Ему отчаянно хотелось спать. Ну и, быть может, от горячего супчика он бы не отказался. Наверняка на этой красивой сверкающей кухне сейчас готовится что-то вкусное и горячее. Соседова вымыла соковыжималку, отфильтровала сок, разлила его в два высоких бокала и после небольшого замешательства подала один из бокалов Горячеву. Тот стащил с себя передник, демонстрируя Соседовой и Мишину идеальный живот. Последовал его непременный поцелуй. И он начал пить сок. Соседова стояла рядом и любовалась. Так казалось Мишину. Она стояла и смотрела, как ее любовник поглощает фрэш, поигрывая своим бокалом и не прикасаясь к нему.
А дальше начали происходить странные вещи. И Мишину расхотелось спать, есть и даже на мгновение жить. Потому что Данилов снова оказался вне зоны действия сети, а его совет был срочно нужен.
А как без совета действовать? Что предпринимать, если Горячев вдруг через каких-то минут пять-десять, после бессмысленных блужданий по кухне следом за Соседовой схватился за желудок и упал. Это Игорек сделал вывод, что упал, потому что тот вдруг сложился пополам и исчез из поля зрения. А Соседова продолжала стоять, видимо, над ним. Стояла и смотрела куда-то вниз, себе под ноги. Потом перешагнула, видимо, через Горячева, стащила с себя передник. И… принялась тщательно убирать кухню. Мишину трех минут хватило, чтобы сообразить. Она убирает следы своего пребывания! Тщательнейшим образом убирает! А Горячев?! С ним-то что?!
Игорек щелкал затвором фотоаппарата как заведенный. И так же без конца набирал Данилова. Самому сейчас, без приказа, врываться на чужую территорию было нельзя. А если Горячев просто валяется на полу? Если дурачится? Если спит? Если игры ролевые у них такие, а? Он валяется на полу, а она убирает на кухне. И это их обоих заводит?
– Господи, делать-то что?
У Мишина так пересохло во рту, что язык казался огромной деревянной палкой, оставляющей на его деснах и нёбе громадные занозы. Мысли, суматошные, страшные, жалили мозг.
А вдруг Горячев умер?! Вдруг она что-то такое подсыпала ему в сок, яд например, и он сейчас умер?! Или умирает?! А Игорь просто сидит и ничего не делает! Соседова же стояла к ним обоим спиной и что-то делала, чего не было видно ни ему, ни Горячеву, после того, как она разлила сок по бокалам. Может, она яд всыпала? Или это сделал до нее Заломов, успев побывать у Горячева в гостях? А она…
Почему она тогда не реагирует? Почему не вызывает «Скорую»?!
Дальше – больше! Соседова, убрав все на кухне, тщательно протерев мебель и разложив всю посуду по шкафам, исчезла из кухни, выключив там свет, и через несколько минут возникла на пороге дома со всеми пакетами, с которыми выходила из супермаркета. Все это погрузила обратно в багажник и через пару минут уехала.
Все! Что хочешь, то и делай! Ехать за ней, как велел Данилов? Или все-таки попытаться помочь Горячеву?!
Мишин в который раз набрал Данилова. Бесполезно! Связи не было. Вылез из машины, повесил фотоаппарат на плечо, поставил машину на сигнализацию, огляделся. Никого вроде не было поблизости. Окна не горели ни в одном из домов, а их он насчитал четыре. Те, которые просматривались с дорожки, ведущей к крыльцу дома Соседовой. И вошел в дом. Ему это удалось. Она не заперла входную дверь.
– Эй! – громко окликнул Мишин, очутившись в темной прихожей размером со всю его однокомнатную квартиру.
Темно, тихо. Спину будто кто щедро щебнем посыпал, такие мурашки поскакали от страха.
Да, он боялся. И это нормально. Он же человек.
– Эй, Александр! – еще громче позвал Игорек, и ему показалось, что он слышит слабый стон. Или показалось. Он уже почти заорал: – Александр! Горячев!
Точно! Не показалось! Стонет! Горячев стонет! Больше-то в доме быть некому, Соседова уехала.
Игорек, быстро привыкнув к темноте, пошел на стон. Холл, коридор, три шага налево, широкий дверной проем. Это кухня. Он пошарил руками по стене с правой стороны. Нащупал выключатель, включил свет. И попятился.
Горячев корчился на полу в луже собственной блевотины и едва слышно стонал. Лицо его, побледневшее до синевы, было искажено от боли.
– Что?! – подлетел к нему Мишин, справившись с брезгливостью и страхом. – Что с вами, Горячев?!
Тот чуть приоткрыл глаза и прохрипел:
– Отравила… И меня отравила, тварь…
Глава 16
Данилов поигрывал бесполезным телефоном. Связи в доме Вострикова Евгения Евгеньевича не было, и стационарного телефона у него не было тоже.
– А зачем он мне? – подивился бывший сотрудник полиции, ныне пенсионер и заядлый рыбак. – Я отдыхаю, подполковник, впервые отдыхаю. Я спать научился спокойно, зная, что никакой телефон и будильник меня не разбудят. Ты вот скажи, ты хорошо спишь?
Данилов вообще не спал последние две ночи. Или почти не спал. Сном назвать странное забытье, сквозь которое он думал, и думал, и думал, было невозможно. Он вел молчаливый диалог с Сашей Воронцовой, допрашивал Горячева, подозревал Соседову и Заломова. Потом вздрагивал, открывал глаза и размышлял, а сон это был или все же явь? Чего тогда так явственно слышны были их голоса?
– Плохо, – признался Данилов.
– Вот, подполковник, вот! – Востриков поднял палец кверху, перестав хлопотать с тарелками. Он вдруг решил накормить коллегу ужином. – А я о чем? Покой тебе даже и не снится! А я сплю, отдыхаю от всех этих урок и жмуриков. Гостей вот встречаю, ребята часто приезжают.
– Как же до вас дозвониться смог ваш бывший коллега? – спросил Данилов, повертев в руках бесполезный тут мобильник.
– А-а, это я как раз на рыбалке был. Там связь берет.
– А далеко отсюда?
– Да нет, километра полтора. На велосипеде езжу. На машине там не проехать. – Востриков поставил миску с горячей картошкой в центр стола, потеснив блюдо с жареной рыбой, салатник с малосольными огурцами и блюдце с колбасой. – Вот он меня как раз и перехватил, а тут вот бесполезно. Но я дома-то только вечером и утром бываю. Все остальное время на природе. Красота тут, подполковник, я тебе скажу… Выпьешь соточку?
– Выпью, – кивнул Данилов.
Они выпили, закусили. Данилов так жадно набросился на еду, будто неделю голодал. Хотя, если разобраться, весь его рацион, состоявший из горячих бутербродов, успевающих всегда остыть к тому моменту, как до них доходила очередь, едой назвать было сложно. А тут все так вкусно, горячо, аппетитно.
– А у меня еще и сальце есть, будешь, подполковник? – аппетитно хрустел малосольными огурцами Востриков.
– Буду! – кивал Данилов.
Он все будет, все. На его тарелке лежало три картофелины, два надкусанных огурца, два куска колбасы, сало, хлеб. Он спешил, откусывал, откладывал на тарелку. Свежий воздух, что ли, на него так подействовал? Он ел и не мог насытиться.
Через десять минут, подобрав с тарелки все до крошки, он выдохнул:
– Вот спасибо, Евгений Евгеньевич, давно так вкусно не ел.
– Холостой? – скорее не спросил, а констатировал Востриков и сам же ответил: – Холостой… А когда нам, скитальцам, личной жизнью-то заниматься? Нам некогда своих женщин любить. Нам чужих спасать надо. Н-да… Ну, чего там у тебя натворили Верещагины?
– Лопушины, – поправил его Данилов. – Началось все с их визита в местный ЖЭК…
Он подробно рассказал историю со слежкой. Потом про скандалы, которые они постоянно устраивали бедному старику, про украденный якобы у него пистолет, про двойное убийство и третье убийство, которое кто-то тщательно пытался представить как самоубийство.
– А старик-то был левшой, а убийца об этом не знал. И пороха… Следов пороха на его руках не обнаружилось. И череда выстрелов… Убили сначала деда, а потом уже этих двоих.
– Кто под подозрением? Бандитские рожи вряд ли стали бы так на рожон лезть. Так кого подозреваешь, подполковник? – Востриков вытряхнул из коробка спички на стол и принялся строить из них всевозможные геометрические фигуры.
– Сначала в самом деле разрабатывали ребят Степки Мазилы. Они так экстренно куда-то смотались. Потом под подозрение попал жених внучки. И на камере он засветился в день убийства, и за пару дней до него. Мог запросто пистолет у деда забрать и потом из него…
– Входил в подъезд, выбегал из него. Прямо по времени?
– Да нет, он в соседний подъезд входил несколько раз. И из него же и выходил. В день убийства тоже. Правда… правда, спустя какое-то время после выстрелов.
– Что же, он дурак, что ли?! – изумился Востриков. – На чердаке, что ли, сидел и ждал, когда за ним придут? А еще кто в тот день в подъезд входил?
– Никого чужого. Никого!
– Н-да… Думаете, жених убил деда, чтобы наследство его невесте поскорее досталось? Говоришь, дед его не особо жаловал?
– Да, там у них еще на фирме всякие разные дела творились.
Данилов рассказал про кражу диска с информацией и про отравление. И про то, что, скорее всего, жених внучки, пустившись во все тяжкие, перешагнул из-за долгов и эту черту.
– Да, там у них еще на фирме всякие разные дела творились.
Данилов рассказал про кражу диска с информацией и про отравление. И про то, что, скорее всего, жених внучки, пустившись во все тяжкие, перешагнул из-за долгов и эту черту.
– Ну-у, тогда она должна быть с ним в сговоре, – протянул Востриков и, заметив, как поджал губы Данилов, закончил: – Но ты ведь, подполковник, так не думаешь, верно?
– Нет.
– А еще как думаешь? Или думал?
– Поначалу думал, что все это – кража информации, отравление, убийства – дело рук разных людей. Додумался даже до того, что руководительница фирмы Соседова Алла Юрьевна сама подсыпала яд в свой кофейник, чтобы под шумок избавиться от своего главного бухгалтера. Но потом…
– А что потом?
– Потом, когда Горячев засветился, входящим в соседний подъезд в день убийства, я начал думать иначе. Начал думать, что все это его рук дело. Он крал информацию. Когда подумал, что его вычислили, попытался избавиться от главной обвинительницы – Соседовой. Потом долги… Он решается убрать деда, чтобы завладеть квартирой и…
– Нелепо, не находишь? – перебил его Востриков и сгреб указательным пальцем три треугольника из спичек.
– Нахожу. Потому и послал сейчас своего помощника следить за ней.
– За внучкой? – хитро улыбнулся Востриков и начал мастерить четыре спичечных квадрата.
– За Соседовой. Что-то не нравится мне их внезапно возникшая любовь с Горячевым.
– Почему?
– Такое ощущение, что они что-то знают друг о друге и знают, что знают. И через постель пытаются друг друга контролировать. А заодно контролировать и информацию, которой обладает каждый.
– Запросто. – Востриков вдруг сложил спички большой буквой «л». Ткнул пальцем в нее: – Но как в схему убийства вписываются эти двое?
– Ну-у… – Данилов надул щеки, с шумом выдохнул. – Нужно было как-то объяснить самоубийство старика. Мол, пострелял соседей и от безысходности…
– Ты сам себя слышишь, подполковник? – перебил его со скептической ухмылкой Востриков. – Зачем так накручивать? Нужно было убить старика, так столкнули бы с лестницы, выпихнули за бордюрный камень на светофоре. Я не знаю… Утопили бы в ванне, в конце концов. Повесили бы, и еще записочку бы написали, что, мол, устал от жизни и все такое. Не-ет, подполковник. Думаю, убить хотели именно их!
Его палец со злостью смешал перекладины большой буквы «л». Востриков нахмурился, какое-то время рассматривал спичечный хаос на столе, потом произнес:
– Эти двое – страшные люди, подполковник. Страшные! Они столько бед наворотили, пока в нашей клинике работали! Осиротили двух девчонок, упустив их мать-роженицу, кровью та истекла, и все. А Валентина тем временем в подсобке стриглась и красила волосы. Пригласила выездного парикмахера, чтобы скрасить ночное дежурство.
– Доказали?
– Нет, конечно! Это так, кулуарные сплетни. Муж той женщины запил, зимой замерз в сугробе через год. Девчушек по детдомам разбросали. – Он тяжело вздохнул: – До этого еще… Еще одну упустили роженицу. Там вообще дело грязное было. Болтали, что заказ на нее был от свекрови и законного мужа. Будто нагуляла она ребеночка. И вот таким вот садистским образом родственники ей решили отомстить за неверность. Доктора дежурного Валентина опоила, он спал в подсобке, а она… Что уж там она с той бедной бабой сотворила, ей только и известно, но та померла. В страшных муках померла. Долго копал я это дело вот этими вот руками. Очень долго! – Востриков потряс в воздухе растопыренными ладонями. – Так ничего доказать и не смог. Отыскалась какая-то патология у той бедной неверной женщины. Что будто бы ее предупреждали, что последствия могут быть страшными. Справки, гора справок… Врачебные ошибки очень трудно доказуемы, подполковник. Невероятно трудно!
– Так врач будто бы ответил за это дело.
– Да, лишили его права занимать должность. Условное, кажется, было ему наказание. Но человек-то пропал. И как доктор, и как личность. Тоже будто спился. Семья страдала, но будто все у них потом удачно сложилось. Так что… Много бед они натворили, эти Верещагины, поменявшие потом фамилию, очень много.
– Думаете, убили их с целью отомстить?
Востриков думал не больше минуты, поднял на Данилова тяжелый взгляд, кивнул:
– Да, думаю, убить хотели именно их, Сережа. А дед… Дед пошел как расходный материал. Может, догадался, кто его пистолет украл. Может, как эпизод в том замысловатом сценарии. Но, думаю, убивать шли именно Лопушиных!
Данилов впервые выдохнул с облегчением. Если так, то Саша Воронцова вне подозрений. И Горячеву незачем убивать супругов Лопушиных. Он их и знать наверняка не знал. Тогда кто?
– Кто мог желать им смерти, Евгений Евгеньевич?
– Не знаю, – с хрустом пожевал малосольный огурец Востриков, швырнул на ломоть хлеба тонкую полоску сала с прослойкой, обильно смазал сверху горчицей, откусил, забубнил с набитым ртом: – Они ведь многим насолили. Может, и еще где засветились? А то, что вел я… Так времени-то сколько прошло! Понимаю, что месть – это блюдо, которое подают холодным, но за такое время оно должно бы уже в глыбу льда превратиться, перемерзнув. Но ты все равно проверь по своим каналам тех девчонок.
– Сирот?
– Так точно, подполковник. Фамилия их была Горобцовы. Про одну не знаю ничего, а вторая часто в сводках светилась, пока я работал. То сбежит, украдет, то украдет и напьется и снова сбежит из детского дома, то драку устроит, то глаз кому-то выбьет, то покусает кого-то. Директриса вешалась от нее просто! Но жалела. Не отправляла в колонию. Что с ней, с этой Наденькой Горобцовой, теперь, кто знает? Тебе надо, подполковник, с директрисой детского дома поговорить.
– Она до сих пор там работает?
– А то! Баба крепкая, хотя и в годах. Сейчас-то тебе эта фамилия не встречалась, нет?
– Горобцова? Надежда?
– Да.
– Не помню… Кажется, ничего такого не было.
– Может, остепенилась все-таки, угомонилась? – предположил Востриков с грустью. – Тюрьма-то по ней плакала просто, подполковник. Дурная девка была. Ты это, давай налегай на рыбку-то, налегай. Мне-то все равно не съесть столько.
– Завтра доедите.
– О-о, завтра! – фыркнул Востриков и начал рассовывать по пакетам жареную рыбу и сало. – Завтра день будет и пища будет, подполковник. Завтра я еще наловлю на жареху. На вот тебе с собой. Дома-то готовить некому. По себе знаю, как тоскливо в пустой холодильник морду совать, н-да…
Данилов начал собираться, хотя глаза слипались, и он бы с великой радостью завалился бы сейчас на востриковский диван с грудой цветных маленьких подушек, стоящий вдоль окна. И заснул бы крепким-крепким сном под треск поленьев в печке. Евгений Евгеньевич уже притапливал, ночи стали холодными. А утром, с удовольствием позавтракав вчерашней рыбкой, отправился бы в путь.
Но нельзя! Связи нет. Вдруг у Мишина там что-нибудь случилось? Вдруг его личные подозрения насчет Соседовой оправданы? Хотя Мишин сейчас наверняка пузыри пускает, уснув в служебной «девятке». Соседова с Горячевым уснули, и он под шумок.
С Востриковым тепло простились. Сергей выехал со двора, обнесенного самодельным плетнем, включил дальний свет и поехал. И как только поднялся чуть повыше, выбравшись из котлована, в котором пристроилась крохотная деревушка, облюбованная Востриковым, так начали приходить сообщения.
Мишин звонил ему тридцать семь раз! Точно что-то стряслось! Только бы не наломал дров его молодой сотрудник!
Данилов ткнул в кнопку вызова, непозволительно долго ждал, когда Мишин ему ответит. Тут же подумал, что тот точно спит. И частые звонки объяснение лишь тому, что Игорек желал отпроситься. Но голос Игоря, ответившего лишь с третьей попытки, оказался на редкость бодрым, свежим и будто бы вдохновленным. Успехом или чем?
– Чего звонил? – буркнул Данилов.
Глаза предательски слипались, сводя на нет все усилия фар, дорога казалась черной, вязкой, узкой лентой, на которой странным образом умещались еще и встречные машины.
– Товарищ подполковник, тут такое! – взвыл Мишин молодым щенком.
– Какое? – Данилов так устал, что его даже восторженное повизгивание Игорька не проняло. Но все же он нашел в себе силы предположить то, что давно вынашивал в голове. – Соседова призналась, что это она подсыпала яд себе в кофейник?
Последовала такая продолжительная пауза, что Данилов перепугался, что задремал и прослушал ответ. Тряхнул головой и крикнул в телефон:
– Игорь!
– Да, товарищ подполковник.
– Чего молчишь?
– Так это… Как вы догадались, что это она отравительница? – скуксившимся простуженным голосом спросил Мишин. – Давно? И молчали!
– Ничего не давно, – соврал Данилов. – Только что. Раз ты, наблюдая за ней, позвонил мне столько раз, значит, случилось что-то на редкость важное. Не из-за их же любовных игрищ ты решил меня побеспокоить?