В дороге, в пути, в движении
А. В. Топычканов. Кремлевская резиденция vs подмосковные резиденции: зоны конфликта во второй половине XVII в.
Тема сборника «Романовы в дороге: путешествия и поездки членов царской семьи по России и за границу» чрезвычайно важна для изучения функционирования политической системы России. Дорога не просто связывала верховную власть и подданных, центр и периферию. В условиях отсутствия средств массовой информации и коммуникации церемониальные выезды и шествия, прогулки членов правящей династии представляли собой важнейший механизм конституирования власти и государства. По наблюдению Г. Поста, в средневековой Европе монарх одновременно выступал и как правитель, и как квинтэссенция территориального государства, которым он управлял, поэтому статус правителя отождествлялся с государством (stato){454}. В этом заключена одна из причин частых путешествий европейских и российских монархов. Для длительного проживания в том или ином месте правители устраивали городские и загородные резиденции.
В западной историографии большое внимание уделяется взаимодействию резиденций (дворов), города, пригорода и сельской округи в Средние века и раннее Новое время, однако эта проблематика в российской истории по-прежнему изучена слабо, несмотря на то, что первая городская резиденция в России возникла уже на рубеже XV–XVI вв., а при великом князе Василии III появились первые загородные резиденции в Александровой слободе и Коломенском. Вероятно, только О. Р. Хромов обратил внимание, что царские усадьбы во второй половине XVII в. выполняли некоторые столичные функции{455}, что заставляет более внимательно отнестись к вопросу о взаимоотношениях Кремля и загородных резиденций[14].
После Смуты начала XVII в. первые Романовы сосредоточили свое внимание на восстановлении кремлевского дворца, и только с конца 1630-х годов началось возрождение загородных резиденций. К концу XVII в. был отстроен и расширен кремлевский дворец, украшен Кремль; вокруг Москвы создано 22 резиденции с дворцами или «избушками для государевых пришествий», а также возведены дворцы в Троице-Сергиевом, Саввино-Сторожевском, Новодевичьем и других монастырях. Развитие сети резиденций сопровождалось увеличением их посещаемости, масштабными работами по благоустройству и определением их юридического статуса. Третья глава Соборного Уложения 1649 г. «О государеве дворе, чтоб на государеве дворе ни от кого никакова бесчиньства и брани не было» впервые указала на существование «государевых дворов» не только «на Москве», но и «в объезде», т. е. во время царского выезда, в том числе и в загородные резиденции. Таким образом происходило сближение нормативного статуса кремлевской и загородных резиденций при сохранении существенных различий между ними.
Безопасность царской семьи. Резиденции имели разные условия для обеспечения безопасности царской семьи. Если для Кремля опасность представляли прежде всего общегородские волнения, пожары, колдовство и неосторожное обращение жителей Кремля и стрельцов с оружием, то перечень вероятных угроз для жизни и здоровья государя в загородных резиденциях был гораздо шире. Показательны многочисленные случаи покушений на царевича, а потом и царя Петра Алексеевича. Вопрос о достоверности этой информации остается открытым, поскольку следственные дела почти не сохранились и известны по отрывкам и косвенным упоминаниям. Для данного исследования важно, что современники верили в возможность покушений на государя именно в загородных резиденциях. Первый заговор – Ивана Кирилловича Нарышкина – был раскрыт 8 августа 1677 г.{456} Покушение должен был совершить Иван Орел, неоднократно бывавший в Воробьеве и «иных местех» (вероятно, других дворцовых усадьбах). Он признавался, что «убил бы де, да нельзя, лес тонок, а забор высок»{457}. Возможно, здесь имелось в виду, что вооруженный пищалью он не мог близко подойти к царю: на государев двор можно было попасть только без оружия{458}. Осенью 1682 г. был якобы подожжен дворец в Воздвиженском, где находился больной «огневою» десятилетний Петр I, за несколько месяцев до этого венчавшийся на царство{459}. В 1689 г. в Хорошове нижегородский волхв коновал Дорофей Прокофьев «заговорными словами по ветру напущал» также против Петра I{460}. О возможности подобных покушений свидетельствуют реальные убийства, совершенные в дворцовых селах или во время так называемых походов, – например священника Василия Кирилова в дворцовом селе Воздвиженском{461} или отставного конюха во время поездки царевны Софьи Алексеевны в Новодевичий монастырь{462}.
Серьезную угрозу безопасности царской семьи представляли разбойники. Разбойным промыслом в XVII в. занимались даже придворные – стольники и стряпчие. Одну из самых известных разбойничьих шаек второй половины века организовал царский стольник Прохор Васильев сын Кропотов. Одновременно с несением придворной службы он вместе с 25 московскими чинами грабил и убивал на подмосковных дорогах, в том числе и тех, по которым проезжал царь. Современники придавали этому делу большое значение. Показательно, что они сравнивали казнь Кропотова летом 1679 г. с казнью Степана Разина{463}. В 1695 г. стало известно о разбойнических похождениях других стольников – Владимира и Василия Петровичей Шереметевых: «на Москве они приезжали среди бела дня к посадским мужикам, и домы их грабили, и смертное убивство чинили, и назывались большими»{464}.
В связи с перечисленными угрозами царская семья была вынуждена выезжать в загородные резиденции в сопровождении многочисленной охраны. Известна роспись стрелецких караулов около резиденции в селе Покровском, составленная в Приказе Тайных дел в связи с прибытием во дворец в июне 1660 г. грузинского царевича. У передних и яузских ворот стояло по сотне стрельцов, у колымажных и конюшенных – по 50 стрельцов. На площади перед дворцом располагалось три сотни конных стрельцов со знаменами и барабанами. На государевом дворе перед дворцом стояла сотня стрельцов без ружей, которые хранились на государевом дворе. Еще сотня стрельцов с ружьями стояли за дворцом{465}. Таким образом, государев двор охраняли 800 стрельцов, не считая придворных чинов и дворян. Они были собраны, безусловно, для демонстрации «людности» во время приезда грузинского царевича. Обычно царя сопровождали либо один стремянной полк (около 400 человек), либо два полка (стремянной и стрелецкий или солдатский) в половинном составе, что не превышало 500 человек{466}. Кроме стрельцов царя сопровождали думные и придворные чины со своими холопами, жильцы (от 48 до 52 человек, в том числе 2–8 подрынд), дети боярские (10 человек), дворцовые слуги{467}.
Такая охрана могла оказать сопротивление разбойничьей шайке, но была неэффективна при массовых выступлениях московского посада, которые часто пользовались поддержкой стрельцов. Во время Медного бунта 1662 г. восставшие, в том числе солдаты выборного полка А. Шепелева, смогли прорваться на государев двор в Коломенском и окружить дворец. Царь Алексей Михайлович вступил с ними в переговоры и таким образом выиграл время для того, чтобы из Москвы успели прийти лояльные стрелецкие полки. Они проникли на государев двор через задние ворота и вытеснили восставших{468}. Во время стрелецкого восстания 1682 г. царский двор, бежавший в Троицкий монастырь, смог выступить против князей Хованских только после того, как получил поддержку служилого дворянства, собравшегося в монастыре. В обоих случаях двор смог оказать сопротивление восставшим лишь после наращивания военной силы, в несколько раз превосходящей обычную походную охрану.
Перечисленные проблемы обеспечения безопасности привели к тому, что царский двор использовал две различные формы размещения в кремлевской и загородных резиденциях: в Кремле он вел оседлый образ жизни, а в загородных – кочевой{469}. Это означало, что в отсутствие царской семьи в загородных дворцах там находились только скамьи и лавки с полавочниками, столы, поставцы, завесы на окнах и иконы{470}. Все необходимое для проживания члены царской семьи привозили и увозили с собой в постельном, крестовом, запасном, оружейном и прочих возках (возок мог включать до 30 телег).
Социальный конфликт. Говоря о раннем Новом времени, Ю. Хабермас выделял две конкурирующие сферы публичности – двор и город{471}. Несмотря на определенные коррективы, внесенные новейшими историческими исследованиями в концепцию Хабермаса, она сохраняет свой парадигмальный характер и активно используется в гуманитарной науке{472}. Эта концепция позволяет выявить причины того, почему российский двор в Кремле и загородом придерживался различных практик публичности. В Москве существовала четырехступенчатая система доступа к государю: город Москва – Кремль – государев двор – дворец. В царствование Алексея Михайловича вход в Кремль для простого населения был ограничен{473}, в то время как большинство церемоний с участием царя совершалось в границах государева двора и Соборной площади. Эта система обеспечивала определенную изоляцию царской семьи от московского посада, что можно рассматривать и как необходимое условие сакрализации власти{474}, и как защитную реакцию двора на публичность городского пространства.
Социальный конфликт. Говоря о раннем Новом времени, Ю. Хабермас выделял две конкурирующие сферы публичности – двор и город{471}. Несмотря на определенные коррективы, внесенные новейшими историческими исследованиями в концепцию Хабермаса, она сохраняет свой парадигмальный характер и активно используется в гуманитарной науке{472}. Эта концепция позволяет выявить причины того, почему российский двор в Кремле и загородом придерживался различных практик публичности. В Москве существовала четырехступенчатая система доступа к государю: город Москва – Кремль – государев двор – дворец. В царствование Алексея Михайловича вход в Кремль для простого населения был ограничен{473}, в то время как большинство церемоний с участием царя совершалось в границах государева двора и Соборной площади. Эта система обеспечивала определенную изоляцию царской семьи от московского посада, что можно рассматривать и как необходимое условие сакрализации власти{474}, и как защитную реакцию двора на публичность городского пространства.
В загородных резиденциях действовала трехступенчатая система доступа к государю: дворцовое или государево село – государев двор – дворец{475}. За городом поселение и государев двор были слабее дифференцированы, чем в Москве, что открывало возможности для активного взаимодействия царской семьи и подданных, прежде всего во время обмена пожалованиями и подношениями, подачи челобитных грамот. В какое бы время не ехал царский поезд, в каждом населенном пункте его встречал священник, староста и крестьяне, которые подносили хлеб-соль, грибы, ягоды, пироги, блины и прочие продукты и ожидали ответного одаривания. Обмен пожалованиями и подношениями продолжался после прибытия в резиденцию: бояре, дворяне, купцы и крестьяне шли во дворец с подарками, ожидая эквивалентного возмещения. На всем протяжении поездки к царю также обращались челобитчики. Их численность могла достигать нескольких десятков человек. Обычно царь не принимал челобитных грамот, они поступали к руководителю Челобитного или другого приказа, что в любом случае ускоряло прохождение документа (в Москве прием челобитных был ограничен приказами){476}.
Сжатая структура политического пространства царских резиденций способствовала возникновению новых форм публичного взаимодействия верховной власти с подданными и иностранными дипломатами. Особый интерес представляют садовые аудиенции, неизвестные традиционной дипломатии, принятой в Кремле. Они включали в себя совместную прогулку членов царской семьи и членов посольства, осмотр сада и окрестностей с надвратных вышек и жалование посольских людей питьем. В пространстве загородных резиденций более активную политическую роль играли царицы и царевны: здесь они принимали иностранных дипломатов, проводили аудиенции, жаловали приближенных{477}.
События 1682 г. продемонстрировали, что за городом царский двор умело сочетал традиционные и новые формы публичности. Так же, как и в Кремле, верховная власть во время поездок занималась целенаправленным формированием общественного мнения{478}. Примером такой манипуляции является изветное письмо о князьях Хованских, повешенное на Передних воротах государева двора в Коломенском 2 сентября 1682 г.{479} В историографии широко распространено убеждение, что письмо было составлено при участии правительства боярина И. М. Милославского{480}. Оно сыграло важную роль в обосновании казни князей Хованских и способствовало возвышению царевны Софьи. Во время суда над князьями И. А. и А. И. Хованскими были использованы новые формы публичности. Князья были приведены на площадь перед передними воротами государева двора в селе Воздвиженском, где на скамьях уже сидели думные люди. После прочтения царского указа, составленного по приговору Боярской думы, Хованские были казнены «в селе Воздвиженском на площади у Болшой Московской дороги»{481}. Объявление приговора на площади в присутствии думных людей придавало суду публичный характер, распределяло ответственность за решение на всех членов Боярской думы и подчеркивало отлучение от государева двора Хованских, обвиняемых в измене, «злом умысле» на здоровье царей и власть и «подыскание под Московское государство»{482}. Осуществление судебного процесса в Воздвиженском было вынужденной мерой, так как правительство не могло замирить московских стрельцов и вернуться в Москву, не осудив Хованских. В то же время в организации судебного процесса наблюдается желание понизить статус Хованских и придать суду публичный и соответственно более легитимный характер.
Конечно, не следует абсолютизировать публичную культуру загородных резиденций. В них, как и в Кремле, оставалось приватное пространство внутренних помещений дворца, куда не могли войти простые посетители. Сами члены царской семьи определяли границы приватности и публичности и степень своего участия в публичной жизни резиденции{483}.
Различия в характере двух политических пространств, кремлевской и загородных резиденций, привели к тому, что в них правящая династия придерживалась различных стратегий взаимодействия с политической элитой. В Кремле царская семья больше зависела от интересов фаворитов, членов Боярской думы и стрельцов. Подмосковные резиденции позволяли находить более выгодный баланс между различными социальными группами: боярством и дворянством, стрелецкой гвардией и другими вооруженными формированиями (иноземными и потешными полками, дворянским ополчением). Представители правящей династии научились использовать это преимущество уже в последней четверти XVII в. Во время Московского восстания 1682 г. царская семья покинула Москву и даже перенесла празднование Новолетия в Коломенское. Длительная загородная поездка была направлена на то, чтобы объединить лояльное дворянство и выступить против князей Хованских и мятежных стрельцов. Этим же способом воспользовался Петр I, когда в 1689 г. бежал из Преображенского в Троице-Сергиев монастырь для борьбы с царевной Софьей и поддерживающими ее придворными. Таким образом, загородные резиденции стали важным инструментом царского контроля над политической элитой, чрезвычайно востребованным в условиях социальных трансформаций рубежа XVII–XVIII вв.{484}
Административный конфликт. Поездки царя в загородные резиденции привели к созданию двух центров власти: в Москве и в той резиденции, где находился царь. Это было вызвано тем, что во время царских походов Боярская дума делилась на две неравные части: большинство оставалось в Москве, небольшая группа думных людей сопровождала государя. Из числа оставшихся в Москве царь назначал надворную комиссию. В нее входили представители приказов: Посольского, Поместного, Разрядного, Печатного, судных, Казанского дворца, Сибирского, четвертей и других. Комиссия решала достаточно широкий круг вопросов: контролировала работу приказов, рассматривала челобитные, вела следствия, осуществляла финансовые операции, обеспечивала безопасность в Кремле и в Москве, готовила доклады и проекты документов для посылки их царю в поход. Однако большинство решений комиссия принимала только после доклада государю{485}. Для этого к концу царствования Алексея Михайловича была установлена практика приезда думных людей к государю в определенные дни недели: «Да великий же государь указал всем бояром, и околничим, и думным дворяном, и думным дьяком, и ближним людям, которые были на Москве, ездить по вся воскресенья, в понедельники, и в середы, и в пятницы в поход к себе великому государю челом ударить и для сиденья»{486}. Примечательно, что эта практика сохранилась, по крайней мере, до начала XVIII в. Петр I определил пятницу в качестве присутственного дня руководителей московских приказов – «Послать к судьям, чтоб по вся недели в пятки приезжали з докладными делами в Преображенское на Генеральской двор, а будет и дел нет, приезжали бы»{487}, однако вплоть до начала XVIII в. большинство заседаний Боярской думы, в которую входили руководители приказов, назначалось не только на пятницу, но и на понедельник. С 1697 по 1701 гг. в Преображенском было проведено 11 заседаний Боярской думы, из них по четыре раза в понедельник и пятницу, по одному во вторник, среду и субботу{488}.
Параллельно с надворной комиссией действовала походная комиссия из числа сопровождавших царя членов Боярской думы{489}. Вероятно, именно эта комиссия и занималась ежедневным рассмотрением челобитных грамот, которые челобитчики подавали государю во время его загородных поездок. Для решения более серьезных вопросов в резиденциях устраивались заседания Боярской думы с участием других думных людей. По мнению Г. В. Талиной, проведение заседаний Думы во время загородных походов позволяло определенным образом формировать ее состав{490}. Выявленные П. В. Седовым и А. В. Захаровым данные о заседаниях Боярской думы в загородных резиденциях не подтверждают это: в зависимости от формы заседания приглашались все члены либо Боярской думы, либо Ближней думы{491}.