Размышляя над тем, отчего в древние времена жили более свободолюбивые народы, чем теперь, я полагаю, что причина в том же, отчего люди стали слабее: она заключается в различии нашего и античного воспитания, вытекающего из разницы между нашей и античной религией. Наша религия, указавшая нам истину и истинный путь, учит нас пренебрегать светской честью; язычники же, весьма ценившие мирские почести и видевшие в них высшие блага, в своих поступках были более жестоки. Это видно по многим их установлениям, начиная с жертвоприношений, грандиозных у них, а у нас скромных, поражающих скорее изяществом, чем великолепием, за отсутствием каких-либо жестоких или возбуждающих храбрость обрядов. Там было в избытке великолепных и грандиозных ритуалов, дополнявшихся кровавым и жестоким жертвоприношением множества животных, и это ужасное зрелище воспитывало в людях соответствующие качества. Кроме того, религия древних почитала блаженными людей, преисполненных мирской славы, полководцев и государей, наша же религия прославила людей смиренной и созерцательной, а не активной жизни. Высшее благо она видит в смирении, униженности, презрении к людским заботам; древние же полагали, что оно – в величии духа, крепости тела и во всем, что придает человеку силы. А когда наша религия требует от тебя крепости, это значит, что ты должен проявить ее в терпении, а не в великом деле. Мне кажется, что этот образ действий ослабил мир и отдал его негодяям на растерзание. Когда большинство людей, чтобы попасть в рай, предпочитает переносить побои, а не мстить, негодяям открывается обширное и безопасное поприще. И хотя кажется, что мир обессилен и небеса разоружились, это, несомненно, произошло из-за низменных качеств людей, истолковывающих нашу религию в праздном духе, а не в пользу доблести. Ведь если бы они задумались, насколько эта религия располагает к любви и защите родины, то увидели бы, что она призывает любить ее, почитать и быть готовыми к ее защите. Итак, только вследствие неверных наставлений и ложного истолкования нашей религии мир, по сравнению с древностью, обеднел республиками, и вместе с тем народы не питают уже такой любви к свободе, как тогда. Впрочем, я нахожу причину этого в том, что все республики и гражданские сообщества были подавлены могуществом и военной силой Римской империи. И хотя впоследствии империя распалась, лишь на малой части ее земли города смогли возродиться и восстановить устои гражданской жизни. Как бы то ни было, в любом затерянном уголке мира перед римлянами вставал твердый заслон воинственных республик, упорно отстаивавших свою свободу. Отсюда видно, что только чрезвычайная и редкостная доблесть позволила римскому народу одолеть их.
Говоря о судьбе этих земель, ограничусь только ссылкой на самнитов; удивительная вещь, о которой свидетельствует также Тит Ливий, – они были столь могучи и воинственны, что, несмотря на столько поражений, людские потери и разорение городов, могли сопротивляться римлянам вплоть до консульства Папирия Курсора, сына первого Папирия, то есть на протяжении сорока шести лет. А ведь ныне эта местность, некогда изобиловавшая городами и жителями, кажется почти безлюдной, но в то время благодаря царящему в ней порядку и силе она была неприступной и покорилась только римской доблести. Нетрудно установить, откуда проистекал тогдашний порядок и чем вызван нынешний развал: прежде люди там были свободными, а ныне – порабощены. Ибо все свободные города и земли, где бы они ни находились, как я уже говорил, следуют от успеха к успеху. Народонаселение здесь более многочисленно, потому что люди вступают в брак охотнее, не видя к этому препятствий; всякий обзаводится детьми, которых он рассчитывает прокормить, не опасаясь, что у него будет отнято кровное достояние. К тому же, помимо сознания, что детям не угрожает рабство, отец может надеяться, что благодаря своей доблести они станут первыми людьми в государстве. Богатство, порождаемое как плодами земными, так и делом рук человеческих, в таких республиках возрастает ежечасно. Каждый старается приумножить то имущество и приобрести те блага, которыми он безопасно сможет пользоваться. Люди поэтому стремятся превзойти друг друга в преследовании как частного, так и общественного блага, почему и то и другое выказывает невиданный рост.
Противоположное происходит в тех странах, которые порабощены, и чем жестче рабство, тем более чужды для них житейские блага. Но из всех видов жестокого рабства жесточайшее то, которое на тебя налагают республики. Во-первых, потому, что оно более продолжительно и не оставляет надежды на спасение; во-вторых, потому, что цель республики – истощить и вытянуть все соки из других тел, чтобы напитать свое собственное. Покоривший тебя государь не станет так поступать, если это не варвар, стирающий с лица земли страны и рассеивающий все человеческие сообщества, каковы восточные владыки. Если же ему не чужды человечность и общепринятые правила, то в большинстве случаев он будет любить подчиненные себе города как свои собственные и сохранит в них все промыслы и почти все прежние порядки. И если эти города не смогут процветать, как вольные, они и не погибнут, как те, что живут под игом; здесь речь идет о том случае, когда город бывает покорен чужеземцем, потому что о тех, что находятся под ярмом своего согражданина, я говорил выше.
Итак, если вникнуть во все вышесказанное, мощь, которой обладали самниты, будучи свободными, не покажется удивительной, как и та слабость, в которую они впали, будучи зависимыми. Тит Ливий удостоверяет это во многих местах, в особенности в разделе о войне с Ганнибалом, где он рассказывает, как самниты, притесняемые римским легионом, стоявшим в Ноле, направили к Ганнибалу посольство, чтобы просить его о помощи. Послы сообщили в своей речи, что самниты сражались с римлянами сто лет в одиночку, располагая только собственными солдатами и собственными полководцами, и при этом зачастую могли противостоять сразу двум армиям, возглавляемым двумя консулами; а теперь они впали в такое ничтожество, что едва отбивались от небольшого римского легиона из Нолы.
Глава III
Рим возрос, разрушая окрестные города и приглашая чужих к себе на службу
Кто намеревается далеко расширить пределы своего города, тот должен всеми способами стараться наполнить его жителями, ибо без многочисленного населения ему никогда не сделать свой город великим. Добиться этого можно двумя способами: лаской или силой. Действуя лаской, следует открыть безопасный доступ чужеземцам, которые пожелают поселиться здесь, и тогда всякий будет к этому стремиться; действуя силой, ты должен захватывать соседние города и переводить их жителей к себе. В Риме так заботились об этом, что при шестом царе там жили восемьдесят тысяч человек, способных носить оружие. Римляне поступали подобно хорошему садовнику, который срезает с деревца первые побеги, чтобы со временем они сменились другими, более зелеными и обильными, благодаря тому, что живительные соки останутся в стволе и деревце станет более плодоносящим. А что этот способ расширения своих владений был необходимым и правильным, доказывается примером Спарты и Афин; обе эти республики были воинственны и имели прекрасные законы, тем не менее они не достигли величия, сопоставимого с Римской империей, хотя внутреннее устройство Рима не казалось столь хорошо продуманным и защищенным от мятежей. Этому нельзя сыскать другой причины, кроме вышеприведенной, ибо Рим, нарастивший двумя указанными путями городской организм, мог вследствие этого выставить двести восемьдесят тысяч воинов, у Спарты же и Афин никогда не было более двадцати тысяч на каждую. А вызвано это было отнюдь не более удачным расположением Рима, но лишь другим образом его действий. Ликург, основатель Спартанской республики, считал, что для подрыва его законов нет ничего вернее, чем допустить приток новых жителей, поэтому он принял все меры, чтобы чужеземцы не общались со спартанцами – им запрещалось вступать в брак, принимать спартанское гражданство и участвовать в других общих делах с местными жителями. Чтобы никто не пожелал привезти в страну свой товар или открыть здесь какой-либо промысел, Ликург приказал пустить в обращение в своей республике кожаные деньги, так что количество жителей в Спарте никак не могло заметно вырасти. А поскольку во всех наших поступках мы подражаем природе, невозможно и неестественно, чтобы хилый ствол поддерживал мощные ветви. Небольшая республика не может присоединить город или царство, превосходящие ее народонаселением и мощью, а если так случится, то она погибнет, как деревце, которое с трудом поддерживает свою крону, более мощную, чем ствол; первый же ветерок его сломит.
Так вышло со Спартой, которая захватила все греческие города, и как только против нее восстали Фивы, все прочие к ним присоединились, и ствол остался без ветвей. Риму же этого можно было не опасаться, ибо благодаря своей надежной опоре он мог выдержать любой груз. Описанный образ действий этого города, как и другие, о которых речь пойдет ниже, сделал его великим и могущественным. Это и высказал вкратце Тит Ливий в своих словах: «Рим между тем с разрушением Альбы растет».
«Crescit interea Roma Albae ruinis» [34] .
Кто намеревается далеко расширить пределы своего города, тот должен всеми способами стараться наполнить его жителями, ибо без многочисленного населения ему никогда не сделать свой город великим. Добиться этого можно двумя способами: лаской или силой. Действуя лаской, следует открыть безопасный доступ чужеземцам, которые пожелают поселиться здесь, и тогда всякий будет к этому стремиться; действуя силой, ты должен захватывать соседние города и переводить их жителей к себе. В Риме так заботились об этом, что при шестом царе там жили восемьдесят тысяч человек, способных носить оружие. Римляне поступали подобно хорошему садовнику, который срезает с деревца первые побеги, чтобы со временем они сменились другими, более зелеными и обильными, благодаря тому, что живительные соки останутся в стволе и деревце станет более плодоносящим. А что этот способ расширения своих владений был необходимым и правильным, доказывается примером Спарты и Афин; обе эти республики были воинственны и имели прекрасные законы, тем не менее они не достигли величия, сопоставимого с Римской империей, хотя внутреннее устройство Рима не казалось столь хорошо продуманным и защищенным от мятежей. Этому нельзя сыскать другой причины, кроме вышеприведенной, ибо Рим, нарастивший двумя указанными путями городской организм, мог вследствие этого выставить двести восемьдесят тысяч воинов, у Спарты же и Афин никогда не было более двадцати тысяч на каждую. А вызвано это было отнюдь не более удачным расположением Рима, но лишь другим образом его действий. Ликург, основатель Спартанской республики, считал, что для подрыва его законов нет ничего вернее, чем допустить приток новых жителей, поэтому он принял все меры, чтобы чужеземцы не общались со спартанцами – им запрещалось вступать в брак, принимать спартанское гражданство и участвовать в других общих делах с местными жителями. Чтобы никто не пожелал привезти в страну свой товар или открыть здесь какой-либо промысел, Ликург приказал пустить в обращение в своей республике кожаные деньги, так что количество жителей в Спарте никак не могло заметно вырасти. А поскольку во всех наших поступках мы подражаем природе, невозможно и неестественно, чтобы хилый ствол поддерживал мощные ветви. Небольшая республика не может присоединить город или царство, превосходящие ее народонаселением и мощью, а если так случится, то она погибнет, как деревце, которое с трудом поддерживает свою крону, более мощную, чем ствол; первый же ветерок его сломит.
Так вышло со Спартой, которая захватила все греческие города, и как только против нее восстали Фивы, все прочие к ним присоединились, и ствол остался без ветвей. Риму же этого можно было не опасаться, ибо благодаря своей надежной опоре он мог выдержать любой груз. Описанный образ действий этого города, как и другие, о которых речь пойдет ниже, сделал его великим и могущественным. Это и высказал вкратце Тит Ливий в своих словах: «Рим между тем с разрушением Альбы растет».
Глава IV
Для расширения своих владений республики использовали три способа
Изучавший древнюю историю найдет, что республики использовали три способа для расширения владений. Первого из них придерживались в старину тосканцы – они собирали союз из нескольких республик, причем ни одна из них не должна была возвышаться над другой ни своей властью, ни положением; присоединенные же города они принимали в свое товарищество наподобие того, как поступают в наше время швейцарцы и как в древности поступали в Греции ахейцы и этолийцы. А так как римляне много воевали с тосканцами, я расскажу о них поподробнее, чтобы лучше проиллюстрировать достоинства этого первого способа.
До образования Римской империи самыми могущественными на море и на суше были в Италии тосканцы, и хотя историй, особо посвященных их деяниям, не осталось, в памяти народов сохранились некоторые сведения, свидетельствующие об их величии. Известно, что они основали колонию на верхнем море и назвали ее Адрией, причем эта колония была настолько знаменитой, что дала имя самому морю, и до сих пор латиняне называют его Адриатическим. Известно также, что своим оружием они покорили территорию от Тибра до подножия Альп, опоясывающих и ныне большую часть Италии, хотя за 200 лет до возвышения римлян тосканцы утратили власть в этих краях, которые теперь называются Ломбардией; тогда эта провинция была занята французами. Последние, подталкиваемые нуждой или желанием завладеть плодами этой области, в особенности виноделием, пришли в Италию под предводительством своего вождя Белловеза. Разгромив и изгнав туземцев, они обосновались в этом месте и построили там множество городов, а провинцию назвали Галлией, по своему тогдашнему имени, и удерживали ее до тех пор, пока не были покорены римлянами. Итак, среди тосканцев царило равенство, и они расширяли свои владения вышеуказанным первым способом; у них было двенадцать городов, среди которых Кьюзи, Вейи, Ареццо, Фьезоле, Вольтерра и другие. Эти города совместно управляли общими владениями, и на приобретения вне Италии был наложен запрет; впрочем, и внутри страны большая часть оставалась свободной, причины чего мы укажем ниже.
Второй способ также предполагает содружество, однако не столь равное, чтобы за завоевателем не сохранились право начальствования в столице государства и слава приобретения; этот способ был присущ римлянам. Третий способ состоит в прямом принятии в подданство, без всяких намеков на союз; так поступали спартанцы и афиняне. Из трех названных способов последний – самый пустой, как можно видеть по двум вышеуказанным республикам; их крах был вызван как раз тем, что они захватили владения, которые не могли удержать. Ведь забота о насильственном управлении городами, тем более привычными к вольной жизни, составляет тяжкую и неприятную обузу. Если ты не располагаешь сильным и многочисленным войском, тебе никак не справиться с подобной задачей. А чтобы обрести могущество, нужно обзавестись друзьями, которые тебе помогут, и увеличить население твоего города. Но два вышеназванных города не сделали ни того ни другого, поэтому их образ действий был обречен на неуспех. Рим же, который являет собой образец второго способа, сделал и то и другое и таким образом достиг столь необыкновенных высот. Но только Рим придерживался этого образа действий, поэтому он и стал могущественным в одиночку; набрав себе по всей Италии союзников, которые во многом подчинялись его законам, и в то же время, как было сказано выше, оставляя за собой столицу государства и звание правителя, римляне добились того, что их сотоварищи, сами того не замечая, помогали собственному угнетению, затрачивая свои усилия и проливая свою кровь. Ведь когда римляне стали совершать походы за пределами Италии, основывать провинции на месте прежних царств и принимать в подданство тех, кто привык подчиняться царям и не чувствовать бремени угнетения, новые подданные не признавали другой высшей власти, кроме римской, ибо они покорились римским армиям и ими управляли римские наместники. Тогда римские союзники в Италии неожиданно, с одной стороны, оказались под пятой такого громадного города, как Рим, а с другой стороны – в окружении римских подданных; они заметили ловушку, но было уже поздно, чтобы что-либо сделать: столь велика стала власть Рима над внешними провинциями и так много сил накопил он в своем лоне, умножив число жителей и вооружив их. И хотя союзники Рима объединились, чтобы отомстить ему за обиды, вскоре они проиграли войну, ухудшив при этом свое положение, ибо из друзей перешли в число подданных. Как мы уже сказали, римляне всегда придерживались этого образа действий, и другого нельзя посоветовать республике, которая пожелает расширить свои владения, ибо более надежного и правильного наш опыт не знает.
Способ заключения союзов, которому следовали тосканцы, ахейцы и этолийцы и которого сегодня придерживаются швейцарцы, самый лучший после римского, ибо хотя он не позволяет приобрести значительные территории, ему присущи два достоинства: во-первых, ты можешь не опасаться нежелательной войны; во-вторых, все, что ты приобрел, тебе легко будет удержать. Невозможность расширения вытекает из того, что республика в этом случае разделена и разбросана по разным местам; вследствие этого ее правителям трудно советоваться и принимать решения. К тому же они не столь падки на новые приобретения, потому что в управлении участвуют много общин и приобретенное не имеет такой ценности, как для одной республики, которая рассчитывает воспользоваться им в одиночку. Кроме того, всеми делами заправляет совместное собрание, и это замедляет принятие решений по сравнению с государством, где все сосредоточено в одном месте. Опыт показывает также, что подобный образ действий имеет определенные границы, которые на нашей памяти никто никогда не преступал; дело в том, что объединение заканчивается на уровне 12–14 общин и о дальнейшем расширении никто уже не помышляет, ибо, достигнув состояния, позволяющего, по их мнению, обороняться от любого захватчика, они не ищут новой прибыли, как потому, что не нуждаются в большем могуществе, так и потому, что не видят в приобретениях проку по причинам, уже указанным выше. Им пришлось бы выбирать одно из двух: или принимать в свой союз новых сотоварищей (но умножение их повело бы к расстройству дел), либо приобретать новых подданных (но в этом они видят больше забот, нежели пользы, и поэтому к таким приобретениям не стремятся). Таким образом, когда общее количество союзников позволяет им чувствовать себя в безопасности, они поступают двояко: во-первых, оказывают чужим покровительство и поддержку и тем самым обеспечивают себе поступление отовсюду денег, которые распределяют между собой; во-вторых, они сражаются за других и получают жалованье от того или иного государя, нанимающего их для своих войн; сегодня этим занимаются швейцарцы, и, судя по книгам, раньше это было в обычае вышеназванных народов. Тит Ливий свидетельствует об этом, рассказывая, как Филипп, царь Македонии, вел переговоры о соглашении с Титом Квинкцием Фламинином в присутствии одного претора из этолийцев, и когда претор обратился к Филиппу, тот стал укорять его в жадности и коварстве, утверждая, что этолийцы не стыдились воевать то на одной, то на другой стороне и их штандарты часто можно было видеть над войсками обоих противников. Отсюда явствует, что способ вступления в союзы всегда был один и тот же и приводил к подобным же результатам. Однако указанный путь приобретения подданных всегда был довольно скользким и мало кому приносил пользу; если же при этом не бывала соблюдена мера, он вел к скорому краху. И если обзаводиться подданными невыгодно для воинственных республик, то для мирных это и вовсе бессмысленно, как можно судить по нынешним итальянским республикам.