Когда объявили посадку на их рейс, Игорь оказался слегка навеселе, а Надю можно было без преувеличения назвать пьяной. Как раз в этот момент у Игоря зазвонил телефон. На экранчике высветилось: «Андрюха».
– Андрюха, привет! – весело крикнул в трубку Игорь.
– Ты занят? – Голос у Андрея был глухой, торопливый… Впрочем, может быть, это казалось Игорю, когда потом, зная, что должно было случиться вскоре, он вспоминал этот разговор.
Тогда Игорь, конечно, не мог заподозрить, как все обернется. И, взглянув на смеющуюся Надю, еще веселее ответил:
– Не то слово!
– Жаль. Мне очень нужно с тобой поговорить. Ты когда освободишься?
– Через две недели. Лечу в Казахстан, а на самом деле – на Канары. Только Инке не говори!
Все еще смеясь, Игорь нажал отбой. А следом и вовсе отключил телефон. Ведь согласно технике безопасности, мобильные переговоры в самолете запрещены.
Пляж, пальмы, солнце, купание и прочие курортные прелести заставили Игоря больше чем на сутки забыть о звонке друга. И звонок, и Андрей остались там, в ненастной деловой Москве. Здесь был совсем другой мир, полный телесных наслаждений и вожделенных излишеств. Однако в послеполуденной истоме второго дня, когда они с Надей, лежа в шезлонгах, потягивали коктейли, Игорь все-таки вспомнил о деле, которое осталось незаконченным. Достал мобильный, нашел последний вызов от Андрея, нажал кнопку.
– Кому звонишь? Благоверной? – лениво поинтересовалась Надя, собиравшаяся снова втереть себе в атласные плечи солнцезащитный лосьон.
– Нет, другу, Андрюхе, – сказал Игорь. – Нехорошо как-то получилось. Он поговорить хотел, важное что-то, а я…
В трубке долго раздавались длинные гудки, а потом поступил сигнал – ответа нет.
– Не отвечает…
– Значит, не так уж ты ему нужен, если не отвечает. – Преодолев лень, охватывающую на юге даже самых деловых северян (к коим обычно не относятся женщины), Надя все-таки дотянулась до бутыли с лосьоном. – Надо будет – сам позвонит. Смотри лучше на море. Синее-синее! Ой, а я ведь раньше не верила, что море бывает синее, как в кино… Не волнуйся ты зря!
– Это не море, лапочка, это океан… – машинально поправил Игорь, а про себя подумал, что девочка, пожалуй, права, причин для волнения нет. Тем не менее крохотный червячок продолжал глодать его: для Андрея фраза «Мне очень нужно с тобой поговорить» была нехарактерна. Андрюха – легкий человек – не любил никому навязываться; наоборот, это его эксплуатировали все, кому не лень. Он никогда не отказывался выслушать Игоря, когда тому бывало тяжело. Почему же Игорь отказал ему в самом простом дружеском сочувствии?
«Если бы он чуть раньше позвонил! – оправдывался перед самим собой Игорь. – А то ведь именно в тот момент, когда посадку объявили… Ну ничего, я ему еще дозвонюсь. Хоть всю ночь напролет пусть болтает!»
И снова эта мысль улетучилась, вытесненная другими, более приятными. После отдыха в шезлонгах они с Надей удалились в номер шикарного отеля, который он заказал заранее, выбрав по Интернету апартаменты. Больше всего его привлекла огромная круглая кровать с водяным матрацем – настоящий сексодром! Как же можно не опробовать такое замечательное изобретение?
Они его, конечно, опробовали. От Нади пахло морем, лосьоном, свежим потом. И, выполняя фантазии Игоря, ей пришлось еще попотеть…
Когда наконец фантазии исчерпались, Надя заснула, раскинувшись на широкой кровати, животом вниз, с расставленными длинными ногами. Бледноватые подколенные ямочки пикантно и трогательно выделялись на фоне загара. Выждав, когда дыхание спящей станет ровным и глубоким, Игорь протянул руку к тумбочке за мобильником и вторично вызвал тот самый номер.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – сообщил механический голос. – Пожалуйста, позвоните позднее».
«Нет, ну что за остолоп! – выругал Игорь старого друга. – То поговорить ему, видите ли, хочется, то он трубу отключает на целые сутки… Тьфу! Да ну его! Я же русским языком сказал, что прилечу через две недели. Вот через две недели встретимся и поговорим. Как следует поговорим. Я его в гости приглашу… или сам к нему приеду… или сходим в хороший ресторан… Все как-нибудь образуется».
Поэтому Игорь не стал звонить «позднее». Для «позднее» у него нашлись неотложные дела, включаемые в сладостное понятие «отпуск на Канарах». Он заплатил – он обязан оттянуться на всю катушку, разве не так? Оторваться так, чтоб небу жарко стало!
Две недели спустя Игорь и Надя, теперь уже оба загорелые, с дорожными сумками, вышли из здания аэропорта Шереметьево. Игорь усадил ее в такси.
– Пока. Я позвоню, – бросил Игорь, торопливо целуя красавицу в тугую, розово-смуглую, как у мулатки, щечку.
– А ты разве со мной не поедешь? – Надя надула губки, но Игорь был уже нечувствителен к ее чарам:
– Нет, у меня дела. Спасибо за прекрасный отпуск.
Надя сдвинула аккуратно выщипанные брови. Обиделась. Конечно, обиделась. Но что ему за дело до обид случайной блондинки? Таких Надь у него было и будет миллион. Солнце, пальмы, океан, тугое Надино тело – все это осталось позади, приторное и уже нереальное, как съеденный торт. Московская жизнь вступала в свои права.
Едва такси с обиженной Надей уехало, Игорь сел в собственную машину, припаркованную на другой стороне улицы. Кивнул водителю, которому давно не нужно было объяснять, что и как. Вызвал из адресной книги номер… Нет, не Андрюхин. Другой, но помещавшийся с ним в одной папочке:
– Маринка, привет. Что-то я никак до Андрюхи дозвониться не могу…
В зеркальце заднего вида перед Игорем маячила только часть его лица. Однако по тому, как она застыла и вытянулась, он смог представить, что произошло с его выражением в целом. К счастью, водитель смотрел на дорогу. Если бы ему пришло в голову обернуться, он попал бы в аварию.
* * *«А место и в самом деле глухое», – отметил Игорь.
Чтобы найти Глухой переулок, обозначенный на врученной Сашей визитке, пришлось изрядно поблуждать. Сначала Максим, так звали его водителя, никак не мог развернуться; потом, покинув сверкающий бесчисленными рекламными щитами проспект, отважно забрался в места, где в темноте сияли усталые вечерние окна домов и тянулись гаражи и бетонные заборы. Голубоватый ледяной свет фонарей придавал местности вид неживой, лунный, или скорее зимний, вопреки царствованию весны… Игорь уж было решил, что они что-то перепутали, не туда свернули – однако именно в тот самый момент сам заприметил дом с нужным номером. Вывеска «Ретро» приглушенно мерцала над ступеньками, ведущими в подвал.
– Странное какое-то место, Игорь Сергеевич, – поежился Максим. – Вы уверены, что вам сюда?
– Адрес тот? – коротко спросил Игорь.
– Тот… – словно бы против воли согласился водитель.
– Значит, сюда. Жди.
Игорь спустился по бетонным щербатым ступенькам, испытывая одинаковое с водителем чувство дезориентированности и некоторой досады. Да, Глухой переулок, дом 8, ресторан «Ретро» – все как будто бы правильно… Неправильным представлялось само наличие ресторана среди этих отгороженных гаражами и заборами, замкнутых на все домофоны многоэтажек. Ресторан, расположенный в таком невыгодном микрорайоне, наверняка не пользуется популярностью.
Игорь потянул на себя обитую железом дверь. Та не поддавалась. Заперто, что ли? Значит, он все-таки приехал не туда. Или Сашка что-то напутал… Он дернул за ручку еще раз. Нет, открыто. Просто дверь тугая, поддается с трудом.
Внутри оказалось на удивление симпатично. Уже от входа обдала совокупная волна музыки, приятного приглушенного света ламп, смеха, голосов и вкусных запахов. Как бы ни был непритязателен ресторан «Ретро» снаружи, на отсутствие посетителей пожаловаться не мог. Все столики были заняты.
Обстановка ресторана Игорю понравилась. Сводчатые потолки, стены отделаны деревом и украшены вьющимися растениями. Повсюду чеканка – сто лет, с советских времен, ее не видел! – и неуловимый дух недавнего прошлого. Может быть, ностальгия – главный козырь, притягивающий сюда посетителей? Надо же, а Игорь и не знал, что в Москве есть такое уютное местечко…
Навстречу Игорю откуда-то из боковой двери вынырнул невысокий, монументально-пузатый человек в строгом черном костюме и при галстуке-бабочке. Лицо с крупными чертами, густые брови и усы мимолетно напомнили окарикатуренного Сталина… Впрочем, Сталин тут ни при чем: просто типичный кавказец. Даже преувеличенный кавказец. Не хватало только, чтобы он вместо своего черного костюма с белой рубашкой нацепил папаху и бурку. И саблю в придачу… Но нет, без сабли придется обойтись. Она помешала бы его горячей жестикуляции.
– Заходите, – Игорю так и послышалось: «За-ахады, дарагой!» – Саша уже да-а-авно вас ждет. Прошу сюда. Рады вас видеть. Друг Саши – мой друг!
Метрдотель (или хозяин заведения?) почтительно провел Игоря сквозь довольно большой зал, между столами, расположенными заковыристым, почти лабиринтным способом. Красивая деревянная арка вынудила пригнуть голову. По пути Игорь смотрел на посетителей, одетых, что примечательно, по моде начала девяностых… Ах да, ведь ресторан именуется «Ретро»! Наверняка здесь принят такой дресс-код. Что же Сашка не предупредил? Конечно, благодаря Инне гардероб Игоря Сергеевича Гаренкова находится в полном соответствии с современной модой, но стоит только свистнуть, ему специально для этого случая приволокли бы любой костюм. Хоть из девяностых, хоть из времен Шекспира.
Навстречу Игорю откуда-то из боковой двери вынырнул невысокий, монументально-пузатый человек в строгом черном костюме и при галстуке-бабочке. Лицо с крупными чертами, густые брови и усы мимолетно напомнили окарикатуренного Сталина… Впрочем, Сталин тут ни при чем: просто типичный кавказец. Даже преувеличенный кавказец. Не хватало только, чтобы он вместо своего черного костюма с белой рубашкой нацепил папаху и бурку. И саблю в придачу… Но нет, без сабли придется обойтись. Она помешала бы его горячей жестикуляции.
– Заходите, – Игорю так и послышалось: «За-ахады, дарагой!» – Саша уже да-а-авно вас ждет. Прошу сюда. Рады вас видеть. Друг Саши – мой друг!
Метрдотель (или хозяин заведения?) почтительно провел Игоря сквозь довольно большой зал, между столами, расположенными заковыристым, почти лабиринтным способом. Красивая деревянная арка вынудила пригнуть голову. По пути Игорь смотрел на посетителей, одетых, что примечательно, по моде начала девяностых… Ах да, ведь ресторан именуется «Ретро»! Наверняка здесь принят такой дресс-код. Что же Сашка не предупредил? Конечно, благодаря Инне гардероб Игоря Сергеевича Гаренкова находится в полном соответствии с современной модой, но стоит только свистнуть, ему специально для этого случая приволокли бы любой костюм. Хоть из девяностых, хоть из времен Шекспира.
Впрочем, Игорю не пришлось долго волноваться по поводу одежды. Сашка, ожидавший его, по-видимому, за специально расположенном на отшибе столиком на двоих, тоже в местный дресс-код не вписывался… Да что там мелочиться – он не вписывался вообще ни в какие дресс-коды! За богато накрытым столом, на стуле с бархатной обивкой сидел старый друг, одетый так же, как на кладбище. Клетчатый пиджак какого-то гнусно-коричневатого, точно канализационная жижа, цвета; из-под стола высовывается отставленная (больная) нога в спортивной штанине и кроссовке… На кладбище кроссовка выглядела просто рваной. Теперь, должно быть, после скитаний по Москве, она стала еще и грязной.
– Ты и сюда в таком виде… – не удержавшись, вместо приветствия выдал Игорь.
– Нормальный вид, я теперь всегда так выгляжу, – ответил Саша без раздражения, но и без улыбки.
Игорь вдруг жутко смутился. Почему? Стало стыдно за свое богатство рядом с нуждающимся другом-инвалидом? Или его смутило, что, несмотря на убогую одежонку и очевидные дефекты перекошенной фигуры, Саша совсем не производил впечатления униженного и оскорбленного? Наоборот, в нем появилось незнакомое раньше внутреннее достоинство – нет, скорее гордость, почти надменность… Некое новое качество, заставившее вдруг Игоря оробеть и почувствовать себя жалким и маленьким.
– Слушай… Может, тебе помочь чем-нибудь? – Игорь сам не знал, почему он это предложил: от всей души – или чтобы избавиться от неприятной робости? – Ну, с работой там или еще как?.. Хочешь, я тебя в свою фирму устрою?
– Да нет, спасибо, – отмел предложение Саша движением руки. – Я уже устроен.
– А кем ты работаешь?
– А чего это тебя вдруг стало интересовать? – усмехнулся Саша.
От этой незавуалированной насмешки кровь ударила Игорю в голову, и пространство вокруг зазвенело. Показалось, что Сашу окутывает стеклянный кокон, отделяющий его от Игоря… отделяющий навсегда.
– Сашка, ты это брось! Да, я понимаю, тебе пришлось тяжело…
– Да, конечно, ты это понимаешь, – Саша даже не пытался замаскировать иронию.
Игорь смутился, отвел глаза, посмотрел вокруг. За соседним столиком, по-видимому, назревал конфликт: красавица-брюнетка, одетая точно для аргентинского танго – красное платье с воланами по подолу, пригнувшись к скатерти, злобно шептала какие-то обвинения сидевшему напротив бесцветному шатену в сером костюме, который нервно поправлял очки.
– Ну ладно, признаю, есть вещи, которые не можешь понять, если не пережил… Но и ты не пережил того, что выпало нам на долю! Думаешь, легко нам было пробивать дорогу в чужом городе? Миша и Андрюха, те хоть сразу поступили, им предоставили общежитие. А мне пришлось дворником валандаться за жилье. И еще год к вступительным экзаменам готовиться. Еле поступил, чуть в армию не загремел… Вот, хотели тебя навестить, да все как-то некогда было…
Бормоча эти оправдания, Игорь всем нутром понимал: не катит! Ну допустим, бедствия раннего московского периода, ну допустим, некогда было вырваться в родной Озерск. Но посылать хотя бы раз в месяц письмо – неужели на это требовалось много времени и денег? А впоследствии, когда невезуха разжала свои железные тиски и у четырех друзей из Озерска резко поперла вверх карьера – неужели так и не сумели съездить на родину, проведать людей, которые когда-то для них так много значили, так много сделали? Молчание длиной в двадцать лет…
– Я понимаю, – сменив тон, с неожиданной кротостью произнес Саша. – Мне и самому было некогда. Сначала долго лежал в больнице, сам знаешь, после чего. Врачи сомневались, что я выживу. Помимо перелома позвоночника, еще и разрывы внутренних органов. Шансов, мне потом сказали, было процентов двадцать…
Игорь невольно зажмурился. Прошлое вдруг охватило его, пронзило скрежетом поезда, оглушительными криками… натужливой улыбкой на искаженном свирепой болью лице… Они и вправду подумали, что Сашка не выживет! Ни тогда, ни впоследствии друзья не разговаривали об этом между собой, но каждый понимал: они бросили умирающего. И то, что Саша выжил, не отменяло этого гнусного потаенного знания.
– А потом… потом я тоже был страшно занят. Вставал на ноги, как и вы. Только вы в переносном смысле, а я в самом что ни на есть прямом. Теперь вот сочувствую годовалым детишкам, которые ходить учатся: нелегкая, оказывается, это работа! Как в тех стишках: из болота тащить бегемота. Вес-то у меня недетский, а пока лежал, обессилел, мышцы не слушаются…
Игорь вздрогнул от резкого звона: конфликт за соседним столиком явно перерос в скандал. Похоже, что аргентинская красотка, исчерпав все иные методы убеждения, резко взмахнула рукой – на полу блестели осколки бокала и пенилось шампанское. Выросший из-под земли услужливым призраком официант мигом все подмел и убрал. «Поставьте это в счет», – тихо проговорил бесцветный очкарик, стараясь казаться невозмутимым, но губы у него подергивались. А красавица-брюнетка застыла на стуле, неестественно выпрямив спину, с ледяным, равнодушным взглядом…
– Жаловаться на судьбу мне нечего: ноги снова меня носят, отказался, как видишь, и от костылей. Потом тоже был хлопот полон рот: со стариками возни много, сам понимаешь.
– С какими стариками?
– Ах да, ошибся маленько. Надо было сказать, со старухами. Моей матерью и… твоей.
У Игоря полыхнули щеки: перед ним, как живая, встала мать. Не то, одетое в немыслимые балахоны, источающее запах спиртного отечное истощенное чудовище, которое до сих пор иногда куролесило в его тягостных снах, а совсем другая, молодая мама, какой она была, когда он ходил во второй-третий класс. Зыбкий до пленительности облик, плохо запечатленный черно-белыми фотографиями. Она была тогда не тощая – просто тоненькая, с пышными длинными волосами, с вечно виноватым выражением больших серо-зеленых глаз, с этой милой щелью между передними зубами, которые в улыбке выступали вперед, как у зайчика. «Мама-зайка», – звал ее в минуты нежности Игорек, уже начиная мучительно ощущать себя старшим рядом с ней – неуклюжей, нелепой, до жути беспомощной перед лицом жизненных преград. Уже тогда она была небрежна в одежде, а может, просто одеться было не на что, трудно прокормиться с ребенком на зарплату медсестры процедурного кабинета, и она не вылезала из мешковатого свитера с рисунком бегущих оленей и серой юбки, с подола которой то и дело свисали нитки, и мама отстригала их маникюрными ножницами…
– Она очень тяжело умирала, долго болела и сильно мучилась, – безжалостно продолжал Сашка. – Не от физических страданий даже, хотя они были страшными, не дай бог никому… Но для нее куда тяжелее было то, что ты так ни разу к ней и не приехал.
– Саш, ну ты в курсе, какая у нее была болезнь. Женский алкоголизм неизлечим. Если бы я и приехал, чем бы я ей помог? Она бы у меня только клянчить деньги начала. Я бы ей по слабости характера давал, а она бы их пропивала. Еще скорее в могилу ее свел бы, честное слово…
– Что касается женского алкоголизма, я не специалист. А твоя мать очень хотела с тобой повидаться. Хотела и боялась. Как-то раз увидела тебя по телевизору, за круглым столом, посвященным развитию нашей промышленности, и как начала причитать: «Игоречек, Игоречек! Какой же ты у меня красивый стал! Когда же ты ко мне приедешь?» А потом посмотрела на себя в зеркало и заплакала. «Нет, – говорит, – очень я страшная. Не хочу, чтобы мой сыночек единственный запомнил меня такой. Пускай живет спокойно в своей Москве, а я ему помехой не стану. Главное, что он счастлив, что у него все есть, о чем он мечтал». А ты… ты даже потом на похороны не явился.