Мы поехали на станцию. Наверное, ее Порейко именовал вокзалом. Впрочем, я был предвзятым — все в том городке называли станцию вокзалом. Этим городок сравнивался с Тверью.
Мы все вышли на платформу. Порейко велел и мне его сопровождать. Видно, ждали какого-то друга или начальника и Порейке надо было показаться со свитой.
Народу на перроне было немного. Несколько торговок с ранними огурчиками, простоквашей и творогом, милиционер и будущие пассажиры с баулами и полосатыми сумками.
— Они будут в третьем вагоне, — сказал Порейко Александре. — Наверное, надо бы цветов принести, букетик. Купим?
— Где его здесь купишь? — удивился Одноглазый Джо. — Может, я до дому добегу, у нас пионы не отцвели?
— Пионы! — В это слово Порейко вложил все возможное презрение. В его представлении подношение букета пионов, плебейского цветка, было равнозначно оскорблению высокого лица. Именно тогда я понял, что люди, которых мы встречаем, относятся именно к высоким лицам.
Александра хмыкнула. Она не была, видно, приучена к тонкостям вокзального этикета.
Почувствовав скрытое сопротивление в своей команде, Порейко решил объяснить нам, как положено себя вести графьям.
— Вот если встречаешь или на свадьбу идешь, — сообщил он, — то преподносишь розы, смотря по своему имущественному состоянию. Но обязательно розы или в крайнем случае гвоздики. Потому что эти цветы выращивают специально для торжественных случаев.
— А если похороны? — совершенно серьезно спросил Одноглазый Джо, который хотел расширить свой кругозор, а не смел смеяться над учителем и наставником.
— Дурак ты, при чем тут похороны! Мы же Матвея Семеныча встречаем.
— Я не в том смысле, — сказал Джо. — Я не хотел.
Тут вышел на платформу начальник станции и, приложив руки рупором к губам, крикнул, что через пять минут на первую (и единственную) платформу прибывает скорый поезд Тверь — Архангельск. Номера вагонов с головы поезда.
— Они в третьем вагоне будут. В купейном, потому что здесь СВ-вагонов нету. Они себе отдельное купе взяли. Мне был звонок, — сообщил нам вождь, нервничая и теребя блестящие пуговицы военного френча.
Поезд проявил себя сначала приближающимся шумом, затем вполз и замер перед станцией, прогремев всеми суставами. Поезд был старым, ржавчина просвечивала сквозь зеленую краску вагонов.
Проезжающие посыпались из вагонов — поезду стоять всего пять минут, а надо купить продуктов, заглянуть в буфет, а может, купить областную газету в киоске, открывшемся специально для такого случая.
Мы поспешили к вагону номер три.
Сначала из него выползли какие-то одинаковые мужики в тренировочных брюках и несвежих майках, а потом наступила пауза, и на площадку вышел настоящий генерал, орел, молодец, я его, кажется, даже видел как-то на телеэкране. Матвей Семенович Чулков собственной персоной.
Почетный председатель был немолод, даже скорее стар. Но из тех неутомимых толстячков, которые красят и укладывают волосы и даже носят корсет и играют в городки. Генерал красиво помахал нам рукой и начал осторожно, медленно, изображая бодрость, спускаться по ступенькам вагона.
Порейко кинулся к вагону и подставил руку генералу.
— Я сам, сам! — прохрипел генерал. Ему было нелегко, но он отличался сильным духом.
В конце концов помогла генералу Александра. Она, оттолкнув Порейку, протянула генералу руку словно для поцелуя — и опереться на такую руку мог каждый, даже Геркулесу не стыдно.
Следом за генералом спустился кавказский человек — сам Рустем Марков! Как нам повезло!
Про него достаточно было сказать — яростный! Никакая другая характеристика не выдержала бы сравнения. Несмотря на теплый вечер, Марков был в шляпе и в том слишком большом и широком пальто, которое таскают нувориши, чтобы отличаться от меня.
Когда все эти люди оказались на земле, Порейко, покачавшись на месте, схватил лицо генерала в жадные ладони и впился в него губами (а может, и зубами — зрелище было страшное). Но генерал не испугался, он был боевой генерал. Он обнял пухлыми лапками плечи Порейки, потянул к себе, чтобы удобнее было ответить поцелуями на поцелуи. Затем, полагая, что ему надо целоваться и дальше, генерал кинулся ко мне, а я, не ожидая нападения, убежать не успел. Он меня тискал, как насильник в подъезде, урчал, слюнявил, и от него воняло чесноком и водкой.
— Все! — закричала Александра. — Хватит, мальчики. Все в порядке.
Тут я увидел третьего из приезжих. Он изображал из себя марковского или корниловского офицера — я, честно говоря, не помню, какой из белогвардейских полков носил черные мундиры с черепом на левом предплечье. Фуражка у него была тоже черная. Он был красив и суров красотой гестаповских плакатов. И притом скрипел множеством ремней и портупей. Несколько снижался образ гауптштурмфюрера тем, что в руке он тащил объемистый генеральский чемодан.
— Рад, — сообщил генерал, как только поцелуйная часть кончилась. — Очень польщен. Наслышан о ваших успехах, мать твою.
Окончание фразы было несколько неожиданным, но потом я понял — генерал испугался, не сочтут ли его слишком интеллигентным, и пресек заранее подобные подозрения.
— Куда идти? — спросил он почти сердито.
— Сюда, товарищ Чулков, — показал Порейко.
Он показал генералу, куда идти, а мне махнул, чтобы я спешил к машине.
Я подчинился.
Как в лучших британских фильмах, я открыл все возможные двери в «Мерседесе». Генерал радостно ахнул:
— Вот и сюда, в дальние уголки, проникла цивилизация.
— Вы будете обеспечены всем необходимым, — предупредил его Порейко.
— Куда ехать-то? — спросил я шоферским голосом.
— В «Мологу».
«Мологой» именуется наша гостиница.
— Мы подготовили для вас номера «полулюкс», — сообщил Порейко генералу, который втаскивал пузо на заднее сиденье. — Высший класс по нашим меркам.
Корниловец хлопнул крышкой багажника так, что Порейко посмотрел на него с ненавистью.
Одноглазый Джо и Жора стояли поодаль с грустным видом — им места в машине не оставалось, значит, придется тащиться в гостиницу на автобусе. Несолидно.
— Нам обещали загородный пансионат, — рявкнул Рустем Марков.
— Пансионат, к сожалению, сгорел, — сказал Порейко.
— Поджог? — спросил генерал. Он снял фуражку и протирал синим платком потную лысину.
— Неизвестно, — ответил Порейко. — Он назывался «Лесные поляны».
Я не знал о гибели «Лесных полян».
— Но гостиница три звезды. Все мобилизовано. И питание в том числе.
Порейко боялся, что гости рассердятся на то, что он непредусмотрительно сжег «Лесные поляны».
— Похоже на диверсию, — сказал генерал. — Прямо перед нашим приездом ликвидируется наша лесная база. Вы как думаете, Рустем Борисович?
— Я думаю, что вы правы, — строго сказал Марков. — В этом надо разобраться.
— Не надо разбираться, — ответила Александра.
Я как раз мягко тронул с места, чтобы не растрясти.
— Не надо разбираться, потому что «Лесные поляны» сгорели еще в том месяце. Тогда даже вы не знали, что к нам приедете, правда?
— Так что же ты тогда нам мозги пудришь? — рассердился генерал.
— Но все гости, если у нас бывали гости из центра, все гости всегда жили в «Лесных полянах», — ответил Порейко. Для него неважно было, когда сгорели эти несчастные «Поляны», — важен был лишь факт — теперь генералу придется жить, как простому командированному.
Бывают дни, когда все неладно.
В гостинице — двухэтажной, желтой, пахнущей керосином от политуры — нас заставили просидеть полчаса под гигантским фикусом, какого, наверное, и на его родине нет. Оказывается, из номера выехал какой-то певец, который выступал вчера в Доме культуры речников, и сейчас номер приводили в порядок и отмывали. Певец нахулиганил и вел себя непристойно.
Рустем Марков обиделся. Он сидел, зажав ладони меж колен, и смотрел прямо перед собой.
Генерал был не так привередлив.
Ему понравилась Александра.
— И что же вы делаете в организации? — спрашивал он.
— А я в ней состою, — вежливо отвечала Александра.
— Вы тоже, простите, ветеран? — Он хотел бы сказать что-нибудь весьма сомнительное, но рядом сидели мы с Порейко, а в дверь как раз вошли взмыленные наши телохранители и остановились на почтительном расстоянии.
— Своего рода, — вежливо ответила Александра. В ответе звучала двусмысленность, но толстяк не посмел ее угадать.
Порейко погнал Жору наверх узнать, как там идет уборка — мало ли чем занимаются горничные, может, чай пьют! Оказалось, что и в самом деле пьют чай. Наверху возник страшный шум — Жора разбил чашку, вылил чай на пол, показал силу, хотя, пожалуй, этого делать не стоило. Гостиница тоже организация и, как таковая, имеет «крышу», а «крыша» у нее милицейская. Так что не успела окончиться уборка, как на мотоцикле приехал пропыленный и злой сержант, чтобы составить протокол, и Порейке пришлось шептаться с ним за фикусом и отстегивать какие-то деньги. Это было унизительно делать на глазах генерала и Маркова.
Наконец мир был достигнут и номера готовы.
Порейко проводил гостей наверх, я не мог подняться с ним — не звали. Хотя мне очень хотелось узнать, когда они собираются встретиться, чтобы не спеша поговорить.
Я рассчитывал на свои преимущества как шофера. Порейко захочет отправиться на встречу в машине.
Я угадал.
Спустившись от генерала, Порейко велел мне отвезти себя домой, а потом к восьми вечера подать тачку к подъезду.
— Может, вас куда-нибудь подвезти? — спросил я Александру. Я был не виноват — она сама дарила мне взгляды, которые расшифровываются однозначно.
— Нет, — ответил за нее Порейко. — Мы будем заняты до вечера.
— В следующий раз, — подтвердила Александра. И опять же не голосом, а взглядом сказала куда больше, чем заключалось в этой фразе.
Я пришел домой. Я легко привыкаю к новым местам. Вот и Аркашину квартиру считаю домом.
Аркадий был дома, и не один. Но я об этом догадался не сразу и повел себя нетактично.
Я прошел на кухню, где Аркадий сидел у маленького телевизора — смотрел футбол. Я выложил на стол колбасу, сыр и поставил банку растворимки.
— Ну как тебе у нас служится? — спросил кузен.
— Встречал начальство.
— Значит, операцию готовят.
— Какую?
— Контрабанду. А может, разборку. Обо мне он не спрашивал?
— Порейко считает, что ты связан с милицией.
— Почему?
— Меня он не информировал. Но Жора сказал, что Александре ты мог понравиться.
— Не было ничего, — начал Аркадий, но потом замолк, вспомнив нечто неприятное. И обернулся к двери в комнату.
— Ну и идиот, — сказала Рита, появившись в халате из комнаты, где она, оказывается, спала на диване. — Она же на Аркашку глаз положила. Я ее за это отшила.
— Здравствуй, — сказал я.
— Не перебивай! — вскинулась Рита. — Ты не представляешь, какая это дрянь, шлюха продажная! Ах, я ветка, я травинка — она травинка из железа. Для нее мужики — ступеньки в лестнице. Скажи спасибо, что живым остался.
— Это была случайность, — возразил Аркадий.
— Случайность? Только ты мне об этом не рассказывай. У меня от вашей лапши все уши отсохли.
Они говорили, как будто меня не было в комнате.
Я прервал перепалку.
— Порейко сегодня угрожал Аркадию. Мне не понравилось, как он говорил, — сказал я. — У меня создалось впечатление, что он, то есть его люди, не выносит Аркадия.
— И тебя? — спросила Рита.
Она забрала тяжелые медовые волосы в пук на затылке и, взяв со стола резинку, перетянула ею хвост.
— И меня, — признался я.
— Поэтому и позвали в шоферы?
— Отчасти. А что, у него не было шофера?
— Хорошего шофера не было, — сказал Аркадий. — Был один парень, но его порезали в какой-то разборке, до сих пор в больнице отлеживается, в областной.
— Ты бы уехал куда-нибудь, Аркадий, — сказала Рита. — Хочешь, я с тобой уеду?
— В круиз за пять тысяч баксов? — спросил Аркадий.
— В Курскую область, — сказал я, — к родственникам. Отдохни. Сейчас ты вряд ли особенно нужен на фабрике.
— Как раз сейчас я и нужен, — возразил Аркадий. — У нас многое решается.
— А черт с ним, пускай его пристрелят, — сказала Рита. — Он сам нарывается.
— Ничего они не сделают, шакалы. Только ты эту тачку паршивую у моих окон не ставь. А то я тебя с тачкой вышвырну подальше, — сказал Аркадий.
Я спустился, отогнал машину немного в сторону, благо место было, а когда вернулся, Рита уже ушла.
Я не заметил, как она вышла из подъезда.
Я улегся на диван и спросил Аркадия:
— Надеюсь, ты работаешь с дядей Мишей не только потому, что не выносишь Порейку.
— Все не так просто, — ответил Аркадий и невесело рассмеялся.
— Тогда слушай внимательно, — сказал я. — Сегодня мы с Порейкой встречали людей из центра.
— Ты уже говорил.
— Приехал почетный председатель генерал Чулков. С ним реальный хозяин Фонда — Рустем Марков. Запомнил?
— Несложно.
— Третий — на подхвате, но характерно, что он или из «Памяти», или «баркашовец», я их плохо различаю — черный мундир, много ремней, и сапоги скрипят. Однако он у них прислуга — носит чемоданы. Они остановились в гостинице. Немного поскандалили, поэтому местный милиционер приходил объясняться, и Порейко ему что-то сунул.
— Ничего удивительного, — сказал Аркадий. — Гостиница у милиции под «крышей». Они следят, чтобы был порядок.
— Сегодня вечером они будут что-то обсуждать. Я постараюсь подслушать. Пока мы будем в гостинице, пожалуйста, передай в Москву информацию о приезде генерала Чулкова.
— Не талдычь. Сделаю.
— И тут же, как сообщишь, уходи. Прошу тебя. Приказать не могу, но очень прошу. И Рита просит. Ты ей доверяешь?
— Нечестный прием, — улыбнулся Аркадий. — Ритка здесь ни при чем.
— Когда я вернусь ночью — чтобы тебя не было. Останешься в Курске, пока тебе не скажут возвращаться. Ключ под половиком.
— Ну ладно, ладно, — сказал Аркадий.
Он открыл шкаф и стал вынимать что-то — наверное, белье. Мне было очень неловко. Какого черта я заставляю людей срываться с места, куда-то нестись, как преступников?
Без десяти восемь я попрощался с Аркадием.
— Послание мое отправишь, не забудешь? — спросил я.
— Не забуду.
Он почти обнял меня, коснулся ладонями плеч и отстранился.
Я спустился вниз, к машине, и погнал ее к дому Порейки, не хотел опаздывать — шофер должен быть безукоризненным.
Я прибыл вовремя — мои хозяева уже стояли возле дверей.
— Чего опаздываешь? — буркнул Порейко.
Я выразительно посмотрел на часы.
— Не сюда в восемь, а там надо быть в восемь, — проворчал шеф.
— Ты не прав, Дмитрий, — сказала Александра. — Ты велел ему здесь к восьми быть.
— А ты бы помолчала, — сказал Порейко.
Александра чуть улыбнулась, как улыбается мудрая мать, слушая вопли своего младенца.
Вечер был бархатным, темнело, жужжали комары.
У гостиницы нас ждал Одноглазый Джо. Жоры не было.
Порейко первым вбежал в гостиницу, словно боялся хоть на минуту опоздать. Александра задержалась у машины.
— Александра, — сказал я. — Я боюсь, что они замышляют что-то плохое против Аркадия. Ты могла бы этому помешать?
— Ты бы лучше о себе думал, — ответила Александра. — Ты на подозрении хуже, чем Аркашка.
Она быстро ушла в гостиницу следом за Порейкой.
Уже темнело, вечер обещал быть длинным и облачным, это будут бесконечные сумерки.
Мне надо было подслушать их разговор. Может быть, тогда все и решится.
Но я не знаю, какая из комнат — «полулюкс». Ведь не иначе как там будут идти переговоры.
Я вышел из машины, закрыл ее, чтобы не соблазнять мелких преступников блестящими штучками, перешел на другую сторону улицы, соображая, где находится «полулюкс», — гостиница была массивная, обширная, даром что двухэтажная, но половину первого этажа занимал ресторан, а вторую — служебные помещения. Номера были на втором этаже.
Я прошел по улице. За гостиницей были полуоткрытые ворота — они вели на хозяйственный двор. Двор был обширным, с конюшнями, где стояли разные, видно, не только гостиничные, машины, у одного из складов под желтой в полумраке лампой сгружали с грузовика овощи.
Гостиница была построена в виде буквы Г, причем длинная полоска шла перпендикулярно улице, выходя во двор, а с другой стороны…
Я вышел снова на улицу и посмотрел с другой стороны. Там шел высокий забор, затем начиналось здание магазина «Промтовары». Вернее, он раньше был магазином «Промтовары», а нынче назывался «Кугюр» — черт знает, что этим они хотели сказать. Но вывеску «Промтовары» закрасили кое-как, так что я догадался, чем в нем торговали раньше.
Из-за высокого забора между магазином и гостиницей поднимались купы яблонь с небольшими пока плодами. Там был сад. Но чей? Возможно, он тянулся параллельно улице.
Я попал в глупое положение. Если бежать вокруг квартала и искать, как заглянуть в чужое окно, то за это время кто-нибудь обязательно выйдет проверить и меня не найдет возле машины. Заниматься обычной левитацией на центральной улице города нелогично. Неизвестно, куда тебя потащат сначала — в сумасшедший дом или милицию.
В глубокой задумчивости, свойственной лишь кинорежиссерам и героям авантюрных романов, я отправился обратно, поравнялся с машиной и тут совершенно явственно услышал знакомый голос Порейки:
— А этот тост разрешите поднять за присутствующего среди нас освободителя Европы от фашистского ига!