Он кивнул:
– Да. В парке. Вы тоже оказались в той карете. Но ничего не вышло.
– О Господи Боже! – На душе у нее сделалось скверно.
Максим взял ее за руку.
– Но ведь вы понимаете, что я прав, верно?
Ей действительно теперь так казалось. Это он жил в реальном мире, а она – в сказочном и выдуманном. Ведь только в сказках девушек представляли королю и королеве, прекрасный принц отправлялся на справедливую войну, граф был добр к своим слугам, отвечавшим ему уважением и любовью, герцогини представали исполненными благородства и достоинства пожилыми леди, и там уж точно не было места никаким половым сношениям. А в реальной жизни младенец Энни родился мертвым, потому что ее выгнали, не дав рекомендаций, чтобы она могла найти другую работу, тринадцатилетнюю мать казнили за то, что она обрекла на гибель своего ребенка, люди спали на улицах, не имея крыши над головой, существовали сиротские приюты, герцогиня оказывалась отвратительной и злобной ведьмой, а ухмыляющийся молодой человек в твидовом костюме ударил Шарлотту кулаком в живот прямо перед Букингемским дворцом.
– Я уверена, что вы правы, – ответила она Максиму.
– И это очень важно, – сказал он. – Потому что от вас сейчас многое зависит.
– От меня? О нет!
– Мне необходима ваша помощь.
– Пожалуйста, не надо так говорить!
– Понимаете, я не знаю, где сейчас Орлов.
«Как же это несправедливо», – подумала она. Все произошло слишком быстро. Она чувствовала себя несчастной и загнанной в угол. Ей хотелось помочь Максиму, и она понимала, насколько это важно, но ведь Алекс был ее кузеном, гостем их дома – как же могла она предать его?
– Вы поможете мне? – спросил Максим.
– Я понятия не имею, где Алекс, – попыталась уклончиво ответить она.
– Но вы можете это выяснить.
– Да, могу.
– Сделаете?
– Даже не знаю, – вздохнула она.
– Шарлотта, вы должны мне помочь.
– Слово «должна» здесь неуместно! – вдруг вспыхнула она. – Все пытаются мне диктовать, что я должна делать. Уж вы-то могли бы проявить ко мне хоть немного уважения!
Он сразу заметно поник.
– Поверьте, мне крайне жаль, что я вынужден просить об этом именно вас.
Шарлотта сжала ему руку.
– Я подумаю над этим.
Он хотел сказать что-то еще, но она заставила его замолчать, приложив палец к губам.
– Вам придется пока довольствоваться моим обещанием подумать, – проговорила она.
В половине восьмого Уолден выбрался из «ланчестера», облаченный в смокинг и обтянутый шелком цилиндр. Теперь он все время пользовался автомобилем: при чрезвычайной ситуации тот был быстрее и маневреннее любой кареты. За рулем сидел Притчард с револьвером под пиджаком. Нормальное течение жизни казалось окончательно нарушенным. Они подкатили к заднему двору дома номер 10 по Даунинг-стрит[26]. Сегодня после обеда кабинет собирался для обсуждения соглашения, разработанного Уолденом и Алексом. Теперь графу предстояло узнать, было оно одобрено или нет.
Его провели в небольшую столовую. Там уже расположились Черчилль и Асквит – премьер-министр. Прислонившись к стойке бара, они пили херес. Уолден обменялся с Асквитом рукопожатиями.
– Добрый вечер, премьер-министр.
– Рад вас видеть, лорд Уолден.
У Асквита была посеребренная сединой голова, лицо гладко выбрито. В морщинках у глаз как будто затаилась вечная насмешка, но маленький тонкогубый рот, как и квадратный подбородок, выдавали характер волевой и упрямый. Уолден отметил, что его йоркширский акцент не вывели ни лондонская частная школа, ни Оксфорд. А голова казалась слишком большой, и, по многочисленным отзывам, мозг внутри нее работал с мощностью и точностью хорошо отлаженного механизма. «Впрочем, – цинично подумал Уолден, – людям вообще свойственно наделять своих лидеров значительно большими умственными способностями, чем они обладают в действительности».
– Вынужден вас огорчить, – сказал Асквит. – Кабинет министров не утвердил предложенного вами проекта.
Уолден внутренне сжался. Скрывая свое разочарование, он взял чисто деловой тон и спросил:
– По каким же причинам?
– Противником соглашения выступил, главным образом, Ллойд Джордж.
Уолден, вопросительно вздернув бровь, посмотрел на Черчилля.
Тот пожал плечами и сказал:
– Вероятно, вы разделяли популярное заблуждение, что мы с Эл-Джи всегда единогласны по любому вопросу. Теперь вы видите, что это не так.
– В чем суть его возражений?
– Он заявил, что это вопрос принципа, – ответил Черчилль. – По его словам, мы не можем обходиться с Балканами как с коробкой шоколадных конфет, предлагая ее всем подряд: мол, выбирайте на свой вкус – Фракию, Боснию, Болгарию, Сербию. У малых государств тоже есть права, считает он. Вот что значит отдать кресло в кабинете министров валлийцу. Валлийцу и бывшему юристу – даже не знаю, что хуже.
Столь легкомысленный подход раздражал Уолдена. «Это его проект в такой же степени, как мой, – размышлял он. – Так почему же я расстроен, а он – нет?»
Они уселись ужинать. Обслуживал их один дворецкий. Асквит ел без аппетита. «А вот Черчилль чересчур налегает на спиртное», – подумал Уолден. Настроение у него было прескверным, и он мысленно проклинал Ллойда Джорджа каждый раз, когда подносил ложку ко рту.
Когда они закончили с первым блюдом, Асквит сказал:
– Нам настоятельно необходим ваш договор. Война между Францией и Германией теперь неизбежна, и, если русские останутся в стороне, немцы покорят всю Европу. Этого мы допустить не можем.
– Что нужно сделать, чтобы заставить Ллойда Джорджа изменить свою позицию? – спросил Уолден.
Асквит чуть заметно улыбнулся.
– Если бы я получал фунтовую банкноту каждый раз, когда мне задают этот вопрос, я был бы уже очень богатым человеком.
Дворецкий положил им в тарелки по перепелке и разлил по бокалам кларет[27].
– Нам надо подготовить несколько модифицированный вариант соглашения, в котором будут учтены возражения Эл-Джи.
Небрежность слов Черчилля продолжала выводить Уолдена из себя.
– Вы прекрасно понимаете, насколько это непросто, – заметил он уже с отчетливой резкостью в голосе.
– Непросто, согласен, – примиряюще сказал Асквит, – но мы обязаны попытаться. Фракия станет независимой, но под российским протекторатом, что-нибудь в этом духе.
– Я потратил месяц, чтобы уломать их на наше последнее предложение, – устало напомнил Уолден.
– Но вы же понимаете, что убийство бедняги Франца Фердинанда изменило политическую ситуацию, – продолжал Асквит. – Теперь Австрия начнет вести себя на Балканах гораздо более агрессивно, и русским как никогда будет нужен тот форпост в регионе, который мы в принципе согласны им предоставить.
Уолден нашел в себе силы забыть об обиде и начать мыслить конструктивно. Немного подумав, он выдвинул новую идею:
– А как насчет Константинополя?
– Что вы имеете в виду?
– Если мы предложим русским Константинополь, будет ли Ллойд Джордж возражать и против этого тоже?
– Он может заявить, что это равнозначно передаче Кардиффа ирландским республиканцам, – усмехнулся Черчилль.
Но Уолдена уже не интересовало его мнение. Он смотрел на Асквита.
Тот положил на тарелку вилку и нож.
– Что ж, теперь, когда он показал нам всю свою принципиальность, Ллойд Джордж может воспользоваться шансом продемонстрировать, что способен и на разумную гибкость, если ему предлагается компромиссный вариант. Думаю, он даст свое согласие. Но будет ли этого достаточно для русских?
Уолден, разумеется, не мог этого знать наверняка, но его так воодушевила собственная изобретательность, что он, почти не раздумывая, заявил:
– Если вы беретесь уломать Ллойда Джорджа, то Орлова я возьму на себя.
– Блестяще! – подытожил Асквит. – А что у нас с тем анархистом-убийцей?
Оптимизм Уолдена слегка поубавился.
– Мы делаем все возможное для защиты Алекса, но основания для беспокойства все равно пока остаются.
– Мне казалось, что Бэзил Томсон хорошо знает свое дело.
– Томсон великолепен, – сказал Уолден, – но, как я начинаю опасаться, этот чертов Максим даст ему сто очков вперед.
Вмешался Черчилль:
– По моему глубокому убеждению, мы не должны позволять подобному типу вселить в нас страх…
– Но мне действительно страшно, джентльмены, – перебил его Уолден. – Максим уже трижды ускользал у нас из-под носа, причем в последнем случае на него охотились сразу тридцать полицейских. Лично я не вижу сейчас, каким образом он мог бы добраться до Алекса, но тот факт, что этого не вижу я, ничего не значит: Максим все равно может найти способ исполнить задуманное. А мы с вами прекрасно понимаем, чем обернется убийство князя Орлова – договор с русскими полетит в мусорную корзину. В настоящий момент я бы считал Максима самым опасным преступником на территории нашей страны.
Асквит слушал, кивая в знак согласия и с очень серьезным видом.
– Как только вы сочтете меры, принятые для обеспечения безопасности Орлова недостаточными, пожалуйста, обращайтесь лично ко мне.
– Спасибо.
Дворецкий предложил Уолдену сигару, но тот уже понял, что пора закругляться.
– Несмотря ни на что, жизнь продолжается, – сказал он. – Я приглашен на вечеринку к миссис Гленвилл. Там и выкурю сигару.
– Только никому не рассказывайте, с кем ужинали, – улыбнулся Черчилль.
– Я себе не враг. Они до конца дней перестанут со мной разговаривать. – Уолден допил портвейн и поднялся из-за стола.
– Когда вы собираетесь представить Орлову новое предложение? – спросил Асквит.
– Я отправляюсь в Норфолк на машине завтра рано утром.
– Отлично!
Дворецкий принес Уолдену перчатки и шляпу.
Притчард стоял у ограды и беседовал с дежурным полисменом.
– Домой! – скомандовал Уолден.
«Не слишком ли я погорячился?» – размышлял он в пути. Он дал обещание добиться согласия Орлова на предложение по Константинополю, но толком пока не знал, как это сделать. Им опять овладело беспокойство, и он начал про себя репетировать речь, которую произнесет завтра.
Но домой он добрался раньше, чем нашел сколько-нибудь убедительные слова.
– Машина мне снова понадобится через несколько минут, Притчард.
– Слушаюсь, милорд.
Уолден вошел в дом и поднялся наверх, чтобы помыть руки. На лестничной площадке он встретил Шарлотту.
– Мама собирается? – спросил он.
– Да, будет готова через несколько минут. Как продвигается твоя политическая деятельность?
– Вяло.
– С чего вдруг тебя опять потянуло заниматься всем этим?
Он улыбнулся.
– В двух словах: не хочу допустить, чтобы Германия завоевала всю Европу. Но тебе не стоит забивать подобными материями свою хорошенькую маленькую головку…
– А я и не забиваю. Мне просто интересно, куда ты спрятал от меня Алекса.
Уолден колебался. Если сказать ей правду, большого вреда не будет. Но все же появится вероятность, что она по глупости выболтает кому-нибудь этот секрет. Для нее же лучше оставаться в неведении.
– Если тебя спросят об этом, честно отвечай, что не знаешь.
Он улыбнулся и поднялся к себе в спальню.
По временам прелести жизни в Англии начинали действовать Лидии на нервы.
Обычно ей нравились спонтанные вечеринки. Несколько сотен человек собирались у кого-нибудь дома, чтобы ровным счетом ничего не делать. Не было ни танцев, ни большого ужина, ни карточной игры. Ты пожимала руки хозяевам, брала с подноса бокал шампанского и просто бродила по огромному особняку, болтая с друзьями и восхищаясь чужими нарядами. Но нынешним вечером ей словно открылась вся бессмысленность таких сборищ. И ее недовольство вылилось в приступ ностальгии по России. Там, казалось ей, красота женщин более ослепительна, интеллектуалы не столь скучны и осторожны, разговоры увлекательнее и сама атмосфера вечеров не такая удушливая и навевающая сон. На самом же деле она просто слишком измаялась в тревоге за Стивена, Максима и Шарлотту, чтобы получать удовольствие от светского общения.
Она поднялась по широкой парадной лестнице со Стивеном по одну руку и Шарлоттой по другую. Миссис Гленвилл привело в восторг ее брильянтовое колье. И они последовали дальше. Стивен тут же ввязался в беседу с коллегой по палате лордов. Лидия расслышала только слова «поправка к закону» и потеряла всякий интерес. Так они потом и двигались сквозь толпу, раскланиваясь и улыбаясь. Лидию не оставляла мысль: «Зачем я здесь?»
– Между прочим, мама, куда подевался Алекс? – спросила Шарлотта.
– Понятия не имею, милая, – рассеянно ответила Лидия. – Тебе лучше узнать об этом у папы. Добрый вечер, Фредди!
Но Фредди интересовала Шарлотта, а не ее мама.
– Я раздумывал над тем, что вы сказали за ленчем, – заявил он. – И пришел к выводу, что у нас, англичан, есть собственные интересы.
Лидия оставила их вдвоем. «В дни моей молодости, подумала она, путь к сердцу мужчины уж точно не лежал через разговоры о политике, но, по всей вероятности, даже в этом теперь настали перемены. Да и Фредди, похоже, интересно все, о чем бы ни завела речь Шарлотта. Надеюсь, он сделает ей предложение. Боже, каким бы это стало облегчением!
В первой же из гостиных, где чуть слышно наигрывал струнный квартет, она встретила свою родственницу Клариссу. Главной темой их разговора стали дочери, и Лидия в глубине души обрадовалась, узнав, насколько Клариссу тревожит будущее Белинды.
– Я ничего не имею против ее новомодных нарядов, в которых у девушки видны лодыжки, меня даже не смущает, что она курит, – хотелось бы только, чтобы она не так выставляла это на всеобщее обозрение, – жаловалась Кларисса. – Но она повадилась посещать какие-то жуткие злачные места с негритянскими оркестрами и сплошным джазом вместо музыки. А на прошлой неделе даже побывала на поединке боксеров!
– Разве у нее нет компаньонки?
Кларисса вздохнула.
– Я разрешила ей выезжать без сопровождения, но при условии, что с ней будет одна из подруг, с которой мы хорошо знакомы. Теперь мне ясно – это была ошибка. Должно быть, Шарлотта всюду бывает только с компаньонкой?
– В теории так оно и есть, – ответила Лидия, – но только Шарлотта становится все более своевольной. Однажды она тайком ушла из дома и побывала на митинге суфражисток.
У Лидии не хватило духу открыть Клариссе всю постыдную правду, а «митинг суфражисток» – это все же звучало не так ужасно, как «демонстрация».
– Шарлотта заинтересовалась вещами, до которых настоящей леди не должно быть никакого дела, в частности политикой, – продолжала она. – Ума не приложу, где она нахваталась всего этого.
– О, я тебя прекрасно понимаю, – подхватила Кларисса. – Белинда тоже воспитывалась на лучших образцах музыки, ей прививались светские манеры, она читала целомудренные книжки, а гувернантка всегда была с ней в меру строга. Поневоле удивишься, откуда, черт возьми, у нее эта тяга к вульгарности во всех ее проявлениях? Но хуже всего другое: мне никак не удается внушить ей, что я думаю только о ее счастье, а не о своем собственном.
– Ты не представляешь, как мне важно было узнать твое мнение! – воскликнула Лидия. – Я полностью разделяю твои чувства. Шарлотта воспринимает наши попытки защитить ее как глупость и обман.
Она вздохнула.
– Их обеих нужно как можно скорее выдать замуж, пока они не наделали непоправимых ошибок.
– Это действительно наилучший выход. К Шарлотте кто-нибудь уже проявляет интерес?
– Фредди Чалфонт.
– Ах да! Я что-то об этом слышала.
– Он даже готов разглагольствовать с ней о политике. Но увы, мне кажется, она не слишком им увлечена. А как с этим обстоит у Белинды?
– У нее другая проблема. Ей нравятся все молодые люди.
– О мой Бог! – засмеялась Лидия и двинулась дальше, чувствуя себя намного лучше. В известной степени Клариссе, как всего лишь мачехе, сложнее, чем ей самой. «Я, наверное, должна быть довольна тем, что имею», – подумала она.
В следующей комнате расположилась герцогиня Миддлсекская. На подобных вечеринках большинство гостей проводили время на ногах, но герцогиня, в типичной для себя манере, уселась и устроила так, чтобы знакомые сами подходили к ней. Лидия приблизилась к старухе, как только от нее отошла леди Гай-Стивенс.
– Как я понимаю, юная Шарлотта уже полностью оправилась от своей мигрени, – сказала герцогиня.
– Да, в самом деле. Очень мило с вашей стороны навести справки об этом.
– Не наводила я никаких справок, – отозвалась герцогиня. – Просто мой племянник видел ее в четыре часа в Национальной галерее.
«В Национальной галерее? Что ей могло там понадобиться? Она снова тайком сбежала из дома!» Однако же не стоило признаваться герцогине, что Шарлотта вела себя предосудительно.
– Моя дочь всегда интересовалась изобразительным искусством, – бросила она первую пришедшую в голову реплику.
– Она была там с мужчиной, – продолжала герцогиня. – Должно быть, у Фредди Чалфонта появился соперник.
«Вот ведь маленькая плутовка!» Лидия с трудом сдержала приступ гнева.
– Видимо, так, – выдавила она из себя улыбку.
– И кто же это?
– Один из общих знакомых, – уже приходя в отчаяние, ответила Лидия.
– Едва ли, – покачала головой старуха и гнусно усмехнулась. – Ему около сорока, и он носит кепку из твида.
– Твидовую кепку? – Лидию пытались унизить, и она прекрасно это понимала, но ей было не до того. «Что это за мужчина? И о чем только думает Шарлотта? Вся ее репутация…»
– Причем они держались за руки, – добавила герцогиня, и теперь уже осклабилась во весь рот, обнажив гнилые зубы.
У Лидии не осталось сил притворяться, что все в порядке.
– О Господи! – воскликнула она. – Что же происходит с моим ребенком?
– В наши дни система компаньонок действовала безотказно, и ничего подобного произойти не могло, – назидательно изрекла герцогиня.