– Валя, она правда ничего не рассказывала о своих планах, зачем ей этот Бузыгин?
– Нет, не рассказывала.
– Как она выглядела? Была ли радостной, возбужденной или…
– Она была растеряна, очень сильно нервничала и, когда сидела вот за этим столом, принялась укладывать все мои бумаги стопками, карандаши, ручки сложила все вместе, аккуратно так вставила в стаканчик… И делала все это как бы на автопилоте, механически, автоматически, не знаю, как правильно выразиться… Думаю, если бы она задержалась здесь подольше, то вымыла бы полы, а то и крыльцо подмела бы…
– Это нервное, – кивнул головой потрясенный Борис. Нет, он и так верил, что у Мишина побывала именно Надя, но когда он начал рассказывать о ее болезненном стремлении навести порядок повсюду, ему стало как-то нехорошо. Даже затошнило. Как если бы кто-то чужой, посторонний подсмотрел сцену из интимной жизни супругов Гладышевых.
– Я так и понял! – улыбнулся одними губами Валентин. – Скажи, что еще я могу для тебя сделать?
– Найти ее! Правда денег, чтобы тебе платить, у меня нет…
– Все шутишь?
– Насчет чего? Денег?
– Нет, что ты просишь меня найти твою жену? Ты же сам кого хочешь можешь найти!
– Значит, не могу. Ладно, Валя, спасибо, я пойду. Есть у мня одна зацепочка… Моя соседка видела, кто приходил к ней, очень яркая личность, высокий худой мужик уголовного вида, она назвала его даже Кощеем Бессмертным. Если вспомнишь кого с такой рожей, позвони.
– Не вопрос!
Мужчины пожали друг другу руки, и Борис вышел на свежий воздух. Глотнул морозца, закашлялся. Холодно.
У него было еще два дела. Надо было кое-кого навестить, допросить, поработать с документами. И вот в конце рабочего дня, когда он, уставший, с кислой миной сидел за своим столом и постанывал от тяжелой головной боли, вызванной невеселыми мыслями о сбежавшей жене, позвонил его коллега. Сообщил, что в криминальной сводке прошла информация об убийстве нынешним утром в поезде, следовавшем маршрутом Саратов – Адлер, известного в Саратове бизнесмена, восьмидесятидевятилетнего Гольдмана. Его жена, с которой он заключил брак всего несколько дней назад, двадцатилетняя Евгения Борисовна Гольдман, в девичестве Дунаева, сбежала с деньгами и драгоценностями мужа. Свидетельницей по этому делу была Надежда Сергеевна Гладышева, соседка по вагону Гольдманов.
– Толя, вот спасибо тебе! – заорал в трубку Борис. – Это просто невероятно! Не знаю, что еще тебе сказать… Да-да, конечно, теперь я хотя бы знаю, где ее искать! Адлер, Сочи… Я твой должник, Толя!
Мысли завертелись. Должна же она где-нибудь остановиться, в гостинице… Хотя если она не хочет, чтобы он ее нашел, то она снимет комнату или квартиру. Или, что еще хуже, они снимут. Или он ее уже где-нибудь ждет. Если разбогател, то снял роскошный номер в тихом зимой отеле, где им накроют стол, зажгут свечи… Надя войдет, скинет с себя шубку, потом и все остальное, в номере будет тепло, эта сволочь Бузыгин усадит ее к себе на колени, будет целовать ее распущенные золотые волосы, говорить ласковые слова, целовать ее…
Фарфоровая пепельница полетела и разбилась вдребезги о стену! Следом были сметены со стола стакан, ручки, папки с документами… Борис с трясущимися от ярости руками достал из ящика письменного стола припрятанную для особых случаев пачку сигарет «Лаки Страйк». Закурил.
Так. Надо успокоиться, сосредоточиться и понять, почему именно Саратов – Адлер. Если теперь уже точно известно, что она искала Бузыгина, то почему юг? Может, он родом оттуда? Надо бы поднять его дело, поизучать, может, и найдется упоминание Сочи или Адлера? Хотя и так все ясно. На курорт они рванули, голубчики. Там сейчас тихо, спокойно, можно с комфортом и весело провести свой медовый месяц. Сколько не виделись, любовнички? Непонятно только, почему он раньше не объявился? Сразу после того, как освободился? Хотя… А кто сказал, что он не объявился? Что они не виделись?
Может, вот как раз в те минуты, когда он подсматривал за женой, танцующей, позирующей перед зеркалом или просто играющей со своими огненными волосами, она и думала, мечтала о своем Бузыгине? Представляла, как будто бы это он накручивает на пальцы ее кудри?
Так захотелось выпить, забыться…
Сочи. Может, у него с документами не все в порядке, потому отложили поездку за границу, отсюда и Сочи.
Но деньги у нее откуда? Он прислал? Вернее, передал через своего человека с лицом Кощея. В сумке точно были деньги, иначе откуда им взяться?
Сумку она взяла, дома открыла, увидела деньги, записку от своего любимого, где он просил ее взять билет и рвануть на юга к нему, быстро собрала детей и отправила к матери.
Только вот непонятно, зачем ей было заезжать к Кате? Ну, землячка, и что? Почему сразу не поехала в Сочи? Может, ждала звонка? Или он должен был сам за ней заехать? Но Катя ничего об этом не знает. Или знает? Да нет…
Катя. Еще одна дурочка. Нет, бабам вообще нельзя доверять. Надя дала ей денег на квартиру, а она, подружка, значит, вместо того чтобы молиться на нее, благодаря в душе за столь щедрый подарок, пришла и сдала ее. И кому? Мужу, который ищет ее! Хотя, может, и правда испугалась за подругу? Так-то она ничего, Катя. Скромная, видно, что не городская, не распущенная. И школьницей вряд ли спуталась бы с таким, как Бузыгин.
Борис встал и принялся подбирать с пола все, что сгоряча расшвырял. Бумаги аккуратно сложил в стопку, карандаши, один к одному, в карандашницу… И вдруг ему показалось, что это не он, а Надя прибирается на его столе… Он тряхнул головой. Глухо, по-звериному зарычал.
Вот так люди и сходят с ума.
Надо бы, конечно, ехать домой, к маме, к детям, но уж слишком тяжелый груз на душе. Не выдержит, все расскажет матери, та расстроится. Она же любит Надю, вон, как защищает!
Куда пойти? С кем выпить, чтобы не расклеиться, не показать свою слабость?
Решение пришло само. Неожиданно. Он и сам удивился этой своей решительности и даже дерзости!
Прибрался в кабинете, распахнул окно, чтобы выветрить хотя бы часть своей беды, затем закрыл окно, запер сейф с документами, оделся и вышел.
В машине стало как-то совсем уж тошно. Еще недавно он вот так же сидел в машине, на заднем сиденье которой лежала коробка из кондитерской. «Мадам Мегрэ, ваши любимые берлинские пирожные!» Примерно такую фразу он заготовил для своей Наденьки. Но мадам Мегрэ была верной женой, в отличие от Нади Юфиной. Именно Юфиной. Она так и не стала Гладышевой. Просто играла роль его жены, а на самом деле все эти годы ждала своего Бузыгина…
Он довольно долго искал нужный адрес, а когда нашел, уже и не знал, стоит ли туда ехать или нет.
Он сидел в машине, не чувствуя своего тела. Вообще ничего не чувствуя, кроме душевной боли. Уж лучше бы руки-ноги отрезали, и то не так болело бы.
Борис позвонил. Послышались легкие шаги, затем тишина, она смотрит в глазок, удивляется, спрашивает себя: он или не он?
– Это я, Катя, откройте, пожалуйста.
8. Лера. Станция Сенная, 2014 г
– Родя, да лежи ты уже спокойно, не поворачивай голову, не то свернешь себе шею… Огонь. Ну и что, что огонь? Не смотри на него. Без огня как? Все-таки банки. Зато потом кашлять перестанешь…
Лера ставила банки Чащину, но мысли ее были далеко. Где Надя? Что на этот раз? И почему она не позвонила своему единственному близкому, как ей казалось, человеку – бабушке? А может, стряслось чего? И детей оставила! Нет бы сюда привезти, все рассказать!
Вот любила бы своего Гладышева – не скрытничала бы так. И если бы случилось что серьезное, рассказала бы ему, все-таки муж не простой человек, следователь прокуратуры, у него и возможности, и связи. Вот куда ее унесло? Снова кровь взыграла, влюбилась в кого, как тогда?
Она до сих пор не могла поверить, что Надя так легко выкарабкалась из той жуткой истории с убийствами. Вся Сенная тогда шумела, знакомые никак понять не могли, как это угораздило совсем еще девчонку влипнуть в такое серьезное дело? И как только этот Бузыгин ее саму не порешил? И откуда он вообще взялся?
А уж как Лера поволновалась тогда, не знала, как людям в глаза смотреть, особенно родным и близким Ларисы Пономаревой, продавщицы из станционного ларька, да Кротовым. Хорошо, что Валера Кротов выжил, а ведь нож вошел по самую рукоять в живот…
Лера, как могла, убеждала знакомых, что внучка ее – жертва, что она на поезд с Бузыгиным села под страхом смерти, что он нож у ее горла держал… А что было делать? Сказать правду, что Наденька ее, закусив удила, помчалась в даль туманную, кровавую, в обнимку с убийцей? Что она влюбилась по уши, что упырю невинность свою подарила? Счастье еще, что не забеременела от бандита, хотя все в Сенной еще долго приглядывались, не располнела ли Надя, не появился ли живот! Но Бог миловал.
Да и Гладышева этого Лера сразу невзлюбила за то, что он взял Надю, как приз, как подарок за проделанную работу, что женился на ней, когда она толком не понимала, что вообще происходит, когда внушила себе, что теперь, когда он ее спас от тюрьмы, она просто должна выйти за него замуж. А зачем ей было это замужество? Чтобы очиститься от грязных сплетен и от всей этой истории? Ей бы в университет поступать, учиться, профессию получить, она же смышленая, умная, способная. Так он ей детей заделал, посадил дома, как курицу, и запер: туда не ходи, сюда не ходи, звони, докладывай, куда отправилась. Уж если не верит ей, зачем тогда жениться? Если не простил, так и оставил бы ее в покое. Влюбился он, видите ли. Квартира в областном центре, это, конечно, хорошо, да только из долгов никак не выберутся. То мебель надо было покупать, то стиральную машину, то одно, то другое. Он, может, и не догадывается, что Лера внучке постоянно деньги присылает, в посылку с продуктами конверт вкладывает. Да Родион своими «медовыми» деньгами Наде больше помогает, чем муж родной.
Не такого мужа хотела Лера своей внучке. Богатого, солидного, чтобы на руках носил, чтобы развиваться дал, чтобы на курорты заграничные отправлял, чтобы любил, но давал ей свободу. Она же, бедняжка, как птица в клетке. И ладно бы клетка была золотая, а так – нищета, бедность. Да если бы она выучилась и работала, уж побольше Гладышева своего зарабатывала.
– …Да ничего не обожгла! Ну, задумалась! Родя, говорю тебе, лежи спокойно… Если мало держать фитиль в банке, не присосется! Ладно, все! – Она задула огонь на обмотанном проспиртованной ваткой пинцете, и в спальне сладко запахло дымком. – Вот укрою тебя сейчас, и лежи минут пятнадцать. Тянет? Кожу на спине тянет? Вот и хорошо! Сейчас всю болезнь из тебя вытянем. А ты, Родя, в следующий раз думай, когда с мужиками на рыбалку отправишься. Уж лучше бы водки хлебнул, чем мерзнуть возле проруби.
Она укрыла Чащина одеялом, посмотрела на часы, засекая время, и вышла из спальни.
Вот бы сейчас раздался стук, и приехала Надя! Вот это был бы настоящий праздник!
И тотчас услышала стук. От удивления опустилась на стул. За окном, за обледеневшим стеклом проглядывала темень.
Неужели Надя?
Лера, набросив на плечи пуховый платок, пошла открывать.
Пришел участковый, Петр Дементьевич Шубин. Что ж, тоже неплохо. Тем более что она ему порученьице давала. Обещала отблагодарить.
– Входи, Дементьевич! – Она впустила краснощекого с мороза, крепкого мужчину в меховом тулупе и шапке-ушанке. В гражданском пришел, значит, можно будет угостить. – Да ты не разувайся, обмахнул валенки веником – и довольно! Кругом снег – чистота природная!
– Здорово, Лера. Рад тебя видеть, – он вошел, снял шапку, под которой смялись темные с проседью волосы. Веселые карие глаза смотрели очень уж смело. – Какая же ты красивая баба, Лера!
– Ты дурак, что ли, Петя, – шикнула на него Лера, кивая головой в сторону спальни. – Родя же там…
– Ну, извини… Просто, как смотрю на тебя, так мысли сами путаются, как нитки… – он хохотнул. – Чего платком все закрыла? Всю красоту!
Лера скинула платок, осталась в облегающей черной в белую крапинку летней блузке с вырезом. Кожа на шее и груди была розовой, гладкой, словно время забыло отметить ее, состарить.
– Ну, время тебя точно не берет, не то что мою Тоньку. Сморщилась вся, скукожилась…
– Ты брось плохо об Антонине говорить. Она хорошая баба и любит тебя. Просто все мы разные, у нее одна конституция, у меня – другая!
– Да какая еще конституция, ты что, Лера, говоришь-то?
– Ладно, садись. Грибочков попробуешь?
– А то! Зови своего Родиона, вместе выпьем.
– Да не может он, еще минут пятнадцать должен лежать, банки я ему поставила.
Лера достала банку с солеными груздями из холодильника, порезала, уложила в миску, засыпала луком, полила маслом. Курицу вареную разорвала на куски, поставила перед участковым. Бутылку перцовки, три рюмки.
– Ну, давай рассказывай. Вижу, что не с пустыми руками ты пришел. Нашел его?
– Да нашел-нашел, – Шубин разлил перцовку по двум рюмкам, одну протянул Лере. – Давай, пока твой Родион там с банками, за компанию со мной выпьешь. Значит, так. Виталий Бузыгин вот уже год как на свободе.
Лера закрыла глаза, вздохнула. Значит, точно Надя с ним встретилась!
– А чего тебе этот Бузыгин-то дался? Уж все быльем поросло! Надька твоя замужем за Гладышевым… Или?
– Я же говорила тебе – сон мне приснился. Будто бы Бузыгин объявился. Страшный такой, с ножом в руках…
– А ты не бойся его.
– В смысле?
– Да никуда он не явится.
– Это еще почему?
– Да понимаешь ты… Тут такая картина вырисовывается. – Шубин подцепил вилкой груздь и отправил в рот. Закатил глаза от удовольствия. – Ум отъешь!
– Петь, давай уже, рассказывай.
– Да я вот и говорю. Вроде отсидел он свой срок, выпустили его досрочно, хотя он и там умудрился подрезать одного сокамерника… Вышел. Ну, я с тем к тебе и шел. Думаю, все расскажу, как есть. А тут вдруг меня неожиданно в Вольск вызывают, руководство, словом, – дела. Я и поехал, это было вчера. Но до вечера не управился, решил заночевать в гостинице. Нет, меня мой дружбан звал, конечно, к нему домой, но туда как попадешь – так три дня отдай! У него своя банька, а жена так всегда встречает, так готовит… Лера, не смотри на меня так, ты все равно лучше готовишь! Словом, у меня же и здесь своих дел полно, вот и решил я переночевать в гостинице, чтобы никаких пьянок, бань и утречком – домой. Думаю, приму душ и отосплюсь! Меня и повезли уже в гостиницу, у них там, в самом центре, такая старая, неплохая… А водитель ихний говорит, смотри, новая гостиница, «Максим» называется. И показывает мне на особнячок такой модный, наподобие виллы. Спрашиваю: дорого? Нет, отвечает. Цены нормальные. Только там в номерах джакузи и бар отменный. Ну я и согласился. Захожу – на самом деле все так прилично, пристойно…
– Петя, ты чего это вздумал мне рассказывать о своих гулянках в Вольске?
– Да ты что такое говоришь?! – зашипел на нее Шубин. – Какие гулянки? Я все к чему веду-то? Максим Перов, это имя тебе ни о чем не говорит?
– Ну, знала я одного Максима Перова, он же наш, местный. Потом он уехал на заработки, куда-то на Север.
– Вот именно! Это и есть как раз наш Максим. И эта гостиница – его! А я стою на ресепшен, оформляюсь, и тут чувствую – на меня кто-то смотрит. Поворачиваюсь, стоит мужик молодой, улыбается. «Что, Дементьевич, – говорит, – не узнаешь?» – «Макс?» – спрашиваю. «Да, я». Ну, он пригласил меня в бар и так угостил… так угостил, мама не горюй! Мы с ним долго говорили. Всех наших вспомнили, он и про Надю твою спросил, и тут до меня дошло: а ведь Надька-то твоя с Бузыгиным познакомилась как раз на свадьбе этого Макса.
– Точно! – оживилась Лера и уж сама плеснула себе и гостю перцовочки. – И?..
– Понимаешь, мне Макса словно сам Бог послал! С кем бы я еще так хорошо про этого Виталия поговорил? Он же сразу после этого случая и уехал на свой Север. Может, испугался, а может, просто так совпало.
– Не томи уже, Петя!
В стену постучали.
– Господи, да это же Родя! Совсем заговорилась тут с тобой!
Лера вскочила и бросилась в спальню. Откинула одеяло и принялась отлеплять банки от спины Родиона. Все делала молча, в ожидании его упреков. И вдруг услышала:
– А знаешь, ничего так, даже приятно… ты мне сухим полотенцем потри те места, где банки были…
Лера, обрадовавшись, что Родя на нее не сердится, успокоилась. Надо же, совсем забыла про мужика! И все из-за Дементьевича, тянет кота за хвост, не может сразу взять и все рассказать. И выпить ему подай, и закусить, и на грудь ему, видите ли, хочется посмотреть. Нахальный страшно! Знает, что они с Родей живут душа в душу, а все так и норовит признаться в своих чувствах и, главное, в желаниях. Хотя, с другой стороны, приятно, когда мужчина обращает на тебя внимание, пусть даже и таким грубоватым, вульгарным способом.
– Петя у нас, – сказала она, подавая Родиону фланелевую рубашку и штаны. – Он ждет тебя, составишь ему компанию?
– Почему бы и нет? Тем более что я и отсюда его голос слышал. Ворковали с ним, как голубки, – по-доброму усмехнулся Родион. – Ладно-ладно, я не ревную. Знаю я его, не может мимо женщины пройти…
– Он мне как раз что-то важное собирался рассказать о Максиме Перове, помнишь такого? У него на свадьбе Наденька моя с этим иродом Бузыгиным познакомилась.
– Понятно…
– О, Родион! Рад тебя видеть! – Петр Дементьевич встал ему навстречу. Щеки его раскраснелись, губы жирно блестели. – Ты уж извиняй, что тебя не дождался, уж больно замерз, на улице-то какой мороз!
– И я рад тебя видеть, Петя.
Лера суетилась, ухаживая за Родионом. Поставила перед ним прибор, рюмочку.
– Картошку будешь, Родя?
– Все буду. Так что там про Макса-то?
– А… Ты уже в курсе. Понятно. Как что? Все же думали, что Бузыгин в тюрьме все эти годы сидел, а он, кажется, помер еще тогда, в 2001-м…
– Как это? – Лера опустилась на стул. – Ты же сам сказал, что его в прошлом году выпустили…
– Значит, это его однофамилец. Или же Перов что-то путает. Но он так уверенно это сказал, удивился еще, что мне об этом ничего не известно.
– Может, надо проверить? – спросила Лера. – Чего ему умирать-то, вроде молодой совсем был…
– Я проверю, проверю, – сказал Петр.
– А что Надя? Что-нибудь узнали? – спросил Родион. – Лера не успела его предупредить, чтобы он никому не рассказывал про ее исчезновение.
– А что Надя? С ней все в порядке! – поспешила уверить Петра Лера, глазами стреляя в проговорившегося Родиона.
Петр Дементьевич замер с вилкой в руке. Мясистый сочный кусок груздя соскользнул в тарелку.
– Лера, ты не темни… Что опять с Надей? Ты думаешь, я ничего не понял и начал заниматься твоим вопросом только лишь из-за твоего дурного сна о Бузыгине? Ты же серьезная женщина…
– Да пропала она! – выпалила Лера, прикрыв рот рукой, словно слова вылетели против ее воли.