— Фламма…
— Да-а-а?
— Никогда не подходи ко мне, когда я этим занимаюсь. Ясно?
Фламма еще раз кивнул и немного отодвинулся от костра.
Банита
Крепость, как и уверяли даки, стояла разрушенная. Издалека макушка скалы выглядела бесстыдно обнаженной, обнаженной вдвойне, ибо буковый лес на склонах уже облетел. Римляне полагали, что от этой крепости до столицы Дакии миль пятнадцать или около того. По равнине такое расстояние армия Траяна могла легко покрыть за один переход. Но, учитывая горные дороги, все подъемы и спуски, — выходило два или три дня пути. Однако Приск был уверен, что простой дороги в этих горах не бывает.
Ржаво-серая скала нависала над извивом горной реки, каменный монстр уснул, грезя о новом кровавом пиршестве. По условиям мирного договора дакам самим пришлось разметать стены и срыть смотровые башни. Но дорога, ведущая на вершину холма, не казалась заброшенной. Приск заметил глубокую борозду в рыхлой лесной почве, здесь что-то волокли наверх, и волокли совсем недавно.
* * *Вечером Приск зашел в палатку к Лонгину. Легат тут же сделал знак Асклепию — подежурь, мол, у входа — чтобы не подслушал никто из даков. Приск подсел поближе к жаровне, протянул к алым углям ладони и шепотом заговорил с легатом:
— Утром, до рассвета, попробую забраться наверх и поглядеть, что творится в крепости. Ты скажись больным, чтоб мы на день остались здесь, — предложил Приск, — я тем временем сумею всё высмотреть.
— Мы можем потребовать, чтобы даки сами нам показали крепость, — ответил легат.
— Они нам покажут — но совсем не то, что есть на самом деле. Я переоденусь варваром и уйду потихоньку. Пусть кто-нибудь из ауксилариев залезет в мои доспехи и сидит в твоей палатке. Сабиней будет уверен, что я здесь. Как только все разведаю — вернусь.
— План хорош, — заметил Лонгин. — Но неужели ты надеешься, что даки не разгадают твою хитрость?
— Не разгадают. А если и разгадают — не беда. Главное, я все увижу.
* * *Едва забрезжило, как Приск отправился в путь. Поначалу он прятался в подлеске или за деревьями, потом распрямился и, уже не скрываясь, двинулся вверх по дороге. В мешке за плечами он нес припасы на день, у пояса висели фракийский кинжал и фляга, за плечами — кирка. Он легко шагал в гору. Чуть ли не из-под ног выпрыгнул заяц, метнулся из стороны в сторону и скрылся в лесу. Небо светлело. Подойти к Баните можно было лишь по северному склону — остальные поднимались отвесно, так что дакам почти не пришлось строить здесь укреплений — сама природа возвела твердыню. Река огибала скалу с трех сторон, создавая естественный ров в придачу к природным стенам.
Разглядывая скалу снизу, Приск не заметил наверху строений — похоже, даки исполнили договор на совесть. Поднявшись, он увидел остатки разрушенной стены, что совсем недавно стерегла пологий склон. Приск прошелся вдоль кладки, определяя, где прежде располагались башни. Кто-то выровнял фундамент и восстановил часть выпавших прямоугольных камней. Дальше, выше по склону, на территории бывшей крепости, были сложены камни и бревна. Здесь готовились отстраивать крепость, но, похоже, именно готовились — работа явно застопорилась.
Приск перебрался через остатки стены, двинулся дальше и так увлекся осмотром, что не сразу обратил внимание, что снизу доносятся голоса, и эти голоса приближаются. Похоже, наверх поднимался целый отряд. Даки привели Лонгина инспектировать крепость? Нет, слишком рано. Римлянин замер. Что делать? Идти назад? Деваться с вершины было некуда. Голоса становились все ближе: Приск уже отчетливо различал отдельные слова. Говорили на местном наречии — и, судя по всему, римлян среди идущих не было. Пытаться прорваться вниз — дело безнадежное, это центурион понял сразу. Приск огляделся. Ничего не оставалось, как укрыться за грудой неокоренных бревен. Рядом высилась куча сосновых веток. Центурион спешно спустился в какую-то яму, накрылся ветками — теперь заметить его могли лишь в том случае, если кто-то подойдет вплотную. Голоса приближались. Кто это? Мастеровые, восстанавливающие крепость? Или… Приску показалось, что среди прочих доминирует голос человека, привыкшего повелевать. Пока что сохранялась надежда, что, достигнув стены, даки разойдутся по площадке. Тогда можно будет подняться и, прихватив с собой несколько стяжек от дакийской кладки, спуститься вниз с видом, что у него там внизу какое-то очень важное дело. Приск даже высмотрел из укрытия, где лежат деревяшки. Голоса пока не приближались. Судя по всему, даки остановились и собрались вокруг вожака. Приск разглядел его сквозь завал веток: высокий, широкоплечий, уже немолодой человек в серой суконной шапке дакийского аристократа. Сейчас он смотрел в сторону, и центурион видел его в профиль. Это лицо ни с каким другим спутать было невозможно: выдающаяся вперед челюсть, крутые скулы, упрямый лоб под войлочной шапкой. Приск узнал Децебала — центуриону доводилось видеть дакийского царя, когда тот спустился из своей столицы в долину просить императора Траяна о мире. С тех пор прошло два года, Децебал постарел, казалось, на целых десять лет, глаза запали, брови сделались еще более кустистыми. Но сила из повелителя даков не ушла — напротив, казалось, стал он еще опаснее. Децебал был одним из немногих, перед кем Приск невольно горбил плечи — не из страха, а просто признавая непомерную силу.
Вокруг царя собралось около двух десятков воинов. В основном пилеаты, но простых коматов тоже хватало. Четверо здоровенных парней, явно телохранители, высились за спиной совсем не низенького Децебала. А рядом с царем стоял Сабиней. Как ни верти, а мимо никак не проскочить: Сабиней центуриона непременно узнает. Приск медленно сполз вниз — поглубже в яму под ветки, осторожно перевел дыхание. А даки как назло приближались. Римлянин боялся дышать.
— Где Лонгин? Его захватили? — спросил Децебал.
— Еще нет. Он в лагере, в палатке, — отвечал Сабиней.
— Почему ты медлишь?
— Царь царей… — Сабиней явно растерялся. — Я подумал, ты прежде захочешь встретиться с легатом.
— Зачем? Мы все обговорили давным-давно. Я встречусь с ним в Сармизегетузе.
— Ты нарушишь данное слово?
— Именно так. Как нарушили его римляне, напав на мое царство. — Голос Децебала стал удаляться. — Почему работы остановлены?
— Везина забрал мастеров в Костешти. Осталось несколько человек, способных тесать камень или таскать землю. Но ни одного, кто бы знал, как возводить крепость.
— Если наш план удастся, — ответил Децебал, — Банита нам не понадобится. Если же нет, мы все равно не успеем ее восстановить. Пусть Везина отстраивает Костешти, Турн — Пятра Рошие. Иди вниз, Сабиней, иди!
Судя по звуку шагов, Децебал теперь обходил крепость. А Приск по-прежнему не находил возможности выбраться из своего укрытия и удрать, чтобы предупредить Лонгина. Сейчас, когда каждый миг был на счету, он сидел в идиотской ловушке и не мог сдвинуться с места. Что делать? Попытаться спуститься вниз по отвесному западному склону и опередить Сабинея? Дело безнадежное. Все, чего он добьется, — это свернет шею, в лучшем случае. В худшем — переломает руки и ноги, но останется в живых. Приск стал ощупывать пояс — кинжал, фляга… Фляга… Единственный человек в свите Децебала, который знал его в лицо, — Сабиней. Но молодой дак отослан назад в лагерь.
Центурион сорвал с пояса флягу, зубами выдрал пробку, сделал пару глотков, а затем с намеренным шумом, держа флягу в левой руке, выполз из своего укрытия на четвереньках. Встал, пошатываясь…
— А что, уже у-утро? — проговорил он пьяным голосом, разумеется, на дакийском наречии. Если какой-то акцент и был в его речи, то пьяный говор, фырканье, плевки и икание умело все скрыли. — А когда утро успело… ик… наступить… — Он вспомнил, как актер на сцене театра Марцелла в Риме изображал пьяного, и направил указательный палец в грудь Децебалу. — А ты кто? — При этом Приск демонстративно глотнул из своей фляги.
— Что за нелепый пьянчуга? — спросил Децебал у кого-то из свиты.
— Наверняка один из тех, что не сгодились Везине или Турну. Вот и оставили бездельника здесь… — буркнул один из спутников дакийского царя. — Остальные сидят внизу, а этот, верно, надрался накануне так, что идти не мог.
— Ступай вниз к своим! — приказал Децебал. — Вижу, недаром Деценей[47] запрещал выращивать лозу. Вот что ее буйный сок делает с людьми! Отдай мне флягу! — потребовал Децебал.
— Да ни за что… ик… — Приск попятился.
Но один из телохранителей царя подскочил к римлянину, вырвал флягу из его рук и с поклоном передал царю.
— Верховный жрец обязан заботиться о душевном и телесном здоровье своего народа. — Децебал демонстративно вылил отличное вино из запасов Лонгина на землю. — А теперь вниз! Живо! — Он швырнул флягу Приску. — Облейся ледяной водой!
Центурион, догадливый, ее не поймал, поднял с земли — и то не с первой попытки.
— Вниз, сейчас… иду… — Приск развернулся и, словно полностью одурев от винных паров, побрел к отвесному склону.
— Стой! — заорали сразу несколько голосов. — Не туда!
Он обернулся. Застыл, пошатываясь. Какой-то высокий немолодой комат ухватил его за шкирку и поволок к северному пологому склону.
— Сюда, пьяная твоя рожа! Сабазий тебе зенки залил, совсем ничего не видишь — вмиг шею сломаешь!
— Угу… — пьяно оскалился Приск и, выделывая ногами хитроумные петли, устремился вниз.
Сначала бежал от одного дерева к другому — обнимая уцелевшие буковые стволы на склоне, а потом, когда уже скрылся из глаз Децебала и его свиты, понесся вниз, разгоняясь. Первым делом надо было догнать Сабинея и успокоить, не дать ему задержать Лонгина. Потом сесть на лошадей и мчаться назад к перевалу. Шанс ускользнуть был невелик, но все же имелся.
На счастье, Сабиней спускался неспешно, Приск нагнал его на середине спуска.
Центурион устремился на своего давнего врага с ревом, выкрикивая все знакомые ругательства на дакийском и приправляя их римскими. Сабиней обернулся и опешил. В первый миг он, как прежде свита Децебала, принял несущегося на него человека за перепившего накануне ремесленника. Посему Сабиней встретил нападавшего не клинком, а кулаками. И в следующий миг римлянин с даком в обнимку покатились с холма, немилосердно валтузя друг друга. Сабиней был сильнее, зато Приск — куда ловчей. В конце концов Приск наградил дака двумя хорошими ударами в челюсть да еще и головой грохнул того о камень — брызнула кровь. Приск, бросив обмякшее тело на склоне, устремился дальше к лагерю.
* * *В палатку Лонгина Приск влетел, как сорвавшаяся с тормозов повозка с лесом, набиравшая скорость добрую милю по крутому склону.
— Мы уходим немедленно, сейчас же! — выпалил он, спешно сбрасывая варварские тряпки и облачаясь в свою тунику. — Снимай лорику, живо! — приказал игравшему его роль ауксиларию. — Я сказал — живо! Это западня. Немедленно, сейчас же, назад, к перевалу.
Пока говорил, пальцы спешно застегивали ремни пояса с мечом.
— Центурион, объясни в чем дело! — потребовал Лонгин.
— Сейчас. — Приск на миг перевел дыхание, потом сообщил: — Децебал собирается захватить тебя в плен. Тебя и всех нас.
— И что в этом такого ужасного? — спросил без тени волнения Лонгин.
— Но ведь… — Приск опешил. — Плен… — только и сказал он одно страшное слово.
В Дакийскую войну не было ничего страшнее плена — даже смерть или тяжкое ранение не так пугали, как плен. Почти сразу вслед за началом военных действий стало известно, что даки отдавали пленников своим женщинам, а те уж резвились на славу — вырезали глаза и срамные органы, живьем клали на горящие поленья да еще поливали тела топленым жиром. Потом черные гнилые головы убитых, насаженные на колья, таращились пустыми глазницами со стен дакийских крепостей.
Кажется, Лонгин понял, о чем думает в это мгновение центурион.
— Слишком ценна добыча, чтобы отдавать нас на потеху сумасшедшим бабам, — заметил легат. — Разумеется, Децебал может сделать вид, что захватил нас в плен. Но мы ведь хотели оказаться в Сармизегетузе. И мы там окажемся — это главное. Разве ты не жаждал увидеть все укрепления подробно?
Был ли подвох в последнем вопросе Лонгина, Приск так и не понял. Всплыл на миг в памяти разговор с Зеноном: Адриану нужна Сармизегетуза. Неужели такой ценой?
Приск на миг закрыл глаза, несколько раз глубоко вздохнул.
— Вот видишь, тебе нужна Сармизегетуза, — сказал Лонгин, как будто прочел мысли центуриона.
Центурион опустился на походный стул подле легата.
— Так мы просто должны сдаться?
— Неужели ты надеялся ускользнуть? Это глупо, центурион. — Легат улыбнулся. — Не нужно делать глупости.
«Глупо…» — это слово все время вертелось на языке Приска в последние дни.
— Децебал наверняка запамятовал, что такое — схватить волка за уши, — продолжал Лонгин. — Так вот, римляне — самые опасные волки, куда опаснее даков. Держать волка придется двумя руками. А как только одна рука разожмется, волк либо вырвется, либо нападет. Неужели мы проделали этот путь, чтобы удрать при первой опасности?
Приск отрицательно покачал головой. Чувство было такое, что он сам, по доброй воле, должен сигануть с головокружительной высоты утеса. А есть ли там внизу поток воды — не разглядеть в полумраке ущелья. Шум доносится, это верно. Но речки горные мелки и каменисты, и бегущая внизу вода не спасет безумного прыгуна. А главное в этом безумии то, что они сами взобрались на этот утес, сами отрезали себе путь к отступлению.
— Децебал подержит нас в плену и отпустит — иного выхода у него нет, — продолжал как ни в чем не бывало Лонгин. — Зато мы увидим Сармизегетузу.
— Я едва шею не сломал — мчался тебя предупредить. И что теперь?
— Прежде всего смени дакийские сандалии на свои калиги. А потом неплохо будет плотно поесть. Асклепий, — повернулся Лонгин к вольноотпущеннику. — Предложи нашему храброму центуриону кусок ветчины да налей вина. Ветчина у даков великолепная. Лучше у них — лишь соленая рыба.
* * *Приск уже закончил трапезу, когда полог палатки распахнулся и в нее влетел Сабиней. Голова дака была вся в крови, запекшиеся пятна на манер лишая сползали по шее и расплывались бурым на рубахе и плаще.
— Выходи! — указал он на Приска измазанным в крови пальцем.
Центурион поднялся. Лонгин тоже.
— Ты — сиди! — Сабиней довольно грубо ткнул легата в грудь. — А ты выходи!
Приску ничего не оставалось как подчиниться. Он вышел из палатки. Вокруг стояли даки, как показалось центуриону — не меньше полусотни. Стояли немо — посему их присутствие удивило и несколько обескуражило. Приск ожидал выйти с Сабинеем один на один, а когда вокруг еще пять десятков врагов — нелепо кидаться в драку.
Сабиней ткнул центуриона в спину так, что Приск совершил пару нелепых прыжков, но на ногах устоял и сумел повернуться к давнему врагу лицом.
— Римлянин! Отдай оружие, — приказал Сабиней.
— Децебал клятвенно обещал нам неприкосновенность! — напомнил Приск.
— Неприкосновенность? Теперь твою неприкосновенность гарантирую я. Меч! Сюда! Живо!
Приск снял перевязь с мечом. И тут Сабиней, вместо того чтобы забрать оружие, кинулся на него с фальксом.
Приск успел вырвать из ножен меч и даже сблокировать удар, а заодно хлопнуть ножнами дака по лбу — но такой удар комату навредил не более чем дружеский хлопок. Подскочивший на помощь Сабинею юный комат получил от Приска удар ногой в живот. Но больше ничего центурион сделать не сумел — сбоку на него обрушился мощнейший удар фалькса, подцепил, будто крюком, и швырнул на землю. Прочнейшую лорику фалькс не пробил, но удар выбил воздух из груди — не вздохнуть. Приск попытался откатиться в сторону, но Сабиней подскочил и наступил ногой на грудь.
Центурион стиснул пальцы и только тогда понял, что рукояти меча больше нет в руке.
Ну вот и все. Конец. Опять этот дак его победил.
— Не калечить его! — услышал римлянин окрик и узнал голос Децебала. — Центурион мне нужен живым.
Дакийский царь успел спуститься вниз, оставив в покое умершую Баниту.
Двое даков, оттеснив Сабинея, подняли центуриона на ноги. Третий варвар подобрал перевязь с ножнами и меч.
— Сними с него лорику, — приказал Сабиней одному из коматов. — Такие доспехи пригодятся одному из наших воинов.
Приск взвыл от ярости, услышав приказ, — лорика центуриона стоила бешеных денег, и то, что в ней будет щеголять какой-то косматый дак, привело Приска в ярость. Но сопротивляться было и глупо, и безнадежно: посеребренную лорику сняли, как и нижнюю, из тонкой кожи, оставили римлянина в одной тунике. Забрали перевязь с мечом и кинжалом, шлем. Потом связали веревкой руки. Рядом вязали покорно вышедшего из палатки Асклепия. Легат тоже вышел наружу, римские ауксиларии окружили Лонгина. Но рядом с легатом их было всего четверо, остальных люди Сабинея уже обезоружили.
— Отдайте оружие, — приказал Лонгин охране. — Сопротивление бессмысленно. — И сам первым протянул свою спату Сабинею. — Требую, чтобы с моими людьми обращались достойно, — обратился он к Децебалу.
— Ты мой гость, легат, и я буду гостеприимен. Только не пытайся делать то, что не понравится мне и моим людям. Тогда я не смогу тебе помочь.
Децебал подошел к Приску и довольно долго его разглядывал, будто оценивал силу и стать. Так, наверное, охотники на львов и пантер разглядывают добычу, прежде чем замкнуть в клетку и отправить на корабль, плывущий в Рим, где зверя выпустят на арену — умирать на потеху толпе. Римлянин для дака был тоже своего рода зверем. Как и дак для римлянина — ибо мыслил каждый по-своему, не понятным врагу образом. Децебал задрал тунику на плече и глянул на татуировку.