– Или случайный прохожий. Если в барсетке лежали деньги, то он забрал их себе, а барсетку выбросил. – Майн Кампф горько усмехнулся. – Теперь с ней щеголяет какой-нибудь бомж, а документами при необходимости подтирает задницу.
– Не каркай!
– Ай! Да перестань ты дергаться! У меня яйца уже как у Штрауса.
– У страуса?
– Нет, именно у Штрауса. По этой причине он никогда не танцевал своих зажигательных вальсов.
– Хо-хо-хо! – Это смахивало на истерику.
– Не трясись, говорю! – занервничал Майн Кампф.
– А ты, хо-хо, не смеши.
– Весело? Вот сейчас явятся наши гостеприимные хозяева с кинжалами и целлофановыми паке-тами…
– Не каркай! – вторично предупредил помощника Варяг, но было поздно.
Злорадно визжа несмазанными петлями, поднялась металлическая крышка люка. На перекладину лестницы ступила первая пара ног, за ней вторая, третья…
Все чеченцы расхаживали в серых шерстяных носках. Наверное, подвал размещался под вполне приличным на вид домом, в котором проживало вполне приличное на вид семейство беженцев. Чеченские ребятишки играют с русскими сверстниками, женщины обмениваются с соседками рецептами пирогов, а их мужья режут головы заложникам. Почти идиллия. Но не с точки зрения заложников.
– Нашли? – спросил с надеждой Варяг, когда трое чеченцев заняли свои позиции в подвале.
– Твои гопники, похоже, плохо поняли, что от них требуется, – сказал ему самый старший из чеченцев. Две глубокие поперечные морщины на его щеках походили на шрамы. Вместе с горизонтальной линией губ это напоминало букву «Н». Настоящая Ненависть, Направленная На Неверных.
– Они стараются, – заверил чеченцев Майн Кампф, заискивающе заглядывая им в глаза.
Младшие презрительно цыкнули зубами. Старший покачал головой:
– Нет. Я так думаю, что они пьют пиво и отдыхают. Им плевать, что с их командиров сейчас начнут сдирать кожу.
– Сейчас? – спросил высоким голосом Варяг. – Разве уже прошли сутки?
Чеченцы снисходительно засмеялись:
– Сычаслывые ачасов аны замэчают.
– Наши бойцы обязательно найдут человека, взявшего вашу вещь, – вмешался Майн Кампф. Левая щека у него дергалась, но голос звучал довольно убедительно. – Просто толковых среди них – чуть больше дюжины, остальные только кулаками махать горазды. Вот если бы подключились ваши люди…
Пожилой чеченец ударил непрошеного советчика в лицо и предупредил:
– Не смей говорить, что должны, а что не должны делать воины Аллаха, ты, трусливый пес! Из-за вас мы потеряли важные бумаги и троих наших людей!
Варяг хотел было сказать, что приказа убивать людей у скинхедского воинства не было, но прикусил язык. Потому что один молодой чеченец достал из ножен на ноге кинжал с узким, чуть изогнутым на конце лезвием. Про остроту этого клинка Варягу можно было не рассказывать, он и так видел его в действии. И его сердце ухнуло, как в пропасть, а в висках застучали частые молоточки: «Тук-тук-тук, это твоя погибель пришла!»
– Я хочу, – сказал пожилой кавказец, – чтобы ваши бритоголовые гопники оказались по-настоящему шустрыми. Для этого их надо убедить в том, что задание действительно срочное. А как это сделать по телефону?
– Как? – спросили Варяг с Майн Кампфом, один раньше, другой с небольшим запозданием.
– Очень просто, – сказал пожилой, почесывая одну ногу в уютном домашнем носке о другую. – Они должны понять, как сейчас плохо их командирам.
– Ачитобы аземлю арыли, – подгавкнул молодой.
– Вот именно, – согласился с ним старший. – Поэтому мы посоветовались и решили, что пусть командует один.
– Атолька адын!
– Организацию возглавляю я, – твердо заявил Варяг, глядя в глаза затрясшемуся Майн Кампфу. – Создал ее тоже я лично.
– Аны пырыбывай! – Его ударили рукоятью кинжала в ухо.
– Будем выбирать, – продолжал старший кавказец как ни в чем не бывало. – Вы сами будете выбирать. Победит достойнейший. – Он мягко наступил ногой на натянутый между пленниками шнур и засмеялся, услышав их возгласы:
– Уй, бллл…
– С-с-с!..
– Сейчас вы поиграете в перетягивание каната. Ты тянешь веревку на себя, – чеченец ткнул корявым пальцем в Майн Кампфа, – а ты на себя, – палец указал на Варяга. – Кто первым потеряет сознание, тот и подохнет первым. А оставшийся в живых позвонит бойцам еще разик и попросит их поторопиться… Готовы? Начали!..
Пленники одновременно напряглись и заорали так, словно находились на вершине американской горки, в вагончике, который, постепенно набирая скорость, устремился вниз.
Прямиком в преисподнюю.
2
– Визжит, как резаная свинья, – сказал Вервольф, отключив мобильник. – Говорит, времени у нас на все про все двенадцать часов. Потом будет принимать меры.
– Не понимаю, чего он так колотится? – посетовал Леший. – Какая муха его укусила?
– Там не муха, там что-то похуже. Я никогда у Варяга такого голоса не слышал.
– Сильно психует?
– Не-а. Мне кажется, он напуган до смерти.
– Кто же его мог напугать, тля? – озадачился Леший.
Вервольф пожал плечами:
– Понятия не имею.
Парни помолчали, флегматично поглядывая по сторонам. Они стояли посреди ничем не примечательного арбатского дворика, оба обритые наголо, оба в широковатых джинсах с подвернутыми на два пальца штанинами. Короткие куртки, смотревшиеся на них майским днем подозрительно, под вечер перестали бросаться в глаза.
У Вервольфа в правом рукаве торчала короткая дубинка из обрезка телефонного кабеля. Леший по обыкновению вооружился кистенем. К его запястью был привязан полуметровый капроновый шнур со свинчаткой. При необходимости металлический снаряд вылетал из рукава, поражал цель и тут же исчезал снова, как будто его и не было. Им можно было также орудовать, просто зажав его в кулаке, но Леший предпочитал первый вариант, при котором свинчатка легко прошибала хоть лист фанеры, хоть подвернувшуюся башку – хрясь!
– А здорово я этому дядьке в лобешник зарядил, – пробормотал он, немного жалея о том, что все закончилось так быстро.
Вервольф в ответ не улыбнулся, наоборот, задумчиво нахмурил брови:
– Надо было успокоить Варяга, сказать ему, что мы вышли на след.
– А он тебя о чем-нибудь спрашивал?
– Да нет… Вопил только: ищите, мол, не то шкуру со всех спущу.
– Пусть понервничает, – сказал Леший, – ему полезно. Перезвоним, когда будет результат. Конкретный, тля.
– Может, пацанов кликнем на подмогу? – заколебался Вервольф.
– Ага. И будем тусоваться тут всей оравой, пока менты не повяжут. – Леший сплюнул и решительно закончил: – Сами справимся. Видел, как я этого Семеновича завалил? С одного раза.
– Сенкевича.
– Мне по барабану, понял?
– Вообще-то, – неуверенно сказал Вервольф, – мужик и так нам адрес этого Сереги-гитариста выложил. Не обязательно было его мочить.
– Да? – Леший незаметно оттянул трикотажный рукав куртки, поймал выскользнувшую наружу свинчатку, повертел ее в кулаке и отправил обратно. – Сейчас Сенкевич за мусорными баками отдыхает и никому на нас настучать не может.
– Кому бы он стал стучать?
– А ты видел, как у него глазенки забегали, когда мы его про Серегу расспрашивать начали? Не мы одни этого умника ищем, точно тебе говорю.
– Н-да, – промямлил Вервольф. – Конкуренция нам ни к чему.
– Во-во! А так мы концы обрубили, намертво.
Леший усмехнулся, поймав себя на мысли, что Сенкевичу в любом случае пришлось бы испытать на себе убийственный удар кистеня. Сколько можно без толку прошибать двери и витрины? Пора начинать жить по-взрослому. Сколотить собственную команду, подмять под себя пару ларьков для начала. Конечно, одной свинчаткой тут не обойдешься, но это дело поправимое.
– Сколько, говоришь, Варяг обещает за этого беременского музыканта отвалить? – спросил Леший, хотя прекрасно запомнил названную сумму.
– Три штуки баксов, – ответил Вервольф, опасливо поглядывая на светящиеся окна, которых становилось вокруг все больше и больше.
– А сколько приличный «шмайсер» стоит?
– Долларов пятьсот-шестьсот, если без посредников брать.
– Посредники, тля, отдыхают, – сказал Леший, выпуская кистень в кулак. – Ладно, идем, что ли?
– Погоди. – Вервольф огляделся по сторонам. – Сначала надо все хорошенько обдумать.
– Фуй ли тут думать! Заходим в хату. Всех, кто там есть, вырубаем слегонца. – Леший подвигал плечами, предвкушая предстоящую стычку. – Находим эту сраную барсетку с бумагами, гитариста мочим и отваливаем.
– А если соседи шухер поднимут? – уныло предположил Вервольф.
– Какой шухер? Шмалять-то никто не собирается. Мы ж по-тихому, спокойненько. Хлоп в лобешник, и всех делов. – Леший зашагал к подъезду, подавая напарнику пример.
– Ты что, дверь вышибать собираешься?
– На хера! Кино отечественное смотреть надо.
– Что за кино? – заинтересовался Вервольф, пристраиваясь рядом.
– На хера! Кино отечественное смотреть надо.
– Что за кино? – заинтересовался Вервольф, пристраиваясь рядом.
Леший понизил голос:
– Звонишь в нужную дверь, говоришь, что, типа, ты сосед снизу. Вы, типа, меня заливаете, и ваши отмазки тут не канают, я лично желаю убедиться, что краники у вас не текут. Ясно?
Они уже поднимались по ступеням подъезда, поглядывая на номера квартир.
– А вдруг не откроют? – прошептал Вервольф, стараясь держаться хотя бы на один шажок позади.
– Откроют, – заверил его Леший. – Ты только по пояс разденься, чтобы убедительнее было.
– Почему обязательно я?
Вервольфу вовсе не хотелось выдвигаться на первый план. Тем более без дубинки в рукаве. Леший посмотрел на него через плечо и сказал:
– Потому что я так решил, понял?
Он уже вошел в роль лидера, и она ему нравилась. Одно дело – подчиняться, и совсем другое – командовать. И если для этого требовалось расколотить еще не одну упрямую башку, то Леха Леший был к этому готов. В точности как свинчатка, согретая его ладонью.
Глава 18 Ну настоящий полковник!
1
За свою бурную жизнь полковник Шумской изловил не один десяток преступников, некоторые из которых оставили шрамы на его мускулистом теле атлета.
Марина Железнянская осторожно потрогала отметину от пули на коже полковника и робко спросила:
– Какой негодяй посмел стрелять вам в спину?
Ее обнаженная грудь волнующе вздымалась в приглушенном свете настенного бра. Ее большие соски розовели. Ее кожа была бархатистой. Волосы меж ее ног курчавились.
– О, их было много, врагов, – беспечно произнес Шумской, пригубив водку из хрустального бокала аристократической конфигурации. – Редкий смельчак отваживался столкнуться со мной лицом к лицу, поэтому обычно мне предпочитали стрелять в спину.
– Бедный! – прошептала Железнянская.
За то время, пока милиционеры находились в засаде, ее тело уже не раз сотрясали бурные оргазмы, и теперь ей требовалась передышка. Зато полковник Шумской был весь как каменный, потому что восстанавливал силы посредством водки.
– Не стоит меня жалеть, – произнес он звучным баритоном. – Я счастлив. Моя работа состоит в том, чтобы уничтожать зло на земле, и я преуспел в этом.
– Но все эти шрамы, все эти раны и боевые отметины! – воскликнула Железнянская, уже предвкушая новый сладостный миг соития. – Все твое мужественное лицо покрыто ими!
Тут полковник опрокинул два бокала водки подряд и сказал со скупой улыбкой на своих губах Амура:
– Враги поплатятся за это, клянусь! Они скоро поймут, что настоящий полковник милиции никому не прощает обид!..
Немного поразмыслив, капитан Шумихин решил, что сцену очередного полового акта лучше будет пропустить, иначе получается, что сидеть в засаде – сплошное удовольствие. Нет, пусть лучше в квартиру проникнут заклятые враги Шумского, и он покажет им, где раком зимует кузькина мать!
Жаль, конечно, что собственная жизнь – не книга, неудачную главу которой можно переписать заново. Жаль также, что рядом нет верной соратницы, которая бы время от времени сотрясалась от бурных оргазмов, но, может быть, оно и к лучшему. Шумихин находился не в лучшей форме. Суставы ходили туго, как заржавевшие шарниры, а распухшее лицо казалось накачанным парафином. Боль, правда, почти не ощущалась. Наверное, потому, что вся она сосредоточилась глубоко внутри. Вспоминать минувшую ночь было значительно больнее, чем прикасаться к губам или носу, увеличившемуся в размерах вдвое.
Появляться в таком виде на службу было безумием. Шумихин несколько раз пытался связаться с Березюком, чтобы обрисовать ситуацию, но вскоре оставил телефон в покое, решив, что так оно даже к лучшему. Не расскажешь ведь начальнику о том, что произошло в парке, не объяснишь толком, почему пришлось свернуть Жене его цыплячью шею. Так что Шумихин просто поставил в известность дежурного о том, что приболел, и на том успокоился. Если понятие «спокойствие» было применимо к его состоянию.
Выполнить условия ультиматума, выдвинутого братом Тамары, не представлялось возможным. Материалы дел Родниной и Овсеевой вместе с их расписками хранились в сейфе Березюка. Как убедить майора обменять их на видеокассету? Стоит ему узнать о ее существовании, и все, пиши пропало. Ни один нормальный мужик не захочет иметь дело с киногероем такого сорта. Поэтому выход оставался один. Вернуть проклятую кассету любой ценой. Не завтра – в обмен на затребованные Сергеем бумаги. Раньше. Уничтожив не только видеопленку, но и свидетелей своего позора. Только тогда можно будет позаботиться о примочках и дальнейшей службе. Не раньше.
Восстановить в памяти Тамарин адрес оказалось проще, чем вскрыть замки ее квартиры, но капитан Шумихин успешно справился со своей задачей. Как всякий уважающий себя опер, он хранил в машине набор универсальных отмычек, изъятых в свое время у воров. Получать санкции на проведение следственных мероприятий слишком хлопотно, чтобы тратить на это драгоценное время. Особенно в критических ситуациях.
Шумихин забросил в рот очередной финик из кулечка, найденного в кухне, запил его водой и переменил позу. Он сидел в кресле, передвинутом таким образом, чтобы можно было видеть краешек входной двери. Стоит ей хоть чуточку приоткрыться, и свет с лестничной площадки проникнет в темную квартиру. Пока вошедший или вошедшие будут возиться с выключателем в прихожей, Шумихин успеет занять наиболее выгодную позицию с заранее приготовленным к стрельбе пистолетом. Именно для этого он вывинтил в коридоре лампочку. Именно поэтому он боролся с сонливостью, пожирая приторные финики и сочиняя в уме главы своей будущей книги.
Потянувшись, как кошка, Железнянская остановилась возле окна и выглянула наружу. Ее освещенная луной фигура блестела и изгибалась. Полковник Шумской наполнил бокалы водкой и предложил:
– Давай выпьем за удачу! Мы с тобой охраняем покой мирных людей, которые сейчас спят. Но нам с тобой не до сна, пока по земле бродят насильники и убийцы!
– Изведем эту нечисть под корень! – поддержала начальника Железнянская, беря в изящную ручку ножку хрустального бокала.
Ее обнаженная грудь волнующе вздымалась в приглушенном свете настенного бра. Ее большие соски розовели. Ее кожа была бархатистой. Волосы меж ее ног курчавились.
За то время, пока отважные милиционеры находились в засаде, ее прекрасное тело уже не раз сотрясали бурные оргазмы, и теперь ей требовалась передышка. Зато полковник Шумской был весь как каменный, потому что восстанавливал силы посредством водки.
– К сожалению, в народе не любят людей нашей мужественной профессии, – грустно произнес он звучным баритоном. – Но я все равно счастлив. Моя работа состоит в том, чтобы уничтожать зло на земле, и я преуспел в этом…
– Долбать ту Люсю, – пробормотал Шумихин, имея в виду вовсе никакую не Люсю, а Тамару Роднину, урожденную Ледневу.
Именно из-за этой стервы на его голову обрушилось столько неприятностей. Если бы при новой встрече капитан и захотел бы засунуть ей что-нибудь в рот, так это пистолетный ствол. В том, что он при случае перестреляет всю эту сволочную семейку, Шумихин не сомневался. Его руки были предусмотрительно затянуты в тонкие перчатки, «Форд» дожидался своего хозяина без номеров, а что касается возможных очевидцев, которых потревожат выстрелы, то их показаний Шумихин совершенно не опасался. Пока коллеги будут искать неизвестного с черно-синей физиономией, он отлежится дома, а еще лучше – за городом у родителей. Через неделю-полторы появится в отделении – загорелый, поправившийся, без следов побоев и без усов. Больничный оформить не проблема, денег дома припрятано достаточно, чтобы не беспокоиться о подобных мелочах.
Надо будет только зубы подремонтировать, подумал Шумихин, морщась. Жевать финики приходилось по-кошачьи, боковыми зубами.
Но лучше так, чем вообще никак. Женя уже ни фиников не попробует, ни каких-либо других лакомств. Отгулял свое. Жаль… Жаль, что нельзя было сломать ему хребет еще несколько раз подряд, но самое интересное ожидало капитана впереди. Сердце подсказывало: эта ночь не будет потрачена впустую. Кто-то обязательно явится в квартиру, и тогда…
Поглаживая рифленую рукоять пистолета, Шумихин улыбался разбитыми губами и ждал. Ему не было скучно или одиноко. Потому что полковник Шумской все-таки не удержался и опять взялся за свою подчиненную, грудь которой вздымалась, соски розовели, а волосы на лобке маняще курчавились.
2
– Будем брать? – спросил старший лейтенант Неелов, когда по рации сообщили, что два бритоголовых парня остановились у двери квартиры Ледневых, явно намереваясь проникнуть внутрь.