– Вот и пойдем веселиться, – предложил Ройбен.
На первом этаже было уже полно народу.
Официанты метались между столовой и кухней. Стол был плотно уставлен первой переменой блюд – разнообразными горячими закусками, дымящимися блюдами мясных фрикаделек в соусе, фондю, нарезанными овощами, орехами, кругами французских сыров, финиками в сахаре. Посреди этого великолепия возвышалась огромная фарфоровая супница с тыквенным супом-пюре; рядом с нею со строгим видом, заложив руки за спину, стоял молодой официант, готовый в любой момент наполнить чашки желающим.
Сквозь гул голосов внезапно послышались трогательные и прекрасные звуки струнного квартета; мелодия «Зеленых рукавов»[7] сразу взяла Ройбена за душу. Он проголодался за день и уже успел осушить чашку густого вкусного супа, но музыка отвлекла его от еды. Ему очень захотелось увидеть игравший в павильоне оркестр. Ему давно уже не доводилось видеть и слышать вживую столь большой оркестр, и потому он начал пробираться к выходу.
Неожиданно к нему подошел Тибо и сообщил, что ему поручено отыскать Ройбена и привести к Феликсу, чтобы они вместе встречали гостей при главном, восточном входе в павильон.
– Вы ведь не откажете ему в помощи, верно? – осведомился Тибо, отлично чувствовавший себя в вечернем костюме.
– А как же Лаура? – шепотом спросил Ройбен, когда они ввинтились в толпу. – Почему вы не с нею?
– Лаура решила сегодня вечером побыть одна, – ответил Тибо. – Уверяю тебя, с нею все в порядке. Будь у меня хоть какие-то сомнения, я остался бы с нею.
– Вы хотите сказать, Тибо, что с нею уже случилась трансформация?
Тибо молча кивнул.
Ройбен резко остановился. Похоже, он все это время питал тайную, ничем не подкрепленную, как это бывает у детей, надежду на то, что Лаура все же не трансформируется, что Хризма почему-то не сработает, что Лаура навсегда останется Лаурой! Но Хризма сработала. И трансформация наконец свершилась! На него вдруг нахлынуло волнение. Ему очень хотелось оказаться рядом с Лаурой.
Тибо совсем по-отечески обнял его за плечи.
– Она сама решает, как и что ей делать. И нам не следует препятствовать ей. А теперь пойдем. Ты действительно нужен Феликсу.
Они вошли в павильон. По нему уже прогуливались несколько десятков человек, и официанты разносили кофе и напитки тем, кто успел устроиться за столами.
Маргон (волосы он собрал в хвост, перетянутый тонким кожаным шнурком) сопровождал в сторону вертепа миниатюрную женщину – Баффи Лонгстрит, мать Стюарта. Баффи в туфлях на высоких каблуках, в коротком маленьком черном платье без рукавов, сверкающая бриллиантами, походила скорее на начинающую кинозвездочку, нежели на мать взрослого сына, который приветствовал ее распростертыми объятиями. Фрэнк Вэндовер отвесил ей светский поклон и обратил на нее все свое голливудское обаяние, что, похоже, привело ее в полный восторг.
Неожиданно гул разговоров перекрыли детские голоса, запевшие вдохновенный хорал «Падуб и плющ». Ройбен застыл на месте, чтобы не упустить ни звука, почти не замечая того, что все присутствующие тоже повернулись к хору. Вскоре к детям присоединился взрослый хор; это удивительно стройное и мощное пение не нуждалось сейчас в помощи дожидавшегося своей очереди оркестра. Вблизи от хора одиноко стоял у стола Фил. На его лице было то же самое восхищение, которое Ройбен заметил, когда недавно приехал из города.
Но сейчас у него не было возможности подойти к Филу.
Феликс стоял перед широким восточным входом в павильон и приветствовал всех и каждого. Ройбен поспешил занять место рядом с ним.
Феликс сиял радостью; его темные глаза уверенно останавливались на каждом лице, и, конечно же, он почти всех помнил и узнавал.
– О, миссис Мейлон! Добро пожаловать. Очень рад, что вы нашли время посетить нас. Это наш хозяин Ройбен Голдинг; впрочем, уверен, что с ним вы уже знакомы. Входите-входите. Девушки помогут вам найти гардероб.
Ройбен тоже принялся пожимать многочисленные руки, повторять с небольшим вариациями одни и те же слова приветствия и вскоре заметил, что говорит совершенно искренне.
Краем глаза он видел Сергея и Тибо. Они стояли около входа в дом и тоже приветствовали гостей, пожимали им руки, отвечали на какие-то вопросы. Рядом с Сергеем стояла очень высокая и представительная темноволосая дама в изумительном красном платье из бархата; она издалека одарила Ройбена приветливой ласковой улыбкой.
В павильон по одному и группами входили местные жители – Джонни Кронин, мэр города, городской совет из трех человек в полном составе, едва ли не все торговцы, участвовавшие в сегодняшней ярмарке, – никто из них не скрывал любопытства, предвкушая нечто совершенно невероятное. Довольно скоро в проеме образовался затор, и Тибо со Стюартом переместились туда, чтобы разрядить обстановку.
Прибывавшие охотно представлялись, сообщали, откуда приехали, и благодарили Ройбена или Феликса за приглашение. Вот появилась представители Сан-Францисской епархии – кучка священников в черных одеяниях и с подобающими их сану воротничками, – а за ними десятка полтора обитателей прибрежного Мендосино и других городов Винной страны.
Прибыли медсестры из больницы, где лечился Стюарт, и тот с искренней радостью обнял каждую из них. Следом появилась доктор Катлер, красавица-врач, лечившая Стюарта, выразила восхищение прекрасным состоянием здоровья своего пациента и поинтересовалась, приехала ли уже Грейс. С доктором Катлер пришли еще пять или шесть врачей и других представителей больницы Санта-Роза. Затем вошел католический священник из округа Гумбольдт, первым делом поблагодаривший Феликса за приглашение, потом еще несколько священнослужителей из различных церквей, разбросанных по побережью, с теми же самыми пылкими благодарностями.
Девушки в униформе и подростки-волонтеры принимали у гостей верхнюю одежду и провожали их к столикам; впрочем, по мере того как павильон заполнялся, им все чаще предлагали пройти прямо в дом. Другие юноши и девушки разносили закуски на подносах. Фрэнк то исчезал, то вновь появлялся, чтобы препроводить куда-нибудь следующего гостя.
Чистые, берущие за душу голоса пели теперь «Ковентрийский хорал», и Ройбен то и дело ловил себя на том, что, вслушиваясь в музыку, упускает какие-то эпизоды приветствий и знакомств, однако же продолжал внимательно пожимать руки и предлагать гостям чувствовать себя как дома.
Феликс между тем продолжал:
– Судья Флеминг, позвольте представить вам нашего хозяина Ройбена Голдинга, – и Ройбен кланялся с радостной улыбкой. Прибыл тот самый сенатор штата, с которым он познакомился днем в городе, и еще несколько человек из Сакраменто. Еще несколько католических священников и два раввина с большими черными бородами и в черных ермолках. Фрэнк, похоже, был знаком с ними: он приветствовал обоих по имени и бодро повел их в гущу гостей.
Ройбену пришлось признать, что общее возбуждение заразительно. Когда к хору подключился оркестр, он решил, что это едва ли не самое приятное впечатление из всех, которые он испытал в жизни.
Гости были одеты очень по-разному – кто в вечернем платье, кто в смокинге, кто в деловом костюме, кто в джинсах и пуховой куртке; детей одели в лучшие воскресные наряды, маленькие девочки красовались в длинных платьях. Фил в твидовом пиджаке и рубашке с расстегнутым воротом ничем не выделялся среди гостей. И еще здесь было множество женщин в шляпах – фантазийных шляпах, винтажных шляпах и тех маленьких коктейльных шляпках с вуалетками, о которых рассказывал Джим.
Появился шериф в синем костюме с разодетой женой и миловидным сыном, вероятно, студентом колледжа, а за ним, естественно, и его сотрудники, кто в форме, кто в штатском, тоже с женами и детьми.
Тут кто-то сказал, в столовой уже сервирован обед, и толпа зашевелилась. Часть гостей направилась в дом, а успевшие раньше потянулись с полными тарелками в руках занимать места за столиками.
Наконец-то прибыли Грейс, Селеста и Морт, все приветливые, заинтересованные и довольные, как будто прием понравился им, еще пока они стояли в очереди к входу. Грейс приехала в одном из своих любимых вязаных платьев и в очаровательном молодежном стиле распустила волосы по плечам.
– Господь Всемогущий! – воскликнула она. – Это просто сказка. – Она заметила пару знакомых врачей и помахала им, громко назвав по именам. – И даже архиепископ здесь! Кто бы мог подумать?
Селеста, пробиравшаяся через толпу под руку с Мортом, в расшитом блестками черном шелковом платье выглядела сногсшибательно и казалась совершенно счастливой.
Павильон поражал гостей своим великолепием, как только они переступали порог и окунались в круговерть событий.
Подъехавшая следом Рози, домоправительница семейства Голдингов, в ярко-красном платье, с собранными в свободную прическу волосами выглядела совсем молодой. За нею шли ее муж Азек и четыре дочери. Ройбен обнял Рози. Мало кого в мире он любил так, как ее. Ему не терпелось показать ей весь дом, но сейчас он лишь проводил ее глазами, когда она исчезла в толпе вместе с Грейс и Селестой.
Родственники из Хиллборо накинулись на Ройбена с объятиями и радостными восклицаниями и тут же забросали его вопросами насчет дома.
– Ты и вправду видел этого самого Человека-волка! – громким шепотом поинтересовалась кузина Шелби. Впрочем, заметив, что он не хочет говорить об этом, она тут же дала задний ход: – Да я же просто так.
Ройбен ответил: пустяки, не обращай внимания. Ответил совершенно искренне. Ему всегда нравилась Шелби. Старшая дочь дяди Тима, такая же рыжая, как Тим и Грейс, частенько нянчила Ройбена, когда тот был маленьким. Нравился ему и Клиффорд, ее одиннадцатилетний сын, тоже рыжий и очень симпатичный. Шелби родила его вне брака, когда еще училась в школе. Сейчас Клиффорд, пораженный, судя по всему, размахом праздника, улыбаясь во весь рот, разглядывал Ройбена. Ройбен всегда восхищался тем, что Шелби повсюду водит Клиффорда с собой. А вот кто его отец, она так никому и не сказала. Дедушка Спэнглер постоянно возмущался этим, а ее отец Тим (он недавно овдовел) был безутешен. Шелби была образцовой матерью. И, конечно, вся родня его обожала, особенно дедушка Спэнглер. Грейс немедленно вернулась, чтобы взять Шелби, Клиффорда и прочую родню под свою опеку. А потом явилась в инвалидном кресле седовласая Джози, сестра Фила, которую сопровождала чрезвычайно обаятельная пожилая медсестра. Фил взял на себя заботу о сестре и повез ее туда, где ей было бы удобнее слушать хор.
В конце концов Феликс сказал, что они приветствуют гостей уже полтора часа и можно сделать небольшой перерыв и перекусить самим.
Гости теперь то и дело входили в павильон и покидали его, а некоторые, в основном те, кто с самого утра трудился в городе на ярмарке, уже собирались домой.
Ройбену ужасно хотелось погулять по дубраве и посмотреть, что же видят там гости, но он тоже сильно проголодался.
У двери дежурили Тибо и Фрэнк.
В помещение вошли несколько чрезвычайно красивых женщин, скорее всего, знакомых Фрэнка. Хм-м-м-м… А может быть, и Тибо. Все в весьма вызывающих платьях. Они походили на киноактрис или фотомоделей; ничего более определенного Ройбен предположить не мог. Возможно, одна из этих красоток была женой Фрэнка.
Повсюду – в библиотеке, в большом зале, в оранжерее – расположились гости с едой. Кое-кому удалось завладеть маленькими складными сервировочными столиками, застеленными баттенбергскими салфетками. Юные официанты подливали вино и проворно убирали пустые тарелки и кофейные чашки. Во всех каминах горел огонь.
Конечно, то и дело звучали сакраментальные слова «Человек-волк» или «окно»; при этом люди указывали на то самое окно библиотеки, в которое Человек-волк ворвался в ночь своего появления, чтобы разделаться с загадочными и злокозненными русскими врачами. Но мало кто заговаривал о Человеке-волке вслух, и Робен был очень рад этому.
Ройбен слышал топот ног по старой дубовой лестнице и невнятный гул голосов гостей, гулявших по второму этажу.
В столовой он набрал себе на тарелку гору индейки, ветчины и жареной гусятины с картофельным пюре, обильно сдобрил все это изюмным соусом и направился к окну, чтобы хоть из дома полюбоваться волшебным лесом.
Все было так, как он представлял себе: гости семьями прогуливались по тропинкам, а прямо под окном, на подъездной дорожке, играл небольшой оркестр.
В толпе, выстроившись змейкой, плясали ряженые в средневековых костюмах. До чего же хороши они были в зеленых костюмах, украшенные листьями и лозами плюща! Один красовался в маске в виде лошадиной головы, второй – черепа, а еще один – демона. На одном была настоящая волчья шкура, даже с головой, которую он пристроил к себе на голову. Рядом был человек в медвежьей шкуре с головой. Двое играли на скрипках, один на дудке, а «демон» на концертино. У нескольких человек были тамбурины и маленькие барабанчики, привязанные к поясам. Замыкавший цепочку разбрасывал что-то вроде больших золотых монет – вероятно, для сувениров гостям.
Другие ряженые обоего пола раздавали гостям бокалы с глинтвейном, высоченный седовласый святой Николай, он же рождественский дед, в длиннополом зеленом одеянии оделял детей деревянными игрушками. Насколько мог разглядеть Ройбен, это были кораблики, лошадки, паровозики и тому подобное, без труда вмещающееся в родительские карманы. Но из большого зеленого бархатного мешка то и дело появлялись маленькие книжечки и фарфоровые куколки с движущимися руками и ногами. В восторге от подарков были не только дети, сгрудившиеся вокруг рождественского деда, но и взрослые. Блондинка, которую он заприметил днем в городе в окружении детей, тоже была здесь, но уже без своей поразительной зеленой шляпы с цветами. Что, если это и вправду Лоррейн, о которой расспрашивал Джим? Ройбен не собирался спрашивать об этом. В доме и лесу поблизости сейчас было, пожалуй, не меньше тысячи человек.
Ройбен быстро разделался с едой. Тут его отыскали несколько старых приятелей из Беркли, которые тут же засыпали его вопросами об этом доме и о том, что же с ним все-таки случилось. Говорили, конечно же, и о Человеке-волке, не касаясь при этом Ройбена напрямую. Ройбен не уходил от ответов, но они были уклончивыми и двусмысленными.
Вскоре он увел свою компанию обратно к большому столу и на сей раз положил себе еще жареной гусятины, жареную куропатку, кучу сладкого ямса и принялся жадно есть, не думая о том, кто что скажет. Он был на самом деле рад увидеть старых товарищей, да еще по такому замечательному поводу, и ему вовсе не составило труда перевести разговор с их вопросов на свои.
Вдруг рядом с ним появился Фрэнк.
– Не забывай смотреть по сторонам, Чудо-волчонок, – прошептал он Ройбену прямо в ухо. – Не забывай радоваться тому, что происходит. – Сам он казался необыкновенно бодрым и веселым, как будто был создан для подобных событий. Нет, он, конечно же, морфенкинд из двадцатого века. Впрочем, Тибо назвал его неофитом. Ой, все равно с ними ничего не разберешь. Хотя у него будет прорва времени, чтобы разобраться. Просто чудеса! Он никак не мог привыкнуть к тому, что может не ограничивать понятие времени продолжительностью человеческой жизни.
Кстати о времени: не стоит ли ему урвать немного времени, чтобы действительно полюбоваться тем, что происходит вокруг?
Он окинул взглядом длиннющий стол, в центре которого располагалась огромная свиная голова, окруженная потрясающим многообразием овощных салатов. Официанты то и дело подбегали, чтобы вновь наполнить блюда с горошком в белом соусе, брюссельской капустой, сладким картофелем, рисом, какими-то непонятными кусками в аппетитной панировке, аккуратно нарезанными индейкой, говядиной, свининой. Источали пар глубокие миски с алыми и золотистыми фруктовыми салатами, сверкали разложенные на листьях салата апельсиновые дольки, на ломтиках фруктов возвышались облачка взбитых сливок. Гостям предлагались чуть ли не все возможные блюда из риса; любители здорового питания с удовольствием перекладывали на свои тарелки горы моркови, брокколи, помидоров.
Ряженые теперь перешли в дом и плясали уже в столовой. Ройбен протянул руку и взял одну из золотых сувенирных монет. Теперь он хорошо видел, что волчья и медвежья шкуры искусственные, хотя и неплохо сделанные, и что демон на самом деле немецкий рождественский черт Крампус, которого всегда изображали с длинными козьими рогами. Теперь они не пели, только играли в маленькие барабанчики и старательно развлекали детей. А детей было видимо-невидимо.
Монета, естественно, была не золотой, зато сделана по всем правилам монетного искусства. На яркой поверхности красовалась в изящной виньетке надпись «РОЖДЕСТВО В НИДЕК-ПОЙНТЕ», а на обороте был отчеканен дом и дата события под ним. Доводилось ли Ройбену когда-нибудь видеть такие памятные жетоны? Пожалуй, что нет. Но сувенир, без сомнения, прекрасный. Да, Феликс действительно продумал все, до последней мелочи.
Стоявший в стороне, у стены, Жан-Пьер объяснял нескольким гостям, что жители Старой Европы на Рождество часто наряжались в шкуры диких зверей.
Слева от Ройбена его мать вела какой-то разговор с доктором Катлер, рядом с ними Селеста (просторное черное платье прекрасно скрывало ее беременность) беседовала с одним из политиков из Сакраменто. Неожиданно откуда-то возник брат Грейс Тим со своей новой женой, бразильянкой Хелен.
Грейс вдруг разразилась слезами. Ройбен поспешил поздороваться с дядей. Он всегда немного волновался, когда видел Тима, потому что Тим казался почти точным подобием Грейс: те же рыжие волосы, те же самые ярко-голубые глаза. Словно он видел родную мать в мужском теле. Ему это совершенно не нравилось, но и не смотреть на дядю он не мог, к тому же Тим тоже был врачом и тоже хирургом, и взгляд у него был таким же тяжелым и испытующим, как у Грейс, и это и отталкивало, и одновременно восхищало Ройбена. У Тима была привычка возмущенно вопрошать: «На что ты тратишь свою жизнь?» Но на сей раз он не сказал ничего подобного. Он говорил только о доме.