— Потерпевшего с мамоновского кладбища. Это который Неверовский. — Колосов потупился, чувствуя, что пожар на его небритой хмурой физиономии разгорается все ярче.
Они стояли в центре вестибюля, возле стенда фотогазеты, иллюстрирующей суровые будни областной миЛидии. Мимо проходили сотрудники. Уезжал, приезжал, открывал, закрывал свои двери лифт. Словом, было людно. Слишком людно.
— Пойдем ко мне в кабинет. — Колосов крепко взял Катю за локоть.
— Прости, но я спешу. Я только что с брифинга. Я потом к тебе зайду или позвоню.
— Потом будет суп с котом. — Колосов смотрел на Катю, чувствуя, что она видит все, особенно этот его чертов румянец. — У меня новости. Или ты уже больше нашими убийствами не интересуешься? Другой материал для публикации нашла? Может, это наш доблестный отдел по борьбе с угонами и кражонками карманными, копеечными тебе очередную сенсацию подкинул?
— Ты, по-моему, перетрудился. Поэтому чушь, что ты городишь, я тебе великодушно прощаю. — Катя заглянула ему в глаза. — Ой, как все запущено-то у нас…
Ладно, пойдем. Я тебе хоть кофе по-человечески сварю. Твоя кофеварка еще фурычит?
В кабинете розыска на первом этаже Катя и узнала самые последние, самые свежие новости и по происшествию в сауне, и по убийству на кладбище в Мамонове-Дальнем.
— И все это ты сделал за эти трое суток? — не удержалась она.
— А что, мало?
— Ну ты даешь. — Она покачала головой. — Я к тебе только в конце недели собиралась — думала фактов наскрести хоть вот столечко, а ты так быстро, оперативно…
— Пой, ласточка, пой. — Колосов покачал головой. Эх, Катя, Катя, знала бы ты, что явилось самым главным стимулом такого служебного рвения…
— Выходит, личности двух потерпевших по делу сауны тебе уже известны. Этот Федай и Кублин Кирилл. Как все-таки здорово, что он был судим!
— Не судим, а привлекался, будучи еще пацаном, — поправил ее Колосов. — Первичная информация по нему такая: проживал в Москве в Люблине. Был женат, имел трехлетнего сына. Вся его семья — мать, жена, ребенок — занимает трехкомнатную кооперативную квартиру, однако сейчас мать — Кублина Серафима Сергеевна — гостит у своей родной сестры на Украине, а жена Светлана с майских праздников вместе с сыном живет за городом на даче своих родителей в поселке Покровский. О смерти Кублина ни она, ни тем более мать еще ничего не знают. Я послал в Покровский двух сотрудников. Еще утром послал, но ты понимаешь, что такое разговаривать с женщиной, да еще беременной на шестом месяце — оказывается, Кублины второго ребенка ждали, — сообщив ей предварительно о гибели мужа. По Федаю же у нас на данный момент вот какая информация. Мои орлы — Барабанов с Лукиным — проверили рецепт на винпоцетин, выписанный на его имя. Там на бланке стоит штамп седьмой поликлиники. Но в регистратуре карты на фамилию Федай Барабанов с Лукиным не обнаружили, хотя и проторчали там в регистратуре все воскресенье. Судя по всему, этот самый Федай проходил у тамошнего невропатолога как коммерческий больной. Барабанов проверил журнал выписки рецептов и регистрационный список всех больных, которым оказывались платные медицинские услуги. Встретился с невропатологом больницы некой Бухгольц Эльвирой Леонидовной. Она и помогла с установочными данными на Федая. Вот. — Колосов протянул Кате факс, переданный старшим оперуполномоченным Барабановым прямо из седьмой городской больницы. — Федай Валерий Юрьевич, год рождения восьмидесятый. Тут вот показания этой самой Бухгольц: Валерий Федай был направлен к ней, как к опытному невропатологу, на консультацию доктором Сухарским. Мы навели справки — этот Сухарский возглавляет специализированный муниципальный наркологический центр «Надежда»: анонимное лечение от хронического алкоголизма и наркозависимости. В этом наш судмедэксперт Василь Василии как раз и не ошибся.
— Ты разговаривал с этим Сухарским? — спросила Катя.
— Еле дозвонился до него. Немногим он меня порадовал. Федай действительно, по его словам, примерно год назад регулярно посещал наркологический центр. В прошлом у него была стойкая наркозависимость. Его мучили сильные головные боли, спазмы сосудов головного мозга, и Сухарский предложил ему проконсультироваться у невропатолога Бухгольц. Еще он мне сказал, что вот уже почти семь месяцев Федай не посещал его клиники и не звонил, так что каких-либо сведений о его судьбе у Сухарского нет.
— Но самое-то главное, этот Валерий Федай — это действительно один из повешенных, или же он…
— Ты что, меня совсем за идиота считаешь? — обиделся Колосов.
— Но ты ведь нашел рецепт на моих глазах в одной из сумок, в предбаннике, а потерпевшие были…— Катя пискнула, — голые совсем.
— Первое, что сделал оперуполномоченный Барабанов, а он тоже не круглый идиот, знаешь ли, это предъявил доктору Бухгольц на опознание фотографии всех четверых из сауны. Бухгольц сразу опознала Федая — нервы у нее крепкие.
— Который же из четверых? — спросила Катя.
— Как мы и предполагали — тот, у кого в крови гематологический анализ обнаружил следы миристицина.
— Значит, тот брюнет?
— Да, брюнет. Больше всего меня заинтересовала личность этого самого брюнета и также их семья — Федай, оказывается, в прошлом фамилия известная. Знаешь, какой у них адрес?
— Какой? — Серафимовича, 2, знаменитый серый Дом на набережной. Дед Валерия служил в комендатуре Кремля, а прадед вообще во всех советских энциклопедиях прописан — легендарный герой Гражданской войны. Дача его еще довоенная за ними до сих пор числится в Серебряном Бору. Это все по информации доктора Сухарского — хоть центр у него и бесплатный, но, видно, кого ни попадя с улицы все же он к себе лечиться не берет. Сейчас, естественно, все у этой семьи в прошлом — отец Федая умер в 98-м. Сам парень, как выясняется, наркоман со стажем, да и занимался неизвестно чем. Вроде учился на режиссерском факультете ВГИКа, потом бросил, якобы занялся каким-то бизнесом. Я завтра встречаюсь с его родственниками — мать, бабка, как узнали, что он погиб, в истерике, так что разговаривать со мной изъявил желание его родной дядя Федай Федор Стальевич. — Колосов глянул на номер телефона, записанный на календаре.
— От слова «Сталь» его отчество? Броня крепка, и танки наши быстры. — Катя покачала головой. — Странно это все… Такая жуткая смерть и… такие приличные семьи… Такие люди…
— Да уж, судя по всему, все четверо покойников — не из братков. Бритоголовый тип меня сначала смутил, но вон судмедэксперт утверждает, что он в прошлом — профессиональный спортсмен. И я ему верю. — Колосов нахмурил брови. — Многое бы я отдал, чтобы узнать, что на самом деле произошло в этой сауне… Приехали шесть человек, уехали двое. Четверо в петлях закачались, как метко выразилась наша главная свидетельница — бойкая продавщица. Причем на трупах нет никаких следов насилия, никаких телесных повреждений… А вот то, что я про отпечатки пальцев на их надувном матраце рассказывал, тебя это ни на какие выводы не навело?
— Н-нет, ты знаешь, я как-то не осмыслила еще все…
Я вообще поразилась, сколько вы всего сделать успели за такое короткое время. — Катя почувствовала себя застигнутой врасплох. И поэтому тут же, как щитом, прикрылась беззастенчивой лестью. — А какие выводы я должна была сделать?
— Какие? — Колосов о чем-то думал. — Выводы, выводы… При случае составишь мне компанию в эту сауну?
— Ты снова хочешь ехать в Скарятино?
— Да, только не сейчас и не завтра. Завтра с утра я встречаюсь с гражданином Федаем — что он, интересно, нам поведает про своего таинственного племянника? Но если это будет из той же оперы, что и показания сестры другого нашего жмурика, Неверовского, то…
— Ой, а что с этим Неверовским? Ты и с его родственниками успел пообщаться? Это ты из-за них такой встрепанный приехал? А как вскрытие прошло?
— Как обычно, в духе нашего Василь Василича. Выводы он свои полностью подтвердил: причина смерти — проникающие ножевые ранения в брюшную полость.
— А на изъятом ноже есть отпечатки?
— Заключение еще не готово. Эксперты все еще по сауне пока работают. И потом, там кроме ножа еще и «Фольксваген» его, и лом рядом, и канистра эта. Потом, я памятники приказал обследовать. Особенно тот, где яма вырыта, так что работы там нашим экспертам за глаза хватит.
— Яма, канистра… Чудеса в решете… Зачем ему понадобилось тащить туда канистру с бензином? А что его родственники говорят?
— У него никого нет, кроме младшей сестры Евгении.
Катя внимательно посмотрела на Колосова.
— Я только что от нее. — Он покачал головой. — Не знаю, что за тип был этот наш покойник Неверовский. Но сестренка у него уж точно с большим приветом.
— Ну? — Катя, как лампочка, вся так и светилась любопытством.
Колосов молчал. А что он мог сказать?
Об Алексее Неверовском были наведены справки. На встречу с сестрой потерпевшего Евгенией Колосов ехал как на обычный в таких случаях и неизбежный допрос ближайшей родственницы — по собранной за эти дни информации было установлено, что Неверовский был разведен и проживал вместе с незамужней сестрой в двухкомнатной квартире на Ленинском проспекте, доставшейся им по наследству от родителей. Но Колосов и представить себе не мог, что это была за квартира!
— Ну? — Катя, как лампочка, вся так и светилась любопытством.
Колосов молчал. А что он мог сказать?
Об Алексее Неверовском были наведены справки. На встречу с сестрой потерпевшего Евгенией Колосов ехал как на обычный в таких случаях и неизбежный допрос ближайшей родственницы — по собранной за эти дни информации было установлено, что Неверовский был разведен и проживал вместе с незамужней сестрой в двухкомнатной квартире на Ленинском проспекте, доставшейся им по наследству от родителей. Но Колосов и представить себе не мог, что это была за квартира!
Он поехал один — весь личный состав отдела убийств пахал в поте лица, отрабатывая вновь открывшиеся обстоятельства по сауне. Ленинский проспект встретил его неласково: пробкой на площади Гагарина. Во дворе дома под номером 87 грохотали отбойные молотки — ДЭЗ расщедрился на новый асфальт. В подъезде со сломанным домофоном пахло кошками. Лестничные пролеты были широкими, ступени выщербленными, стены монолитными. Старенький лифт, натужно скрипя, вознес Колосова на пятый этаж. Дверь квартиры открылась только после шестого по счету отчаянного настойчивого звонка.
— Кто? Кто здесь? — Чей-то темный испуганный глаз разглядывал Колосова в щель, ограниченную крепкой стальной цепочкой.
Колосов показал удостоверение, представился. Сказал:
— Я по поводу гибели Алексея. Вы ведь его сестра — Евгения?
За дверью раздался тяжелый вздох, потом цепочка звякнула, и его пропустили в прихожую.
В нос сразу ударили тяжелые пряные ароматы восточных благовоний — по прихожей плыла сизая дымка. У Колосова запершило в горле. В сумраке он не сразу разглядел ту, которая встретила его на пороге.
— Так вы правда из милиции? Вы меня не обманываете?!
— С какой стати я вас должен обманывать? — Колосов шагнул в комнату и… замер от неожиданности.
Со всех сторон со стен на него, враз утратившего от смущения всю свою уверенность, смотрели, пялились, зырили бесстыдно и весело удалые любовники — мужчины и женщины, мужчины и мужчины, женщины и женщины, слившиеся, свившиеся, слепившиеся в самых фантастических, самых умопомрачительных и нереальных с точки зрения человеческой анатомии сексуальных позах. Кругом царил первобытный разгул, какая-то невообразимая мешанина акварельных мазков, четких контурных линий, росчерков синей и черной туши, красочных пятен, составляющих мозаику бесчисленных больших и маленьких, прекрасных и уродливых человеческих фигурок, занятых исключительно самым что ни на есть экстремальным совокуплением друг с другом. Все это было нарисовано, намалевано, начерчено, набросано штрихами на холстах, листах ватмана и картона — все было в картинках и красках, но все жило и пульсировало, продолжая свой род. Ноги, руки, вывернутые ляжки, взвихренные юбки, голые коленки, мускулистые спины, острые локти, груди, задницы, крепкие объятья, распяленные в крике наслаждения рты, черные, туго закрученные спирали, углы и ломаные линии, овалы и брызги бьющего фонтаном телесного сока…
Колосов, чувствуя себя марсианином в этом калейдоскопе вселенского размножения, глянул на ту, что стояла перед ним: невысокая смуглая женщина лет двадцати шести. Черные волосы распущены по плечам. Синяя шелковая пижама с красными китайскими драконами — широкие рукава, глухой ворот-стойка, но спереди все застегнуто только на одну пуговицу — остальные оборваны. Видна полоска смуглой кожи, болтающиеся завязки шелковых пижамных штанов, смуглые маленькие босые ступни. Быстрый настороженный взгляд как выстрел в упор: длинные, в полщеки ресницы, сухой лихорадочный блеск глаз.
В комнате были расстелены циновки-татами. Валялись разноцветные подушки. На низком лаковом столике у окна в бронзовой курильнице чадили благовонные палочки. У стены сбоку стоял небольшой сундук, покрытый куском золотой парчи. Среди подушек были разбросаны компакт-диски, бумажные салфетки, сломанный веер и дистанционные пульты. В углу на подставке притулился телевизор.
— Вы что, тут живете? — вырвалось у Колосова.
— Это моя комната. Вы хотите посмотреть комнату брата? — Ее голос прозвучал глухо.
Она провела его в глубь квартиры, открыла дверь в комнату Неверовского. Тут все было вроде бы намного привычнее — диван, стеллажи, набитые книгами, кресло, письменный стол с компьютером. Над диваном висел большой деревянный крест, сколоченный грубо и неумело из неструганых досок. Деревянные и такие же грубые, самодельные кресты поменьше размером были приколочены над притолокой двери. Выйдя снова в прихожую, Колосов увидел, что деревянными крестами усеяна вся правая стена, не занятая встроенным шкафом для верхней одежды. Над входной дверью висело дешевое позолоченное распятие из пластика, из тех, что продают в церковных лавках. Позолота местами облезла и облупилась.
— А зачем столько крестов? — спросил Колосов. Сестра Неверовского не ответила. Молча прошла в свою комнату. Легко опустилась на пол, на татами, бросила вошедшему следом Колосову бархатную подушку.
Он окинул взглядом акварели, постеры, листы картона и ватмана, вставленные в рамы под стекло.
— Нехилый вернисаж. Что ж это у вас — там символы святые, христианские, а тут такие вот картинки…
— Вы пришли из-за Алексея? — спросила Неверовская.
— Из-за его убийства. Вы знаете, где обнаружено его тело? — Колосов встал напротив нее. Садиться, по-китайски поджав ноги, на подушку ему как-то не улыбалось. С языка так и рвался уж совсем неприличный вопрос: «А где же вы тут спите, девушка, среди всего этого разнообразия?» Из каждого угла, с каждой стены пялились традиционные и нетрадиционные парочки, продолжая азартно наяривать так и разэтак.
— На кладбище за городом. Мне об этом ваш сотрудник по телефону сказал. Молоденький такой паренек, судя по голосу. — Голос самой Неверовской звучал очень тихо.
— Мы ищем убийц вашего брата. Вы готовы помочь нам?
— Чем я могу вам помочь? — на Колосова уставились темные глаза. В них не было ни страдания, ни печали, ни горечи невосполнимой родственной утраты — лишь немой вопрос: зачем вы здесь? Что вам от меня-то надо?
— Вы сестра Алексея, близкий ему человек. Вы жили вместе, в одной квартире, хотя и в таких вот разных комнатах. — Колосов снова окинул взглядом стены, чувствуя, что еле-еле справляется со все возрастающим возбуждением, — черт, так и до греха недалеко с этой полуодетой босоногой девицей!
— Что вы хотите знать?
— Ну, во-первых, самое главное — что заставило вашего брата на ночь глядя поехать на это кладбище в Мамоново-Дальнее?
— Этого я не знаю.
Она не спросила «а где это — Мамоново-Дальнее?», и эту деталь Колосов сразу для себя отметил.
— Женя, у вашего брата были враги?
— У кого их нет?
— Ну, встречаются такие счастливые бесконфликтные люди. Вы, например.
— С чего вы взяли, что у меня нет врагов? — Выбившаяся прядь упала Неверовской на лицо, она тряхнула волосами, запустила пальцы в их темную гущу. Перед Колосовым мелькнули кисти ее рук — на смуглых запястьях багровели шрамы заживших бритвенных порезов. Она перехватила его взгляд и быстро потянула вниз шелковые рукава пижамы.
— Так вот оно как, значит…— Колосов прошелся по комнате. — Так кто же эти люди — враги вашего покойного брата?
— Я не знаю.
— Вы же его родная сестра. Кстати, он ведь был когда-то женат, нет?
— Когда-то был. — Неверовская по-прежнему отвечала очень тихо. — Она бросила его, предательски бросила. Ей подвернулся иностранец, голландец. Он преподавал у них на факультете. Она уехала с ним на ПМЖ. Сейчас в Амстердаме — вам ее не достать.
— А стоит доставать бывшую жену?
— Ну, когда кого-то убивают, допрашивают всех.
— Я вот с вас начал, Женя. Давно вы живете вместе с братом в этой квартире?
— Пять лет, как отец умер. Алексей после развода вернулся сюда.
— Чем он вообще занимался? Чем зарабатывал на жизнь?
— У него была своя фирма.
— И чем же эта фирма занималась? — спросил Колосов.
— Продюсерской деятельностью, устройством зрелищных мероприятий. — На этой в общем-то обычной фразе голос Неверовской как-то странно дрогнул. — А вы разве не знали?
— Нет, я от вас впервые про это услышал. Какой же адрес у фирмы?
— Это почти рядом. Улица Дмитрия Ульянова, 9, там у Леши был офис.
— Вы помогали ему?
— Нет, я ему… я сначала помогала… немного. — Голос Неверовской снова дрогнул. — Но эта работа не по мне.
— Что, хлопот много? Разъездов?
— Да, хлопот было много, — у нее вырвался истеричный смешок, — слишком много.
— Мы обнаружили «Фольксваген» вашего брата недалеко от кладбища. Скажите, а кто-нибудь из его знакомых или друзей ездил на внедорожнике?
Она не ответила.
— Что, трудный вопрос? — спросил Колосов.
— Я не знаю. Я плохо разбираюсь в машинах.
— Может, в татуировках разбираетесь? Что за картинка у него была выколота на предплечье?