- Вот это другое дело. Это мы всегда пожалуйста...
Официантка подошла со счетом, и Лазор небрежно бросил на блюдце двухсоттысячную бумажку - Мара только охнула.
- Я же говорил - вполне приличный аванс, - спокойно сказал он, пока официантка набирала в кассе сто восемьдесят тысяч сдачи. - Вот и представился случай разменять!
Когда они вышли из кафе, уже совершенно стемнело. Свет фонарей не падал в тупичок, где находилось кафе, словно не желая мешать серебряному сиянию растущей луны, которое превращало снег под ногами парочки в светоносный ковер...
- Значит, завтра в десять, на остановке Сосновая?
- Именно так. Ты настаиваешь, что тебя не стоит провожать?
- Ой, да здесь до нашей гостиницы пятьсот метров, да все по проспекту, а мне почему-то совсем не хочется, чтобы тебя видели Генна и другие...
- Как велишь, прекрасная Мари. До завтра, в таком случае.
- До завтра, Лазор...
(Великолепно! В меру банально, слегка пошло, но главное - в первый вечер уже поцеловал! Все идет по плану! Правда, что-то мне в этом романтическом герое кажется слишком - при чем тут, к примеру, тяжелая шпага? Для современного женского романа это очевидное излишество. Вот если бы мы писали вещь из времен кенига Витуса... а в конце XX века какая может быть шпага? Нет, явный перебор, придется поставить герою на вид...)
Илзита, официантка "У старой лошади", подсчитывала выручку за день. Беспокойный денек выдался, прямо скажем - от клиентов отбою не было. Даже эти две двухсоттысячные некогда было положить отдельно - так, пихнула не глядя в ящик к остальным деньгам. Так, вот одна... а вторая где же? Святая Каристена, а ЭТО что такое?!
На ладони Илзиты лежала странного вида фиолетовая бумажка. Официантке приходилось держать в руках и венские талеры, и воленские гривны, и даже саксонские соверены - но ЭТО не походило ни на одну из известных ей валют:
большой цветок, похожий на лилию, и в чашечке его число 100. Сто цветов? Нет, вот в уголке надпись... "satem florinnat"... чертовщина какая-то!
Откуда здесь взялась эта бумажка?! Как бы я ни крутилась, а ТАКОЕ по ошибке и в страшном сне не схватила бы! А главное, куда девалась вторая двухсоттысячная? И что я теперь хозяину скажу?
Если заставит отдавать - это же год обсчета клиентов прахом пойдет!
Ну кто, кто подсунул мне эти "satem florinnat"?!
Парень, который ушел час назад? Да нет, не мог, тогда народу уже поменьше было, я четко видела, что беру... Значит, та дамочка с противной ань-вэйской псинкой, которая чуть не тяпнула меня за ногу... Точно, она, больше некому - клянусь целомудрием Хельхи Равноапостольной! А еще в парике, шлюха!..
* * *
"Поступи вопреки разуму - не в нем сейчас мудрость... Пройди дорогой нехоженой, приди в землю женщин и деву отыщи, плоть от плоти земли сей, дочь Города, что лишь вступила в заповеданный брачный возраст... Спрячь росток под снегом, камнем укрой огонь от глаз недобрых - и победишь!.."
Слетев с горы, Мара на полной скорости затормозила поворотом - только снежная пыль взметнулась веером, обдав с ног до головы и ее, и Лазора.
- Ну как? - задорно улыбнулась она.
- Покорен и раздавлен. Признаю свое поражение, - Лазор перчаткой смахнул с лица снег. - Командуй, куда теперь.
- А давай через заводь по льду, туда, к узкоколейке!
- Ну что ж, тронулись. Только я первый, а ты за мной - я все-таки немного, но тяжелее, выдержит лед меня - значит, и тебя должен...
Скользя за Лазором по пролагаемому им следу, Мара любовалась снежной пылью, осыпавшей завитки его волос - серебро на золоте, и одно так незаметно перетекает в другое...
До чего же все-таки непохож этот журналист из Вольного Города на всех, кто когда-либо пытался за ней ухаживать! В том числе и той веселой легкостью, с которой он не боялся признавать свои слабости... И эти его волосы... До сей поры Маре нравились только мужчины с аккуратной короткой стрижкой типа "пилот-испытатель" - она и сама носила короткое каре, считая, что волосы только мешают. Но у Лазора - Мара не могла этого не признать - сколько ни стриги это отливающее медом великолепие, все равно завитки будут торчать в разные стороны, так что так, когда они прикрывают шею, даже лучше... Стильно.
(Она обожала это слово.)
Выбравшись на берег, они пошли вдоль узкоколейки, за заводью круто бравшей вправо и терявшейся в молодой ивовой поросли. Приходилось все время быть настороже, чтобы не повредить невзначай лыжу.
Выйдя из зарослей, узкоколейка нырнула в небольшой тоннель, проложенный под автострадой.
И - то ли по капризу дувших в эту зиму ветров, то ли по замыслу строителей - снега не было не только в тоннеле, но и на пятьдесят метров перед ним. Только легкая поземка вилась по смерзшемуся песку.
- Вот это и называется - смерть лыжам, - Лазор с размаху вонзил палку в снег. - Что будем делать, прекрасная Мари - малодушно повернем назад или пройдем под мостом, а там снова наденем лыжи?
- Конечно, не будем ждать милостей от природы, - в тон ему ответила Мара. Отстегнув крепления, она сделала по песку два шага - и охнула от боли.
- Что с тобой? - забеспокоился Лазор.
- Да сухожилие опять потянула... Это у меня еще от коньков, так называемое привычное растяжение.
Пока скользишь, не больно, а вот обычным шагом... Даже не знаю, когда это я сегодня успела.
- Наверное, тогда и успела, когда на трамплине упала, горюшко ты мое... Давай садись на эту корягу, посмотрю твою лапку.
- Не глупи, Лазор! - запротестовала Мара. - Какой осмотр на таком холоде! Лучше повернем назад, скользить-то совсем не больно, а до транспорта как-нибудь добреду... А в гостинице сделаю массаж, подбинтую эластичным бинтом - не впервой...
- Давай-ка без героизма, прекрасная Мари, - он почти силой усадил ее на корягу и начал расшнуровывать ботинок. - Не ты одна спортом занимаешься, а раз врач сказал - в морг, значит, в морг! Удобные у тебя штаны расстегнул снизу змейку, и разрезать не надо...
Так... Вот здесь болит?
- Нет, чуть левее, где косточка... Ой!
- Ничего, сейчас все исправим... Ты только держи ее вот так, на весу, с этими словами он снял перчатки и пару раз как-то странно дернул кистями, словно воду с них стряхивал. А потом...
руки его скользнули над ее ногой в сантиметре от кожи, и хотя он даже не дотронулся до нее, Мара явственно ощутила тепло, растекающееся по больному месту. Раз, другой, мягко и упруго поводя ладонями, делая пальцами поглаживающие движения - но по-прежнему не касаясь... Тепло уже охватило всю ступню, да не тепло - жар, словно не сдернули с нее носок на легком морозе, а наоборот, протянули к печке. И в тот момент, когда жар стал уже едва выносимым, он с силой опустил руки на ее щиколотку. Мара уже приготовилась вскрикнуть от боли - но боли не случилось. Он с силой разминал ногу, но она чувствовала лишь наслаждение напряжения, какое бывает, когда потянешься со всей силы, до хруста в косточках...
С какой-то странной отрешенностью она подумала, что руки у него очень изящные - узкие ладони, длинные пальцы... Такими руками... во всяком случае, не удерживать на обледенелой стене шестьдесят с лишним килограммов ее веса! Не случись это с нею самой - и не поверила бы...
- Вот так совсем хорошо... Слушай, Мари, ты девушка хозяйственная, может быть, у тебя прямо с собой бинт есть?
- Угадал, как всегда. Возьми в кармане на колене, тебе отсюда удобнее... Знаешь, я еще никогда не видела такой странный массаж. У тебя такие руки... почему только ты не пошел в медицину? Стоит только дотронуться - и боль как рукой снимает!
- Потому и не пошел... - непонятно ответил Лазор, бинтуя ее щиколотку. - Не мое это - целительство... И то, что я сейчас проделал с тобой, у меня получилось бы далеко не с каждым.
- Почему?
- Как бы объяснить тебе... Понимаешь, ты как бы дополнительна мне. Не во всем, правда, но во многом. У вас в науке химии это, кажется, называется - принцип комплиментар- ности.
Поэтому то, что я могу отдать, ты способна воспринять лучше других.
- Как-то непонятно...
- Может быть, потом поймешь... Все в порядке, теперь надо просто посидеть, отдохнуть минут двадцать, просто чтобы лапка немного остыла - и будет как новая!
Он присел на корягу рядом с ней - места едва-едва хватало для двоих, и Лазору пришлось обнять Мару за плечи. Молчание повисло между ними. Даже сквозь толстый свитер и куртку Мара ощущала тепло рук, обнимавших ее - Его рук...
Черт возьми, всего два дня знакомы, а она уже думает о Лазоре, как о Нем... "А пускай!" - вдруг подумала она с какой-то саму ее удивившей бесшабашностью и, чтобы закрепить это внезапно нахлынувшее чувство близости, прижалась головой к плечу Лазора.
- Земля с воспаленной кожей заснула, как спят больные, сквозь бред ощущая холод и в тесный комочек сжимаясь... - медленно проговорил Лазор, устремив взгляд вдаль, на смерзшийся песок под аркой тоннеля. - А небо, ее любимый, глядит на нее равнодушно, подругу свою не желая прикрыть одеялом снега...
- Здорово, - прошептала Мара. - Это... твои стихи?
- Здорово, - прошептала Мара. - Это... твои стихи?
- Что ты! Это лисан - классическое когурийское восьмистишие. Его написала шестьсот лет назад великая поэтесса Йе Мол.
- Никогда не слыхала... Я вообще знаю только европейскую литературу, да и ту не очень хорошо - так, читала у отца собрания сочинений. Я же химик, а не гуманитарий... А еще что-нибудь можешь прочитать из этой Йе Мол?
- Пожалуйста... Пламя мое - живое, рыжий пугливый звереныш, а значит, ему, как и всем нам, чтоб жить, надо чем-то питаться. Но если кормить его вволю - зверек вырастает в зверя, а если нет ему пищи, зверек потихоньку звереет...
- И кто решит, что опасней? - раздумчиво закончила Мара.
- Действительно, кто?.. - рука его тем временем скользнула по ее плечу и сплелась с ее рукой. Мара вздрогнула и жадно, словно боясь, что вот-вот отберут, погладила пальцы, так восхитившие ее своим изяществом. Молчание повисло над заводью и узкоколейкой, над всей заснеженной поймой Дийды - и среди этого молчания руки их говорили на языке, понятном лишь им двоим...
- Ладно, пойдем, прекрасная Мари, - Лазор поднялся с коряги с таким видом, словно ничего и не произошло. - Так ведь и замерзнуть недолго...
(Э-э... Поведение героя настораживает меня все больше и больше. Теперь выясняется, что он откуда-то знает бесконтактный массаж... Хорошо, не будем умножать сущности и предположим, что ему просто доводилось бывать в Когури, отсюда же и лисаны всякие... Хотя - когда успел? На стажировку как журналиста посылали? Тогда что он делал два года в Гайе? Нет, нестыковка получается...
Ладно, отринем. Пусть это работает на его загадочность, тем более что в плане соблазнения он до сих пор не сделал ни одной ошибки.)
* * *
Мара почистила зубы, затем, прополоскав рот, аккуратно извлекла из упаковки последнюю бледно-розовую таблетку. С завтрашнего дня пойдут голубые...
В этом вопросе она была очень пунктуальна, хоть это и вызывало усмешки со стороны однокурсниц.
Ну и что, что ни с кем не спит - в конце концов, природа создавала женский организм для воспроизводства, а не для генетической программы, и значит, необходимые гормоны надо получать тем или иным путем - так здоровее будет, если она действительно хочет родить тех троих или даже четверых, которые разрешены ей...
Уж в таких-то вопросах она разбиралась прекрасно - иначе зачем было почти пять лет просиживать юбку на полированных скамьях столичного химтеха?
...Ни с кем? За несколько дней знакомства Мара уже поняла, что до ее отъезда ЭТО у них с Лазором произойдет с неизбежностью закона природы. В конце концов, надо же когда-то начинать - у всех девчонок что-то уже было, ей же двадцать лет, а она еще ни разу не пробовала, что это такое...
Надо только взять инициативу в свои руки, а то Лазор может так и не решиться, побаиваясь ее серьезности, и сведется все к поцелуям в маленьких кафе да нежным пожатиям рук на последнем сеансе "Ночной хозяйки"... А ведь с ним это обещает быть чем-то совершенно восхитительным! Если уж простое скольжение его руки по ее плечам приводит ее в такой трепет...
Мара сбросила халат и, прежде чем встать под душ, внимательно оглядела себя в стенке, сложенной из зеркальных квадратиков. Да, она идеально сложена - недаром ей можно троих.
Тяжеловата, конечно - отец называет это "основательностью", да и рост мог бы быть чуточку поменьше - она ниже Лазора всего на полголовы. Зато талия безупречна - может, пояс худышки Генны и не сойдется на ней, но при таких груди и бедрах самое то. И ноги стройные - вот оно, фигурное катание! А уж про кожу и говорить нечего, и это при том, что она почти не пользуется косметикой. Так, обычное вечернее молочко, да летом овощные маски, да защитная помада - полные губы легко трескаются... И конечно, чуточку теней на веки, обязательно темно-зеленых, плевать, что сейчас в моде эта бежевая "экологическая" гамма. Только темно-зеленый придает ее глазам этот редкий оттенок вэйского камня жадеита, да и со светло-русыми волосами прекрасно сочетается...
Несмотря на свою холодность, Мара была весьма привлекательна внешне и даже не нуждалась в комплиментах, чтобы быть в этом уверенной.
Просто она знала себе цену и могла позволить себе разборчивость даже в случайных знакомствах...
"Из всех, с кем я знакома, только Лазор способен по достоинству оценить такое сокровище, как я,"
- подумала она без малейшего самолюбования и включила душ. Нежась под струями воды, она с усмешкой представила, что сказали бы по этому поводу ее институтские подруги... Небось, иззавидовались бы до подвывания!
Едва Мара вышла из душа, как в дверь постучали.
- Кто там? - недовольно спросила она.
- Это я, Генна. Дрыхнешь еще?
- Да нет, уже душ приняла, - Мара повернула ключ в замке. - Заходи, я сейчас оденусь, и пойдем завтракать.
Генна была из той породы девушек, которые всю жизнь ищут себе "настоящего мужчину", обладающего тремя несомненными достоинствами - он могуч, колюч и вонюч. Мара ее в этом абсолютно не понимала: что за удовольствие ощущать себя жертвой!
То ли дело Лазор... Как он тогда хорошо сказал про принцип комплиментарности! Да, он столько всего знает, с ним так интересно и как-то спокойно, уверенно... Но есть вещи, в которых она, несомненно, сильнее его - вспомнить хотя бы, как он вчера покупал конфеты... Тогда она с трудом удержалась, чтобы не отобрать у него деньги и не купить все самой, дабы не позорился!
И это чередование их силы и слабости привлекало ее особенно сильно...
- Ради этого своего наряжаешься? - с усмешкой бросила Генна, глядя на то, с какой тщательностью Мара закалывает брошью воротник кофточки.
- Да, - холодно ответила Мара. - И не пойму, почему это неправильно. Лодору нравится, когда я хорошо одета.
- Даром что сам обычно одет как попало...
Маруте, ты только не обижайся, но никак я не могу понять - что ты в нем только нашла? Он ведь даже не красивый!
- Генна, мы вроде бы уже выяснили, что наши представления о красоте не слишком совпадают, - спокойно оборвала ее Мара, не желая даже спорить на эту тему. Да и не умела она так складно высказать свои ощущения, как это делал Лазор...
Это он-то не красивый? Эти его золотистые глаза, как светлый янтарь ее родного Алдониса, с необычным разрезом и всегда распахнутые словно в изумлении, что мир так прекрасен и в этом мире есть она, прекрасная Мари... А руки, каких больше ни у кого не может быть, а совершенно непередаваемая пластика движений! А непокорно вьющиеся волосы - да если бы он стал как следует одеваться, эта вечно растрепанная грива потеряла бы все свое очарование...
Но этого Мара никогда бы не высказала вслух.
Воистину, о вкусах не спорят.
- Все, я готова. Пойдем, Генна.
(С огромным удовлетворением мы отмечаем, что героиня уже втрескалась в героя, как кошка. Так держать, девочка! Интересно, что же ожидает вас сегодня, когда ты твердо решилась перейти к активным действиям?
Правда, если присмотреться, все совсем не так радужно, как могло показаться, и героиня на самом деле изрядная паршивка - она же не оставила герою возможности сказать коронную фразу; "Не бойся любви!" Впрочем, чего же можно ожидать от женщины, которую в обязательном порядке лишили девственности в шестнадцать лет на кресле гинеколога и которая пьет трирессан просто для общего оздоровления организма? Чего ей еще бояться-то?)
Лазор, как всегда, ждал ее на углу, под мощной старой липой.
- Миллион извинений, прекрасная Мари, но сегодняшняя программа отменяется. Только что забежал в здешний корпункт и сразу же нарвался посылают на несколько дней в Руту по делам редакции. Так что больше полутора часов я, увы, сегодня не смогу тебе уделить.
- Но как же так... - растерянно проговорила Мара. - Мне же осталось быть в Плескаве всего четыре дня! Я даже не думала до этой минуты, что придется расставаться... и потом, двадцать четвертого же в молодежном центре рождественский бал...
- На бал попробую вырваться, чего бы это ни стоило - но даже тут ничего обещать не могу.
- Слушай, а ты никак не можешь перенести эту поездку? Или вообще сделать так, чтобы послали не тебя?
- Мари, счастье мое, мы предполагаем, а располагает кто-то другой. И в данном случае даже, увы, не бог. Ты все-таки не забывай, что у тебя паспорт синий, а у меня зеленый.
- Да для меня это не имеет никакого значения!
- Зато для главного редактора имеет, и немалое... Ну вот, сразу нос повесила и стала совсем некрасивая. Да не расстраивайся ты так, я постараюсь справиться как можно быстрее, и еще увидимся. И на ювелирную выставку сходим, и еще много куда... Не изверги же они, в самом деле лишать человека Рождества! А сейчас можно пройтись по Старому городу и посмотреть, как его к празднику украшают...
Когда поезд Плескава - Рута скрылся вдали, на глаза Мары сами собой навернулись слезы. Она терпеть не могла обнаруживать перед кем бы то ни было свои эмоции и потому долго стояла, прислонившись спиной к столбу и закинув голову, пока слезы не втекли обратно в глаза и не стало легче дышать. Тогда она повернулась и пошла куда глаза глядят. Все равно ее экскурсионная группа уже уехала на Плескав-озеро, и она была полностью предоставлена себе...