самоуничтожения
У меня нет сомнения, что, создавая полтора столетия назад национал-либеральную картину про-
шлого своей страны, Константин Аксаков ужаснулся бы, будь он жив в 1917-м, тому, с какой неумолимой логикой привела она к «национальному самоуничтожению» России. Я говорю о соловьевском законе деградации патриотизма, с такой жестокой очевидностью подтвержденном историей. Вот почему пугает меня стремление новейшего национал-либерализма подменить грозную логику соловьевского пророчества, логикой пивного ларька, опять именуя её патриотизмом. Больше того, пытаясь раскассировать это пророчество, высмеять его, приписав Соловьеву расплывчатые, утопические мудрствования о «национальном самоотречении [и] вселенской гармонии а ля Достоевский»84.
Я не знаю, как назвать эту намеренную глухоту серьезных, эрудированных интеллигентных соотечественников иначе, нежели зовом
8/» Там же. С. 152.
самоуничтожения. Ведь предсказание Соловьева как раз и было ответом на аналогичную сегодняшней «резкую смену риторики с космополитической на патриотическую»85, как именуют это единомышленники Колерова. Совершенно ведь недвусмысленно объяснил это нам Владимир Сергеевич, и история его объяснение, как мы знаем, подтвердила исчерпывающе.
В этом смысле можно сказать, что самоуничтожение уже сегодня говорит с нами, будь то в набирающем силу самоубийственном крике «Россия для русских!». Или в полубезумном нигилистическом лозунге А.Г. Дугина «Россия всё - остальные ничто!». Или в той же дерзкой попытке покойного В.В. Кожинова отстоять от либеральных космополитов патриотическое достоинство русских черносотенцев начала XX века.86 Или «в тупом антиамериканизме как государственной идеологии», по выражению того же Шушарина87. Или в пронизанных ненавистью иеремиадах А.А. Проханова. Напомнить? «Америка смешна, Америка отвратительна... Она лопнет, как переполненный нечистотами бычий пузырь... Её солдаты - трусы. Её политики - развратники и хулиганы... Её актеры - содомиты. Тексты её литераторов дышат СПИДом»...
Право, нужно быть глухим, чтобы не услышать за всем этим грозное приближение последней ступени «лестницы Соловьева».
Глава вторая
П У истоков «государственного
Д е вять л ет с пу стя патриотизма,
v Мы можем с уверенностью сказать, что, объявив косов-
*
ский кризис «майским днем нового русского национализма», Колеров был и прав и неправ. Прав в том смысле, что кризис этот и впрямь вызвал раскол в либеральной интеллигенции. Необратим ли этот раскол, однако?
Каждый, кто внимательно читал исследователей аналогичных идейных конфликтов в XIX веке, тех же Чаадаева, Герцена, Пыпина
Там же. С. 164.
Кожинов В.В. Черносотенцы и революция. М., 1998. Колеров М. Цит. соч. С. 67.
или Соловьева, знает, что от возникновения национал-либерализма до трансформации его в национал-патриотизм, а тем более в идею- гегемона национальной мысли (по Грамши) - дистанция огромного размера. Да, первый шаг и вправду сделан. В XIX веке таким шагом было, если помнит читатель, представление о реформах Петра как о беззаконном вторжении Запада в русскую жизнь. В XXI веке стало им признание государственного суверенитета высшей ценностью (вместо общеевропейских гарантий от произвола власти) и объявление оппонентов «пятой колонной Запада».
Второму шагу, логически из этого вытекающему, следовало быть позитивным, проектом, так сказать, будущего. Славянофилы, скажем, провозгласили, что обнаружили образец разрушенной Петром истинно русской жизни в архаической Московии с её православным фундаментализмом. Но что предлагают в качестве такого второго шага, т.е. своей версии будущего, постсоветские национал-либералы? Границы России по Нилу и Евфрату в сочетании с «православным папой в Риме», пригрезившиеся при Николае Тютчеву? «Универсальную империю» по лекалам Карла V и Наполеона, как предлагал тогда Михаил Погодин? Панславизм, которым бредили поздние славянофилы? «Православие или смерть» вслед за дьяконом Андреем Кураевым? «Империю или смерть» вслед за Александром Дугиным? Или что?
Геннадий Зюганов живет идеей возвращения в СССР, Александр Проханов, напротив, желает вернуться в православную евразийскую империю. Но ведь все это уже в русской истории было. И православной была империя, и евразийской, и советской. И всё неизменно заканчивалось одним и тем же - тяжелейшей социальной и политической травмой. Потому, наверное, и противопоставили официальные круги всему этому тоскливому эпигонству семантические игры, переименовав, например, то, что всегда обидно называлось сырьевым придатком развитого мира, в «энергетическую сверхдержав- ность». Но ведь даже помимо легендарной неустойчивости сырьевого рынка, угробившей не так давно СССР, Россия уже в 2017 году сама станет, по расчетам ученых, импортером нефти. А импортером газа
еще раньше - в 2012-0М88. И что тогда станется с «энергетической сверхдержавностью»?
Право, хорошо в этом мире живется лишь какому-нибудь Егору Холмогорову с его «Азбукой националиста». Он, можно сказать, эпигон-многостаночник, уверенный, что если собрать вместе всех отцов-основателей русского национализма да почистить им перышки, да приставить к носу Константина Сергеевича лоб Федора Ивановича, а к подбородку Федора Михайловича губы Константина Николаевича, так тотчас и получим мы образцового спасителя России. Беда лишь в том, что все холмогоровские кумиры не только отчаянно друг другу противоречили, но и напрочь, как мы еще увидим, идеи друг друга отрицали, а это уже само по себе делает всю затею непригодной к употреблению в качестве проекта будущего.
Слава богу, у постсоветских национал-либералов более чем достаточно здоровой европейской иронии и политического воображения, чтобы видеть эфемерность всех этих «заменителей будущего», предлагаемых эпигонами. Да, не хотят они больше Запада, говоря словами Чаадаева, но и обратно в пустыню не тянет их тоже.
Где, однако, их собственная альтернатива тому, что Чаадаев, как мы помним, именовал «присоединением к человечеству»? Где их «второй шаг»? Без него ведь немыслимо ни вызвать в стране затяжную патриотическую истерию, как умудрились сделать национал- патриоты в 1908-1914 годах, ни «заразить» своей альтернативой оппонентов, ни тем более превратить их из «пятой колонны Запада»
! в исполнителей своей воли, как удалось это в постниколаевской России славянофилам. Короче, без собственного проекта будущего невозможно, если верить Грамши, сконструировать идею-гегемона в общественной мысли страны. А без нее происходит лишь то, что случилось в ходе косовского кризиса, т.е. мимолетная патриотическая истерия - пришла, ушла и канула в Лету. Потому и канула, что опиралась на заёмный идеал, на чужой, панславистский проект, заимствованный утех же поздних славянофилов.
Akerib Michael. Russian Energy: What Dominant Logic? A6EFI. Luxemburg. Febryary 2006.
Но помимо этой идейной, если можно так выразиться, недостаточности, выяснилось за протекшие с тех пор годы нечто куда более опасное. Выяснилось, что вместо русских европейцев «заразили» постсоветские национал-либералы совсем других людей, а именно героев Кожинова. Причем, те всего лишь довели до логического конца их собственные, национал-либеральные идеи. Например, идею национального суверенитета как высшей ценности (взамен свободы) или представление о русских европейцах («космополитах») как о пятой колонне Запада. Оказалось, что черносотенцы вполне готовы до последней капли крови бороться за суверенность «имперскообразующего» народа, а также против пятой колонны, которую они тоже трактуют как космополитов, инородцев и нерусь.
Больше того, черносотенцы подошли к национал-либеральной концепции творчески. Логически её развили. Они совершенно уверены, что нерусь захватила, оккупировала отечество, напрочь лишив имперскообразующий народ суверенитета. И Путин, для них, следовательно, не более, чем какой-нибудь русский Квислинг, которого дергают за ниточки «богомерзкие народы», не говоря уже о «богохульных умах». И это еще не всё. В отличие от «гнилых» интеллигентов, хотя и придумавших для них всю эту идейную конструкцию, но неспособных ни на что, кроме разглагольствований, они, черносотенцы, готовы защищать суверенитет своего народа с оружием в руках. Они готовы на гражданскую войну, т.е. на полный развал отечества ради сохранения его суверенности. Перефразируя древнюю римскую пословицу, «пусть погибнет Россия, но торжествует суверенитет».
Символом этого черносотенного ренессанса вполне могла бы служить, например, фигура уже упомянутого полковника ГРУ В.В. Квачкова, недавно оправданного судом присяжных. Достаточно его послушать, чтобы не осталось сомнений в том, какого опасного джинна выпустила из бутылки «резкая смена риторики с космополитической на патриотическую». Послушаем?
«Момент истины, - говорит Квачков, - заключается в признании или непризнании нынешней власти в России оккупационной. Для меня оккупация России инородческой властью очевидна. Поэтому
[покушение на Чубайса лишь] первая вооруженная акция национально-освободительной войны... Уничтожение оккупантов и их пособников есть долг каждого защитника Отечества, верного военной присяге... священная обязанность любого воина, независимо от того, воюет ли он в открытой вооруженной борьбе на фронте или действует на оккупированной территории своей страны»89.
Не знаю, случайно ли один из самых страстных патриотических митингов 23 февраля в честь Дня защитника отечества неожиданно превратился в восславление идей, высказанных Квачковым в процитированном здесь интервью, которое дал он, естественно, А.А. Проханову. Нашелся даже среди выступавших еще один полковник, на этот раз военно-воздушных войск, во всеуслышание провозгласивший, что он и его подчиненные не могут дождаться дня, когда начнётся, наконец, гражданская война, по сути, уже объявленная Квачковым.
Нет сомнения, что эти идеи пришли в голову воинствующим полковникам из вторых рук, во всяком случае, конечно, не из текстов Максима Соколова или Модеста Колерова. Квачков и сам эти «вторые руки» обозначает, говоря о том, что воспитал его «Военно-державный союз, возглавляемый генерал-полковником Л.Г. Ивашовым, в работе которого я принимал участие».90 Едва ли также может быть сомнение, что, читая интервью Квачкова, национал-либералы вспоминали не столько римскую мудрость, сколько старинную русскую поговорку: заставь дурака богу молиться, он лоб расшибёт. Однако никуда ведь не денешься от рокового вопроса, кто предложил России идеи, которые в аранжировке генерала Ивашова чреваты гибелью страны.
Короче, вот что выяснилось за последние девять лет. Во-первых, оказалось, что у постсоветских национал-либералов нет «второго шага», т.е. идейной альтернативы всем суррогатам достойного будущего страны, обсуждаемым сегодня в националистических и официальных кругах. Во-вторых, действительная опасность новой Смуты в России исходит вовсе не от Запада и уж тем более не от Андрея
Завтра. 2005, 21 окт.
Зорина, объявленного лидером пятой колонны, но от вполне отечественного Военно-державного союза, от воспитанников Леонида Ивашова, готовых к реальному террору, который они искренне полагают «национально-освободительной войной».
По всем этим причинам я и думаю, что Колеров неправ и национал-либералов, в свою очередь, ждет раскол. Одни будут продолжать спускаться по «лестнице Соловьева» - к национал-патриотизму и ниже, к идеям, скажем, Ивашова. А другие вернутся в либеральные ряды, как вернулся уже, к его чести, Александр Архангельский, и станут честно искать выход из очередного исторического тупика, не страшась традиционных обвинений в том, что они «не со своим народом». Кто был со своим народом в николаевские времена - Уваров или Чаадаев? Кто был с ним в постниколаевской России - Данилевский или Соловьев? Кто был с ним в советской резервации - Суслов или Сахаров?
глава первая ВВОДНЭЯ
ТРЕТЬЯ
ГЛАВА
глава вторая У истоков «государственного патриотизма»
Упущенная
Европа
Ошибка Герцена Ретроспективная утопия Торжество национального эгоизма Три пророчества На финишной прямой Как губили петровскую Россию Агония бешеного национализма
глава четвертая
глава пятая
глава шестая
глава седьмая
глава восьмая
глава девятая
глава десятая глава
одиннадцатая
Последний спор
*
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Упущенная Европа
... Скоро мы душой и телом будем вовлечены в мировой поток... и, наверное, нам нельзя будет долго оставаться в нашем одиночестве. Это ставит всю нашу будущую судьбу в зависимость от судеб европейского общества. Поэтому, чем больше мы будем стараться слиться с ним, тем лучше это будет для нас.
П.Я. Чаадаев
Неимоверна цена, которую пришлось - и приходится - платить России за упущенный, как мы видели, при Николае I шанс стать «органической, по словам Владимира Вейдле, частью христианской Европы»1. Здесь и Крымская война, и Балканская, и революция семнадцатого, и «горячая» гражданская война, непосредственно за этой революцией последовавшая, и три поколения холодной войны как внутри страны, так и вовне - какой, по сути, была автаркическая советская эпоха, отрезавшая Россию от мира, - всего не перечислишь.
Нет слов, Европа не раз оступалась и впадала в пароксизмы братоубийственной ярости - и тоже дорого за это платила. В ретроспективе, однако, очевидно, что вектор её исторического развития удивительным образом никогда в принципе не менялся. Сегодня во всяком случае ни у кого, я думаю, не осталось сомнений в том, куда вёл её этот вектор. Во внутренней политике вёл он к гарантиям от произвола власти, во внешней - к упразднению международной анархии.
И всё это упустила Россия, когда вторично, уже после гигантской корректировки Петра, «выпала» из Европы в начале второй четверти XIX века.
1 Вейдле В. Задача России. Нью-Йорк, 1956. С. 12.
Мы видели во второй книге трилогии, как и почему это произошло. Нет сомнения, та часть российской культурной элиты, что поверила соблазнительным уваровским посулам особого пути России в человечестве, та, про которую говорил, как мы помним, Чаадаев, «не хотят больше Запада, хотят обратно в пустыню», была вполне искренне убеждена в преимуществах отдельного от Европы существования. История, однако, продемонстрировала, что в конечном счете прав был все-таки Чаадаев: отказавшись от екатерининской максимы «Россия держава европейская», страна и впрямь оказалась в пустыне - в плену произвола власти и международной анархии.
Лишь полтора столетия спустя начинаем мы понимать, что есть на самом деле Европа. Да, это сообщество народов, очень разных и непохожих друг на друга, но объединенных, как выяснилось, драгоценной способностью к самопроизвольной политической модернизации. Это правда, наделены они этой способностью в очень разной степени (и время их присоединения к Европейскому союзу очень точно определило эти различия). Россия, однако, как, впрочем, и Германия, способности этой - из-за двойственности своей политической культуры - и вовсе, как оказалось, лишена.
Могла ли Россия обрести её, последуй она завещанию Чаадаева, вынесенному в эпиграф этой главы? Возможно. Даже вероятно, имея в виду опыт Германии, которая, пусть и после эпохального поражения в развязанной ею мировой войне, сумела таки сделать именно то, что завещал России Чаадаев. Другими словами, «слиться с Европой», не утратив при этом статуса великой державы.
Судьба, увы, судила иначе. Не удался подвиг - ни Екатерине, ни Сперанскому, ни декабристам, ни Александру II, ни Горбачеву, ни Ельцину. Не получилось и у Путина в тот короткий период, когда он (судя во всяком случае по его интервью «Газете выборчей» от 15 января 2002 года, подробно рассмотренному во второй книге трилогии) об этом задумывался. Позже, однако, чаадаевский завет был и вовсе, похоже, снят с повестки дня. Всё, что слышали мы об этом предмете от колеровских «производителей смыслов» и в первую очередь их суждение о русских европейцах как о пятой колонне
Запада, не оставляет сомнения, что в обозримом будущем исполнение завета Чаадаева России не светит. Куда уж дальше, если даже Д.В. Шушарин рекомендовал себя, пусть и по недоразумению,русским националистом? И даже А.Н. Архангельский радовался, что «от 1996 года... до 1998-го был момент вызревания нового русского национализма»2.
Все интеллигентые люди в России читали Чаадаева. Многие читали Соловьева. Знают, следовательно, с каким брезгливым презрением отвергали наставники этот тщеславный уваровский провинциализм с его «учеными галлюцинациями», с его потугами «водворить на русской почве особый моральный строй», отрезающий страну от Европы. Знают, помнят - и все-таки радуются «новому русскому национализму»? И все-таки не чувствуют того, что почувствовали даже сами прародители романтического национализма, немцы? Не чувствуют, имею я в виду, что «Европа нам мать, - говоря словами Достоевского, - вторая мать наша», а вовсе не сухой анонимный «Запад» - с «космополитизмом», «пятой колонной» и всей прочей атрибутикой извечного врага.
Так или иначе, очевидно, что внутриполитическая динамика сегодняшней - и, боюсь, завтрашней - России к следованию чаада- евскому завету, мягко говоря, не располагает. Но что по поводу динамики внешнеполитической? Я имею в виду логику общеевропейского развития за последние полтора столетия. Не можетли она подтолкнуть Россию - и Европу, - несмотря на глубоко укоренившиеся предрассудки на обоих полюсах этой дихотомии, в сторону реального сближения?*