Но какое мне дело до того, что я нарушаю местный этикет? Я не женщина, а элрой, демон из иных измерений, в которые можно попасть, сорвав цветок рвасса и приготовив из него какой-то загадочный вейерштрасс. Кто сказал, что женщина, в которую вселился элрой, должна вести себя как женщина? Даже сам Грин Грин Ромаро признал, что это не так. Он ведь не отправил меня в женский дом, а отнесся с уважением, почти как к эрастеру.
Я подошел к ближайшей компании, в которую входили пять юных девушек, они сидели прямо на полу, сложив ноги по-турецки и обернув хвосты вокруг бедер.
– Я люблю вас, – сказал я, присев рядом.
Девушки смотрели на меня расширенными глазами и ждали продолжения.
– Честно говоря, я и сам не знаю, зачем пришел сюда, – сказал я.
Я употребил форму мужского рода, и к запаху девушек добавилась нотка испуганного непонимания.
– Зачем пришла, – поправился я. – Вы вряд ли поверите, но я теперь и сам не знаю, какого я пола. Как элрой, я мужчина, а как млогса, я женщина. Я хотел вести себя как мужчина, но прошлой ночью мне помешал зов плоти. Когда я пошел к вам, я хотел попросить у вас одеяло, потому что ночью одному холодно. А теперь я вижу, что одеял у вас нет, но не возвращаться же обратно… Если я вам мешаю, я уйду, но я не хочу уходить, я хочу поговорить с вами… даже сам не знаю, о чем.
– Тебе холодно? – спросила одна из девушек, от других она отличалась тем, что на левой руке у нее не хватало трех пальцев из пяти.
– Сейчас нет, – сказал я. – Но ночью будет холодно.
– Я согрею тебя, – сказала двупалая девушка. – В любое время, когда будет надо.
Память тела подсказала мне, что она имеет в виду, и мое тело издало запах смущения. Девушка улыбнулась и произнесла нараспев:
– Если тебе холодно, взгляни на мой хоботок, я буду везде, я дам тебе радость и отниму печаль, я люблю тебя, просто приди. Если льет дождь, я зажгу солнце, я сделаю все, я дам тебе клюв и уши, только приди.
После этих слов отказать ей было решительно невозможно.
7
Когда я был молодым и бестолковым юношей, я часто фантазировал о будущем. В разные моменты времени я мечтал стать генералом, президентом, крутым бизнесменом на шестисотом «Мерседесе», я представлял себе, каким крутым мужиком я буду, у меня будет красивая жена, любящая и верная, двое—трое детей, умных и всячески продвинутых… Я мечтал о многом. Среди моих мечтаний были и такие, о которых не рассказывают даже самым близким, одно время я даже обдумывал теорию, что в жизни надо попробовать все. У меня бывали самые безумные сексуальные мечты, но я никогда не думал, что стану лесбиянкой, и не в мечтах, а в реальности, если можно назвать реальностью бытие в виде души, отделенной от тела и засунутой в волосатого гуманоида женского пола. А что, чем не теория: все, что меня окружает – иллюзия, вся Сеть – великая иллюзия, а на самом деле я сейчас тихо умираю на промерзшем московском асфальте. Но лучше так не думать, а то можно поверить, что это правда, и тогда незачем жить.
Как бы то ни было, факт свершился, я попробовал секс с женщиной и мне понравилось. Это понравилось мне гораздо больше, чем секс с Дилх Аарном Сартори или, тем более, с Гоги. С философской точки зрения это означает приоритет души над телом, ведь душа у меня мужская, а тело женское, но раз женщины мне нравятся больше, чем мужчины, получается, что душа главнее, чем тело. Я вкусил пищу из общего корыта женского дома, я вкусил любовь женщины и тем самым я стал женщиной, по крайней мере, с точки зрения млогса.
Но если отвлечься от абстрактных рассуждений, все проще. Двупалая девушка, которая поделилась со мной своим телом, не просто так говорила «я люблю тебя». Все время, пока длился процесс, она действительно любила меня и я тоже любил ее. Я не строю иллюзий, это была скоротечная одноразовая любовь, но от этого она не перестает быть любовью. Мне жалко мужчин млогса, они не понимают, что такое любовь, они настолько привыкли относиться к сексу как к одной из естественных потребностей организма, что мне их жалко. Неважно, что они доминируют в этом мире, неважно, что им принадлежит вся власть и почти вся свобода, важно только одно – они не знают, что такое любовь, и потому достойны только жалости.
Что-то странное со мной происходит. Раньше я не замечал за собой склонности к отвлеченным рассуждениям, особенно такого гуманистического характера. Я привык воспринимать себя как хищника, двуногого волка, привычного к жизни в городских условиях, но от этого не менее хищного. Обычно я соблюдаю установленный порядок, но не потому, что неспособен переступить черту, а потому, что не считаю это нужным. Я сам придумываю себе понятия, и то, что они почти во всем совпадают с общепринятыми, не означает, что я слепо подчиняюсь воле большинства.
Раньше я никогда не просиживал часами на месте, думая об отвлеченных материях. Должно быть, все дело в том, что в деревне Врокса больше нечего делать. Телевизора нет, интернета тоже нет, поговорить не с кем, вот и тянет на пустые размышления. Интересно, насколько они пустые?
Но насчет «не с кем поговорить» я погорячился, теперь у меня есть с кем поговорить. Когда мы с Двупалой сделали все, что хотели, и прошло положенное время, требуемое для восстановления сил, как-то незаметно я оказался в центре живого круга, рядом со мной сидела Двупалая, чуть подальше – другие женщины, я говорил, а они слушали.
Я забыл сказать, что женщины млогса не имеют собственных имен. И в самом деле, зачем давать имя говорящей скотине? С нее хватит и прозвища. Вот и ходят по деревне Двупалая, Голохвостая, Ушастая и легион тех, кто не удостоился даже такого наименования, потому что в их внешности нет ничего примечательного, что позволило бы их легко запомнить. Когда мужчина приходит в женский дом и хочет найти какую-то определенную женщину, он говорит примерно так: «Эй, ты! Приведи сюда ту, которая вчера носила воду для Джа». Но мужчин редко интересует какая-то конкретная женщина, чаще они выхватывают из толпы первую попавшуюся и делают с ней то, ради чего она потребовалась. Все равно все женщины одинаковые.
Но достаточно об именах. Я говорил, а женщины слушали меня, затаив дыхание. Это был странный разговор, я говорил не с ними, я говорил сам с собой, с той частью моей души, что досталась от тела, в котором я сейчас обитаю. Чем дольше я говорил, тем больше разных вещей я узнавал о бытии разумных существ на планете, именуемой Ол. Я понимал и познавал эти вещи, и мое познание преобразовывалось в поток слов и запахов. И я изливал этот поток на своих слушательниц, и почему-то мне казалось, что в этом нет ничего странного или неестественного, что все должно быть именно так.
Я извлекал очередные сведения из памяти той, что была мной и тут же рассказывал, как происходят аналогичные вещи в моем родном мире. Я рассказывал женщинам млогса, что на Земле матери кормят детей не тараканами, а выделениями своего тела, и это вызвало шок, млогса просто не поняли, что тело способно выделять Что-либо отличное от нечистот. Я рассказывал, что на Земле детей воспитывают матери и отцы, а не старухи, не годные ни на что иное, кроме как следить за младенцами. Я рассказывал, что на Земле женщины тоже имеют имена и что мужчины не всегда стесняются делать грязную работу.
Они смотрели на меня, как на сказочницу. Они хотели верить в то, что я говорю, но не могли. Так слушатели Гомера не могли поверить, что боги пришли со звезд, и с течением веков его поэмы исказились до неузнаваемости…
Стоп! Откуда я взял эту ерунду про Гомера? Интересно… Если как следует подумать и отбросить все заведомо неподходящие варианты, остается только один – Вудсток. Нет, все равно не получается. Этот древесный разум всего лишь обещал наделить меня великой силой, которая позволит отбиться от агентов комитета защиты порядка. Какое отношение к этой силе имеет тот факт, что Гомер в «Одиссее» описывал первый контакт с чужим разумом?
Хотя… В одной из галактических энциклопедий черным по белому было написано, что первый контакт состоялся в 1989 году. Возможно, там использовалось другое летоисчисление… Нет, невозможно, текст приведен к человеческой системе понятий, а значит, и летоисчисление тоже должно быть человеческим. Может, авторы той статьи просто не знали о древнем контакте? Или Вудсток ошибся? Или Вудсток здесь вообще ни при чем и это мой собственный глюк? Ладно, бог с ними со всеми.
Обдумывая все это, я сделал долгую паузу. Слушательницы молчали, глядя мне в рот, а потом женщина средних лет с глазами необычно светлого оттенка спросила:
– Что нам делать?
И в самом деле, что им теперь делать? Пришел элрой, наплел гору сказочных историй, вселил в их сердца веру в то, что все может быть совсем не так, что они могут быть не только рабынями, что женщина может гулять сама по себе, как кошка. Пришел элрой, но пройдет должное время и он уйдет, а женщины останутся.
– Вам решать, – сказал я. – Только вы сами можете решить, что вам делать. Никто не сделает это за вас.
Произнеся эти слова, я встал и ушел. Лучше провести еще одну ночь в холоде, чем брать тепло у этих несчастных, которым я только что внушил несбыточную надежду.
8
Первым, кого я увидел на следующее утро, выйдя под лучи утреннего солнца из холодной хижины, был молодой эрастер по имени Эйл Думигар Визи. Его старшим был сам Грин Грин Ромаро, большинство мужчин племени считали Эйл Думигара Визи самым вероятным преемником пожилого вождя. Уважение, которое другие эрастеры выказывали на совете племени к Эйл Думигару Визи, никак не соответствовало его юному возрасту.
– Мир тебе, элрой Андрей Сигов, – почтительно произнес Эйл Думигар Визи.
– И тебе мир, эрастер Эйл Думигар Визи, – сказал я в ответ. – Ты меня ждал?
– Да, я тебя ждал, – кивнул эрастер. – Племя обеспокоено.
– Вас расстроило то, что произошло с Гоги? – предположил я. – Если так, я готов принести извинения. Я еще не освоился с новым телом, до вчерашнего вечера я не знал, что зов плоти может стать нестерпимым. Но теперь вам нечего бояться, я уже знаю, как можно справиться с плотью, не прибегая к крайним мерам.
Я со значением пошевелил хоботком на верхней части клюва. Эйл Думигар Визи издал запах смущения.
– Ты должен был рассказать племени о том, что с тобой происходит, – сказал он. – Тогда Гоги остался бы жив.
Я вздрогнул так, что меня аж подбросило.
– Что с ним случилось? – воскликнул я. – Почему он умер? Я что-то сделал не так?
– Ты все сделал не так, – вздохнул Эйл Думигар Визи. – Мужчина, поддавшийся женщине, перестает быть мужчиной и его судьба завершается. Ты не знал этого?
– Не знал. Я сожалею о том, что случилось…
– Тогда ты должен участвовать в поминках. Ты примешь свою долю причастия и произнесешь слова сожаления. Мы будем просить дух Гоги услышать твои слова, принять их, и воздержаться от мести живым.
– Какой еще мести?
– Ты не знаешь даже этого? Так знай, элрой, дух несправедливо убиенного всегда мстит тому, кто стал виновником его смерти. А если дух считает, что в его смерти повинно все племя, дух мстит всему племени. Чтобы этого не случилось, устраиваются поминки, на которых живые делят тело мертвого и разговаривают с его духом. Они просят прощения за все плохое, что сделали ему при жизни, и если дух удовлетворился извинениями, он воздерживается от мести и удаляется в вечные чертоги Пейл Ури Цергерн Хаймон Хулия.
– Какие—какие чертоги?
– Вечные. Ты не знаешь даже того, что происходит в посмертии? Тогда какой ты элрой?
– А я и не элрой, – отрезал я. – Это вы называете меня элроем, а я сам себя элроем не считаю. Я не раз повторял Грин Грину, кто я такой. Я такой же мужчина, как и вы, только я рожден в другом мире и однажды мне в руки попала вещь, которая позволяет переходить из одного мира в другой. Я сражался, меня тяжело ранили, почти убили, но перед смертью я успел перейти в ваш мир и вселиться в это тело. Я не могу вернуться обратно, потому что тогда умру окончательно, но я не хочу задерживаться у вас дольше необходимого, потому что мне у вас не нравится. Как только я построю машину, которая позволит мне уйти, не расставаясь с жизнью, я покину вас навсегда.
– Никогда больше не говори этих слов, – сказал Эйл Думигар Визи. – Я понимаю, что ты имеешь в виду, но не все млогса поймут тебя правильно. Большинство услышит в твоих словах только одно – ты не элрой. А когда млогса поймут, что ты не элрой, они тебя уничтожат.
– Меня не так просто уничтожить, – усмехнулся я.
– Да, я слышал. Говорят, ты победил в рукопашном бою самого Дилх Аарна Сартори. Признайся честно, ты застал его врасплох?
– В какой-то степени, – признался я. – Но мне помогло не только это. Мне помогла великая сила, которую я обрел в странствиях. Не думаю, что среди млогса найдется тот, кто сумеет меня победить.
– Тогда ты элрой, – заявил Эйл Думигар Визи. – Только элрой способен победить сильного воина, будучи скованным немощным женским телом.
– Не такое уж оно и немощное, – заметил я. – Сухожилия не разработаны, рефлексы не развиты, но если это тело пройдет должное обучение, из его носителя получится не самый плохой воин.
– Вот это меня и беспокоит, – заметил Эйл Думигар Визи. – И не только меня. Многие эрастеры опасаются, что ты хочешь сделать женщин равными мужчинам.
– В моем мире женщины и мужчины равны, – сказал я. – И я не вижу причин, почему у вас дела должны обстоять иначе. Но я не хочу переворачивать вашу жизнь, ваши внутренние дела меня не интересуют. Я построю машину и уйду, а вы живите, как хотите. Кстати, мне надо сходить к Джа, узнать, сделал ли он железную веревку.
– Он сделал железную веревку, – сказал Эйл Думигар Визи. – Только она очень плохая. Если ее согнуть, она ломается. Из нее нельзя свить железный плащ.
Худшие мои опасения оправдались. Млогса не делают проволоку не потому, что не умеют, а потому, что их железо недостаточно высокого качества. А раз они не в состоянии изготовить даже проволоку, то нечего и думать о том, чтобы соорудить терминал Сети с помощью подручных средств. А это значит… черт!
В принципе, терминал не обязан быть электрическим, терминал – это просто маяк, который показывает Сети, что где-то поблизости есть пользователь, который хочет к ней подключиться. Сигнал, передаваемый терминалом, имеет совсем иную природу, его наверняка можно сгенерировать и без электричества, но я не знаю, как это сделать. Я уверен, что вся необходимая информация есть в Сети, но чтобы войти в Сеть, нужно иметь терминал. Замкнутый круг.
– Ты расстроен, – констатировал Эйл Думигар Визи. – Теперь ты не сможешь уйти?
– Не знаю, – сказал я. – Есть и другие способы путешествовать между мирами, без железной веревки, но они мне неведомы. Есть одна надежда…
– Какая?
– Когда я пришел к вам, ваш мир уже был подключен к Сети. Значит, его уже посещали существа из иных миров.
– Да, к нам и раньше приходили элрои, ты это знаешь.
– Да, знаю. Но кто-то из них сумел вернуться обратно.
– С чего ты взял?
– Потому что иначе непонятно, почему Сеть знает о вашем мире.
– Чего тут непонятного? Разве Сеть не видит сейчас твоими глазами?
Я растерялся, эта мысль еще не приходила мне в голову. Если так, моя надежда и вправду несбыточна.
– Не знаю, – сказал я. – Может, ты и прав. Но если ты прав, я не смогу уйти.
– Кто знает, – задумчиво произнес Эйл Думигар Визи. – Я не утверждаю, что ни один элрой никогда не возвращался обратно. В наших легендах ничего не говорится о таких случаях, но это не значит, что их не было. Возможно, кто-то из элроев сумел построить ту машину, которая тебе нужна. И еще у нас есть легенда про цветок рвасса.
– Да, я знаю, – сказал я. – В моем мире тоже есть похожая легенда про цветок папоротника, но только папоротник никогда не цветет. Ты сам когда—нибудь видел цветок рвасса?
Эйл Думигар Визи отрицательно покачал головой.
– А из твоих знакомых кто—нибудь его видел?
– Если бы его не видел никто, легенды бы не было.
– Легенда может быть выдумана от начала до конца.
– Невозможно! – возмутился Эйл Думигар Визи. – Предки не лгут.
Я не стал его разубеждать, я понял по запаху, что разубедить его невозможно, как невозможно объяснить упертому христианину, что в небе нет ничего, кроме воздуха. Я просто промолчал.
– Ты пойдешь на поминки Гоги? – спросил Эйл Думигар Визи и добавил: – Надо спешить, а то не успеем выразить уважение покойному. Все съедят без нас.
При одной мысли о том, что придется есть мясо разумного существа, почти что человечину, меня замутило.
– А что будет, если я откажусь? – спросил я.
Эйл Думигар Визи издал запах гнева.
– Лучше не пробуй, – сказал он. – Если не явишься на поминки, ты признаешь, что убил Гоги сознательно.
– Но я не убивал Гоги! – возмутился я.
– Не отрицай очевидное, – Эйл Думигар Визи издал запах презрения. – После того, что ты сделал с ним, он не мог жить. Мужчина, которого женщина принудила к бесчестию, не должен жить. Это закон.
– Но я же не знал, что он убьет себя! Если бы я знал, я бы ни за что…
– Гоги не убил себя, – прервал меня Эйл Думигар Визи. – Его убил я вот этой рукой, в которой был нож. Есть закон – слабые телом и духом не должны жить. Племена, что презирают этот закон, слабеют и вырождаются. Ты доказал, что Гоги слаб, и тем самым ты завершил судьбу Гоги.
Я нервно засмеялся.
– Но тогда получается, – сказал я, – что в вашем племени не должен жить никто. Потому что я сильнее любого мужчины племени, включая эрастеров.
Эйл Думигар Визи издал запах страха.
– Мы говорили об этом, когда ты слез с Гоги, – сказал он. – Грин Грин Ромаро сказал, что это так, и если подобные случаи будет повторяться, то такова воля богов, которую надлежит исполнить. Если богам неугодно существование нашего племени, мы обязаны соблюсти их волю.