- Картина еще не готова – не совсем так, как я хотел бы.
- Видите ли. Запланированная Великая Германская выставка искусств, должно быть, не уда-стся, из-за ужасного последнего налета на Мюнхен. – Масленок говорит это так, словно читает новости с поля боя и ждет, пока до меня дойдет весь смысл сказанного им. Затем добавляет: «Мы не хотим подвергнуть опасности союзнических бомбардировок немецкое искусство.» Бы-ла ли издевка в его голосе?
- Незавершенные шедевры, – откинувшись в кресле, он продолжает к моему удовольствию свою речь, – иногда довольно интересны…
Это звучит как издевка. Присаживаюсь напротив и теряюсь в догадках, считать ли эти слова своего рода решением моей судьбы.
У Масленка наверняка заготовлено что-то еще. Он буравит меня долгим взглядом, а затем произносит: «Я хотел бы, чтобы вы, как можно скорее, выехали в одну из фронтовых флоти-лий – в седьмую или девятую. Может так статься, что нам, в скором времени понадобится от вас срочный материал! Вам не надо объяснять, в чем дело…».
«В скором времени» – повторяю про себя. Звучит довольно парадоксально и несколько зло-веще.
- К тому же эта ваша новая книга, которую, полагаю, вам удастся лучше подготовить во Франции, – продолжает Масленок смотря мне в глаза.
Начинаю терять чувство реальности. И пока Масленок, откинувшись в кресле, закуривает сигарету, и ее приятный дымок поднимется тонкой струйкой вверх, у меня появляется мгнове-ние подумать: Сначала с картин исчезает Геббельс, затем ничего не выходит с портретом Дёни-ца, потом протрубили отбой Великой Германской выставке искусств, а теперь речь вообще за-шла о моей новой книге и все заключено в словах: «Вам не надо объяснять». Был ли этот разго-вор случайным или специальным сообщением для меня?
В следующий миг узнаю, что должен выехать уже завтра утром – а именно на самолете Ю-52 из Темпельхофа в Париж. Там доложить в Отдел о прибытии и проследовать далее к месту назначения поездом.
- Однако мне нужно еще связаться с несколькими служебными инстанциями, господин капитан!
- Забудьте обо всем! – решительно прерывает меня Масленок. – Завтра утром будут готовы ваши документы. Я имею в виду новое удостоверение военкора, за подписью генерал- фельд-маршала Кейтеля.
Не могу придти в себя от очередной новости. Но что поделаешь? Не каждому выпадает та-кой шанс – убраться из Берлина на передовую. Тяжело вздыхаю. В конце концов, Масленок мой покровитель и хочет отправить меня в мнимую безопасность.
- Как я уже сказал: Вам необходимо как можно скорее выехать и вернуться во флотилию.
Смотрю не мигая в розовое лицо капитана. На нем ничего нельзя прочитать, т.к. взгляд на-правлен в столешницу письменного стола. А затем, слегка гнусавя, он продолжает: «Ваши дамы арестованы…»
Что это значит: Ваши дамы арестованы…? Я что-то не понял, что он сказал. Что значит: Ва-ши дамы? Он же не имеет в виду Симону?!
- И именно в Бресте, – голос Масленка доносится до меня словно издалека: – Одна ваша очень близкая дама…
В Бресте? Симона в Бресте? Но ЭТОГО не может быть! Однако Масленок продолжает: «В Ла Боле тоже – своего рода волна арестов…».
В голове проносится молнией: Вот это новость так новость! Надо сдержаться! Не мигая, смотрю на Масленка и пытаюсь осознать услышанное.
Чувствую себя так, словно Масленок по ошибке зачитал не ту строчку из рукописи, предна-значенную для совершенной другой ситуации. Тон его голоса тот же что и прежде, да содержа-ние изменилось.
Масленок молчит. Он выдерживает мой прямой взгляд. Секунда, кажется длится вечно. На-конец он произносит: Я хотел сказать вам только это.» Снова пауза, на этот раз короче, а затем тем же, долгое время сдерживаемым тоном: «вам надо позаботиться о том, чтобы ваша вторая книга как можно быстрее увидела свет. Вероятно, для освежения памяти вам надо будет выйти в море. Это было бы лучше всего…»
В эту секунду до меня доходит весь смысл сказанного: Симона арестована!
Я все время боялся услышать именно это известие.
Но, то, что она будет сообщена мне здесь, в Берлине, через Масленка…. Однако это должно было когда-то произойти! Симона делала слишком большие ставки. Надо собрать в кулак всю волю, чтобы не выдать своего испуга. Ничем его не выказать. Напустить на себя ледяное хладнокровие. Ни шелохнуться, ни кашлянуть. Говорить ясно и от-четливо! Не бледнеть! Не моргать! Масленок ведет себя так, словно совершенно случайно шеп-нул мне эту информацию – и теперь следит за моей реакцией. Сидит, делая вид, что вниматель-но изучает поверхность стоящего перед ним письменного стола, однако по всему видно, что внимательно следит за мной, каждым моим движением.
- В Бресте находится ваш бывший командир… – произносит он деловито. Едва соображаю, что могу сказать в ответ, как Масленок добавляет: – На должности командира флотилии, как мне доложили…
- Так точно, господин капитан! – выпаливаю, кажется, слишком громко и быстро. Одновре-менно думаю: что же это такое? Все звучит как-то уж очень странно. Самодовольно, я бы даже сказал, слишком уж цинично. Меня вдруг пронзает острое чувство того, что Масленок знает гораздо больше, чем позволил мне узнать. Я внезапно замираю оттого, что ясно представил, что Масленок мог бы знать ВСЕ.
Но какое отношение ко всему сказанному ранее имеет Старик? Что там произошло? Что слу-чилось в Бресте?
- Вы должны вернуться как можно быстрее… – произносит Масленок безапелляционно и, словно подводя итог нашему разговору.
Вернуться? Что значит «вернуться»? Хочу спросить, но буквально давлюсь вопросом. В Ла Боль? В Брест?
Масленок сидит, откинувшись в кресле и попыхивая очередной сигарой. Густой дым соз-дает уютную, совсем неслужебную, атмосферу. Если Масленок так ведет себя, то он, наверное, должен мне еще что-то рассказать.
Мои мысли прерываются его голосом. Провожая взглядом очередное кольцо сигарного ды-ма, он произносит:
- Ваша французская знакомая – архитектор?
Архитектор? Отзывается во мне эхом. Это еще что за новости?
Просто счастье, что Масленок не смотрит на меня в этот момент: Все его внимание погло-щено выпускаемыми им дымовыми кренделями. Вероятнее всего, он и не ждет от меня какого-либо подтверждения или опровержения. Потому все так же, равнодушно продолжает:
- Из-за особых способностей вашей дамы, она была – вполне официально – затребована в Брест. Во флотилию….
Господи! Архитектор – особые способности – затребована во флотилию? У меня кружится голова. Откуда все это известно Масленку?
Мой визави глубоко вздыхает и смотрит на меня своими чистыми ясными голубыми глаза-ми:
- Деятельность вышеупомянутой дамы длилась не очень долго – всего лишь до ее ареста….
Затребована в Брест – а затем арестована? Кем интересно бы знать? Старик, видно, в доволь-но трудном положении. А я?
Для Масленка дело кажется законченным. Он развивает тему:
- До отъезда вам вот что еще надо сделать: поехать в Карлсбад и получить разрешение на бумагу. Мне сообщили, что оно уже там готово. В вашем издательстве его уже давно ждут. А вообще-то, лучше я поеду с вами. Телефон у них как надо сейчас не работает. Ничего, прогулка мне не повредит.
Прямо дом сумасшедших какой-то: почему это Масленку тоже туда надо? Может он хочет меня основательно попотрошить – но за стенами своего кабинета, который имеет уши?
Масленок прикрепляет к поясу ремень кортика и натягивает на руки, медленно и аккуратно, словно соблюдая некий обязательный ритуал, кожаные перчатки.
Стриптиз наоборот, мелькает у меня мысль: однажды, в Парижском Баль Майоле, я видел подобный номер, но тогда стриптизерша стягивала со своих рук перчатки в таком же скорост-ном темпе и сорвала бурные аплодисменты. К чему весь этот выпендреж?
Спустя какое-то время мы уже чинно вышагиваем «держа ногу», плечом к плечу по Бенд-лерштрассе к Тирпицуфер, а затем вдоль по набережной Ландверканала в направлении Пот-сдамского моста. Рядом со своим от-письменного-стола капитаном, его красивым кашне, чувствую себя несколько неуютно: Я совершенно не выгляжу на все «пять».
Навстречу нам идет какой-то флотский чиновник, но с офицерским погонами, указывающи-ми на занимаемую им высокую должность, и до меня долетает: «Приветствую вас от всего сердца!» И это из-за того, что я глубоко задумавшись, чисто интуитивно, поприветствовал чи-нушу не обратив на него никакого внимания.
- Прошу прощения! – кратко отвечаю на его приветствие. Этот проклятый ритуал вскидыва-ния рук уже вызывает у меня судорогу правой руки. И все-таки приходится его соблюдать даже среди горящих от ночного налета развалин домов! Меня удивляет то, нигде не видно пожарных команд: остатки домов просто догорают. Однако молодцеватой браваде находится место и здесь.
Идем по разбитому стеклу. Под ногами песок то хрустит, то звенит. «Легко разбить лишь две вещи – счастье и стекло!» Чепуха! Но в следующую минуту в мозгу вспыхивают новые строчки: «Зеленое стекло бокала вгрызается в мою руку / О, Брат! Неужели так же просто и я умру за Родину?...» Проклятье: теперь строки слишком психологичны! Старик имел обыкновение так говорить, когда Томми выследили нас с помощью своей системы ASDIC и собирались отправить нас на дно. Тут мои мысли вдруг перескочили к Симоне: не хватало еще, чтобы обнаружилось, что Симона дважды была в Германии.
Позвонить Старику? Этот упрямый идиот, скорее всего и виноват во всем, что случилось! Но это довольно рискованный шаг. Стоит ли ковырять Масленка дальше по этой теме? Притворившись, что я не понял, о чем он говорил?
Арестована! Но за что? Ради всех святых: за что?
То, что Симона рисковала, было более чем дерзость с ее стороны – это было чистое безумие. Я ей об этом довольно часто говорил с упреком. Довольно. Задай себе вопрос лучше, действи-тельно ли она понимала, что ее любовь к пустяшным тайнам, и ее заговорщицкое поведение могут привести к такому результату? А когда она отмахивалась от моих достаточно нудных размышлений вслух, разве тогда она думала о моем пессимизме? А может она просто желала походить на Жанну д’Арк или Мату Хари? Желала, не будучи никакой шпионкой, просто при-мерить на себя одну из этих ролей? Мне позволялось время от времени, на краткий миг, загля-нуть в ее карты – на такой короткий миг, что было трудно понять: были они крапленые или нет. Это в любом случае был довольно надежный способ заинтриговать меня. А может, эта игра была чем-то большим?
Куда ее занесло, эту свинью, Симону? Я еще не узнал, где содержатся арестованные францу-зы. Скорее всего, в Париже. Те, кто дергает за веревочки, вероятнее всего сидят в Париже. В конце концов, жить там получше. Ладно, хорошо, что завтра я вылетаю в Париж. А там? Как дальше вести себя? Если уж Масленок имеет всю картину того, что произошло, то значит, об аресте Симоны известия дошли до Бисмарка. Бог его знает, что еще должно произойти.
Навстречу нам движется группа офицеров, в отлично сшитой и ладно сидящей новенькой форме. А как молодцевато идут: словно на строевом плацу в Глюкштадте. И это четкое привет-ствие в движении с прикладыванием ладони к фуражке! Так называлось это строевое упражне-ние и его отработка до самого обеда.
Что за нелепая постановка: оперетка на перекрестке. Начищенные сапоги, галифе со встав-ками на заднице из тонкой кожи и болтающиеся на перевязи в такт шагам кортики – все это превращает бравых офицеров в гомиков. Дополняют это впечатление и слишком высоко за-дранные тульи фуражек. Давно подозреваю, что и Масленок относится к этой категории. Его полное достоинства движение по этой улице – приветствия и ответы на приветствия и при этом тонкая улыбка – все это действует мне на нервы. Но может быть, я просто ошибаюсь в этом человеке?
Значит, фактически, Симона – шпионка? Но почему же она тогда прицепилась ко мне? Ведь я простой лейтенант. Был ли в этом весь ее расчет? Может быть, у Симоны был план двигаться в своей карьере по ступенькам? А может, она убедила себя, что ее выход сразу на какого-нибудь командира, особенно обладающего разными секретами, станет ее провалом? Или она в своей хитрой расчетливости решила, что у меня больше перспектив, чем у обычного офицера-подводника? внезапно замечаю, что, как и всякий человек, говорящий сам с собой, делаю не-произвольные жесты рукой, в подкрепление своих мыслей. Возможно, Масленок не увидел эту ужасную жестикуляцию?
Называется, вывернулся! Баран! Теперь и я стал жертвой этого лозунга: «Тише! Враг везде-сущ!» Постой-ка. А кто сказал, что Симона шпионка?
Что сегодня за день? Если не ошибаюсь – 2 июня. Небо закрыто облаками. Хотя налеты со-вершаются в любую погоду. Так, шагая позади капитана, вдруг осознаю, что время от времени погладываю на небо, словно охотничья собака, вынюхивая дичь. И в то же время думаю о Ста-рике: Старик ведь точно так принюхивался в ситуациях, которые были для него не совсем при-ятны. Лишний раз я убедился в этом во время налета на Сен-Назер: там он все время втягивал голову в плечи и бросал косые взгляды в небо. «Мне это совсем не нравится!» то и дело срыва-лось с его губ. каждый раз это звучало так, словно он обладал звериным чутьем.
Симона арестована. Зуркамп арестован. Царь Петр был единственной моей опорой. К кому теперь я могу обратиться?
К тете Хильде в Лейпциге? Надо бы ей позвонить…. Но говорить по телефону в открытую? К кому еще? Венц мертва. Шварц мертва…. Все кончено, все разрушено.
С трудом нахожу среди разрушений тропинку вдоль канала. И внезапно, среди всего этого безобразия вижу, что уже зацвели каштаны. Каштановые свечи на каждой ветке! Их цветение – это смесь красного и белого. И тут на меня нахлынули воспоминания о Елисейских полях. Но там еще была тонкая радужная вуаль из разлетающихся верх и в стороны водяных струй фонта-нов: именно так я нарисовал то место, но подвергся критике со стороны Лео: «Цветение кашта-нов и фонтаны – в эти-то времена!»
Вдруг сердце сжимается от увиденного: между каштановых свечей горит багрово-красный цветок. Это пламя! Я уже устал от всех этих зловещих сочетаний: красные цветы и алое пламя! надо взять себя в руки, если не хочу разрыдаться.
В этот миг Масленок резко прерывает мои размышления: «Вы не слишком дисциплинирова-ны!»
Что за чепуху несет этот щеголь! Но вслух произношу, как автомат: «Прошу прощения, гос-подин капитан!»
Масленок примирительно бормочет, придав лицу озабоченный вид: «Что с вами на самом деле происходит?»
Со мной? Происходит? Запинаясь, отвечаю: «Ничего, господин капитан!» – «Ну, я бы так не сказал! – Масленок добавляет немного веселее. – Мы здесь все очень верим в вашу работу. Но вы кажетесь очень рассеянным.»
Мне надо бы соврать ему как можно убедительнее; для того, чтобы помириться. Конечно, ни слова о Симоне и Старике. Ладно, начнем:
- Меня гложет мысль о Кэмпбеллтауне, эсминце, с помощью которого наши друзья с той стороны, в 1942 году протаранили ворота нормандского шлюза в Сен-Назере, господин капи-тан! Уже давно хотел написать об этом захватывающую историю!»
Снова ладонь к козырьку! Снова, снова и снова! А теперь уже навстречу топает целый полк старших офицеров, и я держу будто приклеенную руку у козырька фуражки.
В эту секунду задается вой сирен. Посмотрим, злорадствую в душе, что теперь предпримет Масленок. Под его конторой наверняка находится первоклассное бомбоубежище. Но мы вовсе не там, а здесь, почти у самой Шпрее с ее черными водами. Темно-серые, вызывающие уваже-ние здания ОКМ слева, мы уже оставили за спиной. Осталось совсем недалеко до большого моста.
- Немного дальше, по ходу нашего движения находится хороший бункер. Самолеты пока еще на подлете, и у нас достаточно времени, чтобы добраться туда. – голос Масленка прерывает ход моих мыслей. – Хотя, рановато для налета.
Удивительно, как Масленок пытается казаться хладнокровным, – мелькает мысль. При этом, наверное, истекает холодным потом от страха.
Быстрым шагом мимо нас проходят два генерала. Я уже позволяю себе идти в этот момент медленнее, чем Масленок.
- Куда эти-то спешат? – задаю вопрос и стараюсь добавить уверенности в голос.
- На Бендлерштрассе тоже есть убежище. Но это, под зданием Дома Германского Интуризма лучше, только не все об этом знают.
Женщина в паническом страхе толкает перед собой детскую коляску. Проходим мимо стоя-щего неподвижно автомобиля. И тут, сверху доносится органное гудение, и оно, ширясь, на-крывает город.
Не имею никакого представления, сколько еще топать до убежища, к которому мы так стре-мимся. Знаю лишь одно: у нас не так уж много времени осталось. Улица будто вымерла.
Доносятся отрывистые дробные звуки: это стреляют легкие зенитки. Наверное, в этот раз налет совершают штурмовики.
Слава Богу, вот и убежище, к которому мы так стремились, под этим большим зданием. Те-перь вниз по лестнице, толстая переборка, звук закрывающейся кремальеры. Видно, мы по-следние.
Как говорится: фактически современное, добротно выстроенное бомбоубежище! Бетонные стены побелены, стальные балки аккуратно окрашены суриком. Сочетание белого и красной киновари: сделано со вкусом! Дополняют всю эту красоту кроваво-красные ведра по углам, с тщательно нарисованными белой краской по шаблону цифрами на боках и один огнетушитель, больше похожий на детскую брызгалку. У стены ящик с песком и две кирки. Здесь же табурет с ножками, скрепленными косыми распорками, несколько аккуратных канцелярских стульев и даже старое деревянное кресло-качалка. Несколько столов. Из грубых еловых досок. Но это все же лучше, чем ничего. На одном лежит газета «Фолькише Беобахтер». По стенам – серые ящи-ки с большими висячими замками на них. К задней стене прикреплены две лопаты и два багра. Бетонированный пол покрыт стареньким линолеумом. На потолке толстая, окрашенная в белое труба. И никакого хлама, никаких загородок – просто безупречный офицерский погребок, без паутины и падающих на голову капель воды. Вода, вне всякого сомнения, была бы вредна для этого помещения.