– А в чем вообще суть проблемы?
– А в том, что не туды свой нос сунула, куды надо. Да пусть она лучше сама вам расскажэ. Я на их митингах не был, в кафе цилыми днями сыдив на касси.
– Значит, вы не знаете, за что вы преследуетесь? – уточнил Марк.
– Из-за жинкы. За то, что она с такими связалась, яки против сволочи Кучмы… Да яй ничо не знаю. Знаю только, что она достукалась: и кафе забралы, и ее чуть не знасиловали, и меня зкалечылы, и дочку побылы. – И Савчук опустил глаза к столу. – Що ще надо?.. Вы ее саму спросите, она вам бильше расскаже.
– Хорошо, – неожиданно согласился Марк. – Мы поговорим об этом с ней подробнее. А о вас поговорим с вами. Расскажите, как вы сюда приехали.
Савчук встряхнулся, выпрямился, обстоятельно потрещал кожанкой:
– Значить, так. Кохда вже решилы бежать, мамка к юристу у Кыев похнала. Той ей сказав: «Бежите без охлядки, пока времечко есть!» Людка дала подружке Ленке восемьсот пятьдесят долларив и паспорты, у той хахаль где-то работал, визы сделали скоро. Вот второго числа выехали з Кыева на автобуси…
– Подождите, не так быстро. Восемьсот пятьдесят долларов за сколько виз?.. Какой был автобус?.. А главное – какие были визы? – насторожился Марк.
– Визы мне, жинци и сынку. Визы на Нэметчину были.
– Значит, немецкий консулат в Киеве выдал? – вздел уши Марк.
– Значит, так. Да я ж особо и не в курси – мамка усе делала, – утер он рукой пот со лба.
– Ничего, проверим! – сказал Марк и, набрав короткий номер, что-то прошептал к трубку. – Дальше!
– Автобус был велыкый, желтый такой. Автобус должен был через Венгрию и Австрию йихать. На венгерской границе не пропустылы – что-то у водителя с папэрами не в порядци було. Водитель раздал нам хроши, сказав на поездах в Вену шпарить, а там, мол, на вокзали другый автобус ждать будэ и в Нэметчину завезэ. Приехали в эту Вену… Ждали на вокзале тры дни – никого.
– А вы не пробовали связаться с той фирмой, которая вам билеты продала?.. Спросить, что делать? – досадливо поморщился Марк.
Савчук развел здоровенными ладонями:
– Тэлэфона ж ныма… Откуда тэлэфон знаю?.. Потом на вокзале з какой-то женщиной познакомились, она русськи немного знала. Чы Алейка, чы Алюйка, чы цыханка, чы венхерка, черна така, бис ее знае, суку. Вроде нормальна баба була, а воровкой оказалась. Обещалась помочь. Поселила у себя, за хородом. Жили три дни, искупнулись, пойили…
– Где жили?.. Какой был дом?..
– Панэльный дом, а квартира двухкомнатна. Река еще недалеко була – по ночам слышно. А на четвертый дэнь взяла эта сука Алюйка наши паспорты, хроши, чтобы билеты до Берлина брать, – и счезла. Так черна блядь и стянула паспорты. Мафии продасть. А хроши пропие, сучка… Хлопчик как раз простудился ще. У меня был загашник, я пошел в хород, лекарства ему купил – я еще з флоту по-английскому немного моху… Посидели ще два дни. Я у хород пару раз вышел, одного кацапа встретив, он за мои часы и стольник долларов, что у жены остався, перевиз нас у Нэметчину.
– Какая была машина? – прервал его Марк, возясь с микстурой.
– Машина така грузова, с кузовом здоровым, слон влизе… Тут в полицию пишлы. А оттуда полицаи нам сами билеты до сюда купылы и у поезд посадылы. Вот мы и тут. Дужэ прошу помохти, мы вже полулюды сталы. Дочку так побылы, что на одно ухо охлохла и холовою трясэ. Мэнэ приризаты кавказци хотилы, а Людку так вообще чуть не знасиловалы, лэдвэ спаслася… Мне тяжко говорыты.
– Не надо, не говорите, – согласился Марк, помечая что-то на листке бумаги. – Мы никого не заставляем ничего говорить, это вы сами хотите нам что-то рассказать. Ну что ж, с дорогой тоже ясно. Еще раз спрашиваю: какие у вас основания для просьбы о политубежище?.. У вас лично?.. Не у Людки, Ленки или Алюйки, а у вас, Савчука Ивана?..
– А то, что против гада Кучмы я. З йохо политикой нэ согласен, – вспомнил Савчук-папа. Марк поморщился:
– Я тоже не согласен с политикой нашего канцлера, но это не значит, что я бегу в Россию убежища просить. А ну, если все побегут?.. Тогда будет уже не Германия, а Украина, например, или Китай. Разве это хорошо?..
– Ни… – согласился Савчук-папа.
– Ну вот видите. – Марк встал из-за стола размяться, открыл окно: – Воздух нам не помешает. Мы с вами закончили. Вы теперь посидите в приемной, а ваша супруга пусть сюда прибудет.
Я отвел Савчука-папу в приемную. Там было пусто. Тихий мальчик завладел вагончиками, прицепил их к грузовичку и таскал под стульями. Савченко-мама сидела квашней на стуле и испуганно хлопала пустыми глазами.
– Ну что? – испуганно спросила она у мужа, с треском и шуршанием пытаясь натянуть юбку на толстые ноги.
– Не знаю. Как, пиде? – спросил, в свою очередь, Савчук у меня.
– Что пиде? – не понял я.
– Ну, оповидь моя.
– Исповедь?.. Трудно сказать. Вы практически ничего не рассказали. Я лично не понял, в чем дело.
– Ну, Людка розповисть кращэ…
– А чего это всегда Людка?.. Ну и сачок ты, Савчук!.. – Хлопки ресниц замерли. Она выжидательно-трусливо смотрела на меня, закрыв колени увесистыми кулаками в золотых дутых кольцах.
– Вот кольца лучше снять, – посоветовал я ей. – А то как-то несолидно получается: пришли убежища просить, а в золоте купаетесь.
– Да-да, снимы, к свиньям собачым, – поддержал меня Савчук-папа. – Слышь, мамко?.. Знимай, кажу тоби!..
Опасливо оглядевшись, мамка начала стаскивать кольца с распухших и разбухших пальцев. Кольца не сходили. Тогда она обстоятельно обсосала каждый палец и так стянула дутое сусальное золото.
– Давай сюды! – И Савчук-папа спрятал кольца в нагрудный карман.
– Кстати, немец про документы спрашивал. Вы говорили, что у жены есть что-то. Он ждет, учтите. И обязательно потребует, не забудет, – предупредил я.
– Есть у тэбэ шо-нибудь? – спросил Савчук у жены.
– Не знаю уж… – боязливо переводя взгляд с мужа на меня и дуя на красные пальцы, испугалась она. – Есть, кажись… Только паспорта стибрили, а так вроде все на месте… В лагере лежат.
– Как в лагере? Пусть муж быстрее их принесет сюда! Немец ждет!
– Где они, мамко?
– Да в зеленом кульке, где колбаса была.
Изнасилованная мамка
Ничем тебя, родной, порадовать не могу. Плохи дела. Звон в башке, хруст в ушах, скрежет в костях. И вокруг странные дела творятся. Непонятные. Особенно в королевских домах. Это у нас королям да царям в семнадцатом по шапке дали, а тут они – первые люди, белая кость. На них все блицы направлены, весь их интим наружу вывернут, как уши у английского принца Чарльза, про которого прессе все известно. Детские шалости (кошки в петлях, лягушки напополам, переезды через черепах и прочее, интересное только придворному психиатру). Юношеские забавы – половая связь с камердинером, издевки над слугами, бешеная мастурбация. В зрелости – неразрывная связь с первой и последней женщиной в его жизни по имени Камилла. У этой Камиллы все зубы давно сточились, волосья повылазили, шерсть истерлась, морщины даже лазер не берет, а принц с тем же трепетом, что и сорок лет назад, получает от нее особой бандеролью с гербовой печатью ее месячные тампоны, которые и хранит в специальном сейфе у себя в спальне в Букингемском дворце, рядом с подвесками королевы.
Вот тебе и кошки в петлях, верь потом придворным ломброзам – какой верный и преданный оказался, хотя сам из себя не сказать, что красавец: все-таки пятисотлетние внутрисемейные браки дают о себе знать, без специальной оптики видно, до чего бесконечный инцест довести может. Но верный и преданный. Казалось бы, мог, как принц, пол-Англии перетрахать, но нет, принципы не позволяют, только белла Камилла – и все!.. Так безумно любит, что поминутно звонит ей по внутрибукингемскому телефону (звонки эти все военные разведки мира слушают), в любви признается и обязательно добавляет, что хотел бы в жизни только одного: влажным тампоном уютно лежать в любимом влагалище.
А эта придворная крыса Камилла очень даже неглупа: тихо сидит, редко куда вылезает (чтобы на нервы королеве-маме не действовать). Да и прыгать ей особо нечего – она уже в каменно-мочевом возрасте, хотя молодости старается не терять: врачи сделали много подтяжек, оттяжек, пристяжек, четыре силикона (два – в бюст, два – в круп), поменяли местами большие и малые губы, перешили зад наперед, гормонов впрыснули, шерсть с ног обрили, колени вправили – словом, омолодили, как смогли. Теперь сидит Камилла у себя в норке и ждет своего принца. А он каждую третью ночь по Букингему втихаря мимо гвардейцев в подсобку пробирается, куда она свои грязные трусы бросает. Она уже сорок лет знает, куда их кидать, а он уже сорок лет знает, где их брать.
Около подсобки гвардеец дежурит – чтоб не украли ничего. В подсобке – чан, тайник (вроде дупла в «Дубровском»). Горничным под страхом смерти запрещено что-нибудь из чана брать или, тем паче, стирать. Вот подберется принц к чану, скинет мантию, встанет на свои четыре белые кости, зароется носом в грязное белье, ищет, как ищейка. А как найдет – так с урчанием из общей кучи выхватит – и назад бежать. Гвардейцы на караул отдают, шталмейстер двери закрывает, охрана свет тушит – теперь и отдохнуть можно, его высочество изволило скрыться в опочивальне, отбой до следующей королевской эрекции!
Около подсобки гвардеец дежурит – чтоб не украли ничего. В подсобке – чан, тайник (вроде дупла в «Дубровском»). Горничным под страхом смерти запрещено что-нибудь из чана брать или, тем паче, стирать. Вот подберется принц к чану, скинет мантию, встанет на свои четыре белые кости, зароется носом в грязное белье, ищет, как ищейка. А как найдет – так с урчанием из общей кучи выхватит – и назад бежать. Гвардейцы на караул отдают, шталмейстер двери закрывает, охрана свет тушит – теперь и отдохнуть можно, его высочество изволило скрыться в опочивальне, отбой до следующей королевской эрекции!
Другой сын королевы, младший принц Эндрю, хоть и лыс, кос, заика и левша, но ничего, внешне на человека похож. Однако другая беда – тайный гомик. Англичанам вроде как-то неудобно за него, но воспитанная нация, молчат. Он тоже так тихо сношается, что особо под блицы не попадает. А вот жена его, принцесса, недавно большую глупость сделала, даже невозмутимая королева-мама швырнула в нее любимой болонкой: «Я знала, что у меня в семье все болваны, но чтоб такие!..» – и выгнала дуру-невестку из Букингема в Шотландию: пусть поющие камни послушает, сплетница набитая!.. Это надо же – такие глупости делать!.. Оказывается, дура-принцесса какими-то гешефтами с арабскими шейхами занималась (мало ей королевской казны, надо и на карман наскрести). А один ушлый журналист, под видом шейха, к ней в доверие втерся, с помощью шампанского, кокаина и оргазма вызвал ее на исповедь, которую тайно и записал.
Ну, что может невестка о своей доминантной свекрови и муже-гомике говорить – представить нетрудно. И королева-мама такая-сякая, тиранка-скупердяйка, лицемерка-злючка. И на кого похожа?.. Ходит, как дальтоничка-домработница, страдающая плоскостопием, а когда говорят ей, что желтое и оранжевое не подходит ей по возрасту – огрызается и шипит, упряма до безумия. И муж ее, Филипп, в свои восемьдесят всю женскую прислугу в своем гареме держит, ни одной прачки не пропустит, снохач противный. И Эндрю со своего любовника-садовника не слезает. И дети-уроды, и нравы блядские, и дела темные. И даже склерозная королева-бабушка недавно корону утащила и в ночной горшок спрятала. Дура принцесса все это журналисту выложила, а тот с ходу на ТВ продал. Так-то. Конечно, ничего нового мир не узнал, но королева-мама почему-то очень расстроилась. Она – женщина осторожная и умная, не в пример родне, скандалов не выносит. Один за ней грех – любит лисью охоту. Ну это кому что: кому кошки в петлях, кому лисы в капканах, пятисотлетняя генетика, ничего не попишешь.
Инцест кого хочешь съест. Он не только на острове, но и на континенте буйствует. Вот в Монако дела плохи, дальше некуда. У тамошнего владыки – трое детей. Ну, про сына ты знаешь – не наркоман, не гомик и не убийца, что уже хорошо и весьма редко в королевских домах встречается. Но вот с дочерьми проблемы. Младшая принцесса уже была замужем за официантом, почтальоном, шофером, рыбаком, теперь вот в директора цирка влюбилась – в шапито каждую ночь бегает. Дальше придворный дворник или служитель морга на престол претендовать будут. Неймется принцессе. Демократия наружу просачивается. Понятно: у рыбаков да шоферов никакой тяжелой наследственности нет, они – народ румяный, у них и без виагры целый день стоит – а что еще в супружестве надо, если у самой деньги есть?..
Старшая принцесса по другому пути пошла: ждала своего Ромео – и дождалась немецкого принца. А тот недавно на ЭКСПО по пьянке умудрился на турецкий павильон пописать. Казалось бы – принц, а того не понимает, что с турками надо быть предельно осторожным: их в Германии миллионы, если кебабную забастовку объявят, кушать нечего будет. Вот рядом павильон Шри-Ланки – писай на здоровье. Вот Новая Зеландия – обкакай ее всю. Нет, он именно возле турок… Конечно, сразу шум, гам, честь, месть, кровно-мочевая обида. А принцу хоть бы хны, такой наглый: позвонил в редакцию и послал всех к едрене фене, а на ТВ факс отправил: не желаете ли, мол, мою задницу полизать?..
Такой глупый мартышник. Правильно Дзержинский с Махно их вешали – нечего нос задирать. И прав был Петр Великий, первый демократ, когда голубую кровь порол по конюшням. Пусть не задаются. Надеюсь, что в России этих проблем нет, там у руля – все твердые люди, из народа, куда там всяким ушастикам, головастикам, педикам и прочим выродкам. Там кровь молодая, сильная, энергии много. Говорят, где-то в Сибири очень удачно выборы прошли, перспективного молодого авторитета в губернаторы выбрали. Его даже по немецкому ТВ показывали, фильм сняли, где губернатор (говорят, между прочим, что бывший киллер) сообщил, что больше всего на свете спорт любит, дважды на дню в бассейне плавает и по пять километров бегает; бизнес свой теперь оставить намерен, а зарплату на благотворительность отдавать будет. «А чем жить, если бизнес оставит, а зарплату отдавать будет?.. И когда же он работает, если дважды в день на бассейн ездит и по пять километров бегает?..» – удивляется наивный немец-комментатор, не понимая, что работает с документами губернатор по дороге в бассейн и по пути в ресторан, а жить будет исключительно на взятки, доли, проценты и откаты – чего тут непонятного, взрослые все люди?.. Кто общак держит – тот и прав.
Ну ладно, не судите – да не судимы будете. Расскажу лучше, как маму-Савченко опрашивали – почище Камиллы ужасы вскрылись. Если помнишь, Савчук-папа ушел за бумагами. Бирбаух, поглядев ему вслед, меланхолически заметил, открывая очередную бутылку пива:
– Да, семья, друзья – хорошо, а деньги – лучше. Не имей сто друзей, а имей много денег. От друзей одни напасти – придут, пожрут, выпьют, жену потискают, драку устроят, обманут или обкрадут – и все. А с деньгами будешь жить как бог. И сам чужих жен тискать!
Послушав его, мы с Савченко-мамой двинулись в комнату переводчиков. Там я, стараясь не смотреть на ее подагрические колени и ляжки с крупными синими венами, раскрыл папку:
– Надо данные уточнить.
фамилия: Савченко
имя: Людмила
год рождения: 1960
место рождения: г. Запорожье, Украина
национальность: украинка
язык/и: русский
вероисповедание: православная
– Все правильно, – шатнулась она ко мне, обдав запахом пота.
– У вас только русский язык записан. Украинского не знаете?
– Понимать – понимаю, а так не знаю. Откуда? Я же городская и старая – кто в наше время по-украински говорил?.. Это сейчас «Рух» насильно молодежь заставляет учить, а в наше время все по-русски говорили.
– Понятно. Ну все. Пойдем.
Мы пошли к Марку. Она плелась за мной. И жуткий треск чулок разносился по коридору, сливаясь со всхлипами кофеварки. У Савченко-мамы так пересохло горло, что я спиной слышал, как она чмокает, пытаясь отлепить от нёба испуганный язык.
– Можно кофе взять! – предложил я, кинул монетку, дождался поносного водопада и передал ей стаканчик: – Выпейте – и пойдем!
– Спасибочки, – хлопнула она глазами и качнула шиньоном, в три глотка опорожнив стаканчик.
Я постучал в дверь.
– Войдите! – сказали изнутри фальцетом.
Марк стоял у окна. Он скорчил улыбку, уставился на мини-юбку, потом на лицо. Я передал ему папку. Он подошел к столу, сравнил оригинал с фотографией:
– Садитесь, – а сам еще раз прошелся по кабинету, посматривая исподтишка, как она пытается втиснуть под стол свои толстые ляжки. – Ну, как себя чувствуете после долгой дороги?.. – поинтересовался Марк, успокаиваясь и садясь за стол. – Такие приключения… Ладно, пойдем по порядку. – Он взял микрофон: – Имя, фамилия, год рождения. Почему у вас другая фамилия, чем у мужа?
– Это моя девичья, – оцепенело застеснявшись, ответила она. На пальцах были видны светлые следы от свежеснятых колец, что не укрылось от Марка и вызвало его легкую понимающую ухмылку.
– Так… Sav-tsch-enko… Sav-tsck-uk… Уфф, трудно… Разве это не одно и то же? – вполголоса спросил он у меня.
– Корень один, но окончания разные. Разные фамилии.
– Ну, все равно. Где вы жили до приезда в Германию?
– Когда?.. В Запорожье, – испугалась она.
– Адрес!
Я под диктовку записал адрес и передал его Марку.
Он тщательно сверил его с адресом, данным Савчуком-папой.
– Кто сейчас там проживает?..
– Родители мужа.
– И все?
– Ну да, все…
– А дочь ваша где? – ощерился Марк. – Где ваша дочь, я вас спрашиваю?
– А, ну да, ну да, сейчас и доча там со стариками. Я думала, он спрашивает, кто прописан там, – объяснила она мне.
– А что, дочь прописана не с вами? Почему?
– Она у моей сеструхи прописана. Из-за квартиры. Сеструха бездетная и вдовая, в Вольнянске, от нас недалеко, вот мы и прописали дочу туда… – опять объяснила она мне, я передал Марку, он поморщился:
– Ах, опять эти бесконечные истории про прописки и квартиры!.. Не могу их больше слышать!.. Я еще ни одного советского не видел, который жил бы по прописке!.. Это какой-то ужас! Неужели хоть в этом вопросе нельзя навести порядок? – искренне поинтересовался он.