«Государь, – говорил Константин Александру 31 мая (12 июня), – если Вы не хотите заключить мир с Францией, тогда дайте заряженный пистолет каждому из ваших солдат и прикажите им застрелиться. Вы достигнете того же результата, который даст вам новая и последняя битва, которая неминуемо откроет ворота в вашу империю французским войскам, натренированным в боях и всегда победоносным»{553}. Александр I не прислушался к словам Константина Павловича. Но после тяжелого поражения русских войск под Фридландом 2(14) июня непосредственная опасность, грозившая России, вынудила императора начать переговоры. Они завершились 25 июня (7 июля) подписанием Тильзитского мира. Присутствовавший при этом великий князь Константин получил от Наполеона ленту Почетного легиона{554}. В сентябре 1808 г., когда происходили новые переговоры Александра I с Наполеоном, великий князь сопровождал брата в Эрфурт{555}.
Константин, который в ранней молодости стремился побывать на войне, говорил о нежелательности ведения военных действий против Франции не только в 1807, но и в 1805 гг.{556} Такое изменение его позиции можно объяснить несколькими причинами.
Во-первых, принадлежностью великого князя к масонским организациям. Масоны рассматривали войну как явление, противоречащее основной масонской заповеди о всемирном братстве. Конечно, многие масоны в силу разных причин принимали участие в войне, но обычно они в целях взаимопомощи организовывали военно-масонские ложи, чтобы «смягчать страдания, рождаемые войной, заботиться о больных и раненых». Целью войны масоны считали мир{557}.
Во-вторых, великий князь Константин высоко ценил военный гений Наполеона. Он говорил генеральному консулу и поверенному в делах Франции в Петербурге Ж.-Б. Лессепсу в 1807 г., что восхищается только Наполеоном. Великий князь хвалил ловкость и дисциплину французских войск, изучил их организацию и состав так, что даже знал каждый полк в отдельности{558}. Поэтому он не хотел участвовать в войне со своим кумиром.
В-третьих, цесаревич любил, чтобы войска выглядели образцово. А в результате войны, по его мнению, загрязнялись мундиры и терялась строевая выправка, т. е. то, что Константин ценил выше всего. Н. И. Тургенев в своих воспоминаниях писал, что Константин был очень недоволен состоянием мундиров солдат, участвовавших в заграничном походе. «Обыкновенно одежда русского солдата рассчитывалась только для парада. За границей она была приспособлена к утомительным длинным переходам и была похожа на простую одежду крестьян. Видя проходящий церемониальным маршем пехотный гвардейский стрелковый полк, покрытый славой, Константин возмутился видом солдат; более всего ему не понравилась толстая и грубая обувь. Он высказал сильное неудовольствие на неправильность строя и вскричал с досадой: “Эти люди умеют только драться!”. В его устах это была горькая критика»{559}.
Великий князь Константин Павлович принял участие в Отечественной войне 1812 г., хотя и считал, что необходимо не допустить военных действий между Францией и Россией. С этой целью он желал лично ехать во Францию для переговоров с Наполеоном{560}. С началом войны 5-й корпус, которым командовал Константин, в составе 1-ой западной армии М. Б. Барклая-де-Толли, выйдя из Дрисского лагеря, предпринял отступление к Витебску, чтобы соединиться со 2-ой армией под командованием генерала П. И. Багратиона. Многие роптали, не понимая причин отступления, в их числе был и великий князь. Очевидно, в нем возобладали чувство патриотизма и желание, чтобы война поскорее закончилась. Стесняясь присутствия оппозиционно настроенного брата императора, Барклай послал Константина из Витебска в Москву с целью ознакомления находившегося там государя с положением армии и видами главнокомандующего{561}.
В Москве Александр I предложил цесаревичу сформировать кавалерийский полк. Однако московский военный губернатор граф Ф. В. Ростопчин попросил царя не оставлять Константина в Москве. Он считал, что Великий князь для создания полка намеревался забирать всех пригодных людей и лошадей. Тогда Александр поручил Константину Павловичу организацию ополчения в Нижнем Новгороде, но тот отказался и с разрешения императора присоединился к своему корпусу{562}.
Великий князь вернулся к войскам перед вступлением в Смоленск, где, наконец, соединились 1-я и 2-я армии. В Смоленске был собран Военный Совет, и присутствовавший на нем Константин высказался за наступление. Этот взгляд разделялся большинством членов Совета, поэтому Барклай, который стал во главе двух армий после их соединения, был вынужден согласиться{563}. Барклай-де-Толли начал двигаться навстречу французам к Рудне, но, не имея точных сведений о противнике и опасаясь его обхода с Петербургской дороги или у Смоленска, он внезапно принял решение отходить к Поречью, а затем пытался вернуться обратно. Целью данных передвижений, вызывавших недовольство в армии, было не вступать преждевременно в бой с превосходящими силами французов и не удаляться далеко от Смоленска. Благодаря этому, когда стало известно о движении Наполеона на Смоленск, русские войска помешали французской армии сразу овладеть городом. Однако через несколько дней после кровопролитных боев Смоленск был оставлен и Барклай принял решение отойти к Москве{564}.
Генералы, находившиеся в оппозиции к командующему (А. П. Ермолов, Л. Л. Беннигсен, А. М. Римский-Корсаков, Н. А. Тучков, герцог А. Вюртембергский), просили Константина Павловича как брата императора, заявить Барклаю о пагубных последствиях дальнейшего продолжения отступления. В результате состоявшегося разговора Барклай решил в Дорогобуже окончательно выслать великого князя из действующей армии. Барклай предложил Константину Павловичу лично высказать Александру свои соображения, так как он, признавая их важность, все же не считал возможным изменить тактику военных действий, утвержденную императором{565}.
Из Дорогобужа Константин приехал в Петербург к Александру I. Он вновь присоединился к русским войскам в конце 1812 г.{566}, когда началось отступление французской армии. Константин Павлович командовал гвардейским корпусом, составившим после соединения русской и прусской армий союзные резервы{567}. После победы Наполеона под Бауценом 8–9 (20–21) мая 1813 г., в связи с временным прекращением военных действий, великий князь стал снова высказывать желание заключить мир. В письмах к одному из своих приближенных, графу В. Ф. Васильеву, Константин постоянно проводил данную мысль, вплоть до момента перехода войск союзников через Рейн. Сначала он мотивировал это численным превосходством французской армии над силами союзников, затем – стремлением поскорее «заживить раны нашей дорогой России» и, наконец, – убеждением, что надо вовремя остановиться. Великий князь не был одинок в своем желании мира и отрицательном отношении к продвижению русских войск к границам Франции. Те же мысли высказывали Барклай-де-Толли и ранее – М. И. Кутузов{568}.
Константин участвовал в августе 1813 г. в сражениях под Дрезденом и Кульмом (за участие в последнем он получил золотую шпагу с алмазами с надписью «За храбрость»), и 4–7 (16–19) октября того же года – в «битве народов» под Лейпцигом, за что был награжден орденом св. Георгия 2-го класса. В сражении при Фер-Шампенуазе 13(25) марта 1814 г. Константин во главе уланского и лейб-гвардии драгунского полков предпринял против французов кавалерийскую атаку, которая впоследствии была оценена как одна из самых выдающихся в истории наполеоновских войн. За это Александр I пожаловал великому князю золотой палаш «в ознаменование благоразумных распоряжений и отличного мужества»{569}.
После капитуляции Парижа и подписания Парижского мира 18(30) мая 1814 г. Константин Павлович был послан в Петербург с этим известием. Из Петербурга он отправился в Вену, чтобы также официально оповестить о заключении мира. В октябре 1814 г. цесаревич присутствовал на заседаниях открывшегося Венского конгресса. В период «Ста дней» великий князь принял участие в походе русских войск против Наполеона, но прежде чем они перешли через Рейн было получено сообщение о победе союзников под Ватерлоо. Во время Ахенского конгресса 1818 г., на котором решался вопрос о досрочном выводе оккупационных войск из Франции, Константин Павлович присутствовал на смотрах союзной армии под командованием герцога А. У. Веллингтона и корпуса графа М. С. Воронцова в Валансьене и прусских войск – в Седане. Вместе с Александром I он ездил в Париж, чтобы навестить Людовика XVIII, а также побывал в Брюсселе, где виделся с сестрой Анной Павловной и ее мужем, принцем Вильгельмом Оранским{570}.
3) С конца 1814 г. в соответствии с польскими планами Александра местом пребывания великого князя становится Варшава. После образования конституционного Царства Польского в составе Российской империи в 1815 г. Константин Павлович был назначен главнокомандующим польской армией и находился в Польше до 1830 г., являясь важным агентом российского влияния. Пребывание в Царстве Польском, которое цесаревич первоначально воспринимал как «ссылку», способствовало его сближению с польской политической элитой (особенно после заключения в 1820 г. морганатического брака с графиней Иоанной Грудзиньской, получившей титул княгини Лович). Константин стал поддерживать идею объединения Царства Польского с западными губерниями Российской империи, ранее входившими в состав Речи Посполитой{571}.
В период 1815–1830 гг. великий князь несколько раз приезжал в Петербург и Москву. Из поездки в Москву в 1818 г. Константин вынес самые благоприятные впечатления. Его очень обрадовало, как быстро восстанавливались города, пострадавшие во время Отечественной войны. Великий князь писал 24 мая 1818 г. начальнику штаба Гвардейского корпуса Н. М. Сипягину: «Дорога бесподобная и, так сказать, что шар покати, исключая нескольких станций под Москвою, и я по всей дороге разоренного ничего не видел, как будто бы и войны у нас совсем не было; один Смоленск, можно сказать, опустошением достоин еще и теперь жалости; впрочем, в Вязьме, хотя и остались знаки разорения, но приметно, сколь много уже поправлено и поправляется […]. Гжатск так отстроился, что и теперь ничего разоренного почти не увидишь, а об Москве я Вам уже и сказать не умею, сколь много в ней поправилось и в таком же виде, как нельзя лучше, и на мои глаза второй Париж». Прибыв в Москву 22 мая, Константин Павлович остановился в Кремлевском дворце, в комнатах, смежных с покоями Александра I. «Не могу отойтить от окошка, – писал далее цесаревич, – сижу и смотрю на город, любуюсь сверх того и натуральными видами Москвы, одаренными природою, и если бы употребить ту сумму, какая издержана на виды и украшения в С.-Петербурге, я не знаю, чтобы еще из того здесь было; но теперь скажу Вам, что для меня нет лучше городов, как Парижа и Москвы»{572}.
Поездки великого князя имели порой немаловажное политическое значение. Во время своего приезда в Петербург в январе 1822 г. Константин подписал отречение от прав на российский престол. Оно было составлено под нажимом Александра I и вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Константин Павлович не считал свое отречение от прав на престол окончательным и пытался взамен добиться от императора официальных полномочий по управлению Царством Польским и западными губерниями Российской империи. Он также хотел, чтобы его супруга получила титул великой княгини. Особые надежды цесаревич возлагал на личные встречи с Александром I во время маневров в Бресте в сентябре 1823 г. и осмотра крепости Замостье в октябре того же года. На этих встречах присутствовала и княгиня Лович. Но император не пошел на сделку с братом. После смерти Александра I Константин Павлович надеялся на определенные уступки в польском вопросе со стороны Николая I. Однако новый император считал, что решение этого вопроса в желаемом для Константина духе угрожает целостности Российской империи. Еще больше осложнило ситуацию выступление декабристов на Сенатской площади 14(26) декабря 1825 г. Уступая просьбам матери, в августе 1826 г. великий князь приехал в Москву на коронацию Николая I, подтверждая тем самым добровольность своего отречения{573}.
4) Единственной классической формой путешествий в жизни Константина Павловича были поездки на воды. Княгиня Лович болела чахоткой и в 1824, 1825 и 1829 гг. супруги совершили путешествия в Эмс и Карлсбад, а также нанесли визит некоторым иностранным монархам. На путевые расходы цесаревича предназначалась сумма в 100 000 рублей, выдаваемая ему удельным ведомством. В поездках Константина всегда сопровождал его внебрачный сын Павел Александров, живший вместе с отцом и княгиней Лович. С великим князем находились его адъютанты: полковники Г. А. Феньшау и К. Турно, граф Ф. К. Нессельроде, с княгиней – польские дамы из ее окружения: графиня Малаховская (1824 г.), графиня Забелло (1829 г.) За ее здоровьем следили доктор Ж.(И.) Бижель (1824 г.) и доктор Калиш{574}.
Путешествия Константина начинались в июле или августе и заканчивались в ноябре. В 1824 г. супруги провели 5 недель в Эмсе. Отсюда Константин ездил в Кобленц для осмотра строившейся пруссаками крепости. Там же цесаревич и Иоанна встретились с его родственниками – сестрой Анной Павловной и ее мужем, принцем Вильгельмом Оранским, а также королем Вюртембергским Вильгельмом I, вторым мужем великой княгини Екатерины Павловны и дядей принцессы Фредерики (Елены Павловны), жены великого князя Михаила. Потом для продолжения лечения супруги отправились в Дрезден. По пути туда путешественники останавливались в Майнце. Бывшие там австрийские войска понравились Константину больше, чем прусские. В Веймаре произошла встреча с сестрой Константина Марией Павловной и ее супругом Карлом-Фридрихом, наследным герцогом Саксен-Веймарским. Проезжая Лейпциг, Константин вновь увидел знаменитое поле «битвы народов». Из Дрездена великий князь ездил в саксонскую крепость Кенигштейн и австрийский Теплиц, чтобы посетить поле битвы под Кульмом. Свое путешествие цесаревич решил использовать в служебных целях и собрать сведения о внутреннем положении Германии и ее войсках для докладу Александру I. Опираясь на собственные наблюдения и сведения, полученные от различных лиц, Константин составил весьма любопытную записку{575}. Великий князь отмечал, что недовольство существующим порядком заметно во многих немецких государствах. Это было вызвано, по его мнению, пренебрежением к законам и легкомыслием правителей. Большое влияние на настроение общества, как полагал Константин, оказывало «вредное» университетское образование. «Душою невольно овладевает страх при мысли, что будет с миром лет через десять, если пагубные доктрины будут проповедоваться и впредь, и молодые люди, которые почерпнут подобные взгляды в университете, займут в Европе большую часть военных и гражданских мест»{576}, – писал цесаревич.
В следующем, 1825 г., Константин также составил записку о своем пребывании в Германии. 6 недель супруги провели в Карлсбаде, затем отправились во Франкфурт-на-Майне для встречи с принцессой Оранской. Потом княгиня лечилась водами в Эмсе. По приглашению короля Прусского Фридриха Вильгельма III, тестя Николая Павловича, супруги присутствовали на маневрах в Кобленце. Как и годом ранее, великий князь критически оценивал состояние прусских войск, ставя им в пример австрийские. Путешественники вернулись во Франкфурт-на-Майне, где провели 2 недели. Здесь Константин виделся с бывшей тещей – вдовствующей герцогиней Августой Каролиной Софией Саксен-Кобургской. Из Франкфурта супруги отправились в Веймар для встречи с Марией Павловной, затем побывали в Дрездене на свадьбе брата саксонского короля принца Максимилиана с лукской принцессой Марией Луизой Шарлоттой{577}.
Маршрут 1829 г. несколько отличался от предыдущих путешествий. Константин с женой и сыном принимали воды в Эмсе и по пути посетили Дрезден, Франкфурт-на-Майне, Майнц, Кобленц, Веймар. В Эмс к Константину Павловичу приезжал повидаться его шурин принц Вильгельм Оранский. Здесь же великий князь встретился и со своим бывшим воспитателем, швейцарским политическим и общественным деятелем Ф.-С. Лагарпом, которого просил повлиять на редакции французских газет, с тем, чтобы критикующие его деятельность статьи анонимных польских авторов больше не печатались. Воспользовавшись 10 свободными днями после лечения, Константин решил съездить к сестре Анне Павловне в Брюссель. Он гостил в Брюсселе 6 дней и беседовал с королем Вильгельмом I, его супругой, принцем Оранским, его сестрой Марианной, братом Фредериком, жена которого – Луиза Августа – приходилась сестрой императрице Александре Федоровне. В знак уважения Константину нанесли визит аккредитованные в Брюсселе дипломаты{578}. Пребывание в Бельгии оставило у великого князя двоякое впечатление. Сама страна и ее столица очень понравились Константину. «Итак, я был в Брюсселе и видел лучшую страну в мире, плодородную, хорошо возделанную, повсюду достаток, всеобщее благоденствие, богатство всех классов и роскошь, подобно которой я ничего не видел»{579}, – сообщал он 3(15) октября в письме к Николаю I. «Брюссель очень красив […], новые бульвары, городские украшения всякого рода превосходят все, что можно было бы сказать […] безудержная роскошь во всем: лошадях, экипажах, одежде, меблировке и прочем; в лавках всяческое изобилие. Во всей стране я видел только 4 нищих, за исключением маленьких детей, которые делают это скорее ради развлечения, чем по нужде»{580}, – писал великий князь. Но примирение интересов Нидерландов и присоединенной к ним в 1815 г. Бельгии (в 1792–1815 гг. входившей в состав Франции), отличавшихся в плане религии и языка, представляло значительные трудности. Относительный либерализм, заключавшийся в терпимости к политическим беженцам и особенно в предоставлении свободы прессе, мог, по мнению Константина, только навредить правительству. В том же письме цесаревич обращал внимание брата на неспокойную политическую обстановку во Франции и предрекал грядущие потрясения{581}.