— Мануэлю Васкесу?.. — растерянно проговорил Патрик, почему-то оглядываясь на Моргана Платта. — Хм, ладно, передам… Когда встречу его… Да, прощай, Арсений Белкин. И тебе спасибо за все, что ты для нас сделал. Я, конечно, был несправедлив к тебе, но давай не будем помнить зла, хорошо?
И протянул мне руку.
— Договорились, — согласился я, пожимая ее. — Но мне-то проще: ведь я и так скоро ничего не буду помнить…
Наверное, со стороны это напоминало глюк обдолбанного ЛСД наркомана: человек пригибается и входит в картину, словно в оконный проем. Я даже ничего не почувствовал — просто перенес ногу через раму и поставил ее на землю уже внутри… непонятно чего. Потом осторожно, будто погружаясь в горячую ванну, пролез в картину сам. Перенося вторую ногу, я от волнения зацепился носком сапога за раму, споткнулся и упал. И только когда поднялся, набрался смелости оглянуться, совершенно не предполагая, что увижу у себя за спиной. Висящий где-нибудь на стене пригородного дома групповой портрет маэстро Гвидо и прорицательницы Кассандры?
Позади ничего не было. Даже стены. Я выпал на задворках какой-то лачуги прямо из воздуха — тоже наверняка впечатляющее получилось зрелище! К счастью, свидетелей моей материализации поблизости не оказалось, а иначе опять пришлось бы доказывать какому-нибудь скептику, что я не локо.
Не поверил бы. И правильно сделал, поскольку правда прозвучала бы для него куда безумнее…
Глава десятая
«Здравствуйте, таинственная незнакомка, знающая мою девичью фамилию и оставившая мне свой номер. Вы меня очень заинтриговали. Однако удивлена, что вы выбрали столь древний способ общения. И не припомню, чтобы когда-нибудь мне приходилось отсылать по видеомобу текстовые сообщения — оказалось, что это очень трудоемкое занятие. Поэтому не удивляйтесь, если госпожа Лагутина будет отвечать вам не сразу. Кто вы? Судя по всему, я тоже должна вас помнить».
«Здравствуйте, уважаемая Полина Лагутина. Вы меня совершенно не знаете, и мы с вами ни разу в жизни не встречались. Меня зовут Анабель Мэддок. Мне двадцать лет, и я живу в Лондоне. По причине врожденной немоты я не имею возможности нормально общаться с вами по видеомобу, поэтому мы и обмениваемся текстовыми посланиями. Мой отец — один из исполнительных директоров корпорации «Терра». Его имя — Патрик Мэддок. Недавно он или кто-то другой из «Терра» должны были связаться с вами, чтобы передать просьбу одного человека о встрече. Насколько я в курсе, вы отказались встречаться с этим человеком. Если это правда, то чем вызван ваш отказ?»
«Дорогая Анабель, мне нечего ответить вам на этот счет. Никто из „Терра“ со мной не связывался и никаких встреч не назначал. Я много наслышана об этой корпорации, однако не понимаю, какой интерес для нее может представлять московская пианистка, пусть и с мировым именем? Наверное, здесь просто какая-то ошибка».
«Уверяю вас, уважаемая Полина, что никакой ошибки здесь нет. Причина, по которой „Терра“ должна была связаться с вами, но почему-то не сделала этого, в следующем. Речь идет о вашем старшем брате Арсении Белкине. Сразу хочу уведомить вас, уважаемая Полина, что Арсений, которого вы, наверное, очень давно считаете пропавшим без вести, погиб в окрестностях Лондона в две тысячи восьмом году при трагических обстоятельствах. Где он сегодня похоронен, я, к сожалению, не знаю. Но прежде чем сообщить вам главное, я прошу вас… убедительно прошу вас мне поверить, поскольку сейчас вы можете посчитать меня сумасшедшей. Это не так. Перед смертью мозг вашего брата был подвергнут научному, если можно так выразиться, эксперименту по изучению Внешних Ментальных Волн. Я не буду вдаваться в подробности опытов, потому что сама ничего в этом не смыслю, но, говоря простым языком, умерев в реальности, ваш брат сумел выжить в Ауте, или, как говорили во времена вашей юности, — в виртуальном мире. В данный момент Арсений Белкин проживает в симулайфе Терра Нубладо. И это не описка — он действительно полноценный человек, как говорится, в здравом уме и твердой памяти и выглядит на тридцать с небольшим лет. Только выйти за пределы виртуального мира Арсению, сами понимаете, не суждено. И он очень, очень переживает и раскаивается по поводу того, что причинил вам и вашим родителям в молодости столько горя. Арсений просит у вас прощения, уважаемая Полина, и хочет с вами встретиться. Сегодня такое вполне возможно, и я могу вам в этом помочь, так как с недавних пор общаюсь с Арсением постоянно».
«Дорогая Анабель, извините, что так долго не отвечала. Надеюсь, понимаете, как меня шокировала ваша новость. Если это такая изощренная шутка, то смею заметить, шутка весьма неудачная и жестокая. Только я почему-то уверена, что вы не шутите. У меня действительно был, а не исключено, что до сих пор где-то есть старший брат Арсений. Чем он занимался или занимается, я понятия не имею, поскольку его связи с семьей полностью оборвались задолго до две тысячи восьмого года. Однако теперь я все больше склоняюсь к мысли, что он все-таки жив и по прошествии стольких лет наконец-то вспомнил о моем существовании. А все эти истории насчет собственной смерти и жестоких научных экспериментов придумал нарочно, поскольку даже сейчас боится показываться мне на глаза. Поэтому и назначает встречу в симулайфе; я слежу за веяниями времени и имею представление, что такое современные виртуальные миры. Говорите, он раскаивается? И в это охотно верю. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Разумеется, я согласна с ним встретиться, тем более что благодаря современным технологиям и лететь никуда не придется. Спасибо вам, дорогая Анабель, за обнадеживающие новости и за помощь. Уверена, вы — очень хорошая, отзывчивая девушка, но мне обидно, что вам приходится идти на поводу у Арсения и помогать ему пытаться морочить мне голову всяческими небылицами. Итак, где и когда должна состояться наша встреча?..»
Патронов для «Экзекутора» осталось всего шесть, а локос, окруживших храм Огненной Птицы, было более трех десятков. Но для них у меня имелось еще кое-что. По дороге сюда я наткнулся на два растерзанных скитальческих трупа и самым бесстыдным образом обобрал их, разжившись парой неплохих револьверов. Револьверные барабаны были пусты — погибшие скитальцы отстреливались до последнего патрона, но, видимо, напиравшие отовсюду оседлые просто не дали отважным парням перезарядить оружие. За мной пока никто не гнался, и потому я без спешки забил револьверные каморы патронами, извлеченными из патронташей убитых. Оставшиеся патроны рассыпал по карманам сюртука. Я не сомневался, что, угодив в подобную плачевную ситуацию, обрету столь же бесславный конец, как и эти несчастные.
И угодил… Пока я пробирался к месту встречи по просекам и оврагам, до последнего надеялся, что раз точки «Феникс» перестали воскрешать игроков, локос волей-неволей надоест отираться у иссякшего источника вражьих сил и они направятся ловить уцелевших скитальцев в более густонаселенные районы. Как выяснилось, зря надеялся. Превратившись за минувшие дни в абсолютно бесстрастные машины для убийств, оседлые упорно не снимали отныне бесполезное оцепление. Стволы их оружия были все еще нацелены в центр храма Огненной Птицы, а у кого не имелось винтовок и пистолетов, держали наготове сабли, тесаки и прочий колюще-режущий инструмент.
Опасаясь выходить на опушку, я пока отсиживался в лесу. У меня еще было в запасе время — мне так не терпелось добраться до места встречи с сестрой, что я прибежал к точке «Феникс» гораздо раньше намеченного срока. Спешка снова вымотала мои силы, не до конца восстановленные после столичной погони, однако подарила лишних полчаса на обдумывание тактики предстоящего боя.
Тактика была проста — быстро бегать и метко стрелять. В идеале, при точном попадании первых восемнадцати выстрелов, за которыми последует долгая перезарядка револьверов, я мог уничтожить половину вражеской группы, а то и больше. Затем — как карта ляжет. Если удастся стремительной атакой вывести из строя больше стрелков, чем фехтовальщиков, возможно, мне и повезет. Если наоборот, шансы на успех резко падали. Играть со стрелками в салочки с одновременной перезарядкой — занятие не для хромоногого, который к тому же не слишком искушен в стрельбе из револьвера. Начинать атаку следовало со стрелков, и только с них! — иного выбора просто нет. Но вот попробуй-ка устроить выборочный отстрел в кутерьме, которая начнется сразу после первых выстрелов!
Я в сердцах сплюнул. Время на раздумье закончилось, и потрачено оно было впустую. Взятая на вооружение стратегия пришла мне в голову, едва я только засек врагов, и лучшей стратегии после этого у меня так и не появилось. Скорость, точность и везение — вот будет мой девиз в это беспокойное утро. Впрочем, то же самое я твердил в любое другое жаркое времечко, выпадавшее порой на мою долю.
Локос — несчастные жертвы нервного срыва Бета-креатора Васкеса — оцепили храм плотным кольцом. Я решил подобраться к ним поближе, чтобы шесть мощных штуцерных пуль, выпущенных в гущу противника, поразили как можно больше целей. Однако едва я вышел из-за дерева и взял штуцер на изготовку, как позади меня раздалось сопение, покашливание и шуршание множества ног по траве. Вздрогнув, я резко обернулся, уже готовясь получить в упор с десяток пуль или быть нанизанным на такое же количество клинков. А то и пережить все эти удовольствия заодно.
Чуть меньшая, чем окружившая точку «Феникс», компания оседлых подкараулила меня, пока я прятался в лесу, и беззвучно подкралась, выдав себя только сейчас. Естественно, что моя и без того шаткая стратегия развалилась мгновенно. Но даже в таком заведомо проигрышном положении я все-таки удержался от соблазна начать убивать направо и налево, лишь бы не пропадать задаром. Мой палец не дрогнул на спусковом крючке, как это случилось на крыльце библиотеки, хотя сейчас я удивился бы нервному срыву куда меньше.
Причина моей заминки крылась в странном поведении подкравшихся ко мне локос. До сей поры их обычной тактикой служила либо яростная атака сильного противника, либо столь же яростное преследование слабого. Но эта группа оседлых вела себя на удивление сдержанно. Я еще не забыл безумные глаза тех локос, которые гнались за нами с Кассандрой по лесу, и других, с которыми мы сталкивались потом в фуэртэ Кабеса. Оседлые, обступившие меня полукругом, вели себя так, будто я был их командиром и привел их за собой с целью вычистить местность от других локос. О нападении на меня эти изверги, похоже, не помышляли — их оружие было опущено, а об агрессивности говорили лишь мрачные лица, но не поведение.
От неожиданности я попятился, и оседлые как привязанные двинулись за мной, продолжая, однако, сохранять дистанцию. Ни один ружейный ствол не дернулся вверх, ни одна секира или сабля не взметнулись в ударе… Пялясь во все глаза на странных преследователей, я чуть было не упустил из виду тех локос, с которыми только что собирался воевать. Заслышав, как они тоже пришли в движение, я обернулся, думая, что наконец-то все встает на свои места и сейчас веселье помчится во весь опор!..
Такие же угрюмые лица и та же апатичная реакция на мое появление… Как только оседлые повернулись в мою сторону, их нацеленное на храм оружие сразу опустилось. Я снова оторопел. Не собратья ли этих локос еще вчера жаждали разорвать меня на куски с такой страстью, что бросались грудью прямо на пули? Что же такое переломное могло случиться, отчего оседлые за одну ночь утратили ко мне всякий интерес?
И когда адреналин во мне перекипел, а я окончательно убедился, что локос не намерены превращать меня в фарш, догадка не заставила себя ждать. И была она элементарнее некуда. И в той маленькой придорожной деревеньке, и в столице я не ощутил бы на себе ярость осатаневших оседлых, попадись я им навстречу один, без своей спутницы. Те локос гонялись вовсе не за мной, а за Кассандрой, и меня атаковали только потому, что я защищал скиталицу, не останавливаясь ни перед чем. Сегодня утром я попался локос в одиночестве, поэтому они безошибочно опознали неким внутренним чутьем во мне своего.
Именно своего! Ошибался старина Квинт, когда заявлял своим бойцам: «Респетадо Проповедник — не локо!» Разве не был Арсений Белкин в симулайфе таким же оседлым, как прочие его коренные обитатели? Пусть чересчур разумным по сравнению с обычным аборигеном, пусть ведущим скитальческий образ жизни, пусть обладающим более широкими правами и возможностями… Но что из того? Если взглянуть на вещи трезво, Проповедник являл собой все ту же говорящую движущуюся декорацию, как и прочие оседлые, будь они торговцами, земледельцами или рекрутами. И возразить на это было трудно. Что связывало меня с реальностью, как скитальцев, к которым до недавних пор я себя незаслуженно причислял? Только воспоминания и больше ничего.
Я был искусственным персонажем, знающим, что такое настоящая реальность, и в деталях помнившим прошлую жизнь покойного господина Белкина. Если бы Бета-креатор пожелал, он одарил бы подробной памятью любого из оседлых. Просто им она была ни к чему, а вот мне по чьей-то милости или халатности оставлена. А может, «файлы» моей памяти принадлежали к тем загадочным фрагментам ВМВ-кода, которые якобы хранили информацию о моей душе? Тогда это вселяло уверенность, что память об Анабель останется в неприкосновенности и я непременно буду помнить о Кассандре в следующей жизни, далекой и загадочной, как граница Вселенной…
Я опустил оружие и устало прислонился к одной из ритуальных глыб, что окружали точку «Феникс». Проповедник вернулся в общество своих сородичей, родство с которыми он столько времени отвергал. Локос еще с минуту взирали на меня, как на блудного сына, после чего разбрелись по опушке: кто блокировал до этого точку, вернулись в оцепление, остальные направились назад, в лес.
Война отменялась, но стоявшая передо мной проблема от этого не исчезла. Несложно было предугадать, как отреагируют локос на появление Анабель и Полины. Что мне делать с врагами, я знал. Моя беспринципность позволила бы обойтись так же и с «сородичами» — родство родством, но сегодня мое отношение к оседлым все равно не стало теплее. Однако их удвоившееся количество отправило в мусорную корзину все до единого тактические сценарии. Оставалось только одно средство, но применять его на безмозглых болванах было что стрелять в луну, надеясь превратить ее в бублик. И все же я попробовал, поскольку деваться-то один черт было некуда.
Какая только непривычная работа не сваливалась порой мне на голову и при жизни, и в Терра Нубладо, но ораторствовать пока не доводилось ни там, ни здесь. Скажу сразу: людям, что занимаются этим профессионально, надо всем до единого присваивать звание героя еще при жизни. За нечеловеческую самоотверженность в навязывании своего мнения другим, ибо сизифов труд, и тот в сравнении с ораторским делом выглядел куда как осмысленно. Именно такое мнение сложилось у меня, когда, взгромоздясь на невысокий булыжник, я, надрывая голос, сначала созвал к себе локос, а потом развернул перед ними речь. Чувствовал я себя при этом если не Цицероном, то по крайней мере уличным оратором лондонского Гайд-парка.
Надо признать, оседлые откликнулись на мой призыв довольно воодушевленно. Бойцы оцепления побросали позиции и сразу столпились возле моей трибуны, «лесные братья» подтянулись через несколько минут. Я воспрянул духом: локос собирались меня выслушать, а это напрямую указывало, что остатки разума в них все-таки теплились. Теперь оставалось только уверовать в могущество собственного слова. Мне предстояло убедить народные массы немедленно выступить в крестовый поход против скитальцев. Неважно куда, главное, массы должны были в полном составе рвануть с этой поляны как можно быстрее и подальше. Фуэртэ Кабеса — оплот «неверных» — вполне подходила для локос в качестве достойной цели.
Опыт Проповедника, изгнавшего при помощи слов Откровения одержимость из полутысячи строптивцев, оказался сегодня совершенно бесполезен. И не потому что без поддержки сил Баланса моя речь звучала блекло и неубедительно. Наоборот, я пребывал просто в ударе и наверняка не осрамился бы не только в Гайд-парке, но и на трибуне Генассамблеи ООН. Вся загвоздка была не в ораторе, а в публике. Созвать ее и заставить слушать не составило труда — я бы мог просто стоять и тупо орать, и локос также сбежались бы ко мне, как зеваки на пожар. А вот найти у слушателей отклик и разжечь в них побуждающий к действиям праведный гнев было невозможно, даже пообещай я каждому из бойцов выдать по винтовке и ящику патронов в придачу. Мои пламенные призывы влетали оседлым в уши и с такой же легкостью вылетали обратно, не вызывая в локос никаких чувств. Пятьдесят с лишним пар глаз уныло пялились на размахивающего руками Проповедника и продолжали бы пялиться с тем же равнодушием, даже начни я вытворять цирковые трюки. В своих тщетных потугах докричаться до публики я напоминал сумасшедшего коммивояжера, который решил поведать о преимуществах своего товара стаду коров. Коровы жевали жвачку, и им было абсолютно все равно, чем рекламируемый товар отличается от продукции конкурентов этого велеречивого идиота. Коровам было плевать не только на товар, но и на самого коммивояжера, однако стадо продолжало наблюдать за сумасшедшим человеком, нарушающим своими криками сонную коровью идиллию.
Охрипшее горло и ощущение полнейшей беспомощности — это все, чего я добился своей получасовой речью. Локос и не помышляли последовать моему совету и украсить свои вигвамы вражескими скальпами. Однако речь слушали, словно тем самым выказывали уважение и не желали оскорбить меня своим уходом. Спровадить локос от точки «Феникс» можно было только одним способом: поймать резвого скитальца, показать его издалека оседлым, а затем, пожелав герою попутного ветра, отпустить на все четыре стороны. Это сработало бы однозначно, только откуда здесь было взяться такому скороходу. Давно перестали дуть у храма Огненной Птицы те ветры, что изредка, да проносили по этой глуши случайных путников.