– Кто, – изумленно переспросила я, – кто?
– Лидия Салтыкова, – повторила Зинаида Самуиловна, – конечно, есть понятие врачебной тайны, но с тех пор прошло сорок лет, хотя все равно не указывайте в материале ее подлинную фамилию. А историю эту я вам специально хочу рассказать… Вот опишите ее в газете, может, кто из «кукушек» и призадумается… Только имя не упоминайте, ладно?
– Хорошо, – кивнула я и превратилась в слух.
Глава 18
Лидочка Салтыкова пришла в родильный дом одна. Именно пришла, а не приехала. И хотя отсутствие родственников или каких-нибудь провожатых удивляло, отказать в помощи беременной не могли. У девушки на руках были оформленная по всем правилам обменная карта с результатами анализов и направление, украшенное печатями. Потому Лиду препроводили сначала в предродовую палату, а затем отвели рожать. Рано утром, около восьми часов, 29 сентября на свет явился мальчик, отличный, здоровый, крупный, словом, не ребенок, а коробка конфет. Зинаида Самуиловна была просто счастлива, когда акушерка отдала ей мальчика на обработку. Мало того что он был патологически здоров, так к тому же еще и первый не «учебный» ребенок педиатра, ее настоящий младенец… Самуил Михайлович Шнеерзон, глядя, как новоиспеченная докторица старательно закапывает в глаза новорожденного специальную смесь, слегка улыбнулся и сказал:
– Отлично понимаю вас, коллега, здоровый ребенок всегда в радость.
Зинаида Самуиловна до сих пор краснеет от каждого пустяка, а в тот раз просто зарделась. Ее впервые назвали «коллегой», до сих пор она была студенткой.
– Сейчас мы его покажем мамочке, – прощебетала Зиночка, ожидая от лежащей на столе роженицы бурного восторга.
Но дама, вернее молоденькая девушка, нервно бросила:
– Нет, не надо, не хочу, и вообще, я отказываюсь от ребенка.
Зинуля чуть не уронила спеленутого по всей науке замечательного мальчика. Но Самуил Михайлович легонько похлопал молоденькую докторицу по плечу:
– Такое случается, просто шок от родов, нечто вроде реактивного психоза. Вот увидите, завтра она будет осыпать его поцелуями. Хотя, конечно, бывают женщины-отказницы, но эта не из таких. – Шнеерзон перелистал карточку и удовлетворенно повторил: – Нет, не из таких, она замужем, работает певицей… Вызовем к ней психиатра.
Но и на следующий день Салтыкова была неумолима.
– Ребенок мне не нужен, отдаю его государству.
Лидию упрашивали главврач, Шнеерзон, психиатр, Зиночка и старухи-акушерки. Салтыкова стояла на своем – нет, и точка!
Тогда расстроенный Самуил Михайлович вызвал ее мужа, Андрея Салтыкова.
– Вы знаете, что ваша жена хочет отказаться от ребенка?
– Да, – просто ответил мужчина, – мальчик нам не нужен!
Самуил Михайлович слегка растерялся:
– Но в чем причина? У вас семья, ребенок…
– Тут несколько соображений, – спокойно пояснил Андрей, – по Лидиной линии регулярно рождаются больные дети – гемофилики. Знаете про такую болезнь?
– Естественно, – кивнул Шнеерзон, – патология королевских особ, никогда не встречающаяся у женщин, матери лишь переносят дефектный ген, а болеют рожденные от них сыновья. Несвертываемость крови, мальчик может скончаться, разбив коленку…
– Именно, – кивнул Андрей, – а еще постоянная температура, боли в суставах, ломкость костей, словом, такой ребенок – тяжелый инвалид. У Лидии брат такой, полный кошмар, вся жизнь в доме подчинена только ему.
– Но отчего вы решили, что ваш сын гемофилик? – изумился Самуил Михайлович. – Пока это здоровый…
– Именно пока, – бурчал Андрей, – брат Лидиной матери заболел в четырнадцать лет.
– Пубертатный возраст способствует развитию заболеваний, – пробормотал Шнеерзон, – такое, конечно, случается, но редко, поверьте моему пятидесятилетнему опыту, ваш сын…
– Вот что, доктор, – перебил Андрей, – мальчик нам не нужен. Помогать нам некому, особых денег нет, Лидка поет в ресторанах, я гроши приношу. А с инвалидом придется жене дома сидеть, с голода подохнешь!
– Но он здоров!
– Пока! Дорастим до четырнадцати лет и – пожалуйте, инвалид на руках.
– Но…
– Разговор окончен.
– Но зачем она рожала, почему не сделала аборт?
Андрей хмыкнул:
– Я детей люблю и хочу их иметь, но только девочек.
– Женщина – носительница дефектного гена!
– Плевать, сама-то здорова! Инвалид мне не нужен!
Шнеерзон смотрел на Салтыкова во все глаза, Андрей спокойно пояснил:
– У Лидии в животе могла быть дочь? Ну зачем же аборт делать?!
В шестидесятом году на вооружении медиков еще не было аппарата для ультразвукового исследования, и пол ребенка акушер узнавал только после появления младенца на свет.
– Значит, всем все понятно? – спросил Салтыков и, не дожидаясь ответа, вышел.
– … – рявкнул всегда корректный и подчеркнуто вежливый Шнеерзон. – Извините, Зиночка, по-другому не сказать.
– Разделяю ваше мнение, – прошептала педиатр, – ребенок ведь здоров.
– Ну, насчет подросткового возраста этот мерзавец прав, – вздохнул Самуил Михайлович, – хотя гемофилию, как правило, видно сразу, но описаны случаи, когда она поднимает голову в пубертат. Обязательно четко укажите в карточке мальчика причину отказа. Так и запишите: семейная гемофилия.
Зиночка выполнила указание начальника, но первого «своего» малыша никак не могла забыть, мальчик просто стоял перед глазами. Однажды Зиночка под каким-то предлогом напросилась в дом малютки номер 148, куда поступали отказные дети из их клиники. Очень уж ей хотелось узнать, что с мальчиком.
Директриса обрадовала доктора. Младенца взяла семейная пара. Приемных родителей предупредили об угрозе заболевания, но те отмахнулись:
– Чему быть, того не миновать, – и забрали мальчика. Будущая его мать очень плакала, у нее несколько месяцев назад умер малыш.
Зинаида Самуиловна успокоилась и начала уже забывать эту историю, но она неожиданно получила продолжение.
Заступая на очередное дежурство и просматривая карточки поступивших ночью будущих мамаш, педиатр похолодела. «Лидия Салтыкова» – стояло на одной.
Зина ринулась в родовую и успела как раз вовремя. Лида только что произвела на свет отличного, красивого, здорового младенца… девочку.
На следующий день Зинаида Самуиловна поднялась в палату и села на кровать к Салтыковой. Та умилялась, глядя, как новорожденная «обедает».
– Неужели не жаль сына? – тихо спросила педиатр. – Вдруг его бьют, морят голодом, а?
У Лидии в лице что-то дрогнуло, но она стойко выдержала удар.
– Надеюсь, ребенку хорошо, – спокойно отрезала она, – в нашем государстве сироту не обидят, а если вы будете продолжать нервировать меня, я напишу жалобу в Минздрав!
Зинаида ушла и с тех пор старательно гнала прочь любые мысли о мальчике. В отличие от Лидии педиатр хорошо знала, что в детских домах часто творится тихий ужас, а приемные родители тоже бывают разные.
Представьте теперь удивление Зинаиды Самуиловны, когда спустя несколько лет она, придя в гости к одной из своих знакомых, наткнулась на Лидию Салтыкову, явившуюся туда же. Возле Лидии было три девочки. Неожиданно доктора разобрала злость, дождавшись, пока гости, закусив, разбрелись по квартире, она подошла к Лиде, курившей на лестнице, и ехидно осведомилась:
– Не помните меня?
Лидия спокойно улыбнулась:
– Извините, но за день я столько людей встречаю.
– По-прежнему поешь в ресторане?
– Давно уже нет, – продолжала как ни в чем не бывало Лида, – теперь выступаю с концертами.
– Значит, пробилась?
– Можно сказать, что да, – ответила Салтыкова.
Она выглядела прекрасно, лет на двадцать пять, не больше… От нее чудесно пахло незнакомым, горьким ароматом, косметика была безупречна, одежда явно приобретена за границей, а над волосами поработала не тетя Нюра из ближайшей парикмахерской… Внезапно Зинаиде Самуиловне стало жарко, и она прошептала:
– Сколько же мальчиков ты сдала государству, пока родила троих девочек?
В глазах Лиды заплескалось нечто, похожее на страх.
– Это вы?
– Я, – кивнула Зинаида Самуиловна.
– Девочки не мои, – тихо ответила Лида.
Зинаида вздернула брови.
– Да ну?
– Вера моя, – поправилась Репнина, – вы тогда ко мне в больнице в палату приходили, когда она на свет появилась, а Галя и Тоня – неродные, но так получилось, что живут со мной.
– А-а, – протянула Зинаида Самуиловна, – ясненько теперь, значит, с тем мужиком, ну, которому больной ребенок не был нужен, ты развелась?
Лида молча кивнула.
– Правильно, – одобрила доктор, – неприятный тип!
Неожиданно Лидочка ухватила ледяными пальцами руку Зинаиды Самуиловны:
– Господи, это все он, Андрей, я не хотела оставлять мальчика, а он настаивал, требовал, говорил: «Брошу, если домой принесешь!»
– Нормальная женщина решит эту ситуацию в пользу ребенка, – жестоко заметила Зинаида.
– Боже, ну какая я тогда была женщина, – воскликнула Лида, – сама ребенок запуганный да еще любила Андрея до умопомрачения, вот и пошла у него на поводу… Да если хотите знать, все время сейчас мучаюсь, что с ним, как живет, ест ли досыта. – Она махнула рукой, потом то ли закашлялась, то ли заплакала.
Внутри Зинаиды Самуиловны шевельнулось что-то слегка похожее на жалость.
– Ну-ну, – проговорила она, – ладно, видишь, как глупость-то оборачивается.
Но Лида продолжала цепко держать Зинаиду Самуиловну за пальцы.
– Ничего-то ты не знаешь, – шептала она, – да у меня при виде любого мальчика сердце переворачивается. Иногда гляну на подростка и думаю: «А мой-то тоже уже в школу пошел». Да я этих девчонок, которых мне мужья подбросили, только из-за того младенца и взяла, грех искупила. Ой, горе, знала бы ты, как мне тошно!
Она замолчала. Зинаида тоже не решалась ничего сказать. Повисла тягостная тишина. Потом доктор собралась с мыслями и произнесла:
– Ну, если тебя это успокоит, то знай, мальчика взяла на воспитание хорошая семья, и его судьба сложилась счастливо.
– Дай, дай мне их адрес, – взмолилась Лида, – ничего плохого не сделаю, только одним глазком погляжу на сына, ну скажи, будь человеком! Видишь, извелась я совсем…
Зинаида покачала головой.
– Извини, я не знаю их координат, ни фамилии, ни адреса, ни телефона… Органы опеки тщательно сохраняют тайну усыновления, делается это в интересах ребенка…
Лида опустила голову и тихо сказала:
– Уйди, пожалуйста, уйди, уйди…
Педиатр, испугавшись, что сейчас начнется истерика, вернулась в квартиру. Впрочем, настроение у нее испортилось окончательно, и Зинаида Самуиловна собралась домой. Прощаясь с хозяйкой, она услышала веселый смех и, невольно глянув в сторону звука, увидела трех девочек Лидии Салтыковой и двух мальчиков, пришедших с кем-то из других гостей. Дети весело прыгали посередине комнаты. Зина невольно поискала глазами Лиду. Та стояла у окна, старательно улыбаясь, но в ее взоре читалась тоска.
…– Вот и напишите в своем журнале, – посоветовала мне педиатр, – ошибка, совершенная в молодости, может потом тяжелым бременем лежать на душе всю жизнь. Отказываясь от ребенка, нельзя выбросить его из своей жизни навсегда. Когда-нибудь, в самый неподходящий момент, придут воспоминания о крохотном человечке, оставленном на произвол судьбы!
– А в какой приют отправлялись дети? – осторожно спросила я.
– Дом малютки номер 148, – последовал ответ.
На улице я села на лавочку и начала ковырять асфальт носком туфли. Однако ситуация кардинально меняется. Отчего это я решила, что Соню Репнину убил кто-то из любовников? Конечно, девушка отличалась редкой распущенностью да еще жаловалась Ане Веревкиной на побои, которые якобы наносил ей Михаил. Но, с другой стороны, Вера, старшая сестра Сони, упоминала о том, что новый, никому не известный кавалер дико ревновал Софью. Наверное, она просто доводила своим поведением бедных мужиков до того, что те не выдерживали и распускали руки. Еще неизвестно, кто больше виновен в таком случае: нападающий или «невинная» жертва. Но теперь появляется новый подозреваемый, родной брат Сони… Но зачем ему уничтожать сестру?
Внезапно я почувствовала, что трясусь от холода. С неба давным-давно лил ледяной дождь, струи воды стекали по мне, кофточка и брюки промокли насквозь. В таком виде невозможно ехать в дом малютки, да и денег на дорогу нет, в кошельке осталась только одна десятка.
Отряхиваясь, как собака, я понеслась к метро и, вскочив в вагон, подумала: «Мотив понятен». Брошенный мальчик вырос, начал искать своих родственников, обнаружил первой Соню, пришел к ней, но та небось по своей привычке стала говорить гадости. Бедный парень обозлился и схватил нож!
Ну и дела! Осталась совсем ерунда, найти мужика, в этом году, вернее, через несколько дней ему исполнится сорок лет. Внезапно ледяная рука сжала сердце. Бедный, бедный Вовка, он так и не дожил до своего сорокалетия, мы бы справляли ему эту дату первого октября.
Домой я влетела, клацая зубами.
– Эй, Лампа! – закричал Кирюшка. – Ксюха звонила из роддома.
– И что? – спросила я, стаскивая противно-мокрую футболку.
– Удивилась, что ты передала продукты и не дождалась записки от нее. Тут целый гардероб.
– Для кого? – удивилась я, пытаясь вылезти из облепивших меня, как пластырь, джинсов.
– Для маленького, естественно, – ответила Лизавета, входя в спальню, – вот смотри!
И она сунула мне листок. «Две распашонки, памперсы, две пеленки, тонкая и фланелевая, одеяло байковое, плед шерстяной, две шапочки, уголок с кружевами, голубые капроновые ленты и платье с поясом».
– Платье ребенку зачем? – изумилась я. – Глупо как-то младенца обряжать таким образом. Хотя можно купить, раз надо, но ведь у нас мальчик! Совсем Ксюха того!
Лизавета тяжело вздохнула.
– Платье для Ксюты, она сказала, ей охота потуже подпоясаться, чтобы талию почувствовать.
– А ленты тоже ей?
– Лентами одеяло перевязывают, – заорал Кирюшка, влетая в комнату, – ну ты, Лампа, даешь, неужто не знаешь?!
– Нет, – растерянно ответила я, – откуда? Своих младенцев у меня никогда не было, и, конечно, кое-что непонятно… Какой-то угол с кружевами…
– Это пеленка с красивым, ажурным краем, – пояснила Лиза, – между прочим, у меня тоже детей нет… пока!
Тут до моего носа донесся дивный запах чего-то жареного.
– М-м, что так вкусно пахнет?
– Жареная картошка с ветчиной и луком, – сообщил Кирка.
– Кто ее приготовил?
– Я, – ответила Лиза, – Ксюша-то в больнице, а от тебя хрен дождешься жратвы!
– Лизавета, – сердито сказала я, – что за выражение? Приличные девочки никогда не позволяют себе так разговаривать с людьми старшего возраста…
– Ты бы слышала, что у нас в классе говорят!
– Ну и что? Они выражаются, а ты не должна!
– Люди старшего возраста, – фыркнула Лиза, – я имею в виду – приличные женщины тридцати с лишним лет, во-первых, готовят своим бедным, голодным деткам еду, я уже и не вспоминаю про стирку, глажку и проверку уроков, а во-вторых, люди старшего возраста не появляются дома в насквозь мокрых джинсах. Ты что, в речке плавала?
– Нет, под дождь попала, – пропыхтела я, пытаясь отодрать джинсы от коленей, – задумалась и просидела на скамейке под ливнем…
– Так ты их ни за что на снимешь, – сообщил Кирюшка, – а ну ложись на кровать и задери ноги вверх.
– Зачем?
– Давай, давай, – велел мальчик.
Я покорно улеглась на спину и подняла конечности. Лизавета ухватила за самый низ правую брючину, Кирюшка – левую.
– Эх, раз, два! – скомандовала девочка.
Последовал резкий рывок, я не удержалась на покрывале и мигом оказалась на полу, пребольно стукнувшись спиной о паркет.
– Ну и отлично, – потряс джинсами Кирюшка, – иди мойся и топай в кухню. Мы твою долю картошки оставили на столе.
Дети пошли к двери. На пороге Лизавета обернулась и ядовито сказала:
– Кстати, взрослые люди не сидят на полу в одних трусах, причем рваных!
– Глупости, – разозлилась я, – у меня все белье целое, только недавно купила.
– В зеркало глянь, – хихикнул Кирюшка.
И ребята умчались.
Я поднялась и подошла к трюмо. И правда, на левом боку зияла огромная дыра. Нет, какое безобразие! Только утром вытащила из хрустящего пакетика совершенно новые светло-бежевые трусики, и вот пожалуйста, во что они превратились через несколько часов носки.
Кипя от негодования, я сбегала в ванную, тщательно умылась и пошла в кухню. Рот наполнялся слюной, а желудок сжимался. Целый день я ничего не ела, зато сейчас оттянусь по полной программе. Жареная картошка с ветчиной и репчатым луком, да еще приготовленная не своими руками, ну что может быть вкусней?
Глава 19
Вбежав на кухню, я проглотила слюну, глянула на стол и замерла с раскрытым ртом.
Несколько лет назад, когда старший сын Кати, Сережка, женился на девочке Юле, живущей в соседней квартире, Катерина сделала гигантский ремонт, объединив две квартиры в одну. Как каждая бывшая советская женщина, она мечтала о большой кухне, поэтому стенку между пищеблоками разбили и получилось огромное, двадцатиметровое помещение. Сережка, Юля, Катюша и Кирюшка решили, что одного санузла хватит, поэтому из второго сделали кладовку, а из второй ванной гардеробную. Правда, по утрам в нашей квартире разыгрываются нешуточные баталии между детьми, стремящимися к унитазу, да еще кошки любят, как правило, надолго оккупировать «уголок задумчивости», но кухня у нас роскошная, я ни у кого не видела такой.
Посередине стоит огромный стол со стульями. Одновременно сесть могут десять человек, а если вытащить еще и табуретки, то спокойно помещаются и все четырнадцать. Но сегодня табуретки пустовали, как и стулья, и никого из домашних на кухне не было. Вернее, ни Кирюши, ни Лизы, потому что кое-кто нагло восседал прямо посередине стола…