От этого загробного материнского прощения Игорю стало еще более тошно. Хуже нет, когда рядом вот такой человек – жалобный и кроткий, ничего не требующий. Они убивают своим великодушием, а когда умирают сами, то превращаются в вечный укор, от которого невозможно избавиться.
Внезапно вспыхнуло возмущение. Почему его заставляют чувствовать себя кругом виноватым? Почему никто не спросит, как ему жилось с матерью в те годы, когда она, приходя с работы, немедленно начинала «лечиться» алкоголем, на который отрывала гроши от семейного бюджета – от него, Игоря, отрывала! Он вечно был одет хуже всех в классе, у него ботинки разваливались на ходу… И в чем его теперь упрекает Сашка? В том, что Игорь, как и трое остальных, смогли преодолеть свою жалкую провинциальную участь, вырвались из нищеты? Его бы, разумеется, больше устроило, если бы Игорь остался на всю жизнь в родном озерском омуте! Вкалывал бы на бесперспективной работе, зарабатывал бы помаленьку мамочке на водочку… Жениться, конечно, не смог бы: куда, спрашивается, привести жену, в какой обстановке растить детей? Так какое, черт возьми, право имеет Сашка вот так глумиться над ним, козыряя озерскими несчастьями? Чем Игорь там мог бы помочь, кроме того, чтобы загубить себя?
– Ты бы хоть на могилу к ней съездил, – тихо попросил Саша.
– Обязательно. – Игорь поднялся из-за стола. – Рад был с тобой повидаться, Саш, но пора мне. Жена волноваться будет.
Несмотря на Сашкины протесты, Игорь, не дожидаясь счета, подложил под салфетницу несколько купюр, которые могли бы оплатить обед в парижском ресторане «У Максима». И покинул «Ретро», стараясь не ускорять шаг. На самом деле ему хотелось бежать отсюда без оглядки.
* * *Марина, которой предстояло стать женой, а затем и вдовой Андрея Федорова, появилась на свет в эпоху цветущего застоя в семье крупного партработника Тимофея Ильича Рузавина. Ко времени женитьбы Рузавин был уже в солидных годах, а чтобы на свет появилось дитя законного брака, обоим супругам пришлось лечиться от бесплодия с применением передовой капиталистической медицины. И когда в семье Рузавиных появился ребенок, он стал центром вселенной…
Из малышки выросла привлекательная, капризная и престижная невеста – перестройка бросила хозяевам страны вызов, с которым Тимофей Ильич сумел справиться достойно. Из передряги, в которой отдельные его старые знакомые сложили бескомпромиссные головы, он вышел, увеличив свое влияние и отхватив изрядный кусок нефтяной промышленности.
Но первое время Марине в личной жизни не везло. Конечно, дело было не в том, что женихов не находилось. Наоборот, многие буквально напролом перли, стремясь заполучить в жены нефтяную принцессу. Но таких робкая Мариночка пугалась. Ей хотелось, чтобы все как-то само собой устроилось – по возможности, без лишних тревог и катаклизмов. Марина Рузавина с детства не терпела дискомфорта.
Это ее свойство быстро распознал молодой экономист Андрей Федоров, работавший на фирме ее отца. Конечно, он не был допущен в золотое общество. Андрей и Марина встретились случайно, когда она приехала в офис Рузавина. Но у провинциала был ряд преимуществ. Прежде всего, внешность: если, приближаясь к сорока и отпустив животик, Андрюха все еще источал яд привлекательности для всех встречных особ женского пола, то в двадцать семь он был настоящим черным херувимом. На первый взгляд, эдакий красивый надменный тип с великолепной темной шевелюрой и точеным профилем. А улыбнется – бездна обаяния, да еще ямочки на щеках! На его родине, в Озерске, лучшие девушки с ума сходили от этих ямочек. Неудивительно, что скромный клерк привлек внимание Марины.
Однако и внешность – не самое главное. Ушлый и дошлый, умевший распознавать человеческие слабости, Андрюха раскусил Марину: она любит, чтобы о ней заботились. До сих пор всю заботу дарили родители; будущему мужу надо сделать все, чтобы занять их место. И Андрюха из кожи вон лез. При новых встречах окружал наследницу сладкой ватой всяческих услуг. Он быстро сделался для нее всем: и слугой, и гидом, и теплой жилеткой, и одноразовым носовым платочком, и благородным рыцарем, но при этом не забывал и о роли романтического любовника.
Можно было, конечно, действовать грубее. Другой бы на его месте обрюхатил ту, что по всем параметрам ему не пара, чем вынудил богатеньких родителей обеспечить им счастливый брак. Но это – в теории. На практике Тимофей Ильич если бы не послал обожаемую доченьку на аборт, а уладил бы дело мирком-пирком да за свадебкой, то к прохиндею-зятю отношение было бы у него соответственное. Скорей всего, до управления своим куском нефтяной промышленности его не допустил бы. И позаботился о том, чтобы молодые как можно скорее развелись.
Но ловкий Андрюха не совершил такой ошибки. Он сумел понравиться, обаять не только Марину, но и ее пожилых родителей так, что Рузавины поверили: да, это он! Надежда и опора! Побеседовав несколько раз с будущим зятем, Тимофей Ильич пришел к благоприятным выводам относительно его ума и потенциала. Анну Владимировну Андрей подкупил обещанием не затягивать с внуками. Что касается Марины, она не знала, как без Андрея жить.
Такая сильная привязанность со стороны Марины, пока она была невестой, Андрея радовала, потому что означала реализацию его планов. Позже – начала тяготить. Эта современная с виду, великолепно ухоженная женщина – просто мечта домостроевца: шагу не может ступить без мужа! Долгие годы Андрюха разрывался между работой (Тимофей Ильич все же передоверил целеустремленному и работоспособному зятю дела) и домом, где ждала его капризная и беспомощная супруга. Стоило Андрею ослабить заботу, Марина принималась плакать и говорить, что он ее разлюбил. Частенько рыдания Марины перетекали в приступы удушья. «Хронический бронхит с астматическим компонентом», – значилось в поликлинической карте. И хотя Андрей не слишком верил в астматический компонент, приступы его пугали.
«Видишь ли, Игоряха, – откровенничал иногда Андрей, – иногда думаю: сил моих нет, всю душу она из меня вытянула. Не знаю, люблю ли я ее… Но уйти не могу: замучает чувство вины. Вроде бы она, когда меня изводит, симулирует, но, с другой стороны, вроде как бы и не совсем симулирует. Я ведь чувствую: когда она задыхается, ей по-настоящему страшно и она по-настоящему не может это прекратить… Да и, кроме того, на кого я сына брошу? Кем она его вырастит?»
Стас, по счастью, получился не в мамочку. То ли сработали напористые провинциальные гены отца, то ли его воспитание, но мальчишка рос активным и сообразительным, был душой подростковых тусовок. Да, сентиментальный, да, эмоциональный, да, впечатлительный. Но все же парень, а не плакса-размазня. Может, повезло еще, что мать не мучила его чрезмерной опекой. Маринина заботливость простиралась только на саму Марину.
Когда Андрей позвонил, Игорь подумал, что его ждут очередные стоны по поводу трудностей семейной жизни, потому и постарался побыстрее прервать разговор. Если бы знать, что разговор – последний! Что Андрей готовится к самоубийству! Что он хотел сообщить другу? Что? – эта мысль прокручивалась в голове, пока Марина, к которой он напросился на следующий день после похорон, изливала на него море жалоб и претензий судьбе. Глядя на то, как вдова давно знакомым жестом прижимает руки к плосковатой груди, Игорь не мог не вспоминать приснившийся кошмар – и не представлять то, постаревшее, неестественное лицо из сна… «Это ему возмездие за то, что он связался с той девкой», – услышал Игорь ненависть в Маринином голосе, и на секунду ему стало до того противно, что он готов был подскочить, ударить кулаком по стеклянному столу – изготовленному на заказ дизайнерскому чуду, заорать изо всех сил. Но – сдержался. Еще не хватало ему Марининых приступов! Нет, надо выждать, когда иссякнут ее сетования. Только тогда он сможет задать вопросы, которые его интересуют.
– Марина, я, конечно, понимаю, как ты потрясена… Но, может, ты все-таки припомнишь: Андрей ни на что не жаловался?
– Жаловался? Ты же знаешь: из него вечно слова не вытянешь…
Ну да, этого следовало ожидать. Андрей жаловался кому угодно, только не своей дражайшей супруге.
– Как у него было со здоровьем?
– У Андрюши, – Марина снова поднесла платок к глазам, – всегда было прекрасное здоровье. Но если бы даже нашли какую-нибудь болезнь… он не сдался бы. Он поднял бы по тревоге всех врачей, но не стал бы… не стал бы из-за этого…
– Как у него шли дела в бизнесе?
– Отлично. Как всегда.
– Он не был в последнее время озабочен? Не говорил о конкурентах? Или что у него могут быть проблемы?
– Озабочен? Да, был. Но конкуренты тут ни при чем. Он говорил о сценарии…
Игорь вдруг ощутил собственное сердце. Совершив головокружительный прыжок, оно очутилось в горле – и все тело охватила слабость.
– Сценарии? Каком сценарии? О котором он писал в предсмертной записке?
– Сценарии? Каком сценарии? О котором он писал в предсмертной записке?
Марина уставилась на него непонимающими глазами:
– Записка? Но Андрюша не оставил никакой записки!
– Значит, я что-то перепутал… Продолжай, Мариночка, продолжай. Так что за сценарий?
– Я сама не поняла. Буквально за два дня до… до этого… я думала, Андрюши нет дома… Я задремала среди дня, потом вечером проснулась, собралась позвать горничную, чтобы она сделала кофе со сливками… Горничной не было на месте. Я пошла эту лентяйку искать и случайно заглянула в гостиную. И увидела, что он там стоит… Представляешь, спиной к двери, на фоне окна! Стоит и смотрит на вечерний город. И разговаривает – сам с собой.
– Сам с собой? Ты уверена? Не по мобильнику?
– Нет, что ты, по телефону говорят совсем не так. Он будто рассуждал вслух. Грустно, протяжно, нараспев вроде бы. «Только так я могу изменить сценарий».
– Марина! Ты это точно помнишь?
– Как я могу этого не помнить? Я сразу же включила свет и спросила, что это значит. Он сказал, что я ослышалась… Но я не ослышалась. Последние ночи он беспокойно спал, ворочался. Разговаривал во сне – этого с ним в жизни не случалось. И снова повторял: «Сценарий, сценарий…»
Игорь почувствовал, что в голове у него не осталось ни одной здравой мысли. Сплошной звенящий хаос, на дне которого шевелятся полуоформленные вопросы.
– Марина, как по-твоему, что это значит?
– Наверняка это как-то связано с его девкой! – В голосе Марины трубила победная правота женщины, которую только смерть мужа спасла от краха семейной жизни. – Ты не представляешь, какая она лицемерка! С виду тихонькая, скромненькая, а как ловко заставила Андрюшу под свою дудку плясать! Знаю я таких тихонь. Наверняка все расписала на годы вперед: и условия развода, и как часто видеться со Стасом, и… не знаю… Ничего удивительного, что для Андрюши повеситься было единственным способом вырваться из ее сценария…
Версия ревнивой Марины показалась Игорю полнейшим бредом: если кто и похож на лицемерку, заставляющую людей плясать под свою дудку, то это, во всяком случае, не Дуня. Однако и таким мнением не стоило пренебрегать. Он непременно должен пообщаться с Дуней. Возможно, ей известно больше, чем Марине. Но как ее найти теперь? Эх, дурак, надо было подойти к ней прямо на похоронах! Почему он этого не сделал? Ведь любопытно ж ему было: на кого променял Марину покойный друг? Но – не подошел, следил издали… Придурок! Постойте! С Дуней разговаривал Володя. Значит, он с ней знаком?
* * *Утро для Инны Гаренковой было заполнено хлопотами. Это раньше, в условиях небогатой жизни, Инна сама подавала на стол завтрак для троих. Теперь все было по-другому. Огромный дом требовал огромных забот. Кормить нужно не только семью, но и прислугу, охрану. А значит – заказать продукты на всех, продумать меню на день, отдать распоряжения по уборке, стирке, химчистке… И плюс еще куча всяких дел, и по дому, и по участку. Весна на дворе, надо сад в порядок приводить.
Конечно, заниматься этим с раннего утра не было никакой необходимости. Никто не заставлял Инну подниматься, не выспавшись, ни свет ни заря. Но ей самой и в голову не приходило, что она не обязана вставать раньше мужа и дочки. Как будто, если она позволит себе хоть разок понежиться в постели в течение дня, это войдет в обыкновение, станет единственным выходом: спать, спать, не просыпаться… Признак полной капитуляции. Капитуляции в борьбе с богатством, которого она вместе с мужем так желала.
В свое время, после историко-архивного, она пошла преподавать историю в школу. Это считалось не самым лучшим вариантом: работа в музее, научном институте или даже архивах котировалась у выпускников куда больше. Но Инну привлекала именно педагогическая работа. Ей хотелось не глотать вековую пыль в окружении чопорных старух, а говорить о том, что ей нравилось, делиться знаниями, видеть заинтересованные лица учеников. Ведь это так здорово, когда учитель любит свой предмет и умеет увлечь им ребят!
Как давно, кажется, это было: подъем в половине седьмого, контрастный душ, наскоро накормить всех завтраком, намазаться-накраситься – и бегом в школу! Холодный предрассветный мрак, чуть разжиженный фонарями, от которого слипаются все еще сонные глаза. Битком набитый автобус, где невозможно поднять руку, чтобы передать деньги на билет. Метро, где плывешь в человеческом потоке, чувствуя себя неодушевленной каплей, частью общего стада. В школе – потрескивание ламп дневного света, тусклый желтый линолеум, запах хлорки из туалета и скучной еды из столовой. Ученики…
Когда дочь подросла, появился типичный для учителей «трудный» вопрос: куда отдать ребенка учиться? К себе Инна не решилась, да и далековато… Алина пошла в школу рядом с домом, где были такие же линолеумные полы, типичное давление на мозги учеников и обязанность быть как все, не выделяться. И там на родительских собраниях уже Инна была не учительницей, а трудной мамой трудной дочки и лезла из кожи вон, убеждая учителей, что начитанность и открытое высказывание не совпадающих с учебником мыслей – не порок, и понимала, что доказать ничего не сможет, как не смогла бы доказать аналогичные утверждения в своей школе.
Израненная школьным маразмом, Инна подползала вечером к мужу, измотанному диким бизнесом, и, поделившись накопленным за день раздражением, супруги Гаренковы утихомиривались, обнимались и начинали мечтать. О том, когда фирма Игоря наконец-то займет ведущие позиции. Когда Алину отдадут в платную гимназию, где будут бережно относиться к ее индивидуальности. Когда Инна сможет позволить себе не работать, а сидеть дома, покупать и читать какие захочет книги, следить за собой, встречать мужа с работы всегда свежая и отдохнувшая, готовая к радостям любви. Когда они объедут втроем весь мир или, по крайней мере, всю Западную Европу, увидят собственными глазами все те достопримечательности, о которых Инна была обречена всего-навсего рассказывать своим ученикам.
И вот ожидаемое материальное благополучие наконец настало. Алину отдали в гимназию с гуманитарным уклоном, где она заслуженно превратилась в звезду литературных конкурсов и самодеятельного театра. Побывали в Греции, Франции, Италии, Англии, Испании… Что касается работы, Инна, противореча самой себе, довольно долго продолжала тянуть лямку школьной каторги. Но в конце концов ее дожали – с двух сторон. Игорь, который постоянно нудил, что жена человека его уровня не имеет права выкладываться за жалкие гроши. И учительницы, которые поджимали губы, видя, как она подъезжает к школьному подъезду на новеньком «Вольво» с шофером (водить машину Инна так и не научилась), обсуждали за спиной ее одежду и украшения. Один только математик постоянно вступался за Инну, умел насмешкой заставить замолчать этих клуш – и она с запоздалой благодарностью разглядела в этом сморщенном, с нездоровым цветом кожи, человеке неубитый здравый смысл и полное отсутствие зависти. Но чтобы удержать ее в школе, одного математика было мало… «Хватит! – в один прекрасный день провозгласила Инна. – Попили моей кровушки! Отныне живу, как хочу!»
Однако вскоре выяснилось, что «живу, как хочу» – несбыточная формула. Что мечты редко совпадают с действительностью. И что, самое главное, когда человек получает возможность «жить, как хочет», он перестает понимать: чего же он, собственно, хочет?
Пятикомнатная квартира в центре Москвы, в построенном для партийной элиты доме, а затем – вожделенный загородный особняк. Комфорт? Полнейший. Распорядок дня? Свободнейший. Книги? Только заказать, принесут на дом. Театральных билетов то же самое касается. Стирка-глажка-готовка давно уже не отягощают быт, все делается чужими руками. Короче, живи да радуйся!
А Инне не живется. Некуда ей себя приткнуть в этом изнурительном благополучии. И хотя Игорь постоянно твердит, что она незаменима при неофициальных встречах и презентациях, что умная красивая жена повышает престиж мужа, что быть женой бизнесмена такого ранга – важная и ответственная работа, Инна этого не в состоянии как следует осознать. Вернее, она осознает, что на этом пустом месте – «жена крупного бизнесмена» – могла быть другая женщина. Кто угодно. Может, другая лучше справилась бы. Инна не чувствует себя здесь незаменимой.
А там, в школе, чувствовала… Как давно, кажется, это было: в пятом классе – Пунические войны, в шестом – голландское национально-освободительное движение против испанского господства, в девятом – народовольцы… Скучища, казалось бы, изо дня в день, из года в год повторять одно и то же? Но Инна как раз любила побаловать себя и учеников разнообразием. Выработав для себя некоторые основные положения – канву урока, она плела по этой канве затейливые узоры с привлечением примеров из художественной литературы, сохранившихся в мемуарах курьезов и других мелочей, составлявших для нее ткань и дыхание истории. А история увлекала ее с детских лет, когда она бродила по старой Москве, упоенно открывала для себя новые и новые извилистые переулки, разглядывала украшенные лепной геральдикой дома, фантазируя о тех, кто их строил, и тех, кто в них жил… Инна, пока работала, ни разу не пожалела о выбранной профессии. Ученики это улавливали и платили ей и ее предмету любовью.