— Девушка. Вернее, молодая женщина. Вот посмотри… Сразу предупреждаю — на снимке одна женщина. Если тебе покажется, что там их две, то зайду позже.
— Красивая. — Эксперт отдалил снимок на вытянутую руку и, насколько смог, всмотрелся в портрет. — Красивая, — снова повторил он.
— Неужели заметил? — усмехнулся Пафнутьев.
— Познакомишь?
— Она не пьет дурные напитки из заморских бутылок и не водит сомнительных знакомств.
— Это я, что ли, сомнительный? — Худолей обиженно поморгал воспаленными ресницами.
— Скажи мне вот что… У тебя есть знакомство в городской газете?
— Ну? — насторожился эксперт.
— Тогда слушай внимательно. Ты делаешь с этой фотографии репродукцию. Увеличь ее раза в три, не меньше… Глянец, кадрировка, обрезка… Чтоб все было на высоком уровне. Когда сделаешь, отнесешь в газету.
— Хочешь девочке приятное сделать? — усмехнулся Худолей.
— Я делаю девочке приятное другим способом.
— Каким? — живо поинтересовался Худолей.
— Не скажу. Отнесешь снимок в газету…
— Я позвоню, и тебя там примут, обласкают…
— Третий раз повторяю… отнесешь снимок в газету. Мне там нельзя возникать.
— Опасно? — проницательно спросил Худолей.
— Да.
— Ага, понятно… Где опасно, иди ты, Худолей… — Эксперт отвернулся к черной шторе на окне.
— Отдашь фотокорреспонденту, секретарю, редактору… Кому хочешь. Но снимок должен быть опубликован. И под ним текст. Три-четыре строчки, не больше.
— Какой текст?
— Сейчас я тебе продиктую… Примерно так… Всеобщей любовью пользуется на кондитерской фабрике имени Миклухо-Маклая…
— Такой фабрики нет! — перебил Худолей.
— Ну и не надо, — с легким раздражением ответил Пафнутьев. — Нет такой фабрики, напиши, что на заводе имени Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Иосифа Сталина… Неважно. Работает и пользуется всеобщей любовью мастер — золотые руки, что там еще…
— Душа коллектива…
— Правильно, — одобрил Пафнутьев. — Душа коллектива Надежда Петровна Притулина.
— Это она и есть?
— Нет, это совсем другой человек.
— Ничего не понимаю! — Худолей передернул плечами, поерзал на стуле, пытаясь найти более удобное место, сидя на котором он бы все понял.
— Пьешь потому что не то, что нужно, — жестко ответил Пафнутьев.
— А что нужно пить, Паша? Подскажи!
— Нужно пить настоящую, чистую, русскую водку.
— Как ты прав, Паша! Как прав! Я готов немедленно последовать твоему совету! Прямо вот сейчас, не сходя с места! Нет, с места мне, конечно, придется сойти, но я имел в виду… В общем, ты меня понял.
— Когда покажешь фотографию этой красотки на газетной полосе, можешь требовать что угодно. Твое пожелание выполню. Я даже не спрашиваю, какое будет пожелание, потому что знаю.
— Как ты догадлив, Паша! Как мудёр!
— Я не знаю, кто на снимке. Но мне нужно это знать. Если она появится в газете, да еще на первой полосе, под именем той же Наденьки Притулиной, наверняка найдется человек, который ее знает, именно ее. — Пафнутьев ткнул указательным пальцем в снимок, лежащий на столе. — И не откажет себе в удовольствии прислать в редакцию издевательское письмо. Или сделать назидательный звонок… Эх вы, дескать, грамотеи! Какая же это Притулина, если зовут ее Лиля Захарова, если живет она по соседству со мной уже десяток лет… Ну и так далее. Понял?
Худолей некоторое время молча смотрел на Пафнутьева, и было в его глазах потрясение. Потом взгляд его скользнул по затянутому черной тряпкой окну, задержался на все еще горящем красном фонаре и, снова нащупав лицо Пафнутьева, остановился на нем с выражением искреннего восхищения.
— Какой ты все-таки умный, Паша! Если я скажу своим приятелям, что знаком с таким человеком… Они не поверят.
— И правильно сделают. Ты не тот человек, которому можно верить на слово. — Пафнутьев поднялся. — Я пошел. А ты делаешь репродукцию. В завтрашний номер ставить ее, конечно, поздно, — Пафнутьев посмотрел на часы, — но послезавтра утром она уже будет во всех киосках и во всех почтовых ящиках. Если не подведешь, то к вечеру того же дня я буду знать, как зовут эту женщину.
— Скажи, Паша… а когда ты узнаешь ее имя, адрес, семейное положение и род занятий… Наша с тобой любовь не прервется? — Худолей поднял на Пафнутьева несчастные глаза.
— Ни в коем случае! Наша с тобой любовь только окрепнет, потому что она выдержит испытание преступным сговором, в который мы вступаем. Ничто так не роднит, не скрепляет отношения людей, как преступный сговор, — торжественно произнес Пафнутьев. — Это я говорю тебе как профессионал.
— И нас уже ничто не сможет разлучить?
— Только этот дерьмовый «Наполеон», которому ты отдал свою душу, свой разум, свои чувства! С которым ты изменяешь мне на каждом шагу! — мрачно закончил Пафнутьев.
— Паша! — Худолей прижал голубоватые, полупрозрачные ладошки к груди и посмотрел на Пафнутьева с такой преданностью, что тот не выдержал и произнес, все-таки произнес слова, которых так ждал от него несчастный эксперт:
— Я же сказал — за мной не заржавеет.
— Как ты мудр… Просто потрясающе, — облегченно проговорил Худолей. — Только одна просьба, Паша…
— Ну?
— Никаких «Наполеонов»!
— Заметано! — И Пафнутьев, не задерживаясь, вышел из душной лаборатории.
* * *Чем больше знакомился Пафнутьев с обстоятельствами угона «девятки», тем более крепло в нем понимание — в убийстве не было никакой надобности. Свидетели, которые видели происшедшее из окон окружающих домов, в один голос говорили — угонщиков было четверо. Следовательно, один человек, отнюдь не богатырского сложения, да еще с ребенком на руках, не мог им помешать. Они могли оглушить его, отшвырнуть, попросту избить так, что тот не оказал бы им никакой помехи, но всадить нож в спину, нанести удар заведомо смертельный, с какой-то сумасшедшей уверенностью, что так и надо поступать…
Все это озадачивало. Обычно угонщики не шли на мокрые дела, не усложняли себе жизнь, понимая, что угонов за сутки случается несколько десятков и по каждому случаю возбуждать уголовные дела, затевать сложные расследования никто не будет.
Самое печальное было еще и в том, что убитый оказался посторонним человеком, соседом. Машина принадлежала не ему, не из-за своей машины он погиб так неожиданно. Гуляя с ребенком, уже собираясь уходить домой, он увидел, что несколько человек орудуют у соседской машины. И, не раздумывая, вмешался, видимо, хотел предотвратить угон, никого не задерживая, никого не стремясь наказать.
У машины возились трое, к ним он и подошел. Успел одного из них вытащить из-за руля, успел оттолкнуть второго…
Но тут откуда-то появился четвертый…
Медэксперт стоял рядом с Пафнутьевым и скорбно ждал, пока тот закончит осмотр тела и начнет задавать вопросы. Его прозрачные глаза, до невероятных размеров увеличенные толстыми стеклами очков, казались какими-то водяными существами за аквариумными стенками.
А Пафнутьев не столько рассматривал лежащее перед ним тело, сколько пытался представить себе происшедшее, снова и снова повторяя про себя строчки протокола осмотра, который подготовил Дубовик. Трое в деле, один в засаде. Грамотно… Если нет неожиданностей, эти трое спокойно уезжают. Четвертый остается на месте происшествия и наблюдает за событиями. Если начинается суета, вызов милиции и прочее, он может вмешаться и дать показания, которые наверняка собьют с толку любого…
— Был только один удар? — Пафнутьев кивнул в сторону трупа.
— Увы, да.
— И никаких других повреждений? Ударов, ушибов, ссадин?
— Нет… Этого оказалось вполне достаточно.
— А что вы можете сказать о самом ударе?
— Сильный удар… Глубокий. Необычно глубокое проникновение ножа.
— Так бывает нечасто?
— Почти не бывает. Знаете, я бы употребил такое слово… Продуманный удар, если не возражаете.
— Как я понимаю, случайный человек такой удар нанести не сможет?
— Вряд ли… Сзади, чуть пониже ребер… Это надежно.
— Надежно для чего?
— Чтобы лишить человека жизни, — назидательно пояснил эксперт, сочтя, видимо, вопрос Пафнутьева не очень умным.
— Следовательно, можно сказать, что такая цель была — лишить жизни?
— Сие есть тайна… Мне трудно говорить о том, какая цель была у автора удара… Если вы позволите мне так выразиться.
— Выражайтесь, как вам угодно. А нож? Что можно сказать о ноже?
— Если вы позволите мне сделать предположение…
— Позволяю!
— Длина лезвия около двадцати сантиметров… Это много. Ширина… Около трех сантиметров… Это тоже необычная ширина… Не исключено, что ширина могла составлять и четыре сантиметра.
— А точнее сказать нельзя?
— Если вы позволите мне сделать предположение…
— Позволяю!
— Длина лезвия около двадцати сантиметров… Это много. Ширина… Около трех сантиметров… Это тоже необычная ширина… Не исключено, что ширина могла составлять и четыре сантиметра.
— А точнее сказать нельзя?
— Нельзя. — Эксперт чуть обиженно поджал губы. — Дело в том, что убийца не только нанес удар, но и провернул нож внутри… Повреждения внутренних органов очень большие. У этого человека, — эксперт положил руку на труп, — не было шансов выжить. Убийца знал, куда бить, и знал, какие будут последствия.
— Значит, все-таки была цель — убить?
— Сие есть тайна великая… Но сказать так… можно. Вот посмотрите. — Эксперт хотел было отдернуть простыню, чтобы показать Пафнутьеву поврежденные органы, но тот решительно пресек эту попытку.
— Нет-нет, — Пафнутьев задернул покрывало. — Верю на слово. Скажите, вы встречались в последнее время с такими вот ударами, с такими последствиями?
Увеличенные стеклами глаза эксперта сделались еще больше, на какое-то время замерли в неподвижности, потом, оторвавшись от лица Пафнутьева, медленно шевельнулись, нащупали тело, лежащее на толстом каменном основании с углублением, потом снова шевельнулись, и Пафнутьев скорее догадался, чем увидел, — эксперт смотрит ему прямо в глаза.
— Должен вас огорчить… Не припоминаю.
— Почему же огорчить, — невольно усмехнулся Пафнутьев. — Я счастлив, что такого больше не было. Надеюсь, и не будет.
— К нам сюда попадают люди только в исключительных случаях… Вроде вот этого… А что касается удара… Позволю себе предположить, что не все удары того человека приводят к таким вот результатам.
— Вы так думаете? — спросил Пафнутьев механически, чтобы что-то ответить, и вдруг почувствовал беспокойство, чем-то его встревожили последние слова эксперта. Где-то рядом была догадка, но в чем она заключалась, к чему вела, Пафнутьев понять не мог. — Вы так думаете? — снова повторил он свой вопрос, пытаясь понять, осознать, что зазвенело в нем после невинных слов эксперта, какая связка наметилась… — Простите, как вы сказали? Повторите, пожалуйста, ваши последние слова.
— Хм. — Эксперт дернул острым плечом, которое казалось еще острее от угластого, накрахмаленного халата. — Я позволил себе предположить, что не все удары, ножевые удары этого человека приводят к последствиям столь необратимым.
— И что из этого следует?
— Из этого можно сделать только один вывод, — эксперт посмотрел на Пафнутьева с некоторой растерянностью — он не понимал последних вопросов, они казались ему слишком простыми, словно их задавал человек, который его не слушал.
— Какой же вывод следует? — Пафнутьев и в самом деле прислушивался не столько к словам эксперта, сколько к самому себе — где-то в нем зрела догадка, где-то в его сознании гуляла счастливая мысль, но поймать ее, вытащить на ясный свет он не мог.
— Вывод один… Возможно, есть на белом свете люди, которые повстречались с этим убийцей, но после этого выжили. Остались жить, — пояснил эксперт, не уверенный, что следователь его понял. — Ведь, насколько я понимаю, вас интересует не столько этот несчастный, — он кивнул в сторону тела, возвышающегося под покрытием, — сколько…м-м… убийца. Верно?
— Значит, после такого удара выжить все-таки можно?
— После любого удара можно выжить, и сие есть тайна непознаваемая. Известны случаи, когда человек выжил после того, как ему в автомобильной аварии оторвало, простите, голову.
— Где ему оторвало голову? — Пафнутьев задал явно не тот вопрос, который ожидал услышать эксперт.
— В автоаварии, — ответил он озадаченно.
— Так бы и сказали сразу, — Пафнутьев улыбнулся широко и счастливо, и, похоже, эта улыбка поразила эксперта больше всего — столь она была неожиданной и неуместной при разговоре об оторванной голове. — Да, а голову-то пришили? — спросил Пафнутьев, все еще радуясь пойманной мысли.
— Да… Пришили… И человек жил… Должен вам сказать, что сие есть…
— Спасибо! Я уже понял, что сие есть тайна великая и непознаваемая. Это еще что! Я вот недавно встречался с человеком, у которого после автокатастрофы голова вроде бы и уцелела, а вот мозги отшибло начисто!
— О! — Эксперт пренебрежительно махнул красной, шелушащейся от частого мытья ладошкой. — Это на каждом шагу!
— Вы так думаете? — шало спросил Пафнутьев — ему стало совсем легко. Теперь он знал, что делать дальше, кому звонить, с кем встречаться, какие вопросы задавать.
— Мне так кажется, — осторожно поправил эксперт. — Быть совершенно в чем-либо уверенным… — начал он, но Пафнутьев непочтительно его перебил.
— Это прекрасно! — воскликнул он. — Это просто замечательно! Послушайте меня, пожалуйста… Через час я приведу сюда одного человека, вашего коллегу…
— Он тоже вскрывает трупы?
— Нет, он вскрывает живых людей. И вы ему покажете этого гражданина, — Пафнутьев кивнул в сторону тела. — И ответите на два-три вопроса, если они у него возникнут. Договорились?
— С большим удовольствием.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Ну что ж, если с удовольствием, то тем более. До скорой встречи!
* * *Овсов внимательно осмотрел ножевое ранение, молча выслушал пояснения эксперта, который при разговоре с коллегой позволил себе быть немного разговорчивее, смелее в предположениях. Время от времени Овсов настороженно взглядывал на стоявшего в сторонке Пафнутьева.
— Мне все ясно, — произнес наконец Овсов. — Спасибо. Полностью с вами согласен, — он чуть заметно поклонился в сторону эксперта. — Хорошая профессиональная работа, — добавил Овсов.
— Всегда рад. — Лицо эксперта сморщилось в какой-то странной улыбке, показавшейся Овсову не столько радостной, сколько страдальческой. Будто он похвалил его совсем не за то, за что тот ожидал услышать.
Выйдя из стылого помещения морга, Овсов догнал Пафнутьева на дорожке, и они вместе вышли на слепящее солнечное пространство, где разогретый ветерок чуть шевелил пыльные листья, а по дорожкам ходили живые люди. Некоторое время они шли молча, выдыхая из себя сырой воздух мертвецкой, пока Овсов не нарушил наконец молчание.
— Я знаю твой вопрос, — сказал он.
— И каков ответ?
— Утверждать не могу… Но очень может быть. Во всяком случае, не исключено.
— Чуть подробнее, пожалуйста.
— Можно… — Овсов опять помолчал. — Удар ножом в спину, нанесенный моему Зомби, и удар, который я только что видел… Вполне возможно, что нанесены они одним человеком.
— А если к этому прибавить, что оба эти печальных события как-то связаны с машинами… — продолжил Пафнутьев. — Там автоавария, здесь автоугон…
— К медицине это, естественно, никакого отношения не имеет, но вероятность совпадения увеличивается.
— А если учесть… — начал было Пафнутьев, но хирург нетерпеливо перебил его:
— То вероятность увеличится еще больше.
Пафнутьев не стал повторять свой вопрос, почувствовав, что Овсов отвечает неохотно, занятый своими мыслями.
Солнце перевалило за полдень, и его лучи сквозь полупрозрачную желтую листву били прямо в глаза. Можно было сойти на боковую дорожку в тень, но после посещения морга, после тех жутковатых впечатлений, которые получили там, и Пафнутьев, и Овсов невольно сворачивали на залитые солнцем дорожки, стремясь побыстрее освободиться от тягостных картин. Навстречу попадались прохожие, они толкали их, протискивались между Овсовым и Пафнутьевым, но тех это ничуть не раздражало — все-таки это были живые люди.
— Еще вопрос, — проговорил Пафнутьев, сосредоточенно глядя себе под ноги. — К тебе ведь каждый день попадают покалеченные, растерзанные, порезанные… Скажи, Овсов, подобных ран среди всего этого множества не встречается?
— Так, чтобы вот до полного подобия… Нет. Не помню.
— Но эти два случая похожи?
— Сам видишь. — Овсов укоризненно посмотрел на следователя, как на бестолкового ребенка, который изводит взрослых вопросами, не имеющими ответов.
— Прости, Овес, я понимаю, что своими глупыми вопросами испытываю твое бесконечное терпение, отрываю от важных дел и от приятного общения с приятными особами. Знаешь, так хочется получить хоть слабое подтверждение собственным подозрениям… Даже от человека, который о твоих подозрениях ничего не знает.
— Почему же не знаю? — Овсов обиженно пожал тяжелыми плечами, обтянутыми белым халатом. — Знаю я все твои подозрения. Могу даже вслух произнести… Тебе пришла в голову мысль о том, что в городе действует крепко сколоченная банда, которая занимается угоном машин. Всех, кто оказывает малейшее сопротивление, кто может что-то сказать, кто что-то увидел или услышал, банда безжалостно убирает. Причем не просто убирает с дороги, нет, они ведут себя куда круче — убирают из жизни. Я правильно понимаю? — Овсов откинул голову на разогретую спинку и закрыл глаза.