Ночь как ночь, а Светика знобит. И ведь никогда не трусила, не боялась, а туг на тебе. Каратыгин — вот кто ее расслабил. Размягчил. А не надо бы сейчас быть мягкой, думает Светик.
Она лежит. Зябнет.
Каратыгин опять приносит ей горячий чай. И сидит возле нее. Волнуется. Все как в кино.
— Пей горячее… Чаще пей.
Он вытаскивает откуда-то громадное зимнее одеяло. Старье, конечно. Рвань жуткая. Но ведь он в этом не разбирается. Он такой.
— Сейчас тебе будет тепло.
— Ага, — смеется Светик. — Уже тепло.
С утра Светик берет себя в руки. Не хватает еще, чтоб Каратыгин врача вызвал на дом. «Может, в больницу ляжешь, кашку там манную покушаешь, а, Светик?» — спрашивает она себя. И ей становится легче. Надо уметь над собой подсмеиваться. Светик это знает.
Утро свежее. С солнышком. Светик неторопливо идет по улице и поглядывает по сторонам.
Она уже видит дом Бабрыки. Вот он. Все вроде бы спокойно. Светик входит в подъезд — поднимается по лестнице осторожненько, по-кошачьи. Она знает, что, если сейчас войдет в квартиру, ее песенка спета. Но она не войдет.
Она стоит на лестничной клетке. У самых дверей. Ухом — к замочной скважине. Голоса чьи-то есть. Но еле-еле. Слов не разобрать и смысла не уловить. Не беда. Светик будет стоять и ждать. Она будет долго ждать. Это она умеет.
Слышатся шаги. Это когда Светик уже долго ждет.
Шаги.
Светик срывается с места и как на крыльях взлетает на этаж выше. Там и стоит. Задержав дыхание.
Из квартиры выходит незнакомый Светику мент. Очень коренастый. Очень в себе уверенный. Следом за ним симпатичный мент Сережа — с сигаретой. Будет докуривать, облокотясь на перила и глядя вниз.
— Счастливо, — говорит коренастый и спускается ступенек на пять. — Счастливо ждать. — Он приостанавливается. — Свое логово они, конечно, здорово устроили. Не квартира, а спекулянтский рай.
— Вот видите!.. И еще одно. Если бы их не взяли — они предупредили бы Светика.
— И что?
— И она бы сюда не пришла.
— Она и так сюда не придет. Почему?.. А потому, что Светик — это Светик.
— А вдруг?
— Не придет, Сережа. Не надейся.
Коренастый стучит по ступенькам вниз. Опять останавливается. На полминуты:
— Два дня — больше не жди! Пустой номер. Все понял?
— Хорошо. И подумать только — я каждый день с ней по душам разговаривал! За руку держал!
Коренастый, смеясь, уходит. Милиционер Сережа стоит и докуривает, облокотясь на перила. Мечтает, как он поймает Светика. Такой симпатичный мент!.. Докурив, уходит в квартиру. Будет ждать…
Светик тихо проходит мимо дверей, за которыми он ждет. Спускается вниз — она на улице.
Светик приходит домой. Алеша еще на работе, ну и ладно. Светик ходит по комнате из угла в угол. И прикидывает.
Дед Мороз придет… Нам гостинцы принесет… Бабрыке года два, может, три. Вере меньше, потому что в налете на склад не участвовала. И вообще на рынок не ходила. Небось отделается условным. Ну и с работы попрут, конечно.
Ну а Светику?.. А Светику билет до Челябинска — и прощайте, милые. Лучше купейный. Лежишь себе, книжечку листаешь. И говоришь — с верхней полки вниз — что же это такое, все еще чай не несут!
А может, на юг. Эти, которые хрустящие, у Светика есть. Вот уж скучать не придется. Как птичка. На юг. На юг. На юг… А там видно будет.
Хуже всего то, что Светик знает, что никуда она от него не уедет. Не сможет, вот и все.
Нечего и на вокзал ходить. Потому что билет, пожалуй, она купит и даже в вагон сядет, а за пять минут до отхода поезда опять сюда сбежит.
Есть, конечно, и такая мысль — уехать года на два и отлежаться, пока все утихнет, а после вернуться к Алеше. Но ведь два года… Ладно. Посмотрим. А пока надо найти себе занятие. Для рук занятие.
Когда Каратыгин приходит, Светик уже немного успокоилась и моет пол. В этой комнате мыть пол — дело серьезное. Потому что посредине гора книг, и нужно, чтоб ни в коем случае туда не побежали ручьи.
Светик не сомневается, что его вызывали сегодня в милицию. Но это не опасно… Конечно, однажды они были в милиции вместе — Светик и Каратыгин, — когда выручали Олю. Но в том шуме и гаме, среди стольких задержанных в тот день, едва ли упомнишь лицо. Он тогда и не замечал Светика.
Единственный, кто ее точно помнит, это Оля. Но она в командировке.
— Знаешь новость? — Каратыгин начинает рассказывать уже в дверях. Он очень возбужден. — Накрыли книжную спекулянтскую шайку.
— Да-а? — удивляется Светик.
— Взяли этого… Бабрыку. Ты его наверняка знаешь. Всегда околачивается с книгами на рынке.
— Маленький такой. И рыженький, да?
— Ты что?.. Высокий мордатый блондин. Неужели не помнишь? А еще из букинистического взяли — Верочку. Оказывается, она тоже была замешана.
— Та, что за прилавком стояла?
— Да. Симпатичная.
— Вот бы никогда не подумала.
— Нет, а я что-то такое за ней чувствовал. У меня на эти дела интуиция…
Он говорит, а Светик моет пол. Светик, конечно, интересуется. Но, в общем-то, она моет пол.
— Представляешь! Ими всеми заправляла одна девица. Видно, очень скрытная и очень опытная. По кличке Светик.
— Моя тезка?
— Нет. Ее так на рынке звали — Светик. Это, конечно, не настоящее имя. Мне в милиции сказали: ни ее имени, ни фамилии, ни где живет, никто не знает. Это и есть высокий класс. Почерк крупной деляги.
Светик моет пол. Отжимает тряпку в ведро. Трет половицы. И опять отжимает тряпку. И так далее.
— Тебя вызывали в милицию?
— Только что оттуда.
— Не понимаю, а при чем тут ты?
— Представляешь, эта лихая девица выдавала себя за мою сотрудницу.
— Зачем?
— Ей это было очень удобно. Она могла сколько угодно околачиваться на рынке.
— Вот нахалюга!
— Потрясающая девица. Мне столько о ней порассказали…
Светику вдруг становится легче на душе. Что случилось, то случилось. Будет она жить с Каратыгиным. Будет помогать ему. Будет переписывать эти пыльные книги. А что еще надо?..
Они лежат рядом. Ночь как ночь. Голова Светика на его плече — все как всегда. Лучше не бывает.
Он рассказывает.
— Однажды я поехал к леснику на Псковщину. Сказали, что у него книг — полный чердак…
Каратыгин тянется за сигаретой.
— Ты слушаешь? — спрашивает он.
— Слушаю, — отвечает Светик. — Конечно, слушаю.
Светику хорошо. Просто даже отлично. Никогда так хорошо не было.
Будет она себе жить да поживать. Чем ей здесь плохо?.. Главное — на ментов не наткнуться. Кроме как в магазин, она ходить никуда не будет. Первое время… А через год-полтора все быльем порастет. Все стихнет…
Каратыгин уходит в свой отдел.
А Светик сидит у окна и смотрит ему вслед. Думает. Теперь ей ясно — ясней не бывает. Дня через три приедет Оля. Ее тоже вызовут в милицию.
Порасспросить. То да се. Не знает ли Светика? Конечно, девчонка мировая — может и отмолчаться. Но как только она узнает, что Бабрыка и Вера пристроены, она испугается. Это точно, что она испугается.
А вечером придет Оля, например, к Каратыгину за книгой и… ах, вот, оказывается, где Светик живет. Добрый день. Здрасьте, Светик. Как поживаете, Светик?
— Что еще за Светик? — удивится Каратыгин.
— Та самая, — скажет Оля.
Светик сидит — она все еще смотрит в окно. Как будто прилипла к нему. А там уже дождь собирается. Полил. Вот-вот осень.
В дверь стучат.
— Да.
И Светик даже не оборачивается на входящего. Плевать она хотела.
Но вошел всего лишь Ванечка. Мальчик. Шести или семи лет.
— Теть Свет… Машка соседская ревет, — говорит он басом.
Мать оставляет годовалую девочку на бабку, но, в конце концов, в доме есть еще одна бабка, — справиться они, что ли, не могут?
— А где бабушка? — спрашивает Светик.
— Бабки в кино, — басом разъясняет Ванечка. Вот голосочек у парня будет.
Светик идет к соседям. Девчонка там плачет. Ножки туго спеленаты. Выпроставшейся ручкой трет глаза.
Светик берет ее на руки. Ходит взад-вперед. И что-то такое напевает. Дело нехитрое.
Вдруг до нее доходит, что пацан в комнате. А там старые книги. Как бы Ванечка не стал выдирать листики.
— Эй, — говорит ему Светик. — А ну, марш оттуда!
Светик ходит с девчонкой от окна к дверям — и обратно. Качает на руках и баюкает. Дело нехитрое: «Ай-ай-ааа». И опять снова: «Ай-ай-ааа…» Девочка засыпает. Спит. Ходишь вот так и кого-то качаешь. А она себе спит и знать не знает.
Приходит с работы Каратыгин. Светик кормит его ужином, и тут выясняется, что нет кофе. Алеша только что пришел, и не гнать же его еще раз, поэтому отправляется за кофе Светик.
Идет. Ни о чем не думает.
Идет. Ни о чем не думает.
И только сворачивает за угол — видит метрах в пятидесяти Олю. Тут уж ошибки нет. Это она — Оля. Вернулась. К счастью, с каким-то парнем — идут в обнимочку, громко смеются и перепрыгивают лужи. Смотри-ка. Нашла парня.
Светик успевает свернуть в сторону. Она бросается в боковую улочку и теперь стоит там с ухающим сердцем.
Она возвращается домой, оглядываясь по сторонам. Она дважды попадает ногой в лужу.
— Вкусный кофе, — говорит Каратыгин, отваливаясь от стола. Насытился. Когда хорошо поест, он любит похвалить Светика. И Светику это приятно.
— А котлеты?
— Котлеты — чудо!
Каратыгин спит.
А Светик тихонько встает. На ночную рубашку накидывает его пиджак. Тепло и удобно. Она идет к окну.
Там дождичек. Льет себе понемногу, капает. Светик глядит в ночное окно и думает, почему это она не уезжает. Чемоданчик собран. Деньги есть. До вокзала каких-нибудь полчаса.
Некоторое время она сидит возле Каратыгина. Он спит.
Она начинает потихоньку одеваться.
Платье. Туфли. Плащ. И — чемоданчик в руки.
Светик приезжает на Курский. Слава богу, ночных поездов сколько угодно. Светик берет билет до Пятигорска — во-первых, юг, а во-вторых, там как будто бы родичка живет. Тетка, отдаленная и полузабытая.
До отхода поезда минут сорок.
Делать нечего, минуты еле ползут. Светик входит в телефонную будку — это тут же, на платформе. Почти рядом с ее вагоном.
— Алло? — слышится сонный голос симпатичного мента Сережи. Он все еще ночует в Бабрыкиной квартире. Сидит в засаде. Бедняга.
— Сережа, — говорит Светик, — это я. Извини, что разбудила.
Он молчит — его, такого хитрого и опытного, угадали по голосу. Какая промашка. Какой просчет.
— Это я. Это Светик, — повторяет миролюбиво она.
— Чего тебе надо? — сердито говорит молодой мент.
— Ничего. Я на вокзале, Сережа. И билет в руках — через полчаса уезжаю.
Молчит. Должно быть, ужасно хочется ему спросить, с какого вокзала она уезжает.
— Сережа, — говорит она, — ты больше не ночуй в неуютной квартире. Иди домой.
Он злится:
— Мы тебя все равно разыщем.
— Может быть. Но жаль, ты моей фамилии не знаешь, верно?
Молчит.
Она вешает трубку. И идет вдоль платформы к своему вагону. За чемоданчиком. Уезжать она передумала.
Светику дадут полных два года. Ей бы дали три, но судья (женщина) окажется из тех, кто тоже к старым книгам неравнодушен. И потому кое-что в жизни Светика ее тронет. Она бы и меньше дала Светику, но это невозможно. Налет на склад — весомая гирька.
И весы, покачавшись туда-сюда, оценят это. Как и положено весам.
Отбывать наказание Светик будет в Оренбургской области — это не так уж далеко от родного Челябинска. Работать она будет в тарном цехе при ИТК. Они будут сколачивать ящики для огурцов. И другую тару тоже.
Вдоль мелеющего Урала на песчаном грунте огурцы вырастают великолепные. И помидоры тоже, если для них не ленятся подавать воду с реки. Так что работы для тарного цеха будет хватать. И зимой тоже немало работы, потому что тара нужна загодя.
Светик частенько будет говорить своим подружкам:
— У меня, девочки, была большая любовь. Настоящая.
Или так:
— Если бы не большая любовь, я бы не загремела сюда.
Когда Каратыгин перестанет отвечать на ее письма, Светик ничуть не обозлится. Потому что она будет знать, в чем тут штука. Штука, по ее мнению, состоит в том, что Каратыгин — человек, с которым «надо быть рядышком». Кто с ним рядом — того он и любит.
И она терпеливо будет объяснять подруге Маше, что, как только она, Светик, отбудет срок и вернется к Каратыгину, все тут же наладится. Потому что ему без Светика тяжело.
— Он у меня малость чокнутый, — пояснит Светик.
Подруга Маша спросит:
— А деньги он любит?
— Он? Деньги?.. Да он плевать на них хотел.
Подруга Маша понимающе кивнет головой и скажет, что вот эта черта в нем хорошая. Ценная, можно сказать, черта.
Подруга Маша на воле была продавщицей в буфете с вином. Она, конечно, недоливала. Но не настолько, чтобы попасть в этот тарный цех. И все же она попала сюда и сколачивает теперь здесь ящики. Потому что у нее тоже друг был, любимый, можно сказать, дружок Вова, — и вот он-то слишком любил деньги.
Оля поссорится и почти совсем перестанет общаться со своим другом-аспирантом. И опять влюбится в Каратыгина — теперь она возьмется за него, так сказать, во всеоружии женского опыта. И уже не упустит. Через год Каратыгин и Оля поженятся и будут очень ладить.
Когда Светик будет отбывать срок, легенда отделится от нее уже окончательно. В милиции, например, будут твердо знать, что пойманная Светик — это совсем не та Светик и что было лишь случайное совпадение имен у двух спекулянток. А настоящая Светик улизнула.
Особенно этот факт будет переживать старшина.
— Да, — вздохнет он, — это была птица высокого полета. — И начнет рассказывать: — Книгами Светик давно перестала интересоваться. Я слышал, она на валюту переключилась. С заграницей снюхалась…
— Ее же поймали, — возразит кто-нибудь из молодых и симпатичных ментов.
— Ее? — И старшина снисходительно засмеется.
Глава 8
Поговорив с симпатичным милиционером Сережей, Светик вешает трубку и идет вдоль платформы. К своему вагону. Но Светик не уедет. Если б она могла уехать, она б давно это сделала. Вот тут Светику и приходит в голову, что надо бы отсидеть свои два-три года. И что Каратыгин ее будет ждать. Все как в кино…
Светик сдает в кассе билет. И возвращается.
Ночь. Уже третий час. Светик негромко звонит. Дверь открывает старушка соседка.
— Куда это ты бегала среди ночи? — ворчливо спрашивает старушка. И не дожидается ответа. Зевает. Уходит в свою комнату.
А Светик входит к себе. Темно. Тихо. Все как полтора часа назад, когда Светик уходила, чтоб уехать.
— Это я.
Каратыгин слышит и отрывает от теплой подушки голову — со сна не понимает. Глядит внимательно. И ничего не понимает.
Светик решается. И говорит:
— Алеша, дело такое… Я ведь та самая Светик.
Каратыгин зевает.
— Что?
— Вот тебе и что.
И опять видно, что он спит.
— Алеша, Алеша…
— Что?
— Я Светик. Та самая, которую найти не могут… Которую ищут.
Каратыгин резко садится.
— Ах ты ч-черт!
Еще некоторое время он сидит молча. Дошло.
— Это ж тюрьма, Света.
— Ну да.
Он не знает, что сказать. Головой туда-сюда — сигарету хочет. А Светик ее уже в руках держит. Приготовила. И спички тоже.
Он делается озабоченным:
— Тебе, Света, надо носа не высовывать. Сидеть тихо-тихо. Даже в магазин не ходить. Поняла?
— Так и жить?
— Конечно!
Светик качает головой.
Он говорит:
— Ну тогда — надо уехать. Года на три. Пока все затихнет.
Светик смеется.
— Если целых три года, то уж лучше я их в тюрьме отсижу. Мне больше трех не дадут.
Он скис. Молчит.
— Алеш, — улыбается Светик, — отработать два-три годика — это не так уж страшно. Это для тебя страшно. — Светик смеется. — Ты, Алеш, не дрейфь. Дело житейское.
Он встает с постели. Опять хватает свою соску, сигарету то есть. Закуривает.
Светик говорит:
— Ты только намекни мне, что ждать меня будешь. И я тут же помчусь в милицию. Пусть менты порадуются, а?
Он говорит:
— Конечно, буду ждать. Куда ж я денусь. — Потом вдруг делается растерянным: — А если я не буду тебя ждать? — Потом возмущается: — Ну знаешь!.. Ты меня прямо к стенке приперла!
Светик смеется:
— Ладно. Пойду чай поставлю… Хочешь чаю?
Светику хочется, чтобы он сейчас был к ней потеплее. Хочется, чтобы поласковее был, вот и все.
— Ты все спички позабирал, — говорит она, возвращаясь с кухни. — Газ зажечь нечем.
Утро как утро. Они лежат рядом. Светик полудремлет, глаза закрыты. Но чувствует, что Каратыгин не спит.
— А? — говорит Светик самой себе и мигом просыпается. Птичья возня за окном — вот что ее разбудило.
Каратыгин кисел и печален дальше некуда. Глаза у него запали. Так и не уснул, бедняга.
Светик одевается.
— Может быть, все-таки не пойдешь?
— Ну-ну, — говорит Светик ласково. — Не робей.
Она пьет чай, а Каратыгин пить не хочет. В горле у него ком. Светик звонит в отделение милиции.
— Здравствуйте… Это к вам Светик звонит.
Она хочет, чтоб к телефону подозвали кого нужно. И когда подозвали, она говорит:
— Сейчас приду к вам.
— С повинной?
— Да.
На минуту Светик задерживается возле горы старинных книг. Открывает одну, потом другую…