– Этот вопрос со всеми другими связан, – уклончиво ответил я.
– Да уж… Чего ожидать, если там до сих пор судьи сидят, которые при коммунистах людей расстреливали?.. Ладно. Значит, дочь живет отдельно от вас?
– Да с нами она живет, у сеструхи просто прописана. Куда уж немцу наши проблемы понять… – И Савченко-мама, которую мучил жестокий сушняк, почмокала губами и беспомощно облизнулась. Она сейчас была особенно похожа на толстую красную бабу с лубка.
– Пожалуйста, координаты сестры. Есть еще родственники?
– Нет. Одна она у меня.
– А на Западе, за границей?
– У кого?.. У меня?.. Да боже ж упаси! – инстинктивно испугалась она.
– Детей сколько у вас, мадам?
– Двое.
– И все?
Она потупилась:
– Еще один есть, от первого мужа. Но он уже взрослый, отдельно живет…
– Где?
– Где-где?.. В Караганде!.. Не все ли ему равно?! – с агрессией загнанной кошки произнесла она, а я понял, что точного адреса тут не дождешься и бумагу готовить не надо.
– Если старше восемнадцати лет – неважно, – пробормотал Марк, заканчивая писать столбиком цифры и переходя к биографии: где училась, кем работала.
Савченко-мама села прямее, утерлась и начала:
– Училась в Запорожье. В русской школе. Потом в пединститут поступила, на учительницу ботаники. Диплом получила.
– Работали по специальности?
– Нет, не пришлось. То первый брак, то второй, то вот третий… Не до работы, когда дети маленькие.
– Значит, вы домохозяйка? – вывел заключение Марк.
– Была. А как дом родителей продали – менеджером стала.
– О!.. Вот как?.. Любая домохозяйка может так легко стать менеджером? – развеселился Марк.
– Деньги считать могла – и хватит, чего еще?.. – искренне удивилась Савченко-мама, перекладывая на столе руки с набрякшими венами и прошлогодним маникюром.
– Ну да, конечно. Потому у русских все так хорошо идет. Деньги считать умеют в основном в чужих карманах, – криво усмехнулся Марк. – И зачем этот канцлер им постоянно деньги дает – непонятно. Все равно мафия все крадет.
– Ничего, Запад не проигрывает. Мафия крадет – и назад на Запад в банки несет.
– Да-да, вы правы. Какой-нибудь Берег Слоновой Кости – далеко, а Россия – близко. Надо учитывать. – Марк тяжело вздохнул.
– И Китай недалеко, – напомнил я ему, чем вызвал новый тяжкий вздох:
– Вот-вот. Это еще похуже. Русские хоть белые и христиане, а те?..
– А русские если взбунтуются, то и китайцев за собой привести могут, – поддал я жару. – Были уже гунны, скифы, Аттила… И дикие готы, которые Рим разрушили, – напомнил я.
– Остготы? Или вестготы?
– Всякие, – уклончиво ответил я. – А что, есть разница?
– Конечно. Вестготы – это мы, а остготы – это австрийцы… – сказал Марк и выпил пару пилюль.
«А, ну да, старая песня, все хорошее – немецкое, а все плохое – австрийское. Бетховен и Моцарт – немцы, а Гитлер – австрияк!» – хотел я ответить, но решил не злить Марка, который и так был на взводе.
Савченко-мама сидела тихо, как мышь, ловя слова и ничего не понимая.
– Что, на нас злится? – шепотом спросила она наконец.
– Нет, на древних германцев, почему они Рим разрушили…
– Когда разрушили?.. Сейчас?..
– А черт его знает, когда, – закруглился я, видя, что Марк подозрительно посматривает на нас.
– Она хочет что-нибудь сказать? Нет?.. Тогда продолжим. – И Марк включил диктофон. – Как называлась ваша фирма?..
– «Ириска». Кафе. Мы на автовокзале место откупили, столы-стойку поставили. Дело хорошо шло. До 98-го года. – Она шумно вздохнула и с шуршанием подвигала под столом ногами. – Кафе было, «Ириска»… Это меня второй муж так называл, когда я тоненькая была… А теперь вот сосиска, – зарделась она, и какие-то быстрые чувства промелькнули в ее пустых глазах, оживили их на миг. – Да… А в 99-м я решила в районные депутаты податься. Думала, для бизнеса лучше будет. Не прошла. Партия собаки Кучмы победила. И началось… Звонки, угрозы, ругань…
– От кого, почему?
– Меня же на заметку взяли. От них, проклятых, и было это все. Песий сын Кучма – их заправила.
– И что этим «им» было надо? – искренне пытался понять Марк.
– Бросай, говорят, ты эти идеи, а то плохо кончишь. Чтобы, говорят, эти идеи больше не высказывала, а то прибьем. Но я решила не сдаваться и против всей этой сволоты пойти. – Она встряхнула шиньоном. – Потом начались угрозы детям. Мальчика не взяли в детский садик – нет, говорят, места. Один раз какие-то типы приходили в кафе, кричали, ругались, чуть не изнасиловали, чтобы я бумаги подписала, что от своих идей отказываюсь, на митингах выступать больше не буду и продам им мое кафе. Я не подписала. Вот. Тогда в мае мужа забрали в милицию, избили, опять заставляли продать кафе, а меня по телефону матерно крыли и по-всякому обзывали, – она утерла пальцами уголки рта, пошлепала губами.
Марк слушал-слушал и вдруг остановил ее:
– Стоп! Подождите. Я что-то не понимаю. Вы не прошли в депутаты, что, впрочем, не очень удивительно – чего же еще?.. Какие идеи?.. Вы что, Рузвельт, Че Гевара или Черчилль?..
– Какая еще черчиль? – не поняла Савченко-мама, и я объяснил ей суть вопроса:
– Ну, за что вас преследовать? Вы занимали какой-нибудь пост? Состояли в какой-нибудь подпольной организации?.. В партии?.. Делали что-нибудь нелегальное? Ну, как Ленин при царе?..
– Да ни боже ж мой!.. Я лично ничего такого никогда не делала, – закудахтала она в панике. – Я просто помогала одной депутатке. Вот за связь с ней, наверное, и мучили меня… И кафе наше крепко хотели откупить. Потом машину разбили и гараж разбомбили…
– В прямом смысле? Бомбой? – уточнил я.
– Нет, кувалдами. Мы в милицию – ноль внимания. Еще и пригрозили – дескать, сутяги, дельцы чернильные, пошли вон отсюда! Потом зимой пришли в кафе, трое. Муж в Киеве был. Выманили они меня в машину, отвезли куда-то за город и бумаги вытащили, чтобы я подписала, что им свое кафе продаю. Я не хотела. Они стали бить, чуть не изнасиловали…
– Подождите! Вы уже второй раз повторяете эту фразу. Что вы имеете в виду, когда говорите, что вас «чуть не изнасиловали»?.. Как это понять? – остановил ее Марк.
Савченко-мама запнулась.
– Ну, как сказать… Применили насилие…
– Не понял, – продолжал Марк. – Применить насилие – это одно, а изнасиловать – это совсем другое. Вам как учительнице ботаники это должно быть известно. Был совершен с вами половой акт или нет?
– Ну, был, – обиженно облизнула она пересохшие губы.
– Где?
– Где?.. В машине.
– В машине?.. А какая была машина?
– «Фиат».
– А, малолитражка?.. – понял Марк. – И сколько их было, говорите?
– Трое.
– Хм, их трое. И вы четвертая. – Он выразительно окинул взглядом ее здоровую фигуру. – Практически трудно представить. Места мало. – Он даже на секунду закрыл глаза, как бы представляя себе эту толкотню.
Савченко-мама подумала и сказала:
– А они… В извращенной форме…
Марк застыл:
– Что вы имеете в виду?
– Ну, это, как его… Как сказать… Оральный секс, что ли… – густо покраснев, выдавила она.
– А, вот оно что… А справка есть?
– Какая может быть справка? – искренне удивилась она (и я вместе с ней).
– Какая?.. А синяки, ушибы, побои… Вы же сопротивлялись?
– Да, но… В тот раз я побоялась заявить и мужу сказать, стыдно было. Это уже потом, когда второй раз случилось, уже не стала скрывать…
– Был и второй эпизод? – задушенно-плотоядно спросил Марк.
– И третий. Ой, да мне трудно говорить… Можно я выйду на минуточку? – попросила она.
– Пожалуйста. Дамский туалет напротив.
Проводив ее взглядом, Марк нервно засмеялся:
– Слыхали бредни?.. Такую бабищу в маленьком авто трое изнасиловали!.. Это надо же!..
– Всякое бывает. Она же сказала, как дело было, – заметил я.
– Мой дорогой, чтоб вам было известно, французская любовь к категории изнасилований вообще не принадлежит, – важно сообщил он.
– Почему? – удивился я.
– Во-первых, следов спермы никогда нет, они всегда в желудке. А без фактов – какое же дело? Даже у трупов находят, а в желудке что найдешь?..
– Или еще если с презервативом, – поддакнул я. – Маньяки сейчас тоже умные стали.
– Вот именно. Ищи черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет… А во-вторых, раз во время этого дела она член не откусила, а довела дело до конца – значит, была согласна, хоть, может, и против своей воли, но согласна. Это по-простому можно насильно сделать, а по-французски – нет. Логично?.. Вот и все. Состава преступления нет! Фактов нет! Недоказуемое дело! – радостно блеснул он очками, а я поддакнул в том смысле, что Сенат США даже принял закон, по которому оральный секс к сексу вообще не причисляется – так, упражнения для лицевых мышц, логопедия.
В дверь просунулась Савченко-мама, с трудом запихнулась за стол и оловянно уставилась на Марка.
– Продолжим. О втором эпизоде изнасилования, пожалуйста.
В дверь просунулась Савченко-мама, с трудом запихнулась за стол и оловянно уставилась на Марка.
– Продолжим. О втором эпизоде изнасилования, пожалуйста.
Она захлопала ресницами:
– А, ну да… После митинга это было. Забрали меня в милицию, посадили в камеру, а потом изнасиловали…
Марк вскочил, нервно прошелся по кабинету, погладил коротко стриженный череп, поправил очки, снова сел.
– Так. Сколько было насильников?
– Пятеро…
– Так, число растет. Все вместе вас насиловали или по очереди?
– И так, и так.
– Обычными способами или опять французская любовь?
– Больше по-простому. Об этом справки есть. Травмы нанесли. Муж в больницу возил.
– А муж ваш, между прочим, об этом факте умолчал, сказал: «чуть не случилось», – зловеще напомнил Марк.
– Это я ему так сказала. Не хотела, чтобы он знал. А то брезговать будет. У мужиков это ведь как?.. Тебя же изнасилуют, и тобой же потом и брезгуют… Поэтому и не сказала ничего.
– Это ваше право. Значит, вас насиловали прямо в камере милиции?
– Ну да.
Марк снял очки, потер глаза.
– Если верить всем этим людям, то милиция в России – это место, где в основном пытают, шантажируют, вымогают деньги, мучают, бьют и насилуют. Это действительно так? – уставился он на меня.
– А что, в черной Африке, у Саддама или в китайских подвалах – что-нибудь другое? – уклончиво ответил я.
– Да, везде одно и то же. Но у нас это не так!
– В Европе это иначе, конечно, – согласился я, вспомнив предсказание Монстрадамуса, что если демократия и дальше такими темпами будет развиваться, то скоро жизнь на воле станет столь трудной, что очереди в тюрьмы выстроятся – там хоть можно будет отъесться, выспаться, поиграть в пинг-понг, накачать мускулы, научиться плаванию и компьютеру, закончить школу, получить профессию и вообще постичь еще массу нужной премудрости.
– Дальше. Еще эпизоды по изнасилованию?
Савченко-мама потупилась:
– Был еще один. В кафе пришли кавказцы. Дверь закрыли, накинулись и сразу зверски изнасиловали… И так, и сяк, и по-всякому, и по-своему…
Марк замахал руками:
– Что она говорит? Переводите! – а я уточнил:
– «По-своему» – это как?
Она густо покраснела:
– Ну, так… Эдак… Как сказать… Ну, задом… Нет, через зад…
Я перевел:
– В том числе и анально.
Марк всполошился:
– О, это худшее посягновение на половую неприкосновенность! Справка есть?.. Врачебное свидетельство?
– Есть, сама в больницу съездила… С документами справки.
– А где вообще ваши документы?.. И какие у вас есть документы?.. И почему вы их не принесли с собой?.. – начал злиться Марк. – Как можно вообще без документов являться?
– Да мы ж не знали… Всякие есть: метрики, о браке, справочки из больниц, из домоуправления, даже мужа военный билет…
– Все есть, только паспортов нету. А паспорта где?
– Украли.
– Предположим. А другие документы где сейчас?
– У мужа.
Тут Марк взвился:
– Вы что, в кошки-мышки играете?.. Как у мужа?.. А муж говорит, что у вас!
– Он принесет сейчас из лагеря, – пояснил я ему. – Я послал его.
– Пусть бы и паспорта захватил – они, без сомнения, тоже где-нибудь в лагере спрятаны! – язвительно произнес Марк и позвонил Зигги, попросив его прислать русского с документами, если он уже сидит в приемной. – Что за хаос?.. Идут сдаваться – а документы в лагере держат. Дальше что еще было?.. Еще эпизоды?
Савченко-мама набычилась, в ее коровьих глазах появились крупнокаратные слезы:
– А дальше – что?.. Надоело мне все это – то бьют, то насилуют. Я со злости еще пуще на митингах выступать принялась. Так они дочу по дороге из школы выслеживать начали – мне звонят, говорят: «А знаешь, сегодня на ней голубая куртка, черные джинсы и серые кроссовки…» То есть хотят показать, что следят. А один раз дочу так избили, что она заикаться стала и голову клонит. Я ее еще в Италию на реабилитацию возила…
– В Италию? – настороженно выпучился на нее Марк. – Когда? Куда?
– А вот в прошлом году.
– Уже после всех эпизодов?
– Ну да. Там две недели в монастыре жила. Монахини дочу откачивали.
Марк быстро включил микрофон:
– Беженка говорит, что была в 2000 году в Италии. Вопрос: почему не попросили в Италии политубежища?
– Да не знаю уж… Как-то не захотелось… – поджала губы Савченко-мать. – Противные они, эти итальянцы, все под юбку смотрят…
«Немудрено при такой длине», – подумал я, а Марк зловеще кивнул:
– Понимаю. В Италии не захотелось, а тут вот захотелось. Как на рынке: это купим? – нет, лучше вот это, дешевле стоит. Хорошо, это все мы обязательно занесем в протокол, – Марк торжествующе посмотрел на меня. – Обязательно занесем. В Италии!.. Вот и идите в свою Италию, где уже были, тоже европейская страна, мы-то тут при чем?..
Тут открылась дверь и под дристанье кофеварки появился Савчук-папа с зеленым кульком в руке. Он передал его жене и тут же скрылся за дверью, сказав:
– Мамко, я внизу.
Савченко-мама полосатыми от снятых колец пальцами начала раскладывать по столу документы:
– Вот. Метрики детей. Свидетельство о браке. Моя метрика. Права мужа, военный билет, билет рыбака, – а я просматривал их, коротко переводил Марку, он говорил «о’кей!» и откладывал в сторону. – Вот даже билеты на поезд до Вены есть… – вытащила она какие-то синие бумажки.
– О! Давайте их сюда! – всполошился Марк и долго рассматривал их, а потом, вложив в дело, пробормотал: – А почему, собственно, вы не остались в Австрии?.. Что, тоже не понравилось?.. Или как?..
Савченко-мама простодушно захлопала чернильными ресницами:
– Да не знаю уж… Сюда уж решили ехать, юрист сказал: «Езжай в Неметчину, там всех принимают и социалку хорошую дают…»
– Вот-вот, всех принимаем и деньги на ветер бросаем. – Марк злобно переложил на столе папки и ручки. – Мы самые глупые, как всегда. Значит, после Италии вы спокойно вернулись домой?
– Вернулись. Но жизни уже не было. После дочи они добрались до моего отца, избили его, вот справка… – она поправила шиньон двумя руками, вздохнула, с хрустом потерла под столом ногу о ногу. – Как папу избили, так я кафе за бесценок продала и к юристу поехала в Киев. Он мне говорит: «Беги, Людка, пока время есть. Пес Кучма тебя в покое не оставит. Он еще долго сидеть будет и еще сильнее людей жрать, собачий сын! Беги в Неметчину, там помогут! Ты за правое дело пострадала. Обязательно помогут». Я визы взяла – и сюда.
– Как ехали?
– На автобусе.
– Какой марки, фирмы?.. Большой, маленький?.. Какого цвета?
Савченко-мама завздыхала:
– Да не упомнить… Синий был, кажись… Не очень большой… В Венгрии через границу не пустили, что-то не так было…
– У кого: у вас?
– Нет, у водителя. У нас все в порядке было. Паспорта, визы.
– А какие визы у вас были, если не секрет?
– Зеленые, что ли. Я уж не знаю точно. За деньги сделали в Киеве.
– За сколько?
– Пятьсот долларов за три визы. На поезде до Вены доехали. На вокзале три дня сидели, пока с какой-то женщиной не познакомились.
– Как звали?
– Ириана, что ли. Или Ариадна. Светлая такая, немка или австрийка. У ней и жили в доме.
– Какой был дом?
– Двухэтажный. В лесу стоял.
– Что рядом было?
– Ничего. Город.
– И реки не было?
– Нет, не было.
Марк усмехнулся и заметил в мою сторону:
– Даже такие элементарные детали не могут обговорить. Муж говорит – река была, она – не было. Дальше!
– Потом эта бесовка все у нас украла – билеты, мол, куплю – и пропала. Сын заболел, муж в город ходил, лекарство покупал… Муж нашел одного типа, русского, он за часы и деньги и перебросил нас в Германию.
– Сколько заплатили?
– Не знаю, муж расплачивался.
– Он говорит по-другому, – поморщился Марк. – Какая машина была? На чем ехали?
– Маленькая, еле чемоданы влезли.
Марк протер очки бархоткой.
– Послушайте, дорогая, почему вы морочите нам голову? Ваш муж говорит – приехали на грузовике, вы говорите – на маленькой машине…
– Ну да, маленький грузовик…
– Так, хватит. Полное несовпадение фактов. Мне картина в основном ясна. – И он значительно посмотрел на меня. – Теперь последний вопрос беженке: сформулируйте вашу просьбу о предоставлении вам политического убежища. Иначе – почему вы просите нас об этом?
Савченко-мама, сидевшая до этого мешком, приподнялась и произнесла с запинками:
– Прошу спасти меня и мою семью от верной гибели в лапах собаки Кучмы и его бандитов! Нет жизни там никому! Насилуют и убивают! Убивают и насилуют! Помогите, защитите!
(А до меня вдруг дошло, почему она явилась в мини-юбке – чтобы столько раз быть «зверски» изнасилованной, надо, чтобы объект насилия выглядел бы более-менее привлекательно, насильники тоже люди… а юбка сейчас тут – как бы косвенное доказательство).
– Других причин нет?.. Отлично, так и запишем. Подождите в приемной, пока перепечатают протоколы.