Это отчасти объясняет и борьбу за русскую балладу, которую ведет Катенин против баллады Жуковского с иностранным материалом. В фабульной поэзии иностранный материал был легок, русский же умещался с трудом. Но жанры Жуковского именно поэтому воспринимались как готовые. Его переводы не удовлетворяли не тем, что это были переводы, а тем, что они ощущались как жанровая стилизация, перенесение готовых вещей.
Состязание Катенина с Жуковским за балладу было, в сущности, борьбой за жанр - "средний род". Катенин в "Убийце", "Ольге", "Наташе", "Лешем" создает, в противовес "готовой" балладе Жуковского с западным материалом, "русскую балладу", где "просторечие" и "грубость", установка на быт, на натуру. на натурализм фабулы мотивируют самый жанр, делают его не стилизацией, а оправданным национальным жанром. Вместе с тем фабульные детали "русские" и "натуралистические" со своей стороны оправдывают "просторечие", подобно тому как впоследствии Даль мотивировал жанром народной сказки ввод в прозу диалектизмов.
Это именно и устанавливается E той отраженной, повторной полемике, которая снова вспыхнула по поводу баллад Катенина в 20-х годах. Бахтин, верный последователь и ученик Катенина, в 1823 г. отвечает на нападки Бестужева. "Старинное поверье о леших подало мысль г. Катенину сочинить балладу, которой бы чудесное мы привыкли слушать в народных сказках: качество, необходимое для того, чтобы баллада не казалась нам нелепою выдумкой сочинителя, и качество довольно редкое в известных мне русских балладах". Конечно, намек на Жуковского. * Эта русская баллада была выходом в "натурализм", уже явно намечавшийся в 20-х годах, и разрешением вопроса о поэтическом языке.
* "Вестник Европы", 1823, январь и февраль "О стихотворениях г. Катенина" (сообщено), стр. 123-124, 203.
С первой точки зрения автор той же статьи пишет: "Содержание "Убийцы"... взято, вероятно, с действительного происшествия; по крайней мере сочинитель рассказывал оное так, что я невольно ему верю..." "Смысл сей песни напоминает балладу Жуковского "Ивиковы журавли", переведенную им из Шиллера. Там журавли, здесь месяц служат к открытию убийц; но последнее к нам ближе; мы видим в "Убийце" весь быт крестьянский и не сомневаемся, что все так было, как рассказал сочинитель".
По поводу же языка Катенина возгорелась, как известно, сильная война. Бахтин считает его вполне мотивированным: "Итак слова сии ("плешивый месяц". - Ю. Т.) говорит не сочинитель, а крестьянин, говорит их в некотором роде исступления, с горькою насмешкою..." Подобно этому слово "мухомор", кажущееся Бестужеву комическим, мотивировано для Бахтина натуралистическим "бытом", данным в "Лешем".
Борясь просторечием с "приятным" языком, своими резкими метрическими нововведениями Катенин боролся с приятным "благозвучием".
В 1825 г. Кюхельбекер писал: "...у нас были и есть поэты (хотя их и немного) с воображением неробким, с словом немногословным, неразведенным водою благозвучных, пустых эпитетов. Не говорю уже о Державине! По таков, напр., в некоторых легких своих стихотворениях Катенин, которого баллады: Мстислав, Убийца, Наташа, Леший, еще только попытки, однако же (да не рассердятся наши весьма хладнокровные, весьма осторожные, весьма не романтические самозванцы-романтики!) по сю пору одни, может быть, во всей нашей словесности принадлежат поэзии романтической. * В этой же статье Кюхельбекер подчеркивает эстетическое значение архаистической шероховатости и грубости, тех "недостатков" и "уродств", которые имели живое эволюционное значение в пору сглаженности поэтического стиля.
* "Сын отечества", 1825, № 17, стр. 68-83. "Разбор фон дер Борговых переводов русских стихов".
(Не забудем, что это отзыв 1825 г.; в 1820 г. для Кюхельбекера были еще неприемлемы смелые "недостатки" Катенина, [29] которые в этом отзыве уже осознаны "достоинствами".)
Этот отзыв интересен для нас многим. Имя Державина всплыло не случайно у Кюхельбекера; в борьбе с малой формой и малым стилем шероховатая "грандиозность" Державина была и знаменем и совершенно определенной традицией (Кюхельбекер стилизует Державина, Катенин переводит его на французский язык и т. д.), противопоставляемой гладкости стиля и легкости языка поэзии младших карамзинистов.
Жанр державинской сниженной оды, "бытовой" сатирической оды был столь ж комбинированным жанром, как натуралистическая "русская" баллада Катенина; оба жанра резко рвут с эстетической абстрактностью среднего штиля; именно низкая лексика, именно снижение к быту способствует оживлению образа.
"Низкий" и "высокий" штиль и жанры - органически связанные между собою явления; "средний" же враждебен им обоим.
Здесь связь между обеими тенденциями архаистов - к снижению и возвышению (одновременно) литературного языка.
Поэтому Катенин в первой четверти XIX в. собственно проделывает уже часть пути, проделанную впоследствии сполна Некрасовым; достаточно сравнить с первыми полупародиями баллад Жуковского у Некрасова катенинскую балладу "Убийца" (тут же отметим, что Пушкин считал ее лучшею балладою Катенина): [30]
Полупародическая подробность: "И все в окно глядит" - из "Рыцаря Тогенбурга" - одинаково встречается и у Некрасова ("Извозчик"). А на такой прозаизм, как "особенно", не всегда дерзал даже и Некрасов. [31]
И не удивительно, что из-за "Ольги" и "Убийцы" поднялись толки о "зависти" Катенина к Жуковскому (Гнедич), - здесь была литературная борьба, которая иногда отзывалась пародированием. (Это, конечно, не было пародированием, - средства были здесь по отношению к балладе Жуковского пародические, но функция этих средств была другая - стилеобразующая, преобразовывающая, а не комико-сатирическая. [32]) И единомышленники Катенина отмечали это состязание его с Жуковским, ставя его в ряд с другими "соперничествами", другими литературными состязаниями: "Кто пишет такие стихи, тот не имеет нужды завидовать чужим дарованиям. Притом же, неужели Державин, который после Ломоносова перекладывал в стихи Псалом "Блажен муж" и проч., заслуживает названия завистника? Неужели житель Тентелевой деревни назовет сим именем г. Крылова за то, что он после г. Дмитриева писал басни: "Два голубя", "Дуб u трость" и "Старик и трое молодых"? * Здесь борьба Катенина с Жуковским приравнена - и по основам бесспорно справедливо - к аналогичной борьбе архаистической и простонародной басни Крылова с эстетизированной басней Дмитриева.
"Механизм стихов" Катенина вызывал почти огульное отрицание враждебной критики; порицали его и сторонники - Кюхельбекер в 1820 г. и Бахтин в 1828 г. [33] Благоприятный отзыв Пушкина одинок. На отзыве Пушкина придется остановиться ниже. Пока отмечу, что младшие архаисты - страстные новаторы в области стиха. Кюхельбекер очень внимательно относится к проблеме метра и рифмы (см. ниже), а Катенин немало внимания уделяет вопросу о новых метрах. И тот и другой стремятся отойти в сторону от развития четырехстопного ямба, культура которого, развитая легкой поэзией карамзинистов, достигла вершины у Пушкина. Катенин одним путем, Кюхельбекер другим стремятся обойти ее. Катенин пишет "Мстислава Мстиславича" двенадцатью различными метрами; здесь наряду со своеобразным гекзаметром даны метры, представляющие обработку стиха художественной "песни", предсказывающую Кольцова, и другие, уже предсказывающие Полежаева и Лермонтова, а то и более позднюю смену классической традиции четырехстопного ямба.
Ритмико-синтаксические фигуры в его "Ольге" - необычайной важности стиховой этап. Здесь дан рисунок, использованный Пушкиным ** (и впоследствии сознательно канонизованный Блоком):
* "Вестник Европы", 1823, январь и февраль, стр. 214.
** Следует отметить популярность как раз этой строфы: Катенин пишет Бахтину в 1823 г.: "Вы куплет: Так весь день она рыдала и пр., так же как Грибоедов, особенно любите, я предпочитаю ему: На сраженьи пали шведы". "Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину", стр. 42.
Ольга (1815)
Ср. у Пушкина
Пир во время чумы (1830)
Ольга (1815)
Ср. у Пушкина
Пир во время чумы (1830)
Сюда же относится работа Катенина над строфой (октава, терцины), связанная с вопросом об эпопее - большой стихотворной форме.
Окольный метрический путь, избранный Катениным, широкой струей вливается в русскую поэзию в лирике Некрасова. Метрические пути, обходившие Пушкина и его эпигонов, естественно конвергировали, совпадали с путями, обходившими культуру пушкинского стиха в се позднейших преломлениях. Вместе с тем "простонародный натурализм" Катенина, особенно сказавшийся в его лексике, ведет и к общему сходству Катенина с Некрасовым. Так в разные эпохи один тип лексики находится в соотношении, в корреляции с одним типом метрики. О "влиянии" здесь говорить, по-видимому, не приходится, но приходится говорить о некотором единстве, которого сами писатели могли и не сознавать. Это явление "совпадения", но вовсе не случайного, а вызванного глубокой аналогией исторических причин, - явление, которое удобнее всего назвать "литературной конвергенцией".
Ср. катенинский элегический стиль с некрасовским:
И лексически, и синтаксически, и метрически эта элегия - вызов элегическому стилю и карамзинистов и Пушкина: полное отсутствие перифразы и натуралистические подробности ("три года"), намеренно "нагая", вульгаризованная лексика ("не видел в глаза", "рано с утра"), прозаический синтаксический ход ("Что ж? может...") и метр - четырехстопный дактиль делают эту элегию некрасовской до Некрасова.
Таков же метр:
Мстислав Мстиславич
Таковы в особенности дактилические рифмы при этом метре, сменяющиеся мужскими:
Здесь и принципы "высокой" лексики архаиста Катенина согласуются со своеобразными принципами "высокой" лексики Некрасова и самый синтаксис близок ему.
Поразителен строфический enjambement в четырехстопном амфибрахии, характерный для Некрасова, и столь же характерное интонационное пересечение стиха вводным предложением у Катенина:
В лирике Катенина наличествуют черты некрасовского стиля. Он был как бы Некрасовым 20-х годов в характернейшем своей лирики, в балладе (ср. в особенности "Убийца"). *
Мы увидим, что Пушкин отбирал в поэзии Катенина именно "преднекрасовское", а в теории - основу этого "преднекрасовского".
Поэзия Катенина, вызывая оживленные нападки в 15-м и 20-х годах, к 30-м годам - мертвое явление. Полевой в своей рецензии 1833 г. говорит о Катенине как о давно забытом писателе. **33а Один Пушкин не устает задумываться над принципами поэтического творчества Катенина.
* Конечно, это "преднекрасовское" зерно перемешано у него со многими другими. Так, принципы катенинской лексики в соединении с высокой фабулой дают у Катенина явления, близкие к парадной "народности" Алексея Толстого:
Старая быль
** Ср. В. Миллер (в 30-х годах): "Между ним и молодым поколением легла целая бездна, через которую нельзя было им перейти, ни подать друг другу руки" (В. Миллер. Катенин и Пушкин. В кн.: "Пушкинский сборник", под ред. А. И. Кирпичникова. СПб., 1900, стр. 37).
7Защита высокого стиля и жанра была с большим оживлением и шумом проведена Кюхельбекером в 1824 г. Но самый вопрос о них, равно как и вопрос о большой стиховой форме, был затронут в полемике 1822-1823 гг., в которой приняли участие Катенин, А. Бестужев, Греч, Жандр и Бахтин. Полемика ведется в 1822-1823 гг. вокруг "Опыта краткой истории русской литературы" Греча. [34]
Катенин в полемической статье настаивает на том, чтобы держаться пути, намеченного Ломоносовым, достигшим своей цели "приближением русского языка к славянскому" и "церковному", отдельное существование которых Катенин готов уже признать.
"Должны ли мы сбиваться с пути, им так счастливо проложенного? Не лучше ли следовать по нем, и новыми усилиями присваивать себе новые богатства, в коренном языке нашем сокрытые?" * Высокий стиль необходим, пока существуют высокие жанры: "Знаю все насмешки новой школы над славянофилами, варяго-россами и пр. Но охотно спрошу у самих насмешников: каким же языком писать эпопею, трагедию или даже всякую важную благородную прозу? ** Легкий слог, как говорят, хорош без славянских слов; пусть так, но в легком слоге не вся словесность заключается: он даже не может занять в ней первого места; в нем не существенное достоинство, а роскошь и щегольство языка. Исключительное предпочтение всего легкого довело до того, что хотя число стихотворцев (время прозы еще не настало) и умножилось, а число творений уменьшилось... почти все критики, а за ними и большая часть публики, расточают... вредную похвалу за красивые безделки и тем отводят... от занятий продолжительных и прочных... Сравните старых наших писателей с нынешними... они боролись с большими трудностями: каждый в своем роде должен был создать язык, и заметьте мимоходом, что которые более держались старого, менее устарели; самые неудачи их могут еще служить в пользу их последователям, но последователей нет". [35]
* "Сын отечества", 1822. ч. 76, № 13, стр. 251.
** Ср. позднейшее суждение Катенина: "Язык общества, сказочек и романсов, песенок и посланий достоин ли высоких предметов библейских? Обезображенные им, они теряют и наружную важность и внутреннее достоинство: это пастырь холмов ливанских во фраке". "Размышления и разборы" ("Литературная газета", 1830, № 5, стр. 37).
Это ясная позиция: Катенин борется за высокие жанры, за "прочные занятия" против красивых безделок, здесь ключ к уразумению полемики Катенина 1822 г. о строфе, нужной для высокой эпопеи (октаве), перекликающейся с полемикой старших архаистов вокруг гекзаметра. * Здесь я корень буйных выступлений Кюхельбекера в 1824 г.
Полемика вокруг элегического метра и строфы любопытна тем, что впервые столкнула между собою как конкурентов октаву и александрийский стих - тема, позднее развитая Пушкиным в "Домике в Коломне". Полемика вокруг эпических метров, которая велась в 1814 и следующих годах главным образом архаистами, выставила как наиболее годные для эпопеи метры гекзаметр и так называемый метр "простонародных" песен; в 1822 г. Катенин выдвинул метрикострофическую форму октавы из стихов пятистопного ямба как наиболее пригодную для эпопеи. В "Сыне отечества" он поместил "Письмо к издателю", которое явилось не только защитою октавы, но и обвинительным актом против александрийского стиха как эпического. К письму был приложен образец октавы сочинения самого Катенина. При этом надо отметить, что во главу угла при решении вопроса о непригодности для эпоса александрийского стиха Катенин ставит произносительный момент, а именно он ограничивает для эпоса важность момента декламации (александрийский стих для Катенина - преимущественно декламационный) : "Стих александрийский имеет свое достоинство; он отменно способен к выражению страстей и всех удобнее для декламации... но в нем есть также и неизбежный порок: однообразие, и потому вряд ли он годится для такого длинного сочинения, какова эпопея... Вообще я сомневаюсь, чтобы могла существовать приятная для чтения эпопея в александрийских стихах". [36] Октаву Катенин предлагал из стихов пятистопного ямба, с особым чередованием мужских и женских.
Катенину отвечал, тоже "Письмом к издателю", Сомов, который протестовал против "коротких метров" в эпопее и указывал, что неудачность октавы самого Катенина зависела от "краткости стихов пятистопного ямба и тесноты пределов октавы", [37] "размер слишком короток и не соответствует величию поэмы эпической". [38] Вместе с тем Сомов как на пример октавы ссылается на октаву Жуковского. Полемика продолжалась.