– Муля, – прошипела я, – что ты здесь делаешь?!
Мопсиха, с трудом ворочая глазами, взглянула на меня. Ее короткая, тупоносая мордочка блестела от масла, а на одном из треугольных ушек покачивалось колечко лука с изумительно вкусной коричневой корочкой. Короткие лапки Мулечки были растопырены, и между ними виднелось розовое брюшко, вернее, туго набитое пузо. Перед мопсихой стояла абсолютно чистая, вылизанная сковородка. Великолепная жареная картошечка с ветчиной исчезла, от нее остался лишь дразнящий аромат.
Наши мопсихи, Муля и Ада, сестры, рожденные одной матерью от одного отца, но более непохожих друг на друга девиц я не встречала. Ада шумная, крикливая, целый день носится по комнатам, приставая ко всем с желанием поиграть. Стоит только крикнуть «Ада!», как она мигом прибегает и начинает бешено вертеть толстым, скрученным хвостиком. Больше всего на свете она любит поесть и сметает из миски все, иногда мне кажется, что она проглотила бы и гвозди, окажись те у нее в тарелке. Но, несмотря на невероятный аппетит и постоянную готовность подкрепиться, Ада худенькая, даже тощенькая, и посторонние люди, приходящие в гости, глядя на толстую, бочонкообразную Мулю, восклицают:
– Ну, сразу понятно, кого в этой семье больше любят! Вы что, ту, мелкую, совсем не кормите?
При всей своей проказливости и непоседливости Ада великолепно воспитана и никогда не ворует со стола. Ее можно спокойно оставлять возле блюда со свежепожаренными котлетами, и мопсиха ни за что их не тронет. Другое дело, что она начнет тихо повизгивать, потом завывать и издавать такие звуки, что вы сами засунете ей в пасть вожделенное яство, но чтобы утащить с тарелки хоть крошку? Нет! Ада слишком интеллигентна и никогда не опускается до мародерства.
Муля совсем другая. Любимое занятие второй мопсихи – тихий, здоровый сон, желательно на подушке, под одеялом. Позавтракав, Мулечка, пошатываясь от усталости, добредает до ближайшего кресла, лапами приподнимает накидку и залезает в уютное, теплое местечко. Все, до вечера вы ее не увидите. Когда наша свора, во главе с Адой, заслышав звонок, несется к двери, Муля только вздыхает, недовольная тем, что противные люди прервали ее отдых. Но, несмотря на апатичность, Мулечка очень непослушна. Вы можете сорвать голос, издавая на разные лады: «Муля, Муленочек, Мусик», – но она даже и ухом не поведет.
Но стоит хозяевам зазеваться и оставить на столе еду, как аморфная мопсиха проявляет чудеса ловкости. Ей ничего не стоит запрыгнуть на столешницу и мигом схарчить все. Причем обертки шоколадных конфет она ловко разворачивает носом, от колбасы отдирает шкурку, а со сковородки мигом стаскивает крышку…
Вот и сегодня прожорливая Мулечка ухитрилась проглотить всю заботливо оставленную для меня картошку, ветчину и лук…
– Какая ты дрянь, Муля, – произнесла я, чувствуя, как голодный желудок медленно сжимается, – ничего не забыла! Ну скажи, разве собаки едят лук?
Мопсиха осоловело икнула.
– А ну пошла вон со стола, – рассердилась я, – еще и рыгает от обжорства, а бедная хозяйка сейчас от голода скончается. Быстро убирайся, глаза бы мои тебя не видели!
Муля попыталась встать, но тут набитый животик потянул собачку камнем вниз. Толстенькие лапки подогнулись, Мулечка шлепнулась на объемистый зад и совершенно по-человечески горестно вздохнула. Ее карие глазки умоляюще уставились на меня, весь вид объевшегося мопса говорил: «Пожалуйста, отцепись, можно я лягу прямо тут, на клеенке? Ты же видишь, мне и шагу не ступить!»
Наверное, надо было наподдавать воровке за недостойное поведение, но я просто не способна поднять руку на существо с огромными детскими глазами, потому, ухватив обжору за то место, где у нормальных псов имеется талия, я, ощущая под рукой туго набитый животик, стащила гадкую Мулю с обеденного стола и сунула на кошачью лежанку. Мопсиха благодарно зевнула, и по кухне разнесся легкий храп. Да уж, отчего казак гладок – поел и на бок!
Раскрыв холодильник, я в тоске уставилась на полки. Дети правы, давно пора сходить за продуктами. Наверху, под морозильником, валялся крохотный кусочек масла, внизу, в ящике, предназначенном для хранения овощей, тихо умирали пучок укропа и головка чеснока, да на двери, в специальном углублении, обнаружилось одно яйцо, правда, шоколадное, киндер-сюрприз.
Я горестно вздохнула, есть хотелось неимоверно, можно, конечно, пойти к метро, там имеется круглосуточный магазин… Но на улице хлещет дождь… Ладно, сейчас поставлю чайник. Интересно, как у нас с хлебом?
– Ну, понравилась картошечка? – спросил Кирюшка.
Решив его не разочаровывать, я кивнула:
– Замечательно вкусно, вмиг проглотила.
– Похоже, ты и сковородку вылизала, – пробормотал мальчик.
Я открыла хлебницу и уставилась на крохотную горбушечку, покрытую сине-зеленой плесенью. Так, бутерброд с маслицем отменяется. Тихо тренькнув, электрочайник отключился.
Я положила в чашку четыре куска сахара, надеюсь, сладкая жидкость обманет голод. Потом, поколебавшись, вытащила укроп, подержала под холодной водой и принялась жевать. Яство было отвратительным, терпеть не могу анис, а этот пучок на вкус смахивал на капли от кашля. «Капли датского короля» – так называлось это лекарство моего детства. Будучи крайне болезненным ребенком, я выпила ведра этой коричневой мерзости и сейчас не испытывала никакого удовольствия, грызя укроп, но есть-то хочется!
– Ой, Лампуша, – воскликнула Лиза, входя на кухню, – что это ты такое делаешь?
Я сделала глоток отвратительно сладкого чая и, почувствовав, как комок укропа спускается по пищеводу, буркнула:
– Травы захотелось, очень давно не ела укропчик!
На следующее утро, ровно в десять, я подходила к дому малютки номер 148. Заведение располагалось в трехэтажном здании красного кирпича, и, судя по состоянию фасада, ремонт тут не делали лет двадцать. Впрочем, внутри оказалось не лучше. Протертый до дыр линолеум, грязные стены, выкрашенные самым отвратительным образом: внизу темно-синие, а вверху лазурно-голубые, и двери, бывшие когда-то белыми, а сейчас похожие на леопарда-альбиноса, местами серые, местами белые… И никакой охраны. Ни бравого парня в черной форме, ни усатого милиционера, ни бабульки… Хотя, если подумать, красть тут нечего, разве только бесхозного младенца…
Табличка «Заведующая Колпакова Т.С.» висела в самом конце коридора, на огромной филенчатой двери. Я осторожно постучала и, услыхав звонкое: «Да», вошла в комнату.
Помещение оказалось на диво уютным, светлым и чистым. Вдоль одной стены тянулись белые шкафы, наверху которых стояли пластмассовые игрушки. Напротив высились стеллажи, забитые книгами, папками и какими-то бумагами. Спиной к большому окну за огромным письменным столом, заваленным всякой всячиной, восседала хрупкая девушка. В первый момент мне показалось, что ей не больше двадцати, но потом я разглядела тоненькие морщинки, бегущие от глаз к вискам, пару пигментных пятен на руках и слегка увядшую шею. Стало ясно, что она старше меня, ненамного, лет на пять, а обманчивое впечатление молодости создает субтильная фигурка. «Маленькая собачка до старости щенок», в данном случае народная мудрость срабатывала на все сто.
– Добрый день, – улыбнулась заведующая, – вы из санэпидемстанции, вместо Ольги Всеволодовны?
– Нет, – как можно более ласково ответила я, – я из Института гематологии, старший научный сотрудник Романова Евлампия Андреевна, а, простите, как вас зовут?
– Татьяна Сергеевна, – ответила она и тут же добавила: – Если думаете найти здесь добровольных доноров, то зря. В нашем заведении содержатся дети до трех лет, закон не разрешает брать у них кровь, а у сотрудников такая маленькая зарплата, что им впору самим переливание делать от богатых, хорошо питающихся людей.
Я заискивающе засмеялась:
– Ну, кровь сдавать обеспеченные люди не пойдут, к нам приходят только бедные, те, кого привлекает небольшая сумма, выдаваемая за отданную дозу, да бесплатный обед! Но я беспокою вас совсем по другому поводу.
– По какому?
– Я пишу диссертацию о гемофилии, слышали о таком заболевании?
Татьяна Сергеевна кивнула:
– У меня за плечами медицинское училище.
– Значит, вы понимаете важность моего исследования?!
Директриса настороженно глянула на меня:
– При чем тут наш детский дом?
Я глубоко вздохнула и начала излагать легенду, придуманную вчера поздним вечером.
– Гемофилия в чистом виде встречается редко, она плохо изучена и практически не поддается лечению. Особый интерес для исследователя представляют случаи, когда в семье, где на протяжении нескольких поколений наблюдалась данная болезнь, вдруг появляется абсолютно здоровый мальчик. Я знаю несколько таких случаев, и, собственно говоря, на их описании и строится работа. Но, честно признаться, материала маловато, понимаете?
– В целом да, – осторожно ответила директриса, – только к нам вы зачем пришли?
– В шестидесятом году в этот дом поступил мальчик, рожденный женщиной, в семье которой наблюдалась гемофилия. Мать отказалась от него, боясь получить в подростковом возрасте инвалида. Ребенка усыновили…
– В шестидесятом меня еще на свете не было, – вздохнула Татьяна Сергеевна, – а как звали ребенка?
Я развела руками.
– Мать – Лидия Салтыкова, а какое имя дали мальчику… понятия не имею, родился 29 сентября, небось через неделю к вам и попал.
Татьяна Сергеевна пододвинула к себе беленькую пластиковую коробочку и ткнула в торчащую на крышке черную кнопку.
– Да, – раздалось сквозь треск.
– Анна Михайловна, зайдите ко мне…
Через пару минут на пороге возникла старушка в аккуратном светло-зеленом халатике.
– Это наш старейший работник, медсестра Анна Михайловна Кислова, весной пятидесятилетие ее рабочего стажа отмечали, всю жизнь на одном месте, с 1958-го по 1988-й была тут директором, затем на пенсию ушла, но мы ее домой не отпустили. Ну как без нее? Наша живая летопись.
Анна Михайловна замахала руками.
– Ну скажешь тоже, Танюша, на память, правда, не жалуюсь, а что случилось?
Я вновь соврала о диссертации. Анна Михайловна вздохнула:
– Ох, грехи мои тяжкие, а что, очень надо мальчонку разыскать?
– Конечно, – с жаром воскликнула я, – всенепременно, для его же пользы. Представляете, что выйдет, если приемные родители ему ничего про биологическую мать не рассказали?!
– Что? – хором спросили женщины.
– Гемофилия-то в любой момент может открыться, а простому врачу откуда про нее знать? Так и погибнет мужчина…
Наверное, окажись слушательницы выпускницами медицинского института, они бы живо поймали меня, честно говоря, я несла жуткую чушь. В справочнике «Патология», который стоял на полке в Катюшкиной комнате, о гемофилии нашлась только пара строк. Всю остальную информацию я выдумала. Но у Татьяны Сергеевны и Анны Михайловны за плечами не было высшего образования.
Женщины переглянулись, и старуха сказала:
– Сорок лет прошло, может, уж и умер давно, Жанночка и Игорь еще когда съехали…
– Кто? – насторожилась я.
Анна Михайловна вытащила из кармана халата носовой платок и трубно высморкалась.
– Жанна и Игорь, мои соседи по коммуналке, мы в шестидесятом в одной квартире жили. Как-то раз прихожу домой, а Жанночка слезами заливается, прямо черная вся.
Жили соседи дружно, никаких склок не затевали, и Анна искренне испугалась:
– Что случилось?
– Костик умер, утром!
Соседка чуть не упала. Примерно две недели тому назад у Жанночки родился сынок, названный Константином. В понедельник ее с мальчиком привезли домой…
– Как же, – забормотала Анна Михайловна, – как вышло?
– Инсульт случился, – рыдала Жанна.
– У такого крошки? – не поверила Аня.
– Сказали, дефект развился, – всхлипывала Жанна, – кавернома сосуда, в таком возрасте у одного на миллион встречается. Ну почему, почему именно со мной это случилось, за что? Скажи, Анюта!
Не найдя слов, директриса ушла к себе. Ей было до боли жаль Жанну. А та, потеряв всякий интерес к жизни, перестала умываться, причесываться, есть и целый день молча лежала в кровати, отвернувшись к стене.
Перепуганный Игорь вызвал участкового терапевта, тот прислал районного психиатра. Румяный толстяк лет двадцати пяти оглядел Жанну и сообщил:
– Налицо явное деструктивное поведение.
– Что? – не понял муж.
– Ваша жена находится на грани помешательства, – отрезал «крупный специалист», – перенесенный стресс оказался ей явно не по силам.
– И что будет? – промямлил Игорь.
– Ну, – почесал в затылке психиатр, – таблетки выпишу.
Но от голубеньких пилюль Жанне не стало легче.
Очередь на усыновление и удочерение детей существовала всегда. Бесплодные пары, естественно, хотели взять ребенка до года, чтобы дитя никогда не вспоминало ни родную семью, ни приют. Но нормальные люди никогда не оставляют своих детей в роддомах. Отказники – отпрыски алкоголиков, наркоманов, проституток, малолетних девочек или девушек-лимитчиц, упустивших время сделать аборт. Во время беременности этот контингент пьет, курит, ведет беспорядочную половую жизнь или, впрочем, неизвестно, что хуже, утягивает живот до безобразия, боясь гнева родителей и начальства. Естественно, на свет появляются больные дети. Каких только патологий не насмотрелась Анна Михайловна, поэтому, когда привезли совершенно здорового, веселого, крикливого мальчика Салтыкова, директриса была искренне удивлена. Такой замечательный ребенок!
Тут же в ее голове родился план. Вообще-то следовало показать мальчугана людям, стоявшим в очереди на усыновление, но Анна Михайловна, наплевав на все правила и инструкции, завернула младенца в одеяло и унесла с собой, надо было спасать соседку, которая и впрямь помешалась от горя.
Глава 20
Дома она быстро прошла в комнату к Жанне и положила мальчика в пустую кроватку. Младенец заорал, он был жутко голоден. Лежащая неделю женщина села и резко спросила:
– Что это?
– Как – что? – делано удивилась Анна Михайловна. – Сын твой раскричался, есть желает.
Несмотря на стресс, молоко у Жанны не перегорело. Она прижала ребенка к груди и воскликнула:
– Но Костя умер?!
– Ничего не знаю, – вздохнула Анна, – прихожу с работы, а из твоей комнаты детский крик.
Перенесшая сильный стресс, Жанна плохо соображала и, когда Игорь вернулся домой, кинулась к нему на шею. Муж в отличие от жены сразу понял, в чем дело, и постучался к соседке.
– Зря ты это, – буркнул он, – моя дурища бог знает что подумала! Не можем мы себе мальчика оставить!
– А почему нет, – удивилась Анна, – оформите усыновление…
– Небось кучу бумаг собрать надо, – протянул Игорь.
– Я помогу, – тихо сказала директриса, – если мальчонка тебе по сердцу, то все мигом сделаю.
– Шебутной пацанчик, – вздохнул Игорь, – и на Костика здорово похож, а главное, Жанка ожила, бегает, поет…
Анна Михайловна не подвела и меньше чем за две недели оформила усыновление самым законным образом.
Правда, ей пришлось обмануть кое-кого в отделе опеки роно, сообщить, будто Жанна и Игорь первые в очереди на усыновление, но в конце концов никто особо за строгим соблюдением очередности не следил. А другую супружескую пару, попробовавшую возмутиться, Анна Михайловна до дрожи напугала возможной гемофилией.
Недели через две после того, как мальчик стал законно носить фамилию Семенов, Жанна пришла к Анне и сказала:
– Мы никогда не забудем того, что ты для нас сделала, вот, возьми…
– Что это? – удивилась директриса, разглядывая бумажку.
– Наш новый адрес. Нашли обмен с доплатой, у ребенка должны быть условия, страшно повезло, двухкомнатная, отдельная квартира на улице Академика Ильюшина, подобная раз в жизни подворачивается.
Анна Михайловна только вздохнула. Ей было ясно, что соседи просто хотят уехать от нее подальше. Скорей всего не хотят, чтобы рядом находился человек, который знает правду о рождении мальчика.
Не прошло и десяти дней, как Жанна, Игорь и младенец переехали. В их комнату вселилась тихая, бесцветная женщина с такой же бессловесной дочерью… Новые соседи оказались людьми приятными, водку не пили, шумных застолий не устраивали, и через несколько месяцев Анна Михайловна подружилась с ними.
Семеновых она больше не встречала, впрочем, ни Жанна, ни Игорь, ни тем более мальчик не звонили ей.
– А как они назвали сына? – тихо спросила я.
Анна Михайловна покачала головой.
– Не знаю.
– Почему? – удивилась я.
– Ну, они уехали, когда мальчонке едва месяц стукнул, все спорили. Игорь хотел назвать Виктором, а Жанна настаивала на Константине. Вот фамилию отлично помню, Семеновы они были.
Я горестно вздохнула. Интересно, сколько мужчин, носящих эту простую русскую фамилию, родилось в 1960 году? Да, у меня нет шансов найти парня!
– Адрес их новый не помните?
– Да откуда бы, – отмахнулась Анна Михайловна, – бумажку куда-то задевала, в гостях я у них никогда не была, хотя дом знаю и квартиру…
– Правда?
– Леночка, ну та, что с ними обменялась, моя новая соседка, покойная, к сожалению, часто рассказывала, какая неудобная была ее прежняя квартира, – продолжала Анна Михайловна, – хоть и отдельная, но жить в ней было невозможно. Дом, кирпичная пятиэтажка, стоял углом то ли в конце, то ли в начале улицы, квартира тоже угловая. Одна комната выходила окнами на Ильюшина, другая – на довольно шумную магистраль, по которой ездил трамвай.
Словом, покоя там не было никогда. Расположена квартира была на первом этаже. Трамвай именно в этом месте делал круг, чуть поодаль располагалась конечная остановка, и под окном вечно толкалась толпа. Так что в комнате, смотревшей на рельсы, спать было невозможно. Не лучше обстояло дело и в десятиметровке. Правда, по улице Ильюшина общественный транспорт не ходил, зато прямо у окна раскинулась автозаправка. Зимой еще ничего, а летом дышать невозможно…