Значит, Анабель все-таки что-то обо мне выведала, и это «что-то», я был практически убежден, имело прямую связь с мрачными пророчествами Бета-креатора Васкеса. Иначе с чего вдруг Кассандре впадать в траурное настроение перед переселением в новый, более совершенный виртуальный мир? Разве только она, как и я, знала о предстоящем для нас скором расставании?
— И даже мало-мальских улик не обнаружила? — переспросил я, уже не надеясь на откровенный ответ.
— Давай чуть попозже, хорошо? Ты устал и жутко выглядишь. Тебе надо немного отдохнуть и прийти в себя. — Она не уходила от разговора, просто оттягивала его, давая себе собраться с мыслями, а может, с духом. — На-ка выпей вот это…
Прорицательница порылась у себя в котомке, извлекла оттуда непрозрачный пузырек с каким-то снадобьем и протянула его мне.
Только сейчас я понял, насколько изможден. Казалось бы, плевое дело — взять из рук девушки мелкую склянку, — однако осуществить это не удалось даже с третьей попытки. Всякий раз я неизменно хватал пальцами воздух.
— Ладно, сиди, не дергайся, — сжалилась надо мной Кассандра, после чего сама вытащила из пузырька пробку и заботливо напоила меня своим лекарством.
Поначалу ничего не происходило: рана все так же ныла, и меня клонило в сон. Но потом я словно в ледяную прорубь окунулся. Воздействие снадобья иначе как шоковым назвать было нельзя. От столь мощного тонизирующего эффекта я чуть не подпрыгнул в кресле, ощутив себя боксером, для которого вот-вот прозвучит гонг к началу боя. Усталость выветрилась бесследно, заодно прихватив с собой боль и апатию. Я протер глаза: свечи теперь горели яркими ровными огоньками, не чета тем размазанным световым пятнам, какие я наблюдал буквально минуту назад.
— Ага, и впрямь не соврала Анна: «Один глоток моего фирменного средства, милочка, и ты себя просто не узнаешь!» — удовлетворенно заметила Кассандра, вытряхнув из бутылька последние капли себе на язык. — Что чувствуешь?
— Ты… этот напиток… у Анны приобрела? — настороженно спросил я, исполненный противоречивых предчувствий. Уж я-то знал, каков мог быть побочный эффект у чудодейственных препаратов целительницы из фуэртэ Транквило! В другое время и в другом месте я ничего не имел бы против такого эффекта, но сейчас он был мне даром не нужен.
— Да, купила его у той сучки перед визитом во дворец к ее подельнику, — подтвердила девушка. — Надо же было чем-то отплатить за гостеприимство. Вот и отплатила.
— А Анна не сказала тебе, как называется снадобье? — осведомился я, продолжая чутко прислушиваться к собственным ощущениям.
— Говорила, только я все равно не запомнила, — отмахнулась прорицательница. — Какая теперь разница? Ладно, хоть здесь мерзавка не солгала. Посмотри на себя: ишь как порозовел, а то сидел бледнее, чем эта бумага.
Кажется, и впрямь кроме тонизирующих свойств испытанное на мне средство не имело больше ничего общего с приснопамятным «Провокатором». По крайней мере, когда в прошлый раз я пользовался препаратом очаровательной вымогательницы, его взрывная реакция не заставила себя долго ждать. Сегодня жизненная сила влилась в меня именно там, где это было действительно необходимо, и не направила свое течение в иное русло. Убедившись, что можно не просить девушку привязывать меня к креслу, я немного успокоился, однако все равно продолжал держать под неусыпным контролем потенциально опасные инстинкты. Кто даст гарантии, что извержение вулкана не случиться через час или два?
— По-моему, мы здесь не одни, — озвучила Кассандра мысль, которую я только собрался высказать сам. Причем высказать куда с большей уверенностью.
— Сейчас выясним, — отозвался я, поднимаясь из кресла на диво бодрым и отдохнувшим — не чета той конченой развалине, какая садилась в него пять минут назад.
На мои настойчивые и вежливые призывы никто не отозвался. Тогда, взяв со стола канделябр, я двинулся исследовать темный зал, заглядывая по пути в каждую стенную нишу и за каждый стеллаж. Кассандра не пожелала оставаться в одиночестве и, прихватив другой подсвечник, последовала за мной. Я продолжал взывать во мрак, но все так же безответно.
Книжные стеллажи располагались по залу в строгом порядке, составленные дюжинами вокруг одинаковых письменных столов, не загроможденных книгами в отличие от освещенного. Стены зала украшали картины — исключительно пейзажи, на которых я часто узнавал знакомые места Терра Нубладо: вот берег моря Встречного Ветра и легендарный маяк Солидо, а вот Пуреса, изображенная, если мне не изменяла память, с высокого холма близ разбойничьего притона фуэртэ Ваго; у кого только хватило смелости заниматься живописью в той жуткой провинции?.. Проклятье, сколько раз бывал в этих местах, но только сейчас понял, насколько каждое из них по-своему неповторимо и прекрасно. Чуть слеза не навернулась, когда представил, что, вероятно, никогда больше не увижу ни маяк Солидо, ни Пуресу, ни множество других привычных вещей, с которыми успел сродниться…
Отвлеченный грустными мыслями, я едва не врезался лбом в стоящий между стеллажами огромный мольберт — инструмент художественного промысла, совершенно не характерный для библиотеки. К мольберту, ножки коего были очень маленькими, крепился портрет пожилого человека в полный рост. Человек на портрете, выполненном, похоже, в масштабе один к одному, был невысок, в меру упитан, но обладал довольно яркими и даже комичными чертами лица — большим носом-картошкой, сжатыми в тонкую линию губами, горящим восторженным взором и торчащими параллельно земле длинными, как у Дона Кихота, усами. Одежда на человеке была изысканной — такую обычно носили диктаторы и их приближенные. Нарисованный господин был изображен довольно тщательно, но без фона, из чего я сделал вывод, что портрет еще не закончен. Однако я не видел, чтобы поблизости валялись кисти, краски, палитры и прочие атрибуты, что были неотъемлемой частью любой художественной мастерской или, как в нашем случае, — уголка для рисования.
Я был не настолько искушен в изобразительном искусстве, чтобы определить, одной кисти или нет принадлежат портрет и развешанные по стенам пейзажи. Но мне почему-то казалось, что я вижу не просто чей-то портрет, а автопортрет художника, создавшего их. Глядящий на нас свысока нарисованный незнакомец определенно имел отношение к искусству: абсолютно невоинственный вид, импозантная внешность и темпераментный взгляд, какой, наверное, бывает у маэстро кисти в минуты тесного общения с музой.
Мне редко приходилось общаться с людьми подобного типа, но впечатление от общения с ними всегда оставалось негативным. Заносчивые эксцентричные господа, которые полагали, что они либо живут на вершине Олимпа, либо в своем особом, более совершенно мирке, и потому простому смертному, вроде Арсения Белкина, вовек не дано понять их утонченные вкусы и возвышенные принципы. Такие люди вызывали у меня отторжение после первой минуты беседы. Будучи трезвым, я обычно воздерживался от грубости и не высказывал им в глаза все, что о них думал, но зато когда напивался… Помнится, однажды за такую нелицеприятную критику я был даже жестоко побит и изгнан из компании ценителей уже не помню каких видов искусств. Скорее всего, мы дискутировали тогда по поводу обнаженной женской натуры, ибо в молодости она являлась моей излюбленной темой для полемики.
— Ой, а я ведь знаю этого человека! — воскликнула Кассандра, тоже заинтересовавшись портретом. — Это же мистер Морган Платт! Он руководит проектированием нового симулайфа и как-то раз даже сопровождал меня по Терра Олимпия. Любопытно, откуда здесь взялся портрет мистера Платта?
«Этого человека зовут Морган Платт? Гамма-креатор Морган Платт?» — едва не вырвалось у меня, но в последний момент я предпочел не задавать вопрос. Лгать, что о Платте мне рассказал отец Анабель, я не мог, а признаваться, кто на самом деле снабдил меня информацией о Гамма-креаторе, значило посвящать подругу в тайны, в которые я ее посвящать не хотел. Все, что происходило со мной в оружейной лавке Чико — от коварной снайперской засады до чудесного освобождения, — Кассандра не видела, и такое положение вещей меня вполне устраивало. Во-первых, я пообещал Васкесу никому не сообщать о нашей беседе, а во-вторых, неизвестно, как бы отреагировала Анабель, когда узнала, что я якшался на дружеской ноге с самим Тенебросо. Вдруг оскорбилась бы и ушла? Поэтому, дабы не усложнять и без того непростую ситуацию, лучше было держать язык за зубами, благо запредельных усилий это не требовало.
— Да, занятный старикан, — согласился я, старательно делая вид, что знать не знаю ни о каком Моргане Платте. Подойдя вплотную к портрету, я поднес свечи к нарисованному лицу Гамма-креатора настолько близко, что, казалось, еще немного, и затрещат его подпаленные усы, а в воздухе запахнет жженой щетиной. Я же, покосившись на Кассандру, вполголоса добавил: — Так, значит, вот кто не желает, чтобы мы с Васкесом топтали его грезы…
Гамма-креатор на портрете презрительно сморщился. Я вздрогнул и отдернул канделябр, поскольку испугался, что от жара свечи потекла краска. О мистической природе данного явления я как-то не подумал, хотя в действительности такое объяснение было куда правдоподобнее.
— Я попросил бы вас быть поосторожнее с огнем, герр Шульц, — произнес нарисованный Морган Платт. — Вы можете нечаянно выжечь мне глаз.
Кассандра испуганно взвизгнула и отскочила мне за спину. Я, конечно, таким впечатлительным не был, но тоже ощутил, как от неожиданности по коже пробежали мурашки. Гамма-креатор тем временем переступил с ноги на ногу, словно устал стоять в неподвижной позе, после чего брезгливым тоном произнес:
— Вас не затруднит уступить мне дорогу, герр Шульц. Я хотел бы покинуть дубль-редактор. Пребывание в нем для меня пренеприятно.
— Да ради бога, — как ни в чем не бывало ответил я и шагнул в сторону. Вместе со мной отступила и Кассандра. Она уже не кричала, лишь настороженно выглядывала у меня из-за плеча. Прорицательница, наверное, вспомнила, что видела в сказочном Терра Куэнто наяву и не такие чудеса. Но что ни говори, появление Гамма-креатора все равно произвело на нее впечатление, а на меня и подавно.
Морган Платт вышел из картины, как из русской бани: весь в окружении белесого тумана, тянувшегося следом за ним густым шлейфом. Само же таинство материализации происходило следующим образом. Изображение постепенно становилось выпуклым, словно Бета-креатор лежал на дне мелкого бассейна, из которого вытекала вода. Когда же процесс отделения изображения от картины завершился, на холсте остался лишь черный контур, а тот, кому он принадлежал, предстал пред наши очи вполне нормальным человеком, разве что оставляющим за собой странный «кильватерный» след из полупрозрачного пара. Пар не рассеивался, так и оставался висеть в воздухе, четко повторяя движения Моргана. Прямо как на фотонегативе, отснятом с очень большой выдержкой, только запечатленный субъект при этом выглядел четко и продолжал двигаться.
Но шоу спецэффектов длилось недолго. Платт совершил несколько шагов, и шлейф отстал от него, рывком втянувшись обратно в картину. Черный человеческий контур после этого сразу исчез, словно пропавший шлейф состоял из распыленной белой краски, загрунтовавшей испорченный портрет плотным слоем. Бета-креатор теперь топтался возле абсолютно чистого холста и напоминал художника, решившего заняться творчеством, но позабывшего, куда он задевал свои аксессуары. Похожие на стрелки компаса остроконечные усы Платта наяву смотрелись еще комичнее. Меня так и подмывало проверить их подлинность, дернув за них. Слабо верилось, что в реальности подобные усы еще кто-то носит.
Важно надув щеки и ни слова не говоря, Морган Платт проследовал мимо нас к освещенному столу и уселся в кресло, после чего, в упор не замечая посетителей, уткнулся носом в раскрытую книгу. Такое поведение Гамма-креатора удивило меня не меньше, чем поведение его коллеги, тоже весьма экстравагантного типа, однако не столь высокомерного. Морган всем своим видом демонстрировал, что не намерен общаться с нами и вообще мы здесь лишние. Я был знаком с Платтом всего-то пару минут, но уже прекрасно понимал Васкеса, на дух не переносящего своего сослуживца. Ненависть к подобного рода людям возникала в таких, как мы с Мануэлем, сразу и надолго. Если кто-либо из наших прежних собратьев вдруг начинал мнить себя центром вселенной и ни в грош не ставить остальных, скорый закат его карьеры был неизбежен. С этим человеком отказывались сотрудничать, от него уходили друзья, а репутация его поддерживалась исключительно за счет денег, что являлось надежной опорой лишь до поры до времени. Вот и сейчас у меня отсутствовало всякое желание заводить с Платтом беседу, но Кассандра, в силу возраста еще не научившаяся различать в людях скрытую враждебность, подошла к Гамма-креатору и слегка обиженным голосом обратилась к нему:
— Здравствуйте, мистер Платт! Неужели вы меня не узнали?! Это же я, Анабель! Мой отец, Патрик Мэддок, знакомил нас однажды, когда разрешил мне немного погулять по вашей Терра Олимпия.
Платт недовольно оторвался от книги, с прищуром вгляделся в лицо Кассандры, затем согласно кивнул и снизошел до ответа:
— Ах да, Анабель Мэддок… Прости, сразу не признал — здесь так темно… Давненько не виделись, милая. Как твои дела?
— Да не очень, мистер Платт…
— Ну, надеюсь, скоро у тебя все наладится… — Моргана дела Анабель волновали не больше, чем меня — политическая обстановка в Зимбабве. А герр Шульц так и вовсе представлял для Платта пустое место, поскольку в мою сторону он даже не глядел.
Ответив Кассандре, Бета-креатор снова уткнулся в книгу, давая понять, что разговор исчерпан. Но девушка не понимала намеков.
— А скажите, мистер Платт, что сейчас с вами произошло? Это что-то вроде точки «Феникс»? — полюбопытствовала Кассандра, не меньше меня заинтригованная ожившим шедевром изобразительного искусства.
— Это, милая, всего лишь компактный дубль-редактор. Я просто решил… немного подкорректировать себе внешность, поэтому и не расслышал, как вы вошли, — пока сдержанно, но уже не столь любезно ответил Бета-креатор. Яснее ясного, пижон просто побоялся сознаться, что трусливо спрятался в дубль-редактор, когда просек, что те, кто стрелял снаружи, открывают ворота библиотеки. Не отпирайся они автоматически, вряд ли мы вообще дождались бы помощи от мистера Платта. — Точки «Феникс» как таковой здесь нет. Разве тебе не известно, милая, что резиденты «Терра» не нуждаются в точке возрождения? При необходимости мы можем возрождаться в любом месте симулайфа и на любом уровне развития дубля. Исключение составляет только герр Шульц, который живет здесь по особым правилам.
Гляди-ка, заметил! Какая честь для герра Шульца: заслужить внимание небожителя!
— И что это за особые правила? — поинтересовался я.
— А разве ваш друг Васкес не ознакомил вас с ними? — сверкнув глазами, с вызовом ответил Платт.
— Васкес мне не друг, — возразил я, поглядев на Кассандру, но ее реакция на эту фамилию была равнодушной. Вот и хорошо, решил я. Если называть Тенебросо в присутствии Анабель его настоящим именем, девушка, возможно, ни о чем не догадается. Только бы этот старый хрыч не раскрыл моей тайны, однако он, кажется, не пользовался в разговоре игровыми псевдонимами.
— Ну, судя по тому, что вам известны детали одной из наших с Мануэлем приватных бесед, я бы так не сказал, — возразил Гамма-креатор, имея в виду мои слова о потоптанных грезах, невольно сорвавшиеся с языка перед его портретом. Знал бы, что это за коварный портрет, помалкивал бы в тряпочку. — Да и не верю я, что два бывших преступника за все эти годы так и не спелись.
— Вы ошибаетесь, мистер Платт! — вступилась за меня Кассандра. — Арсений — уже давно не преступник!
— Кто это — Арсений? — не понял Морган.
— Мое настоящее имя на самом деле не Арнольд Шульц, а Арсений Белкин, — уточнил я. — Но можете называть меня как вам удобнее.
— Милая Анабель, не заблуждайся! — рассмеялся Гамма-креатор холодным надменным смехом. — Зачем, спрашивается, человеку с чистой совестью иметь несколько имен даже здесь? Бывших преступников не существует. В их раскаяние верит только церковь, но не я и остальная здравомыслящая часть общества. Место этих монстров за решеткой, а не в симулайфе!
Кассандра обиженно потупилась. Для нее только что открылось истинное лицо доброго дяденьки Моргана, когда-то водившего ее за ручку по сказочному миру. Я же не стал обижаться на «монстра», поскольку при всей моей неприязни к Платту тот называл вещи своими именами. Я посмотрел в глаза человеку, который, со слов Мануэля, был для грядущего симулайфа таким же богом, как Васкес — для Терра Нубладо, и у меня разом пропало всякое желание переселяться в Терра Олимпия. Тенебросо оказался прав на все сто — чистоплюй и аристократ Морган Платт рогами в землю упрется, но не допустит, чтобы по его совершенному миру-фантазии бродили монстры из насквозь прогнившей реальности. Действительно, не бывает бывших чудовищ — они становятся прекрасными принцами только в сказках. Но в сказку Гамма-креатора мне путь заказан… Я получил последнее доказательство тому, что у меня не было ни единого шанса на будущее, гори оно синим пламенем.
— Что ж, теперь я понимаю, мистер Платт, какие «технические проблемы» мешают вам впустить Арсения в новый симулайф! — произнесла Кассандра дрогнувшим гневным голосом. — Главная проблема не в оборудовании, в чем так долго пытался убедить меня отец. Главная проблема — в вас! Вы ненавидите Арсения и только поэтому не включили его в свой проект!
— Послушай, милая!.. — открыл было рот Морган, но девушка говорила уже не с ним, а со мной.
— Да, Арсений, «Терра» больше не нуждается в твоих услугах, и это чистая правда, — призналась она. Глаза у нее заблестели, а голос задрожал сильнее. — Ты спрашивал, что я о тебе разузнала. Все! Отец раскрыл мне правду, когда я пригрозила рассказать прессе о сотрудничестве «Терра» с профессором Маньяком. Никакой клиники Эберта и никакого коматозника Шульца не существует в природе. Тебя действительно застрелили двадцать пять лет назад при ограблении броневика. Только вот похоронили не сразу, а после того, как Маньяк Эберт вволю поглумился над твоим телом…