Дяденька Николай Степаныч завязал, но это уже не спасло. Когда дело всплывет, его вспомнят — и дадут четыре года. (Использовал занимаемую должность.)
Когда дело всплывет, большинству и в голову не придет, что задержанная Светик и Светик легендарная — одно и то же лицо. И каждая из них будет жить своей жизнью. Задержанная Светик получит свои законные два года. А Светик легендарная еще долго после этого будет среди бела дня грабить книжные склады. И гостиничные номера. И монастыри.
Ночует Светик у Каратыгина. Так оно и идет: днем — на рынке, а вечером и ночью — у миленького.
Теперь они спят вместе. Мужчина он ласковый, тут ничего не скажешь. Но здорово чудной.
— Не вздумай меня окрутить, — поднимает он как-то шум ни с того ни с сего. — Если задумала замуж за меня выйти, то ты, милая моя, крепко промахнулась!
Сам себя распаляет. Сердится. Ну и чудак. И Светик понимает, что он попросту боится. Ее, Светика, боится.
Он шумит:
— Был я женат — хватит!.. Попробовал!
— Да не бранись же, Алеша. Я ведь и не завожу о замужестве разговор.
— А я завожу.
— Зачем?
— Я хочу, чтоб ты знала, какой я человек.
Светик и так знала, какой он человек. Давно знала.
Если б не знала, не лежала б с ним вместе. А что касается «окрутить», то Светик этого и в мыслях не держит. Ну, может, самую малость держит. Ну ладно — держит. Куда ж ей, женщине, без этого.
Они просыпаются среди ночи. Серенький предрассветный час.
Каратыгин закуривает, а Светик думает ни о чем. Потом Светик думает о книгах. И говорит, что у нее к старым книгам некая любовь. Страсть. Как у алкоголика к водке.
— Алеша.
— Что?
— Может, я чокнутая?
Каратыгин смеется.
Светик тоже смеется, но ведь факт, что у нее от одного вида этих полуистлевших книг — зуд. И холод по позвоночнику. И рукой их хочется потрогать.
День. Светик идет на рынок. Как обычно… Возле углового дома ее окликают. Это молодой мент Сережа. И рядом с ним старшина.
— Привет, Светлана… Как работа отдела? Как Каратыгин?
— Трудимся, — отвечает Светлана.
Разговор идет самый непринужденный. Они оба хорошо знают, что Светик из отдела рукописей, человек науки, — и конечно же, от нее можно не таиться.
— У тебя, Светик, есть тезка — знаешь о ней. Неуловимая! И красавица какая!..
— Торгашка? — уточняет Светик.
— Но какая!
И теперь разговор идет о ней — о знаменитой чернорыночнице.
— Я слышал, она начинала с нашего пятачка, — рассказывает мент Сережа.
— Я тоже о ней слышала, — говорит Светик.
— Слышать — это одно. А видеть — это совсем другое, — степенно начинает старшина. И сообщает им, что дважды видел Светика собственными глазами. Но взять ее не мог. Не было улик.
— Она чисто работала, — подтверждает мент Сережа. — Теперь она далеко. Ищи ветра!
— Я точно знаю, она теперь занялась иконами, — говорит старшина. — С иностранцами, конечно, связалась. Ей море по колено… Но все равно — где-нибудь сцапают ее, голубушку.
Светику вдруг становится не по себе. Страшновато, что ли. Или озябла, а?
— Пойду, — говорит Светик. — Надо искать книги. Работа.
— Работа есть работа, — сочувствует старшина. — Деньги нигде даром не платят.
А мент Сережа предупреждает. Он всегда это делает:
— Сегодня облава будет. На спекулянтов.
— Вы же хотели в пятницу.
— Перенесли. Для неожиданности.
Старшина добавляет:
— Не ходи сегодня на рынок. Посиди в своей конторе.
— Ладно, — говорит Светик. — Спасибо.
— Не за что.
Светик идет предупредить Бабрыку. У него дома Вера — зачастила она сюда.
— А чего не в магазине? — спрашивает Светик.
— На больничном.
— Чего?
— Отдыхаю.
Она действительно ловит кайф. Сидит рядышком с Бабрыкой — он бренчит на гитаре. Сидят бок о бок. Нашли друг друга. Голубки.
У Светика нехорошее предчувствие. Отвратительное предчувствие. Но что делать?.. Что, думает Светик, делают тараканы, когда на кухне вдруг включается свет? Они разбегаются. Во всяком случае, в городе Челябинске тараканы делают именно так. Бегут во все лопатки.
— Ладно, — говорит Светик вслух, — лавочку надо прикрывать на время.
И тут она слышит для себя неожиданное. Бабрыка говорит. Держит речь:
— Мы только-только набрали обороты, а теперь останавливать машину? Выключать мотор?.. Светик, что с тобой?
— Предчувствие.
— Светик напугалась?
— Может, и напугалась, — говорит Светик. Она не стесняется таких слов, как «напугалась». Человек пуглив. Что тут особенного?
— Светик! Мы же прекрасно ладим!.. — Бабрыка смеется. Из него так и прет сила. Вера тоже смеется — ему в тон.
Они оба веселые — у них только и разговор о книжных аферах. Им видятся большие дела. Им видятся большие деньги. Ну-ну, думает Светик.
— Мы теперь развернемся! — говорит Бабрыка.
— Расскажи Светику, — улыбается Вера.
— Рассказать?
И Бабрыка рассказывает, что он установил прямую связь с людишками книжного склада. Не того, где дяденька Николай Степаныч, а другого. В другом районе.
— От района к району тоже можно ниточку протянуть. Ну, Светик, славное дельце я затеваю — скажи?
Бабрыка страшно горд. Доволен собой. Прорезался.
Но у Светика на опасность нюх. Не хотят — как хотят. И денежек у Светика хватает. Во всяком случае, достаточно, чтобы уехать в Челябу скорым поездом. И, приехав туда, немного поскучать, одеться, обуться, прибарахлиться и зажить как следует. Светик все время об этом помнит. Хотя ей, конечно, очень нравится в большом городе.
Светик приходит домой, то есть к Каратыгину. Ее томит и томит неясное. Она сидит и повторяет самой себе:
— Залетишь, Светик… Ой, залетишь.
Включает транзистор. Там тоже ноют какую-то грустную песню. Тоска-тоскущая. Светик глядит в окно, подпирает щеку ладонью. Некоторое время она плачет. Потом успокаивается.
Она вытирает слезы и садится делать выписки. Оля сейчас в командировке, в Киеве. А Светик — переписывай за нее. Сиди вот здесь и пыхти.
Переписывать надоело — Светик подходит к телефону и звонит в отдел, Каратыгину.
— Алеша…
— Что?
— Алеша, мне грустно что-то.
— А? — Он не понимает.
И тогда Светик говорит:
— Справа на двенадцатой странице очень стертый текст. Никак не могу разобрать.
Это он понимает.
— Оставь свободное место, — говорит он, — и переписывай дальше.
— А сколько места — сколько строк?
— Прикинь.
— Очень трудно, Алеша… Тут много заглавных. Они же громадные.
— Что-нибудь придумай. Я занят…
И он действительно занят: у него кто-то там есть. Кто-то пришел. Из начальства. По голосу слышно.
Ночь.
Светик лежит рядом с ним — прижалась, ей хорошо и тепло. А Каратыгин глядит в потолок. И говорит какие-то глупости. Выступает. С ним бывает такое.
— Я бы, — рассуждает он, — не против жениться, но ты знаешь, Света, что происходит с женщиной, как только она становится женой?
— Угу, — говорит Светик.
А он все выступает — против жен воюет. Обжегся, бедняжка.
— С женщиной происходит черт знает что!.. Моя, например, бывшая жена говорила, что обожает мою работу. Говорила, что у нее дух захватывает от моих рассказов о монахах и старых книгах. У тебя тоже дух захватывает?
— Захватывает, — улыбается Светик в темноте.
— Точь-в-точь было с ней… Но как только она сделалась женой, у нее стало захватывать дух совсем от других штук — знаешь, эти бумажки, на которых изображены цифры? Красненькие или, бывает, зелененькие. Шелестящие.
— Знаю, — смеется Светик. — Кто же их не знает.
— Вот-вот. У нее захватывало дух именно от их шелеста, а если я тратил несколько бумажечек на книги, она в крик. И в какой крик!.. Ты когда-нибудь слышала, как кастрируют слона?
— Нет.
— А иногда это был крик раненого лебедя. Белого лебедя.
Светик смеется. Приятный он мужик. Ласковый. Говорливый. Любит она его, вот и все.
— Это был крик криков — серебристый, тонкий, страдальческий!..
— Да, — говорит Светик. — Старушка соседка рассказывала, что на крик твоей женушки прибегали из соседней квартиры.
— Из квартиры?.. Из дома соседнего прибегали. — Он тянется за сигаретой.
— Очень много куришь, Алеша.
Каратыгин рассказывает:
— Я еще совсем молодой был — поехал за книгами к одному старцу. Это в Архангельской области. Книги, я знал, были у него ценнейшие…
— Продавал их? Или даром?
— Погибли книги. Только я приехал, а там пожар. День в день. Меня даже в милицию водили — не я ли поджег…
— Все книги сгорели?
— Все книги сгорели?
— Начисто.
— А старик?
— Живой… Мы с ним ходили после по лесу и собирали листки. Листочек к листочку. Штук пятьдесят собрали.
— Жалко.
— Чаще всего листки на деревьях висели — разнесло во все стороны. Во время пожара ветер был. Сильнейший.
Светик слушает. И опять ловит себя на мысли, что старые книги можно любить удивительной, не похожей ни на что любовью.
Она говорит об этом Каратыгину.
— Да, — соглашается он, — это как зараза.
Глава 7
Бабрыка прорезался. Ему кажется, что он умен. Ему кажется, что он хитер как бес. И что вообще он гений-аферист, каких земля рождает приблизительно раз в столетие.
Вечером он рассказывает Светику о своих планах:
— Я буду разъезжать по городам — почему не поехать, если у меня машина? — в Питер! в Харьков! на Урал!
Глаза его горят.
— Я разверну громадную деятельность. Я буду бывать здесь и там. Пусть-ка побегают менты!
Теперь он говорит с гордостью:
— Я — книжник!
И еще:
— Я не лошадь, которая вкалывает. Не кобыла. Я свободный человек!
Он вдруг снижает голос до шепота. Говорит тихо. И вкрадчиво:
— Знаешь, Светик, во мне пробудилось что-то поэтическое. Я как поэт стал, а? Ты знаешь, что я чувствую, когда берусь за очередное дело?
— Что?
— Сказать?
— Скажи.
И он говорит:
— Я чувствую, что я ангел. Ангел, который летит над землей в лунную ночь…
— А крылья?
— А крылья все в серебре…
В этот самый вечер на рынке ловят с поличным одного из качков.
Книга называлась «А. С. Грибоедов». Двухтомник стоил рубль восемьдесят. Качок просил за него всего-навсего четыре рубля, то есть вдвое. По-божески.
Он ходил по рынку и предлагал.
— Великолепная комедия Грибоедова «Горе от ума». Автора зарезали в персидском гареме.
Качок, когда его хорошенько допросят, назовет дяденьку Николай Степаныча.
Дяденька Николай Степаныч (когда его возьмут) назовет Бабрыку. Светика он все еще будет бояться — поэтому не назовет.
Бабрыка назовет Веру. Он захочет быть с ней вместе и отделаться малым. Без Светика.
Вера назовет Светика.
Каратыгин заметил некоторую ее настороженность. В упор смотрит. Когда к человеку привыкнешь, его в такую минуту и без слов чувствуешь. Но ведь и он тебя чувствует, а это накладно.
— Что случилось?.. Света?
— Ничего.
Он молчит. Вслушивается в это «ничего». Но тут, к счастью, выручает старушка соседка. Добрая и ласковая. Любительница женить кого угодно на ком угодно.
Она стучит в дверь. Входит.
— Светланочка, — говорит она, — ваш бак кипит. Выкипает уже.
— Бак?..
Светик идет на кухню — там действительно на огне ее бак. На огонь поставила и забыла, малый склероз. Белье прокипятилось. Самый раз.
— Я помогу тебе, — говорит старушка. Симпатичная она. Ласковая. Если б еще не лезла в душу. Но ведь все сразу в одном человеке не бывает.
Старушка и Светик берутся за ручки бака и волокут его в ванную. Там вываливают прокипяченное белье в раковину. Ух, сколько пару!.. Ничего, пусть подостынет.
Светик думает: куда же делись Бабрыка и Вера?.. В эти часы они всегда дома. Трубку телефона там, однако, никто не берет. Длинные гудки, и ничего больше.
На минуту она бежит в комнату и звонит. При Каратыгине. Она не собирается говорить, только услышать их голоса. Бабрыкин или Верин голос. Но она их не слышит. Длинные гудки.
Возвращается в ванную — начинает стирать. Куда они могли деться. В кино ушли? На машине катаются?
— Ты ему подходишь, — заводит свою песню старушка соседка. Она стоит в дверях ванной. Смотрит, как Светик стирает.
Светик смеется:
— Само собой.
— Не смейся. Я тебе точно говорю. Подходишь.
— Потому что ишачить умею?
Пена от белья стоит белой горой. Жарко.
— По всему подходишь.
— По всем статьям?
— Я ведь к тебе давно присматриваюсь. Ты замужем еще, чай, не была?
— Нет.
— Ну вот и попробуй. Хорошая вы пара… Пошли вам бог удачу.
Она говорит искренне. Была бы здесь не Светик, а другая девка, старуха говорила бы то же самое. Слово в слово. Вот так же стояла бы в дверях ванной, опершись о косяк и высматривая, тщательно ли стираются его рубашки…
— Там гости к вам пришли, — вдруг сообщает старушка.
— А?
В груди Светика что-то обрывается.
— Гости, говорю.
Но это действительно гости. Пришли к Каратыгину и сидят. Их двое. Какие-то фармакологи.
Уже несколько дней Каратыгин заманивал их к себе. Это Светик знает и помнит. И видит, что теперь он жаждет хорошо их принять. Хочет, чтоб им понравилось.
Фармакологи спесивы. Важничают. Или просто не знают, как себя держать в комнате, в которой вся середина занята горой книг.
Один говорит другому:
— Боюсь, что все это окажется кустарщиной.
— Посмотрим, — говорит другой. Он чуточку помягче, и Светику он нравится чуть больше. — В конце концов, вся медицина тоже кустарщина.
— Ну уж конечно!
— Ты думаешь, если выдать человеку белый халат и микроскоп, он перестает быть кустарем?
Каратыгин рассказывает:
— Еще рецепт. От ревматических болей. От слабости ног. А также от половой слабости.
Тут и вовсе хохот. Умницы. Сразу видно. Светик сидит сама не своя — зло берет.
— От половой слабости, — записывает второй фармаколог. — Это годится. Это народу необходимо.
Оказывается, он еще и любитель пива.
— Пивко? — спрашивает он, тыча пальцем в угол. — Покупаете ящиками?
— А что? Неравнодушен? — смеется Каратыгин.
— Грешу иногда…
Каратыгин выволакивает ящик. Ставит под самый нос второму фармакологу.
— Валяй.
И — мигает Светику. Стаканы, дескать. Светик тут же отправляется на кухню. Ну ясно: надо ублажить этих типов.
Светик приносит стаканы, блюдца и закуску. Как в лучших домах — знайте наших.
— Пейте… На здоровье. — Светик наполняет стаканы. Они поглядывают:
— А вы?
— Нет-нет. Я не пью.
Они начинают упрашивать, но Светик как отрезала. Каратыгин тоже упрашивает ее, но она не пьет. Нет — значит нет. Она ему подруга, а не собутыльница.
Они пьют.
Под их шум и гам Светик садится в уголке и принимается за очередные выписки.
Чуть позже (гости шумят, выкрикивают, хохочут — и Каратыгин тоже веселится с ними) Светик тихонечко набирает номер телефона Бабрыки. Светик слышит:
— Да.
Это не его голос. Не Бабрыки.
Светик дает отбой и опять набирает номер. Ошиблась — мало ли как бывает. Но нет.
— Да, — отвечает тот же голос, и Светик бросает трубку.
Это не Бабрыки голос. Но знакомый. Сомнения нет. Кто же это там?.. Руки у Светика слегка дрожат.
— Потише! — просит она честную компанию.
И опять набирает номер — надо поговорить. Иначе Светику не узнать, кто это. Иначе не выяснить… А эти черти расшумелись. Нашли пивнуху. Сидят, галдят и очень довольны. Если б не интерес Каратыгина, Светик показала бы им, где автобусная остановка.
— Да, — отвечает голос.
— Алло, — решается Светик. — Бабрыку, пожалуйста.
— Девушка, его нет дома. Но он велел вам передать…
— Мне?
— Да. Он сказал: если позвонит девушка, передай ей, что она очень нужна по делу.
— Я?
— Да. Он хочет посоветоваться с вами об одном деле. И просит вас прийти.
— А он скоро будет?
— Через… через полчаса… Пока вы доберетесь, он уже будет дома.
— Ладно. Я выхожу.
— Он вас очень просил… Я тоже сижу и жду его.
— Пока. — И Светик кладет трубку. Сердце у нее частит, как пулемет. Она узнала голос, однако довела разговор до конца. Мент Сережа, вот это кто.
И тут же вопрос — смылся Бабрыка или нет? Успел ли?.. Успел ли хотя бы убрать с глаз долой книги? Всего-то и дел — вынести и положить где-нибудь. Возле любого дома. Чтоб жильцы разобрали. И чтоб улик не было. Если улик не будет, ничего не пришьют. Не пойман — не вор.
— Света! — Каратыгин, оказывается, стоит возле. — Света, на тебе лица нет. Что с тобой?.. Бросай эту писанину!
— Сейчас. — И Светик что-то переписывает. Заглядывает в словарик. Отвлекает от своего лица. Но Каратыгин не успокаивается:
— Бросай работу. Немедленно!.. Это у тебя от перенапряжения.
Он забирает у Светика старинную рукопись. Захлопывает ее. А потом поворачивается к своим гостям и, смущаясь, объявляет им, что Света плохо себя чувствует и вообще «уже поздно». Те начинают Светику сочувствовать.
И быстренько расходятся по домам.
— Иди в постель. — Каратыгин начинает заботиться, укрывает Светика, дает горячий чай. Это очень смешно, когда мужик заботится. И приятно… Светик еще никогда такого не видела. Чудной он, а?