— Ну что, брат Лис, давай, — подбодрил я себя.
На моё приближение свисающий с потолка нарост не отреагировал никак.
Я задержал дыхание и проскочил под ним, ожидая чего угодно — молнии, взрыва, струи кислоты, акустического удара. Но ничего не произошло, только неприятная вибрация на миг коснулась затылка и ушла вниз по позвоночнику.
— Чисто? — спросил Синдбад.
— Чисто. Быстро за мной.
Злобные узловики наверняка уже собрались у станции метро всем кагалом и сейчас полезут внутрь одновременно через несколько входов. Примутся палить во все стороны и вздрагивать от каждого шороха, ожидая от хитрого Лиса засады или ещё какой подлости.
Синдбад и Колючий тоже прошли под «Сосулькой» спокойно, и мы потопали дальше вниз. Показалась станция, и тут сверху донёсся отзвук грохота, возвестивший, что рыцари идут по следу.
— Так, поглядим, что тут такое… — пробормотал я, сканируя пространство между путями.
Процессу мешали толстенные колонны, натыканные с двух сторон и загораживавшие обзор не только глазам, но и имплантам, а также висевшая в воздухе взвесь непонятного происхождения.
Удалось определить, что потолок и стены тут чистые, без автонов, ничего живого или хотя бы условно живого в окрестностях не наблюдается, в центре зала имеется «Кислота», а у дальней стены, в тупике, лежат три трупа.
— Куда пойдём? — спросил я. — Предлагаю на юг, к «Савеловской», и по правому тоннелю.
— Ты проводник, тебе и вести, — откликнулся Синдбад. — Но не спеши, парню помочь надо! Он ранен, или ты забыл? Как, есть у нас пара минут? Преследователей не слышно?
Да, как-то я и вправду запамятовал, что бывший единоверец Иеровоам получил рану. При мысли об этом я второй раз за день испытал давно забытое чувство — стыд, и ощутил, как заалели щёки. На мгновение даже порадовался, что вокруг царит кромешная тьма и моей физиономии никому не видно.
— Сейчас проверим… — Я прислушался: в уходящем наверх тоннеле было тихо. — Пара минут есть. Ты пока займись им, а я огляжусь. Там вон три жмурика лежат, надо посмотреть, что с ними.
Синдбад помог Колючему сесть, вытащил из рюкзака аптечку и принялся снимать с мальчишки броню. Я же обогнул «Кислоту», заволновавшуюся при моём приближении и сделавшую попытку чуть увеличиться, и двинулся туда, где лежали тела.
Все три принадлежали мужчинам в боевых костюмах, и все сжимали оружие.
У двоих это были «калаши», а один держал в каждой руке по «Страйку».
По всем признакам — сталкеры, причём не из особенно продвинутых и денежных, скорее всего — новички.
— Так, что тут у нас? — прошептал я, разглядывая первое тело и понимая, что удивлён.
Это был крупный парень, моего роста, но куда шире в плечах, шлема он не носил, так что я мог видеть голову. И при этом, что странно, не мог определить, от чего умер здоровяк: труп выглядел довольно свежим и не имел повреждений — ни ран, ни ушибов, ни признаков отравления.
Стань сталкер жертвой колонии скоргов, от него мало что осталось бы.
— Только мёртвые с косами стоят, и тишина… — прошептал я, переводя взгляд на второе тело.
И с ним, и с третьим всё обстояло точно так же.
«Что там? — спросил Синдбад через М-фон. — Мы почти закончили».
«Всё довольно странно, — отозвался я. — Сейчас обыщу их, и уходим».
«Калаши» и «Страйки» нам ни к чему, а вот в поклаже у мертвецов может найтись что-нибудь ценное или полезное. Этим беднягам оно всё равно не пригодится ни при каких обстоятельствах, а нам может жизнь спасти.
Обыскивая трупы, я не испытывал ни брезгливости, ни смущения.
Любой, кто провёл в Пятизонье больше нескольких месяцев, не свихнулся, не стал инвалидом и не погиб, непременно лишается глупых предрассудков, связанных с мёртвыми, и усваивает базовый принцип выживания — можно делать всё, что идёт на пользу тебе и твоим союзникам.
В подсумках не нашлось ничего особо интересного, кроме парочки гранат, а вот в одном из рюкзаков я отыскал три полных комплекта маркеров, а также контейнер с н-капсулами.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — прокомментировал я этот факт и вернулся к спутникам. — Пошли?
Синдбад кивнул, Колючий забормотал молитву.
Это он правильно — сталкер, сунувшийся непосредственно в тоннели, по которым ранее ходили поезда, мог рассчитывать только на божественное покровительство. Ибо от Сцепщика, прожорливого железного гада, не спасали ни гранаты, ни «мегеры» с «карташами», ни даже артефакты, вроде «Фрича» или «Плети».
Я лично этого чугунка не встречал, но Араб имел с ним рандеву где-то в районе «Аэропорта» и едва унёс ноги. Вспоминать о том случае он не любил, но как-то раз проговорился, и тогда я узнал, что есть вещи, коих опасаются даже жжёные.
Помимо Сцепщика имелись тут и другие опасности, о которых лучше было не вспоминать, чтобы не навлечь их на наши головы.
Мы спрыгнули с края платформы и быстренько оставили «Дмитровскую» позади. Потянулся тоннель, чьи стены, пол и потолок выглядели так, словно их сверлили огромной дрелью.
Взвесь, так досаждавшая мне на станции, никуда не исчезла, но стала немного реже, так что я мог заглянуть шагов на тридцать-сорок вперёд. И на том спасибо — ловушку или решившего поужинать нами чугунка замечу заранее, а уж дальше — как кривая вывезет.
— Тихо! Вы слышите? — воскликнул Колючий, едва мы оставили позади боковой тоннель.
Негромкий звук, похожий одновременно на детский крик, на кошачий мяв и на голос свирели, пришёл откуда-то снизу. И непонятно, почему — вроде бы не было в нём ничего жуткого — заставил меня вздрогнуть и покрыться холодным потом.
— Нет, — сказал я. — И тебе советуем не слышать. Понял?
Беглый праведник взглянул на меня выпученными глазами.
— Мне кажется, что я такое уже встречал. Я думаю, это… — договорить Синдбад не успел, поскольку прямо перед нами от стены до стены развернулось и вспыхнуло полотнище из голубого огня.
«Попал» — успел подумать я, прежде чем провалиться в беспамятство.
Остановить действие «Голубого огонька» в том случае, если он успел развернуться, невозможно. Человек, угодивший в его зону действия, теряет волю и рассудок, попадает под влияние чужеродной психической программы.
Прошло некоторое время, сколько точно, я не смог бы сказать, и я обнаружил, что сижу, прислоненный спиной к стене, и на лицо мне капает что-то холодное. Машинально облизав губы, я понял, что это всего-навсего вода и что я в том же тоннеле, у одной из его стенок.
— Слава Богу, ты очнулся, — произнёс склонявшийся надо мной тёмный силуэт, оказавшийся Колючим.
— Да? — Я поднял тяжёлую, словно бетонную, руку и потёр лоб, пытаясь извлечь из утомлённого мозга хоть какое-то подобие мысли. — А что… где этот… почему мы ещё живы?
Из плена «Голубого огонька» тебя может вытащить товарищ, оказавшийся по другую сторону экрана или просто успевший отвернуться. Но Колючий, я готов был поклясться чем угодно, шагал позади меня, а на то, чтобы среагировать на ловушку, времени у него не имелось.
Слишком внезапно объявилась эта дрянь.
— Я вас уронил лицами вниз, а сам отвёл взгляд, — объяснил мальчишка так спокойно, будто речь шла о победе над одиночным, да ещё и повреждённым ботом. — Ловушка и погасла, а потом я вас проволок немного вперёд, чтобы не включилась опять, и водой побрызгал.
— Но почему? Почему он на тебя не повлиял? — Я поднялся. — Ты можешь объяснить?
— Всё в руке Божьей, — ответил Колючий. — Тот, кто истинно верует и веру делами подтверждает, обретает сердцем твёрдость алмаза и бодрость неусыпную, и козни диавольские бессильны против него.
Я захотел выругаться, но глянул в честное лицо беглого праведника, в его глаза, и передумал — этот парень искренне считает, что вера помогла ему устоять против воздействия «Голубого огонька». И вздумай я расспросить, как и что делает со своими выкормышами Дьякон, чтобы обеспечить им вот такую устойчивость к психопрограммированию, Колючий мне не ответит.
А ходят слухи, ходят, что глава «Пламенного Креста» и чугунков не боится, и ловушек не остерегается.
— Давай приводить в себя Синдбада, — сказал я, и мы занялись нашим бритоголовым другом.
Потратили немного воды из фляжки, и Синдбад зафыркал, замотал головой.
— Вопросов не задавай, — посоветовал я. — Я их все уже задал и нормальных ответов не получил. Учти только, это он нас спас, — для убедительности я ткнул в Колючего пальцем. — Ты идти в состоянии?
— Да.
— Тогда пошли.
Надо отдать Синдбаду должное, он быстро въехал в ситуацию и проявлять любопытство не стал. Молча поднялся, встряхнулся, точно проснувшийся кот, и затопал следом за нами, оказавшись в арьергарде.
Сейчас узловики не в курсе, куда именно мы отправились с «Дмитровской», и хотелось бы подольше держать их в неведении. Для этого надо идти быстро, не жалея ног, чтобы избегать не только огневого, но и зрительного, и слухового, и вообще любого контакта.
Хотя добравшись по этому тоннелю до «Голубого огонька», рыцари наверняка решат, что здесь мы не проходили.
— Отвались мой хвост, — пробормотал я, думая, что это было бы не худшим вариантом.
Тоннель тянулся прямо, тихий, тёмный и совершенно пустой, дыры в стенах и потолке создавали впечатление, что мы идём по внутренностям громадной сырной головы. Иногда я замечал в отверстиях движение, рефлекторно вскидывал «Шторм», но всякий раз обитатели подземелья успевали спрятаться, прежде чем я хотя бы понимал, с чем имею дело.
Импланты помогали слабо, взгляд за пределы тоннеля блокировался стенами, полом и потолком. Я чувствовал себя слепым и глухим, почти как в «зоне молчания», и от этого нервничал всё сильнее.
— Проклятое подземелье, — пробурчал я, когда мы упёрлись в поросль металлокустарников. — Эти ещё навылезали… похоже, что тут Сцепщик давненько не проползал.
— Не каркай, — осадил меня Синдбад, и я поспешно замолк.
И то верно — не буди лихо, пока оно тихо.
Автоны мы обошли вдоль стеночки, но когда открылось то, что находится за ними, я встал как вкопанный: яма шириной во весь тоннель и длиной метров в десять доверху заполнена чем-то блескучим, переливающимся, похожим на воду; и шорох, еле слышный металлический скрежет, какой производят десятки царапающихся крохотных лапок.
— Скарабеи? — изумлённо вздохнул Колючий, а мне вспомнился древний фильм про мумию, где блестящие жуки из фараонской гробницы за считанные секунды дочиста обгладывали людей.
Обычные скарабеи Пятизонья, произошедшие от всякого мелкого металлического хлама, питаются ржавчиной, и человеческое мясо им до лампочки. Зато твари под тем же названием, представляющие собой скоргов, то есть состоящие целиком из наноботов, с охотой употребляют животный белок.
И тут мы имели дело как раз с такими.
— Они самые, — сказал я. — Что будем делать? Гранату не кинешь, самим спрятаться некуда…
По тоннелю обжигающая взрывная волна покатится далеко, от неё не укрыться, да ещё, того гляди, может вызвать обвал. Можно пострелять по мелким скоргам из ИПП, да только ни одного не убьешь, а вдобавок нашумишь и патроны зря истратишь. Остаётся… а что, собственно, остаётся?
Пробить путь в обход? Очень смешно.
Посидеть, подождать, пока скарабеи уберутся? Ещё смешнее.
Отправиться назад и сдаться брату Рихарду? А это вообще грустно.
— Дайте-ка, я попробую, — сказал Синдбад без особой уверенности, — есть один способ, он иногда срабатывает…
Он прошёл вперёд, опустился на корточки и положил руки на землю. Ожили вживлённые в пальцы импланты-генераторы, затрещали, поползли в сторону ямы электрические разряды. Скорги зашуршали сильнее, похоже, они почуяли источник энергии.
Один из скарабеев выбрался на край, повёл усиками и застыл, замер, точно замороженный.
— Ух ты, получается! — с мальчишеским азартом воскликнул Колючий.
А разряды ползли дальше, охватывали яму, пронизывали её толщу, перескакивали со скорга на скорга. И колышущаяся глянцевитая масса, похожая на воду, потихоньку затихала, прекращала шелестеть и двигаться.
— Готово, — сказал я, когда в тоннеле наступила полная тишина. — Ты сам-то жив?
Энергики, конечно, парни боевые и опасные, вот только «концентраторы» порой требуют слишком многого, обессиливая своего хозяина до потери пульса.
— Вроде бы да, — голос Синдбада прозвучал слабо, но твёрдо. — Надо идти, они скоро очнутся.
И он шагнул в яму, полную оглушенных скарабеев. С хрустом и чавканьем провалился по пояс, но пошёл, помогая себе руками. Поднатужился и вылез на противоположной стороне.
— Давай ты, — сказал я, подталкивая Колючего в плечо. — Я, если чего, прикрою.
Беглый праведник кивнул, пробурчал нечто религиозно-укрепляющее и принялся форсировать преграду. Ну а я обернулся и попытался уловить, что происходит там, в начале туннеля, ближе к «Дмитровской». Но увы, из-за проклятой взвеси «заглянул» всего метров на пятьдесят: тихо, мёртво, пусто.
Наступила моя очередь, и я, нервно поёживаясь, подошёл к краю ямы.
— Поспеши, — с беспокойством сказал Синдбад. — Паралич у них скоро пройдёт, и тогда…
Что произойдёт «тогда», объяснять мне не требовалось — проснувшиеся скорги мигом сожрут меня, чтобы использовать содержащиеся в моём теле вещества для собственных производственных целей. И тому козлику, от которого хотя бы остались рожки да ножки, я смогу только позавидовать.
Преодолевая отвращение, я погрузился в месиво из крохотных, почти невесомых тел.
— Бр-р, ну и пакость! — прокомментировал я, поёживаясь и радуясь, что на мне боевой костюм и что скарабеи, даже вздумай они очнуться, не прогрызут его мгновенно. — Наплодили мерзости.
Шелест, донёсшийся со дна ямы, заставил меня вздрогнуть — кто-то из скоргов очухался от электрического удара, а значит, скоро очнутся и его собратья. Я сделал мощный рывок и вылетел на «берег», точно купальщик, обнаруживший неподалёку треугольный плавник, а под ним — зубастую морду.
— Погоди, — неожиданно сказал Синдбад, смотревший мне на ноги.
— Что? — Я опустил взгляд и увидел, что парочка скарабеев, вцепившись лапками в броню, висит на моей правой коленке.
Двигались они пока вяло, но всё шустрее и шустрее.
— Бр-р! — повторил я, наклонился и резким движением стряхнул обоих. — А теперь уходим отсюда!
Остаток пути до «Савеловской» мы прошли легко, точно по бульвару какого-нибудь Парижа.
А вот когда открылась станция, я загрустил: путь загромождён обломками, в которых устроили себе логово несколько мелких биомехов, а перрон напоминает коллекцию ловушек — тут тебе и «Алмазная пыль», и «Магнит», и «Дурман», и даже «Морозильник».
— Наверх попробуем? — с надеждой спросил Колючий.
— Слишком очевидный вариант, — покачал я головой. — У выхода нас могут ждать. Зато чуть подальше, у «Менделеевской», есть не всем известный выход на поверхность, и я предлагаю воспользоваться им.
— Дельная мысль, — сказал Синдбад. — Но сначала нам нужно одолеть эту «полосу препятствий»?
— Верно. Поэтому вы идёте за мной шаг в шаг и делаете всё, что я скажу.
Обнаружившие наше присутствие стальные крысы с лязгом и писком ринулись в атаку: три туннельных ремонтных робота, вооружённых очень опасными манипуляторами, и некий механический «Франкенштейн» на основе «электронного слуги».
Грохнула очередь — «калаш», служивший чугунку рукой, оказался вполне функциональным.
— Вот лахудра! — воскликнул я, приседая.
Но на всё про всё хватило одного залпа Синдбада — пули «карташа» разорвали на части «Франкенштейна», отбросили одного из ремонтных роботов к стене, а остальные предпочли ретироваться, спрятались где-то в обломках, под которыми, похоже, имелось небольшое энергополе.
Механическая нежить тоже хочет жить.
Держа оружие наготове, мы взобрались на платформу, и началась игра в пятнашки со смертью. Три шага вперёд, затем пять влево, ещё пять наискосок, и мы оставили позади «Мухобойку» и «Магнит». Зато прямо перед нами оказался «Морозильник», заметный только благодаря тепловизорам.
Снаружи — ничего особенного, просто область пространства, где температура почему-то ниже, чем вокруг, хотя ниже значительно — порой на двадцать-тридцать градусов.
Зато внутри — настоящая аномалия.
Отрубаются все следящие импланты, теряется ощущение направления, и обычные органы чувств вскидывают лапки кверху. Огонь не горит, гранаты не взрываются, а обитатели ловушки, именуемые обычно «снегурочками», затевают с гостями странные игрища.
И эти игры часто заканчиваются смертью — от переохлаждения или удушья.
Нет уж, мы этакий аттракцион сторонкой обойдём, как и вот эту «Алмазную пыль», и очередную «Мухобойку», способную превратить человека в мясной блин, и «Дурман», от которого не спасет никакая маска. Наночастицы проникнут через любой фильтр, заберутся в лёгкие, ну а дальше возможны варианты — либо быстрая смерть от отравления, либо медленная оттого, что тебя жрут изнутри.
Хрен редьки, в общем, не слаще.
Мы петляли, протискивались между ловушками порой через самые настоящие щелочки. Понятное дело, что двигались не особенно быстро, но зато пока оставались живы и целы.
До того места, где можно будет спрыгнуть с платформы на пути, оставалось метров десять, и я уже готовился вытереть со лба честный трудовой пот, когда пол под нашими ногами дрогнул.
— Это ещё что? — спросил Колючий, и я уловил в его голосе страх.
— Это… — я осёкся.
Издалека, со стороны «Менделеевской», донёсся протяжный гул, хорошо знакомый всякому, кто до Катастрофы бывал в московском метро — шум приближающегося к станции поезда.
Вот только поезда здесь больше не ходят. А это значит…
— Сцепщик! — клянусь, в один момент я едва не поддался позорной панике.