– Да, – сознался он, – я слышал об этой безумной истории. Но сейчас нам не до нее. Вы только посмотрите вокруг!
Его жена Хелен, уроженка Бразилии, была миниатюрной, но пылала энтузиазмом. Ройбен никогда прежде не видел ее. Да, сказал Тим, он уже видел Шелби и Клиффорда, и, да, они проведут все рождественские каникулы в Хиллсборо, с родственниками.
Морт отозвал Ройбена в сторонку и взволнованным шепотом сообщил, что очень рад тому, что у Ройбена будет ребенок, но по его лицу было видно, что он очень тревожится, и Ройбен ответил, что все они сделают все возможное и даже больше для того, чтобы Селесте было хорошо.
– Знаешь, она все время говорит, что ждет не дождется дня, когда родит и передаст младенца Грейс, но я совершенно не знаю, верно ли она оценивает будущее, – сказал Морт. – Но уверен, что лучше места для малыша не найти.
Тут внимание Ройбена снова привлекли те же самые красавицы. Две из них – в своих совершенно явно сшитых на заказ платьях они выглядели сногсшибательно – обнимали Маргона, воспринимавшего это с холодной и даже довольно циничной улыбкой, а еще одна, смуглая, с иссиня-черными волосами и внушительным бюстом, продолжала держаться рядом с Тибо, который (как раньше заметил Ройбен) приветствовал ее у входа.
Взгляд больших черных глаз женщины казался теплым, пожалуй, даже нежным. Она приветливо улыбнулась Ройбену, и тот, когда Тибо, в свою очередь, взглянул на него, покраснел и отступил в сторону.
Собственно, почему бы Почтенным джентльменам не иметь подружек? Или друзей-женщин? Но кто они такие – обычные женщины или морфенкиндеры? От этой мысли его пробрало холодом. Он стеснялся разглядывать этих женщин, но, с другой стороны, так или иначе их разглядывали все присутствовавшие. Они выглядели здоровыми и сильными, были прекрасно сложены, изумительно одеты, многочисленные драгоценности надели явно не для того, чтобы остаться незамеченными. Так что, вполне возможно…
Маргон жестом поманил Ройбена к себе и быстро представил ему своих загадочных спутниц – Кэтрин и Фиону.
Вблизи их соблазнительный облик усиливался запахом – всего лишь обычным человеческим запахом, немного подчеркнутым искусственными благовониями. Ройбен пытался не смотреть на полуобнаженные бюсты, но это было не так-то просто: их платья очень походили на роскошные ночные рубашки.
– Очень рада наконец-то с вами познакомиться, – сказала Фиона, ослепительная и, судя по всему, натуральная блондинка с распущенными по плечам вьющимися волосами и почти бесцветными бровями. Она могла быть родом с севера, как и Сергей, с мощным костяком, но при этом изящно округлыми плечами и бедрами, но ее голос звучал просто, правильно и вполне современно. Ройбен никогда в жизни не видел столь крупных бриллиантов, как те, которые сверкали у нее на колье, браслетах и двух перстнях.
Ройбен знал, что если опустит взгляд на ее свободное платье с глубоким вырезом, то увидит соски. Поэтому он старался не отрывать взгляда от бриллиантов. Кожа у нее была настолько белой, что сквозь нее виднелись голубые сосуды, но при этом очень свежей и здоровой, а крупный рот имел очень красивую форму.
– Мы много слышали о вас, – вступила в разговор Кэтрин. Она казалась не столь решительной, как Фиона, и не протянула, здороваясь, Ройбен руку, как сделала та. Каштановые, почти прямые волосы Кэтрин были ровно и просто подстрижены. Как и Фиона, она в темном, усыпанном стеклярусом крошечном платье, туго обтягивавшем ее фигуру, казалась практически голой. Произнося свои слова, она искоса взглянула на Фиону, как будто хотела подметить ее реакцию, но глаза ее лучились теплом, и улыбалась она совсем как юная девушка. На подбородке у нее была милая ямочка.
– Очень необычный и внушительный дом, – добавила она, – и место очень красивое, и на отшибе. Полагаю, вам здесь нравится.
– О, да, очень, – ответил Ройбен.
– И вы сами действительно красивый и видный собой мужчина, как мне и говорили, – сказала Фиона, любившая, видимо, говорить все напрямик. – Я, честно говоря, думала, что они преувеличивают, – неодобрительно добавила она.
«И что же на это сказать?» – как всегда в подобных случаях, отчаянно подумал Ройбен. Комплиментом на комплимент отвечать не принято, но сказать хоть что-то нужно… Он никогда не мог придумать подходящего ответа, не нашел его и сейчас.
– Мы познакомились с вашим отцом, – сказала вдруг Кэтрин. – Совершенно очаровательный человек. А какое имя: Филип Эмануэль Голдинг!
– Он представился вам полным именем? – удивился Ройбен. – Не похоже на него. Обычно он так не делает.
– Ну, я немного поднажала на него, – призналась Фиона. – Он не похож на большинство сегодняшних гостей. Стоял одиноко, с отсутствующим видом и что-то бормотал, совершенно не обращая внимания на окружающих.
Ройбен громко рассмеялся.
– Наверно, он просто подпевал музыке.
– Скажите, это правда, что он останется жить здесь, с вами? – спросила Фиона. – Под этой самой крышей. Это вы вместе с ним решили?
Ошарашенный Маргон сурово глянул на нее, но Фиона этого не заметила, так как смотрела на Ройбена, который совершенно искренне не знал, что на это ответить и, более того, почему на это вообще нужно что-то отвечать.
– Я слышала, что он собирается поселиться здесь. – Фиона упорно не желала оставлять эту тему. – Это верно?
– Он мне нравится, – сказала Кэтрин, подойдя поближе к Ройбену. – И вы мне тоже нравитесь. Знаете, вы очень похожи на него, только в более темном варианте. Вы, наверно, очень любите его.
– Благодарю вас, – чуть ли не заикаясь, пробормотал Ройбен. – Я поражен… то есть я польщен. – Ему было неловко, он ощущал себя глуповато, но при этом было и ощущение обиды. Что эта женщина может знать о планах Фила? И какое ей может быть дело до них?
А Маргон заметно помрачнел, в выражении его лица появились тревога, недоверие и еще какое-то чувство, которое Ройбен не смог распознать. Фиона же холодно, даже с некоторым презрением, взглянула на Маргона и вновь перевела взгляд на Ройбена.
Маргон же вдруг чуть ли не грубо взял Фиону под руку и потащил своих спутниц прочь. Фиона смерила его высокомерным взглядом, но подчинилась или скорее позволила увести себя.
Ройбен пытался не смотреть вслед Фионе, но все же не смог удержаться – слишком уж выразительно колыхались ее бедра и бока. Она, конечно, вывела его из себя, но все же нельзя было не восхищаться ею.
Возле дальнего окна все так же стоял Фрэнк с третьей из поразительных женщин. Его жена? Тоже морфенкинд? Блеском черных волос и свежестью кожи она очень походила на Фрэнка. В отличие от двух других, одета она была в весьма целомудренный бархатный жакет и длинную юбку с множеством кружевных оборок, но привлекала к себе внимание ничуть не меньше, чем те. Фрэнк, судя по всему, разговаривал с нею о чем-то очень личном. Интересно, о чем? Может быть, Фрэнк сердится на нее за что-то, а она пыталась успокоить его, сопровождая свою речь короткими энергичными жестами и умоляющим взглядом?
Вдруг Фрэнк поглядел в его сторону и, прежде чем Ройбен успел отвернуться, подошел и познакомил Ройбена со своей спутницей. «Моя драгоценная Беренайси», – представил он ее. Вблизи их сходство поражало еще сильнее: одинаково чистая кожа, веселые темные глаза, даже в жестикуляции много общего, хотя, конечно, она была изящна и миловидна, а Фрэнк обладал редкостным выдающимся подбородком и был подстрижен под кинозвезду. Впрочем, Беренайси выразительно оглянулась, показав тем самым, что хочет продолжить экскурсию по дому, и Фрэнк, поняв намек, с готовностью вызвался проводить ее.
В зал волной вкатились музыканты и хористы, у которых начался перерыв на обед. Мальчики в мантиях походили на ангелочков, а взрослые музыканты поспешили сообщить Ройбену, что все происходящее им чрезвычайно нравится и что, если он затеет еще какое-нибудь празднество, они с радостью приедут сюда из Сан-Франциско.
Тут Ройбена перехватила Грейс, сообщившая, что ей пришлось отнести тарелку Филу, который так и не пожелал покинуть своего тщательно выбранного места рядом с хором.
– Мне кажется, малыш, ты все понимаешь, – сказала она. – Я думаю, что он привез с собою чемоданы и сегодня вечером никуда отсюда не уедет.
Ройбен не знал, что на это сказать, но Грейс, похоже, такое положение вещей нисколько не расстроило.
– Я просто не хочу, чтобы он оказался обузой для тебя и твоих друзей, и считаю, что вы такого не заслужили.
– Мама, обузой он ни в коем случае не будет. Но ты действительно не против того, чтобы он сюда переселился?
– О, Ройбен, насовсем он не переселится. Хотя – предупреждаю тебя – сам он может считать именно так. Он проживет здесь несколько недель, в худшем случае несколько месяцев, и вернется. Он не сможет долго быть вдали от Сан-Франциско. Как он обойдется без прогулок по Норт-Бич? Повторяю, мне лишь не хочется, чтобы он причинял вам неудобства. Я пыталась отговорить его, но у меня ничего не вышло. К тому же все затрудняет присутствие в нашем доме Селесты. Она пытается быть любезной с ним, но надолго ее не хватает.
– О, Ройбен, насовсем он не переселится. Хотя – предупреждаю тебя – сам он может считать именно так. Он проживет здесь несколько недель, в худшем случае несколько месяцев, и вернется. Он не сможет долго быть вдали от Сан-Франциско. Как он обойдется без прогулок по Норт-Бич? Повторяю, мне лишь не хочется, чтобы он причинял вам неудобства. Я пыталась отговорить его, но у меня ничего не вышло. К тому же все затрудняет присутствие в нашем доме Селесты. Она пытается быть любезной с ним, но надолго ее не хватает.
– Да знаю я, – фыркнул Ройбен. – Так вот, я буду рад, если он будет жить здесь, сколько захочет и пока это будет устраивать тебя.
Когда толпа вокруг стола немного рассосалась, в столовую вошел небольшой струнный оркестр. Музыканты аккомпанировали певице, которая приятным сопрано с нарочитой заунывностью исполняла незнакомый Ройбену хорал, вероятно, Елизаветинской эпохи[8].
Он слушал с благоговением. Всю жизнь он обожал живую музыку, но слушать ее доводилось очень редко; как и большинство друзей, он обитал в бескрайнем мире записей всевозможных жанров и видов музыки. И сейчас, слушая сопрано, глядя на выражение лица певицы, наблюдая за изящными движениями скрипачей, он ощущал себя чуть ли не в раю.
Почти не помня себя, он вышел из столовой и тут же наткнулся на своего редактора Билли Кейл и всю толпу сотрудников «Обзервера». Билли тут же принялась просить прощения за фотографа, который ежеминутно что-то снимал. Ройбена это нисколько не раздражало. Феликса – тоже. В доме были также журналисты из «Кроникл» и несколько телерепортеров, которые днем снимали ярмарку.
– Знаешь, нам совершенно необходим снимок того самого окна в библиотеке, – сказала Билли. – То есть без упоминания о Человеке-волке, который здесь побывал, просто не обойтись!
– Вперед! – взмахнул рукой Ройбен. – Большое окно с восточной стороны. Снимайте все, что сочтете нужным.
Его мысли сейчас были заняты совсем другими вещами.
Кто же такие эти женщины? Он заметил еще одну – смуглокожую красотку с пышными иссиня-черными волосами и обнаженными плечами, когда она перекинулась несколькими словами со Стюартом. Она была восхитительна, а Стюарт был явно очарован ею. Он решил, что ей обязательно нужно посмотреть оранжерею, и они скрылись в толпе. Возможно, Ройбен ударился в фантазии. Среди гостей много красивых женщин, напомнил себе он. Почему же именно эти леди так ослепительны?
Многие гости – в первую очередь те, кто устал за день на ярмарке и кому предстоял далекий путь домой, – уже уходили. Но, похоже, на смену им приезжали новые. На Ройбена со всех сторон сыпались благодарности за праздник. Он давно уже перестал доказывать, что все это целиком и полностью заслуга Феликса. И еще он заметил, что ему вовсе не требуется усилий для того, чтобы улыбаться и энергично пожимать протянутые руки. Он делал это вполне естественно, заразившись царящим вокруг весельем.
Ему на глаза снова попалась та женщина, которая днем, в «деревне», ходила в красивой шляпе. Сейчас она сидела на кушетке рядом с плачущей девочкой лет одиннадцати-двенадцати. Женщина гладила ее по голове и что-то шептала. Стоявший рядом мальчик, скрестив руки на груди, угрюмо разглядывал потолок. Господи, помилуй, что же могло случиться с этой девочкой? Ройбен направился туда, но тут же несколько гостей обратились к нему с вопросами и выражениями благодарности. Один из них принялся рассказывать длинную историю о старом доме, который он помнил с детства. Ройбену пришлось отвернуться от своей цели. Куда же делись женщина и девочка? Они исчезли.
Тут его отыскали несколько школьных приятелей, среди которых оказалась и Шарлотта, его первая любовь. У нее уже было двое детей. Ройбен невольно загляделся на толстощекого младенца, которого она держала на руках, неугомонную массу розовой плоти, непрерывно дергающейся и размахивавшей руками и ногами в тщетных попытках вырваться на ходу из надежных материнских объятий. Старший ребенок, трехлетняя девочка, с мрачным изумлением рассматривала Ройбена, крепко держась за материнскую юбку.
«И у меня скоро будет сын, – думал Ройбен, – точно такой же, вылепленный из пузырей розовой жевательной резинки, с глазами, как большие опалы. И он будет расти в этом доме, под этой крышей, будет путешествовать по этому миру, будет принимать это как само собой разумеющееся, и все это будет прекрасно».
Ничего в Шарлотте не напоминало его давней школьной любви. Но в памяти Ройбена вдруг зазвучала музыка, какая-то песня… Да, та самая странно неземная песня «Прими меня такой, какая я есть» в исполнении «Проекта Октябрь». И тут же воспоминания о той, прежней Шарлотте смешались с воспоминаниями об этой песне, звучавшей в комнате Марчент из призрачного радиоприемника.
Он снова направился к восточному окну, на сей раз в библиотеке, и, хотя любимый диванчик был занят, все же смог поглядеть на светящийся лес. Гости, конечно, рассматривали его, обсуждали извечную тему о Человеке-волке, думали о том, как задать ему вопрос. Он уловил за спиной негромкий шепот: «…Через это самое окно».
Здесь музыка, доносившаяся из столовой, накладывалась на звуки из павильона, превращаясь в не слишком мелодичный шум, и Ройбен почувствовал, что на него накатывается привычная дремота, частенько настигавшая его, когда случалось посещать пышные и многолюдные торжества.
Но лес имел совершенно фантастический вид.
Несмотря на моросящий дождь, народу там было даже больше, чем где-либо еще. Постепенно до Ройбена доходило, что там на деревьях повсюду сидели люди. Длинноволосые мужчины, и женщины, и бледные худосочные ребятишки; многие из них улыбались сверху тем, кто прогуливался по земле, кое-кто даже разговаривал с ними, и, конечно, все загадочные любители прогулок по веткам, сидевшие на деревьях, были одеты в знакомые замшевые костюмы. Ну, а ничего не подозревавшие гости принимали их за часть праздничного представления. Судя по тому, что мог разглядеть Ройбен, это были Лесные джентри; запыленные, осыпанные листьями, порой даже обвитые плющом, они сидели или стояли на толстых нижних ветвях. Чем дольше он смотрел на них, тем четче просматривались детали и тем живее казались эти люди. Сквозь моросящий дождь сверкали мириады лампочек и доносились приглушенные стеклом и расстоянием голоса и смех.
Ройбен заставил себя встряхнуться и вновь уставился в окно. Почему у него кружится голова? Почему шумит в ушах? В открывавшейся из окна картине ничего не изменилось. Он не видел Элтрама. Он не видел Марчент. Зато он видел, что Лесные джентри пребывали в состоянии, похожем на кипение, – непрерывно кто-то из членов племени исчезал, кто-то появлялся, и все это прямо у него на глазах, которым он с трудом соглашался верить. Зрелище завораживало его, он пытался уследить за той или иной поджарой и по-кошачьи гибкой фигурой в те моменты, когда они исчезали или обретали видимость и цвет, но от этого ему делалось только хуже. Нужно было разрушить эти чары. Нужно было прекратить всю эту неразбериху.
Он повернулся и поплыл сквозь толпу точно так же, как плыл сквозь толпу на ярмарке в городке. Звуки музыки то накатывались на него, то снова отступали. В ушах бурлили живые голоса. Смех, улыбки. Ощущение ненормальности происходящего, страх перед этой ненормальностью окинули его. Повсюду он видел людей, занятых оживленными беседами, захваченных общим возбуждением, маловероятные в других обстоятельствах встречи местных жителей с его старыми знакомыми. Несколько раз он видел издалека Селесту и отметил про себя, что она очень весела и много смеется.
И еще он снова и снова видел Почтенных джентльменов и восхищался тем, как умело они направляют ход всего приема. Сергей знакомил гостей друг с другом, помогал музыкантам из оркестра пробраться к столу с едой, отвечал на вопросы и даже провожал любопытных вверх по лестнице.
Тибо и Фрэнк, когда со своими спутницами, когда без них, постоянно пребывали в движении и разговорах, и даже Лиза, на чьих плечах лежало бремя всех организационных вопросов, нашла время побеседовать с мальчиками-хористами и рассказать им кое-что о доме.
Когда же к ней подошел какой-то молодой человек и что-то прошептал в самое ухо, она громко ответила: «Понятия не имею! Никто не говорил мне, где умерла эта женщина», – и повернулась к нему спиной.
«Интересно, сколько народу задает этот вопрос? – подумал Ройбен. – Наверняка он занимает очень многих. Где Марчент упала, где ее добили? Где нашли Ройбена после нападения?»
По дубовой лестнице на верхние этажи тянулась нескончаемая процессия. Стоя внизу, Ройбен слышал рассказы юных экскурсоводов об обоях по работам Уильяма Морриса[9], и о мебели, сделанной в XIX веке в знаменитом Гранд-Рапидсе, и даже о том, какой именно сорт дуба использовали для изготовления полов и как его сушили – об этом и сам Ройбен не имел никакого представления. До его слуха донеслись произнесенные женским голосом слова: «Да, Марчент Нидек. В этой комнате».