.
Мне это тоже понравилось. Сам в таком положении, а о своем враге подумал.
– Этот дядя Лева… он, конечно, хороший. Но вредный. Все время учит. Замечания делает. И почему-то всегда при Маринке. Достал, в натуре.
Ага, тут еще и безответная любовь.
– Я папе пожаловался. А он говорит: «Никогда никому обиды не прощай! Тогда тебя будут уважать и бояться». Бояться – это мне не надо. А вот чтобы уважали, этого хочется.
– Дальше, – сказал Алешка. Хотя он все уже знал. Почти все.
– «Ты этому дураку, – сказал папа, – что-нибудь устрой. Чтобы он понял, что обижать тебя нельзя». Он мне и подсказал: «Ты говоришь, этот Лева чай на вахте пьет? Вот и славно. Брось ему в стакан таблетку слабительную. Вот он и забегает в туалет. А директор его уволит». Мне это очень понравилось. Только я не знал, что папа таблетки перепутал. И дал мне не слабительную, а сонную.
– Ничего твой папа не перепутал, – сказал Алешка. – Он тебе дал таблетку, чтобы дядя Лева потерял сознание на посту.
– Врешь ты все!
– А ты у папы спроси, – Алешка уже успокоился. – И еще у него спроси, зачем ему Маринкина кукла?
– А я знаю? – завопил Шурик. – Он меня попросил, я и сделал.
– Хочешь, скажу? – спросил Алешка. – Знаешь, ты кто? Ты глупое орудие в хитрых руках. А ты знаешь, что твой папа приказал похитить Маринку? И она просидела в вашем подземном гараже, как царица в темнице?
– Ты все врешь!
– А ты у папы спроси.
Тут приоткрылась дверь и появилась красивая прическа на маминой голове.
– Эй, богатыри, – спросила она, – что будете делать: биться или мириться? Чайник у меня готов. Правда, к чаю ничего нет.
Алешка вдруг улыбнулся – широко и беззаботно.
– Зато у нас есть. Димка целый пакет из госпиталя украл.
– Да, – сказал я, – у нас немного плюшек осталось. Еще мандарины, еще шоколадки, печенье и вафли.
– Это не кража, – сказала мама, – это ограбление.
– Да, мам, – наябедничал Алешка, – он чуть и чайник с заваркой не утащил.
Честно скажу: я за него порадовался. Потому что у него на сердце отлегло. И туча растаяла.
В общем, мы напились чаю с больничными подарками, я помог маме убрать со стола и помыть посуду, а Лешка скрылся с Шуриком в нашей комнате и о чем-то с ним долго совещался.
Потом он его проводил до двери и очень серьезно спросил:
– Ты с кем теперь? С нами или с ними?
– С вами, – сказал Шурик.
– Ну, Дим, – Алешка бросился на тахту и задрал ноги, – начинается борьба.
– Она у тебя уже давно началась, – сказал я.
– Это, Дим, была плохая борьба. Она, Дим, была под ковром. А теперь, Дим, будем стреляться в чистом поле.
– И кто победит? – на всякий случай спросил я.
– Дети Шерлока Холмса!
Как известно, всякая борьба и каждое сражение начинаются с подготовки. Я сразу понял, что бороться будет Алешка, а подготовка ляжет на мои плечи.
– Дим, – это Алешка сказал серьезно и со всем уважением ко мне. – Ваш Бонифаций очень тебя уважает. Пишешь ты всякую фигню, а он в восторге эту фигню читает и перечеркивает.
– Что еще? – Мне захотелось схватить его за немытое ухо.
– Но он к тебе прислушивается. Ты для него как Буратино для папы Карло.
Сейчас я его за оба уха схвачу.
Но тут Алешка прикрыл поплотнее дверь и зашептал мне в ухо. Отшептавшись, он отодвинулся и с сомнением произнес:
– Хотя, конечно, вряд ли у тебя получится.
Но мне эти штуки хорошо знакомы – на слабу берет.
– Да, – будто сомневаясь, сказал я, – пожалуй, я не смогу. Задача сложная. Она большого ума и тонкой хитрости требует. Нет, Леш, мне не справиться. Поищи кого-нибудь другого.
Алешка спохватился:
– У тебя, Дим, и тонкий ум, и большая хитрость. Ты воще, наверно, станешь президентом.
Мне осталось только посмеяться и спросить:
– Что нужно сделать?
Алешка очень толково мне все объяснил.
– Леш, это опасно, – сказал я, не отказываясь.
– Дим, а у папы работа не опасная? А дядя Лева? Он не зря говорил про ножи и пули. А дядя Федор?
Да, дядя Федор в ушастой шапке со своими «родственниками». Он в прежние годы отважно воевал в «горячих точках». Он был механиком-водителем бронетранспортера. И вот однажды их бронетранспортер подорвался на мине, и его окружили злобные и беспощадные враги. А он под их автоматным огнем вылез из машины и сумел ее починить. И вывел ее из-под обстрела и всех спас. А у него было четыре пулевых раны. Ему дали за это орден. А потом он трудился опером.
– Ладно, – сказал я. – Только ты держись за моей спиной.
После уроков я побродил по рекреации, обдумывая разговор с Бонифацием. К нему тоже нужен подход. Иногда нужно сказать правду, а иногда наврать такое, что он махнет рукой и скажет:
– Отойди от меня! Делай сам. Под свою ответственность.
Вот на этом я и остановился.
Я пошел в актовый зал, где наши художники завершали оформление задника. Получилось здорово. Оставались сущие пустяки и мелкие штрихи. Бонифаций прохаживался меж рядов и любовался.
– Клево, – сказал я.
Бонифаций сердито обернулся.
– Дим, тебе-то уж не пристало пользоваться жаргоном.
– Извините, погорячился. Очень красиво и сказочно. Только вот…
– Что такое? – Бонифаций забеспокоился.
– Знаете, – медленно начал я, будто в раздумье, – все-таки Новый год – это праздник волшебства. Все необычное в нем должно быть неожиданным. Как подарок.
– Ну, в целом верно. – Бонифаций недоумевал: то ли я скажу что-нибудь путное, то ли ляпну глупость и несуразицу. – А конкретно?
– Мне кажется, чем прекраснее и сказочнее становится под рукой наших мастеров это эпохальное полотно, тем больше народу о нем узнает. И не будет эффекта. Не будет сказки.
Бонифаций задумался.
– А ведь ты прав. Но критиковать всегда проще, чем сделать конструктивное предложение. Оно у тебя есть? Если нет – иди отсюда.
– Сегодня наш Максимыч (это учитель трудвоспитания) снял здесь прежние шторы и повесил новогодние. – Бонифацию надо говорить медленно, чтобы он проникся.
– Ну?
– А старые валяются…
– Лежат, – поправил Бонифаций.
Я подумал и возразил:
– Все-таки – валяются. Они валяются в мастерских.
– Безобразие! Все? Иди отсюда.
– Щаз! Так и пошел. Нужно сегодня всем нам – художникам – остаться до позднего вечера и завершить задник. Я тоже помогу рисовать.
– Вот этого, Дима, не надо. Пишешь ты, Дима, хорошо. А рисовать… Не обижайся. Но идея твоя мне нравится. Я тебя правильно понял? Сегодня мы работаем до позднего вечера, завершаем задник и прячем его за старыми шторами, которые валяются… то есть лежат в мастерской. И населению нашей школы обеспечен праздничный сюрприз.
– Все правильно!
– Ты молодец. Когда-нибудь ты станешь в нашей школе завучем!
Во спасибо! Алешка – президент, я – завуч. Мама – завхоз. Папа – космонавт.
– Только я тебя попрошу, Дима, не берись за кисть. Твое оружие – перо.
Мое оружие – ум! Скромно сказано, но со вкусом.
Я помчался домой и доложил Алешке о проделанной работе.
– Старший брат, – сказал он, – не всегда бывает самым глупым.
Комплимент? Или намек?
Глава XI Ночная схватка
Идея, которую я подбросил Бонифацию, целиком захватила его. Он тут же собрал всех, кто так или иначе был причастен к оформлению спектаклей, объявил авральную работу и велел предупредить родителей. Чтобы они не очень волновались.
Мы с Алешкой, конечно же, затесались в эту веселую компанию. Но сначала сбегали домой – «обрадовать» маму тем, что раньше полуночи она нас не увидит.
– Это еще что за фокусы? – возмутилась мама. – Какой Бонифаций? Из мультфильма?
– Из нашей школы, – объяснил я.
– И что такое делает в вашей школе Бонифаций из мультфильма?
– Не из мультфильма, – объяснил Алешка. – Из учительской.
– О господи! – мама прижала пальцы к вискам. – Стоит только папе уехать, как у вас начинаются всякие мультфильмы в учительской!
Но нам повезло. Разговор шел на кухне, где в это время пил чай дядя Федор – он поменял нам кран в мойке. И спокойно вмешался:
– Да что! Нет беспокойства! Без двадцать двенадцать я поставлю машину возле школы. И приму ваших хлопцев. И доставлю.
– Только без Бонифация, – сказала мама, соглашаясь.
– А то!
Мы повертелись в актовом зале, а потом незаметно рассредоточились. Я рассредоточился поближе к учительской, Лешка – в район раздевалки.
Время было довольно позднее, в школе началась тишина, только из актового зала доносились порой громогласные указания Бонифация, смех и всякие восклицания.
Я уселся на подоконнике и стал думать: что мне делать, если ситуация будет развиваться так, как предполагал Алешка. Ничего путного я не придумал. Как получится – так и получится.
Тут послышались легкие шаги на лестнице – я насторожился. Но это объявился Алешка и шепотом попросил у меня мобильник. Набрал какой-то номер и потребовал к телефону – срочно – Павла Петровича. Ему что-то ответили. Это «что-то» Алешке страшно не понравилось. Видимо, ему сказали, что Павел Петрович давно уже дома и давно уже спит.
– Разбудите! – сказал Алешка. – И передайте ему, что он стряхивает пепел в шапку на коленке. Не перепутайте.
(Алешка звонил в Управление полиции. И, как ни странно, дежурный офицер оказался сообразительным и сделал то, что ему скомандовал какой-то нахальный пацан. Правда, офицер все-таки немного перепутал и сказал, что «он стряхивает шапкой пепел с коленки». Однако Павел Петрович все понял правильно.)
Надо сказать, что мне эта Алешкина фраза показалась совершенно дикой и нелепой. А на самом деле она была вполне правильной и точной. Но об этом – потом, в один прекрасный день.
Алешка опять ускользнул, а я снова сел на подоконник в недоумении. В расцвете моего недоумения растворилась дверь учительской, и из нее плавной спортивной походкой вышла физкультурница Лидочка.