Сегодня с утра вся четверка была занята тем, что пыталась определить лучшую претендентку из пяти девушек, найденных Грэдди Флемингом в Интернете. Две девушки уже прошли экзамен, с минуты на минуту должна была появиться третья. Приемом на работу обслуги – переводчиков, гидов и других служивых на местах – ведал Флеминг, но Аррьета, развлечения ради, тоже лезла, да еще и таскала с собой Клермона. И теперь Флеминг давал понять обоим, чтобы не совались, куда не просят.
Он попросил Клермона, чтобы не болтаться зря, запечатлеть интервью для хозяина, который, если мнения разделятся, возможно, станет арбитром в споре. Клермон, озабоченно хмурясь, согласился.
– Надеюсь, в камере есть пленка, – заметил Флеминг, и Клермон взорвался.
– Сколько можно! – заблеял он, заикаясь от возмущения. – Сколько можно… упрекать человека… за это… за один-единственный… просчет? Это… это… негуманно, по меньшей мере! Вам, Сталинград, только бы гадость сказать!
– Расценивайте это как дружескую подсказку, – ответил Флеминг, и Гайко у двери снова ухмыльнулся.
«Душонка, обремененная трупом», – называл Клермона Флеминг, цитируя древнегреческого философа Эпиктета.
«Труп, не обремененный душой», – называл его Гайко, перефразируя того же философа.
Как все уже поняли, силы в команде определялись противостоянием два на два, или стенка на стенку, что добавляло остроты рабочей рутине. Аристократы против интеллектуалов и рабочего крестьянства. С исторической точки зрения, первые обречены – общеизвестный факт. Правда, Аррьету можно было отнести к аристократам с большой натяжкой. Скорее, к примкнувшим, а значит, к более живучим.
* * *Третьей девушкой сегодня была Наташа Устинова. Она вошла, улыбаясь чуть судорожно, и сказала по-английски:
– Добрый день.
– Прошу вас, сюда, – Флеминг поднялся ей навстречу из-за бюро и указал на кресло в середине комнаты. – Наталья Устинова, если не ошибаюсь?
Наташа кивнула. Осторожно подошла к креслу и села. Выпрямила спину и сомкнула коленки, как учила Татьяна.
– Очень приятно, – Флеминг ободряюще улыбался. – Это – Аррьета, самый тонкий представитель нашей команды.
Наташа взглянула на Аррьету, в упор рассматривавшую ее, и чуть порозовела. Она чувствовала себя скованно. Среди таких необычных людей она находилась впервые в жизни. Приятный молодой человек ей понравился, его улыбка была ободряющей. Женщина с гордо вздернутым подбородком, Аррьета, понравилась ей меньше, так как напомнила стервозную начальницу – ту, от которой разило французскими духами.
– Это – Клермон, наш летописец и пресс-секретарь, – продолжал Флеминг.
Человек с хвостиком жидких волос и кислой физиономией наклонил голову, чуть оторвав зад от кресла. «Кришнаит?» – подумала Наташа, скользнув взглядом по его белому наряду. Она чувствовала, как напряжение отпускает ее.
– Не конец света, – наставляла ее Татьяна. – Ну, подумаешь, облом! Главное, держись достойно. Хотя хотелось бы… конечно. И костюмчик от Феррагамо! Но без соплей. Подбородок вперед, улыбочку, глаза в глаза и общая благожелательность. И паузы. Ручки на коленях, ножки вместе. Спина прямая. Ты готова служить, ты знаешь свое место, ты обслуживающий персонал, тебе даже на приемах, когда все расслабляются, придется вкалывать. Нинка рассказывала: все жрут, как в последний раз, халява, деликатесов – прорва, а она знай переводит, потому что всегда найдется какой-нибудь не в меру любознательный придурок, который спросит, «как это называется?» или «что он сказал?», и как раз в тот момент, когда она жует. Поэтому, говорит Нинка, у меня правило – ни-ни! Никакой жратвы на работе. Добираюсь до дома, говорит, и отрываюсь, как удав.
– Это Гайко, – Флеминг кивнул куда-то за спину Наташи, и она обернулась. – Наш ангел-хранитель, а также шофер.
Смуглый красавец, подпиравший дверь, поклонился и улыбнулся, и Наташа порозовела еще больше.
– Я – Грэдди Флеминг. Адвокат и секретарь господина Романо. Это я вам писал. Господин Романо прибывает через два дня, и наша задача до его приезда найти переводчика, причем из местных, знакомого с городом и нравами.
– Очень приятно, – пробормотала Наташа и тут же произнесла громче: – Очень приятно. Я – Наталья Устинова. И я родилась здесь… – Она тут же одернула себя – ей показалось, что в ее голосе прозвучали просительные интонации.
– Скажите, Наталья, – лицо Флеминга стало официальным, – почему вы думаете, что сможете выполнять эту работу?
Самый трудный момент – начать торги и набить себе цену!
Наташа открыла было рот, но тут же закрыла, вспомнив наставления Татьяны о паузе. Сидела, опустив глаза, словно раздумывала, чуть приподняв в улыбке уголки рта, – результат вчерашней тренировки.
– Я свободно владею английским, французским и немецким, – начала она. – Говорю и пишу. Я умею ладить с людьми. Меня не пугает ненормированный рабочий день, я готова к поездкам. Я организованна, дисциплинированна и трудолюбива. Я знаю, что такое работа переводчика – это не кабинетная работа. Это… ненормированный рабочий день и постоянная боевая готовность номер один. Я понимаю, что роль переводчика – максимум пользы без… без… – она слегка запнулась, что тоже было отработано вчера, – без выпячивания себя, оставаясь в тени, не привлекая внимания к своей особе.
Наташа улыбнулась, встретившись взглядом с Аррьетой, которая согласно кивала. И случилось чудо – Аррьета улыбнулась в ответ. Флеминг приподнял бровь, удивившись.
– Именно поэтому я думаю, что подхожу вам, – закончила Наташа.
– Где вы работаете сейчас? – спросила Аррьета по-французски.
– У меня также и финансовое образование, – ответила Наташа. – Сейчас я работаю в Банковском союзе старшим экономистом. Скажу вам честно – из-за денег. Там неплохо платят. – Она снова чуть улыбнулась, словно извиняясь за расчетливость.
– Финансист? – повторил Флеминг в восхищении. – Старший экономист? У вас хорошая голова, Наталья.
Наташа вспыхнула. Ей было стыдно врать. Но реклама, как известно, двигатель торговли.
– Вы… У вас есть семья? – подал голос Клермон.
– Мои родители живут на Дальнем Востоке. Я не замужем.
– Вы готовы к тому, что вам придется много ездить? – спросил Флеминг.
– Да, готова. Я люблю путешествовать.
– Скажите, Наталья… – Флеминг смотрел на нее с любопытством, и девушка напряглась, ожидая подвоха. – Как, по-вашему, почему люди обычно верят, когда им говорят, что в небе четыре миллиарда звезд, но всегда проверяют, когда видят надпись «свежеокрашено»?
Клермон шумно выдохнул в знак протеста – он терпеть не мог дурацкие приколы Флеминга.
– Человек всегда делает то, что легче, – не раздумывая, брякнула Наташа.
Флеминг улыбнулся. Гайко хмыкнул.
– Вы тоже ищете в жизни легких путей? – спросил Флеминг.
Наташа задумалась. Уже по-настоящему, забыв о паузе.
– Если я скажу, что предпочитаю трудные пути… вы мне поверите? – наконец ответила она вопросом на вопрос.
Клермон торжествующе захихикал. Аррьета тонко улыбнулась – кажется, этой девице удалось поддеть умника Флеминга. И поделом! Флеминг рассмеялся – нет, пожалуй!
– Спасибо, Наталья Устинова, – произнес он официально. – У меня больше нет вопросов. Возможно, у других… – Он вопросительно взглянул на Аррьету и Клермона.
– Благодарю вас, нет, – произнесла Аррьета с видом королевы, отпускающей свиту на покой.
Клермон качнул головой – нет.
– Да! – спохватился Флеминг. – Совсем вылетело из головы. На какую зарплату вы рассчитываете?
Наташа вспыхнула и выпалила:
– Полторы тысячи долларов!
Вчера они с Татьяной долго обсуждали вопрос зарплаты – опытный Володя Маркелов подсказал, что на интервью вполне могут об этом спросить, и не пришли к единому мнению.
– Требуй больше! – настаивала Татьяна. – Если слишком много, то так и скажут – извините, столько не можем.
– А сколько, по-твоему, будет больше? – спрашивала Наталья.
– Ну, не знаю, пару тысяч… – отвечала Татьяна.
– С ума сошла! – пугалась Наташа. – Это слишком! Тысячу… в крайнем случае.
– Ни в коем случае! Полторы! Ты вспомни, как ты одета! Одежда обязывает! Полторы – или не дам Феррагамо! Ты просто не имеешь права просить меньше, понятно? Иначе отправляйся на интервью в брючном костюме!
Наташа выпалила «полторы тысячи» совершенно случайно. Она собиралась сказать «тысяча», но слова вылетели сами, и она испугалась собственного нахальства. Сидела, покраснев до ушей, разглядывая кончики туфель.
– Спасибо от всех нас, Наталья Устинова, – Флеминг поднялся со своего места. – Еще раз спасибо. Мы дадим вам знать о результатах через два дня.
Гайко молча протянул ей пальто. Наташа так волновалась, что не сразу попала в рукава…
– По-моему, ничего, – начала подбивать бабки Аррьета. – Достаточно серьезная особа, неплохо говорит. Хорошо одета… костюм стоит целого состояния. Цвет, правда, ей не идет. И лоска маловато. Но общее впечатление, я бы сказала, неплохое. Кроме того, готова оставить высокооплачиваему работу.
– Спасибо от всех нас, Наталья Устинова, – Флеминг поднялся со своего места. – Еще раз спасибо. Мы дадим вам знать о результатах через два дня.
Гайко молча протянул ей пальто. Наташа так волновалась, что не сразу попала в рукава…
– По-моему, ничего, – начала подбивать бабки Аррьета. – Достаточно серьезная особа, неплохо говорит. Хорошо одета… костюм стоит целого состояния. Цвет, правда, ей не идет. И лоска маловато. Но общее впечатление, я бы сказала, неплохое. Кроме того, готова оставить высокооплачиваему работу.
Клермон пожал плечами – он не собирался обсуждать почти прислугу и пришел на интервью исключительно из-за Аррьеты. Аррьета рассуждала так, словно от нее что-то зависело, и Флеминг забавлялся от души.
– Спасибо, – произнес он вежливо. – Завтра у нас еще два интервью. Попрошу не опаздывать.
Он был уверен, что ни Аррьета, ни Клермон больше на интервью не появятся. Так и получилось. Клермон отказался по причине недомогания. «Пойдет в гей-клуб», – понял Флеминг. Аррьета, зевнув, заявила, что вполне доверяет мнению Флеминга, а потому пусть сам выполняет свои обязанности. Она всегда рада помочь по-дружески, но у нее свои задачи, а потому – извините! Каждому свое. И вообще, сколько можно?
В этом была вся Аррьета – мастерица интриги, умеющая все, что угодно, поставить с ног на голову.
* * *– Ну, и зачем тебе это надо? – спросил Флеминга прямодушный Гайко, когда Аррьета и Клермон удалились. – Зачем тебе весь этот цирк с интервью?
– Для порядка, – ответил Флеминг. – Хороша, правда?
– Хорошая девушка, – согласился Гайко. – Краснеет. Давно не видел девушки, которая краснеет. Разве только у нас в деревне. Но одета плохо – слишком открыто и спереди и сзади. И все-таки… при чем здесь порядок?
– Ну, хотя бы для Хунты и Маркиза, чтобы сплетен потом не было. А так все чин чинарем, пять претенденток, всех заслушали, выбрали одну.
– Иногда я думаю, Сталинград, ты и Хунте дашь фору, – сказал Гайко неодобрительно. – Крутишь, петляешь, как заяц…
– Еще как дам, – ответил Флеминг. – Никакого сравнения. Юридическое образование – это тебе, друг Гайко, не фунт изюму. А с другой стороны, что такое наша Хунта? Пожилая необразованная испанская танцовщица с остатками былой красоты, вздорная, не очень умная, с плохим характером. Просто удивительно, что девушка ей понравилась. Ты не находишь, Гайко?
Гайко пожал плечами и не ответил – он был, как мы уже знаем, немногословен. А кроме того, его мало интересовало мнение Хунты.
– Зачем она тебе? – спросил он.
– Для красоты. Девушки, Гайко, существуют для красоты. И для смысла жизни. Вот ответь мне, Гайко, в чем смысл твоей жизни?
– Заработать и вернуться домой, – ответил Гайко. – Прикупить земли под виноградники и делать вино.
– А потом?
– Жениться на хорошей девушке, родить детей… А твоей?
– В чем смысл моей жизни? – Флеминг задумался. – Не знаю, Гайко. Пока не знаю.
– Живешь, как с горы катишься, – заметил Гайко осуждающе. – Человек должен знать, чего хочет.
– Ты прав, Гайко. Я подумаю, – пообещал Флеминг.
Глава 11 Тоска… тоска зеленая…
…Спустя тридцать минут я сидела с Татьяной в уютном полуподвальчике – театральном кафе, где в это время дня было пусто. Она никак не могла уйти с работы, и я, как гора, явилась к Магомету. Татьяна сгорала от любопытства. Ее интересовали малейшие детали, начиная с убранства номера четыреста шестнадцать.
– Честное слово, – в десятый раз повторила я, – не заметила! Была не в себе от ужаса. Кажется, бордовые портьеры… не помню. И ковер на всю комнату. Аррьета сидела в кресле…
– Кто такая Аррьета? – тут же спросила Татьяна.
– По-моему, главная у них. Вроде менеджера. Одета – с ума сойти! Зеленый костюм и такие же туфли на высоченном каблуке. Лет пятидесяти, вся увешана побрякушками. Звенит, звякает и сверкает.
– Бижутерией? – Танечка подалась вперед. – Или золотом?
– Скорее, серебром. Или платиной. Во всяком случае, металл белый. Клермон, кажется, кришнаит. В белых ситцевых штанах и тунике с разрезами. С жидким хвостиком. В турецких шлепанцах. И кулон на груди – булыжник с Марса размером с полкирпича.
– Он что, француз? Откуда ты знаешь, что с Марса? – допрашивала Татьяна с горящими глазами.
– Самый настоящий француз. Пресс-секретарь и фотограф. Альбинос с хвостом, а сам лысый. Явно с другой планеты. Если не с Марса, так с Луны точно. Если не из космоса, то и вешать незачем.
– Как ты можешь шутить, тут судьба решается, – с досадой сказала Танечка. – Молодой?
– Не очень. Похож на неврастеника с твоей кассеты с женихами. Того, который дергал головой. Выражение морды лица кислое, обвисшие брыли… И кирпич на шее. В общем, вид богемный, в отличие от застегнутого до ушей Флеминга.
– Натка, прекрати! Это он тебя пригласил?
– Нет! Пригласил меня как раз застегнутый до ушей Флеминг.
– А это кто?
– Флеминг… – я задумалась.
– Ну? – поторопила меня Татьяна.
– Флеминг – адвокат и секретарь господина Романо. Отличный мужик. Спокойный, дружелюбный. С чувством юмора. Англичанин, одним словом.
– Откуда ты знаешь? Может, американец?
– Нет. Говорит с английским акцентом.
– Тоже старый?
– Флеминг? Нет! Молодой. В самом расцвете.
– Положил на тебя глаз?
– Точно, – соврала я. – И свидание назначил.
– Правда? – обрадовалась Татьяна, даже рот раскрыла. – Когда?
– Через два дня. Сказал, как только они придут к консенсусу, он сразу позвонит и сообщит.
– Я думала, правда, – Татьяна разочарована. – А о чем спрашивали?
– Флеминг спросил, почему человек верит, что в небе сколько-то там миллионов звезд, и не верит, что… свежеокрашено, – сказала я неуверенно.
– Серьезно? – удивилась Татьяна. – Как это? При чем здесь звезды?
Я пожала плечами.
– Это такой английский юмор? – догадалась Татьяна. – Или эти… деловые игры? Мы ставили одну американскую пьесу – там все задавали друг другу идиотские вопросы… А что еще?
– Насчет семейного положения и командировок.
– Замужества? – встрепенулась Татьяна. – Зачем им?
Я снова пожала плечами:
– Для справки, наверное. Там был еще один персонаж, четвертый…
– Кто?
– Зовут Гайко. Не то болгарин, не то серб. Флеминг сказал, что никогда не мог произнести правильно его фамилию, так как в ней одни согласные. Просто красавчик, под два метра ростом. Шофер и телохранитель Его Превосходительства.
– Класс! – восхитилась Татьяна. – Все-таки права была цыганка из парка. А ты не верила. А что они тут у нас делают?
А действительно – что они тут у нас делают?
– Не знаю, – ответила я, поколебавшись. – Путешествуют, кажется. Много слышали о нашей стране и приехали посмотреть… Демократия, свобода печати и передвижений и все такое… Ты знаешь, мне и в голову не пришло спросить, так волновалась.
– А как ты сама чувствуешь – прошла или нет?
Я пожала плечами – рано говорить! Но, если честно… у меня было чувство, что прошла. Не знаю, почему. Я даже испытывала чувство легкой эйфории. Все складывается так замечательно! Может быть, потому, что мне, униженной и брошенной, это место нужно было, как воздух, чтобы хоть чуточку отыграться. По дороге к Танечке я представляла себе, как приду в Союз – сначала напишу заявление об уходе, а потом забегу к бывшим коллегам. Попрощаться. Скажу, гуд бай, девочки, не поминайте лихом! Нашла работу по специальности… нет-нет, не бухгалтерское дело, а совсем наоборот. Буду переводчицей у Его Превосходительства господина Джузеппе Романо, пятого князя Ломбардийского, четвертого принца Умбрийского, а также Великого магистра тайного Ордена Розенкрейцеров и… и… Ладно, им и этого хватит – вон, челюсти поотвесили! Так что, оставайтесь, скажу, с миром, и большой привет Нашему Жоре! Каждому свое. Мне – господин Романо, а Жоре – блондинка в «Ягуаре». Домой, скорее всего, не вернусь. Тем более, в Союз. Отсюда мы прямиком в Париж, а потом в Нью-Йорк и Токио! Чао, бамбины, одним словом.
– Наталья, что с тобой? – привел меня в чувство Татьянин голос. – Спишь?
– Не сплю, – спустилась я на землю. – А если я пройду, что мне надеть в первый день?
– Можно скромный темный костюм и шелковую белую блузку, – ответила серьезно Татьяна. – Или кремовую. Брошку на лацкан и нитку жемчуга на шею. Униформа деловой женщины. Вообще-то, надо пересмотреть твои шмотки… Завтра и займемся. Или даже сегодня вечером. На работу пойдешь?
Мы рассмеялись.
– Надевай пальто, – вдруг зашипела Татьяна. – Быстрее!
– Пальто? С чего это вдруг? – удивилась я.
– Да быстрей же! Прима катится… на файф-о-клок чай, чисто тебе Джулия Ламберт![1] Слышишь, в коридоре?
В коридоре действительно слышались шарканье ног, трубные, усиленные эхом и театральными сквозняками, голоса и смех.