– Я есть!
Данилов сцепил зубы. Внутри все разрывало от злости. Бытовой конфликт, который ему надлежало деликатно замять для средств массовой информации из уважения к покойному, превращался в премерзкое преступление. Там могло быть десятка три подозреваемых. Включая друзей небезызвестного всем Филонова, а также и всех тех, кому было известно о конфликте Лопушиных и старика Воронцова. Кого арестовывать?!
Тут еще хозяин магазина со своей машиной!
– Извините, гражданин следователь, – миролюбиво улыбнулся лохматый мужик и полез в кабину со словами: – Я сейчас отгоню.
Данилов и не подумал вернуться к своей машине, оставленной возле пустующей теперь скамейки. Вцепившись в пряжку ремня обеими руками, он наблюдал, как «Газель» нагло перепрыгивает через бордюрный камень передними колесами, мнет кустарник передним бампером и останавливается, все равно не давая никакой возможности проехать его машине.
– И чего?! Как я поеду?! – заорал на него Данилов. – Чего, другого способа нет для выгрузки?!
– Нет. – Мужик встал перед ним с виновато опущенной лохматой головой. – Все уж продумал, никак не выходит. С какой стороны не подъеду, все равно я всем помеха.
– И вчера выгружался? – Данилов посмотрел на время: было половина пятого.
– Да.
– В это же время?
– Так точно, гражданин следователь.
– Никого подозрительного не видел?
– В каком смысле? – Несимпатичное лицо Ломова позеленело от волнения и вытянулось, сделавшись похожей на незрелую дыню. – В смысле, подозрительного?
– Ты ведь тут всех почти знаешь, так? В этом доме, – Данилов показал на дом старика Воронцова. – И в этом, – он кивком указал на Сашин дом.
– Нет, незнаю! – Его голова заметалась из стороны в сторону. – Кого я тут могу знать-то?! Мало с кем знаком.
– Но покупатели-то к тебе ходят всегда одни и те же. Так?
– Ну… Вроде того. Кто за чем.
– Погибших супругов знаешь? Лопушиных?
– Лично незнаком, – скупо обронил Ломов и кивнул на Сашин подъезд: – Сашку знаю лично. Потому как скандалил с ней неоднократно.
– На предмет?
– Тоже из-за нее, – Ломов обласкал взглядом задние фонари своей машины. – Она вечно возмущалась. Противная… Извините…
– Что обычно покупали Лопушины? – решил зайти Данилов с другого края. – Они ведь ходили в твой магазин?
– Ходили. А покупали… – Ломов поскреб в макушке. – Девчата-продавцы говорили, что всего понемногу.
– Вчера были в магазине?
– Были по очереди. Я почему знаю, подменял одну нашу вечно влюбленную. – Ломов выругался. – Как найдет кого, так неделю на работу не ходит, стерва. Извините…
– Что покупали?
– Ну… Баба с утра купила колбасы немного. И батон хлеба. Мужик потом молока купил, кажется.
– По одному, стало быть, ходили? Понятно. Ничего подозрительного не было? Настроение там, здоровье. Все как всегда?
– Ну да. Обычно все. – Ломов вдруг сморщил лицо, кажется, попытался улыбнуться: – Гражданин следователь, можно я все же выгружусь, а? У меня сегодня неурочная выгрузка, скоро конец рабочего дня, народ домой попрет, вообще мне тогда труба!
– Ладно, валяй, я все равно на своей тачке не проеду.
Он повернулся, чтобы уйти, когда Ломов его снова окликнул.
– Знаете, а они не совсем поодиночке-то приходили. Их этот мордатый провожал. Сначала бабу, потом мужика. Мужик-то ничего, спокойный был, когда этот следом зашел за ним в магазин и в спину начал дышать. А вот баба нервничала. Хоть и старалась не показать, но я-то видел. Даже сдачу не стала считать, хотя всегда с девками из-за десяти копеек грызлась.
– Что за мордатый? – Данилов понял, о ком идет речь. Он остановился, взглянул требовательно на Ломова, уже успевшего перепрыгнуть бордюр обратно на своей машине.
– Так это Женьки Филонова приятели. Они тут вчера весь день проторчали во дворе. Пару раз второй – не этот, что Лопушиных провожал, а другой, – минералку покупал и пачку сигарет.
– Опознать сможешь?
– А чего их опознавать-то? Чего сразу я-то?! Их тут все видели! Они и не прятались! – перепугался сразу Ломов.
Он тут же нырнул с коробкой в нутро магазина, искренне полагая, что мент наконец отцепится. Но Данилов был настырным, он остался стоять возле распахнутого кузова «Газели». И когда Ломов вернулся за очередной коробкой, схватил его за рукав.
– Слушай, мужик, – прошипел он ему в лицо, снова, как по волшебству, превратившееся в недозрелую дыню с глазками-семечками. – Или ты отвечаешь на мои вопросы, или я завтра прикрою твою точку!
– Да за что?! Да что я такого…
– Да хотя бы за то, что ты регулярно нарушаешь правила дорожного движения и вот сейчас на моих глазах въехал на газон, – удовлетворенно улыбнулся Данилов. – Ну! Что за мужики? На какой тачке были?
Ломов в сердцах швырнул коробку с товаром прямо себе под ноги. Минуты три корчил рожи, пытаясь разжалобить Данилова. Ничего не вышло, Ломов вздохнул.
– Я же говорю, Филонова это были приятели, – проговорил он едва слышно. – По именам не знаю. Видел не раз, как они крутились возле ЖЭКа, в машине с Филоновым видел их тоже. И все.
– Машина какая была?
– Темно-серая «Шкода», седан, номера три двойки, серию не помню, – еще тише отчитался Ломов и попятился к своей машине. – Гражданин полицейский, вы только не говорите им, что это я. Ну… что я авто их назвал.
Данилов с ухмылкой наблюдал за перепуганным Ломовым.
Вот что за люди, а?! Как он не терпел этих живущих в крайней хате, которые ничего не желали знать! Как еще за внучкой-то догадался сходить, когда ее дед застрелился. Может, интерес какой корыстный имелся, а? Может, понравилась ему эта симпатичная девушка и…
Так, стоп! Дед-то, получается, не сам застрелился, раз на его руках не обнаружено никаких следов и характер ранения весьма странный. Дед же не мог надеть перчатки. Выстрелить себе в голову, а потом перчатки снять и спрятать их где-нибудь. Не мог. Так что, Данилов, торчать тебе без отпуска в городе еще месяца два, а то и больше. Не будет тебе рыбалки на Азовском море в бархатный сезон. И жареной рыбки с луком и чесноком на костерке не будет. А все из-за чего? Из-за того, что на той фирме, где работает или работала Александра Воронцова, два человека были отравлены. А потом ее дед учудил.
Или не дед…
– Гражданин полицейский, – с маетной улыбкой заныл Ломов и махнул рукой куда-то себе за спину: – Вы бы лучше запись камеры с магазина моего посмотрели. Может, увидали бы чего там интересного, а? Может, филоновские дружки и ни при чем вовсе, а? Может, они тут так просто стояли, а?
– Весь день?
– И че? – Ломов отвернулся, схватился за коробку в кузове «Газели» и подтащил ее к самому краю. – Я, может, пацанов оговорил. А они, может, правильные пацаны-то. По понятиям.
– Ладно. Идем, будем оформлять изъятие записей с твоей камеры. Понятых ищи…
– Чего сразу понятых-то? – ахнул Витек, приседая с коробкой.
Вот кто его за язык тянул, идиота?! Промолчал бы и камеру тихонько снял после того, как мент уехал. Задали бы вопросы, сказал, что сломалась неделю назад. Кто проверит? Ох, тупая его башка, ох, тупая! Потому и не женат до сих пор, что башка тупая. Хоть и тешит себя мыслью, что не женится от ума великого. Нету его, ума-то, нету…
Глава 8
Саша на минутку забежала домой, чтобы сварить себе кофе и хорошенько все обдумать. Она успела пробежаться по всем соседям своего подъезда. Кто отмалчивался, скорбно поджимая губы. Нет, мол, ничего не слышали, не видели. Кто жалел ее и деда, выбивая из нее ненужные слезы. Кто откровенно негодовал и запоздало ужасался, что по соседству жил старый и вооруженный до зубов неврастеник.
– Слышала бы, девочка, как он орал на бедных Лопушиных! – возмущались они. – Отдавайте, говорит, пистолет! Воры! Отдавайте! Орал так страшно! Откуда силы в нем столько…
Саша молча отводила взгляд, с силой стискивала зубы, чтобы не наорать на клеветников.
Дед ее в самом деле был очень сильным и кряжистым, но он не был неврастеником, не был! Что-то случилось. Что-то пошло не так. Что?! Как он мог потерять свой пистолет, а потом вдруг найти его?! Это не про деда! Он был очень аккуратным человеком, каждая вещь в его доме имела свое место, каждая! Он не мог выстрелить в безоружных людей! Что бы ни говорили, он не мог!
Кофейная шапка медленно поползла вверх. Саша подхватила турку, чуть тряхнула, снова вернула на огонь. Мысли ее, тяжелые, мрачные, разбухали и теснились, подобно кофейной пене. Она ходила по этажам и квартирам, спрашивала, спрашивала, искала и не находила главного – мотива! Это было так глупо, так нереально глупо, что даже на сон дурной не тянуло.
Потом вдруг кто-то из соседей проболтался, что в день убийства перед подъездом деда весь день дежурила бандитская машина. Весь день сидели в ней дружки начальника их ЖЭКа Женьки Филонова. А про их темные делишки давно уже ходили скверные слухи. Что-то такое творилось с одинокими стариками в их микрорайоне, мор какой-то странный на них нападал. Но квартиры после их смерти не пустовали: вдруг обнаруживались какие-то непонятные наследники, въезжающие в квартиры почти сразу после смерти стариков. Причем наследников этих никто прежде и в глаза не видел. Не гуляли они со стариками рука об руку, не выгуливали их собак, не носили им молока и хлеба из магазинов. Странно все было и зловеще. За всем этим, как шептались по углам, стоял начальник ЖЭКа со своей бандой.
Саша никогда не обращала внимания на этот зловещий шепот. Ее дед не был одиноким, ему ничто не грозило с этой стороны. И вдруг…
И вдруг обнаруживается, что накануне его смерти, буквально за несколько часов, представители этой банды тусуются возле дедова подъезда! Как это понимать?!
Подозреваемые номер один, решила для себя Саша. Тупые, безмозглые, кровожадные и алчные. Вот у кого был мотив избавиться от деда, обставив все таким образом, будто он пострелял конфликтующих с ним соседей, а потом наложил на себя руки.
Она налила себе кофе в чашку, залпом выпила. Налила вторую, подошла к окну и застыла с чашкой возле рта. Тот самый полицейский, который задавал ей отвратительные вопросы отвратительно едким тоном и, оказывается, ночью провожал ее до дома, а утром зачем-то звонил, сейчас собачился с Витькой Ломовым. Витька с несчастным лицом бегал вокруг машины, залезал в кабину, заезжал за бордюр, снова пятился колесами обратно, потом суетливо носился с коробками от машины до магазина. Потом отчаянно мотал головой и махал руками и вдруг повел этого черноволосого следака к себе в магазин.
Зачем? Саша настороженно вытянула шею, пытаясь понять. Осенило почти тут же. Камера! На Витькином магазине была установлена камера. Саша всегда готова была поклясться, что это муляж. Зная Витькину прижимистость, заставлявшую того самого тягать коробки с товаром, она была уверена, что тот не разорится на видеонаблюдение. Зачем? Магазин работал круглосуточно и без выходных, ему даже на охрану не надо было его ставить. Камера зачем? Но следователь Данилов, кажется, вошел следом за Витькой в магазин и пробыл там двадцать четыре минуты тридцать секунд, Саша нарочно засекала. Что он там делал так долго?
Она еле дождалась, пока он выйдет и через четыре минуты – она снова засекла время – выедет со двора на своем внедорожнике. Тут же выбежала из квартиры, направляясь в магазин.
– Чего он тут делал у тебя, Вить? – пристала она к Ломову, сердито пинающему расползающийся стеллаж из коробок в углу подсобки.
– Кто? – Он едва глянул на девушку, начав пеленать коробки скотчем.
– Следователь, Данилов его фамилия! Что он делал у тебя двадцать четыре минуты тридцать секунд?
– Ты чего делаешь в подсобном помещении, девушка? – Витька, по-прежнему не глядя на нее, с треском отматывал липкую ленту. – Не видела надпись на двери – «Посторонним вход воспрещен»?
– Я не посторонняя! – повысила голос Саша.
– Да?! – Он удивленно глянул на нее, впился зубами в край скотча, надкусил, зафиксировал левый край картонных коробок. – А какая?
– Я… я пострадавшая, Витя. И хорош выпендриваться! Ответь, пожалуйста, что он тут делал?
– А у него че, спросить слабо? – Он злобно зыркнул в Сашину сторону, швырнул моток скотча в угол, где горбатился старенький сервант со всяким бумажным хламом. – Слабо, вижу. Не каждый день твой дед массовое убийство устраивает, так?
Саша стиснула зубы. Она будет молчать, как бы этот гад ни измывался. Информация! Ее интересует только информация! Предупрежден – вооружен! Так всегда говорил дед, уча ее уму-разуму.
– Записи с камер он забрал, – признался Ломов после затянувшейся паузы. – За неделю! И чего я их храню, придурок? Зачем оно мне? И камера зачем? Я их даже не просматриваю, записи эти. Диски меняю и не смотрю.
– Почему? – невольно заинтересовалась Саша, попутно похвалив себя за сообразительность.
Она догадалась, зачем следователь пошел за Ломовым в магазин! Это здорово! Горе не лишило ее рассудительности. Может, ее выводы насчет филоновской банды тоже окажутся правильными? Может, это они все подстроили? И если у деда была наследница и на его квартиру они не могли претендовать, то что насчет Лопушиных? Кто они? Откуда? Есть ли у них родственники, дети? Кому завещана их квартира? Там богато! Она была у них в гостях.
– Почему не смотрю? – прервал лихорадочный бег ее мыслей нудный Витькин голос. – А зачем? Проблем пока, тьфу-тьфу, с магазином не было… Теперь-то кто его знает, как будет! Возьмут меня на контроль филоновские пацаны, не дай бог!
– А с чего это?
– А с того, что этот мент меня достал просто! – неожиданно взорвался Витька гневным фальцетом. – Кто-то ему рассказал, что пацаны возле подъезда твоего деда паслись весь день, он и вцепился. Кто да что?! А я у них документов не спрашивал, между прочим, когда они пасли этих мужа и жену.
Ага! Супругов, стало быть, пасли, а не деда!!! Горячо, Саша, очень горячо!
– А чего пасли-то? – стараясь не обнажать особо своего интереса, спросила Саша. – Охрана, что ли, была к ним приставлена?
– А я что, знаю, что ли? Да вряд ли охраняли-то они их. Баба сильно нервничала, когда они за ней в магазин притащились. – Витька вдруг умолк и принялся ворочать языком, раздувая им щеки, осмотрел Сашу ревнивым взглядом. – А ты чего вообще, Саша, притащилась в подсобку без халата? Не работаешь ведь у меня, а притащилась. Может, пойдешь ко мне в работницы, а? Меня одна продавщица задолбала просто: то ей с ребенком надо в больницу, то посидеть с ним, то, блин, полежать. Может, пойдешь ко мне, а?
– Не пойду.
– А чего тогда притащилась в подсобку? – Его взгляд сделался злым и дерзким. – Возьму и зажму тебя тут, а… Вопросы она тут мне задает, понимаешь!
– Не твой же дед устроил массовое убийство, – пробормотала Саша и выскользнула за дверь.
Бить Витьке морду, – а она так бы и сделала, полезь он к ней с поцелуями, – очень не хотелось. Несвоевременно это было. К тому же Данилов мог на записях с Витькиной камеры что-нибудь обнаружить. И никто, кроме Ломова, ей об этом рассказывать не станет. Разве Данилов расскажет? Как же! Она для него кто? Она для него внучка убийцы, почти враг.
Она вышла из магазина, оглянулась на дедов подъезд. Сердце мгновенно болезненно сжалось, в животе сделалось пусто и холодно. Пустая скамейка, пыльный кустарник, железная дверь. Дед больше никогда не лязгнет замком и не выйдет на ступеньки, нахлобучивая на макушку матерчатую кепку. Никогда не присядет со старушками на скамейку, чтобы обменяться новостями и вспомнить покойную жену. А он ее почти каждый день вспоминал. Никогда не поставит между пыльных башмаков большую брезентовую сумку, с которой он обычно ходил за продуктами, даже если и нужна была всего лишь буханка хлеба и пачка масла. Никогда не поднимет с асфальта брошенную кем-то сигаретную пачку и не заворчит, швыряя ее в урну возле скамейки. Никогда уже этого больше не будет. Никогда!
Господи, какое горе! Какое же горе ее постигло! Как же так?! За что?! Что она такого могла сотворить, что в наказание ей такое страшное горе?! Понятно, все они не бессмертны, но…
Но почему было деду не умереть в своей старческой постели рядом с тумбочкой, уставленной склянками с лекарством, через много-много лет?! Не упасть – не сейчас, а не скоро – возле дома, сраженным инфарктом?! Не испустить последний вздох на больничной койке лет в сто, почему?!
Страшная, чудовищная криминальная история, участником которой вдруг стал ее законопослушный дед, не укладывалась в голове. Все настойчивее пульсировала мысль, что он погиб случайно. За компанию почти. Или, чтобы скрыть следы преступления, совершенного другим человеком.
– Саша, – позвал ее знакомый голос. – Чего ты тут?!
– А?
Она вздрогнула, вытерла мокрое от слез лицо. Поняла, что как вышла из магазина, как встала посреди проезжей части, так и осталась стоять, рассматривая крошечный пятачок перед дедовым подъездом, вмиг осиротевшим и замусорившимся.
Обернулась.
За спиной стоял Саша Горячев. Ее любимый, единственный оставшийся родной человек – Саша Горячев. Он был… он был таким живым, таким красивым и таким желанным, что у нее на миг перехватило дыхание. Ветер ерошил его длинные светлые волосы. Взгляд, обращенный на нее, было полон любви и скорби. Кофейного цвета рубашка с короткими рукавами обнажала крепкие загорелые руки. Тонкая ткань темных брюк рельефно обрисовывала сильные мышцы ног – Саша давно занимался бегом.
Она так по нему соскучилась! Только теперь поняла, как сильно она по нему соскучилась! По его рукам, ногам, телу, по его запаху, голосу. Ну почему он так долго к ней не ехал, почему?! Он же нужен ей! Только он! Только ей!
– Ты? Ты откуда здесь? – Она судорожно сглотнула, дотянулась до его голого локтя, крепко обхватила, увлекла к своему подъезду.
– Я к тебе, приехал к тебе. – Он послушно шел за ней следом, ускоряя шаг – она почти бежала. – Отпросился у Соседовой на несколько дней.
– Зачем? – Она почти впихнула его в лифт.
– Чтобы быть с тобой рядом, Саша.
Двери лифта замкнулись. Он привлек ее голову к своей груди, погладил по спине. Саша судорожно, со всхлипом, вздохнула. Теперь ей станет легче. Теперь она не одна. Вместе они со всем разберутся. Вместе им удастся оправдать деда. Вместе…
Потом все было очень быстро и как-то судорожно. Трещала ткань его рубашки, и едва слышно щелкали по паркету отрывающиеся пуговицы. Лязгала пряжка ремня, скрипели пружины матраса. Она, как сумасшедшая, цеплялась за его плечи, хватала его губы своим ртом, пыталась вдохнуть в себя его стоны, чтобы ощутить, что она жива, жива… Что в ней бьется, бьется эта чертова жизнь, вместе с бухающим сердцем, она мчится по ее венам вместе с кровью, она бьет ее в виски вместе с зарождающейся судорогой и вырывается из ее горла хриплым, мучительным стоном. Она прочна и незыблема – ее жизнь. Хотя еще час назад казалась ей чем-то эфемерным и хрупким, болезненным и запачканным.