Я постарался отделаться от переполнявших меня мыслей и выбросить их из головы.
Вскоре передо мной появились Турнок, освобожденный мной крестьянин, и Клинтус, рыбак, тащившие связанного по рукам и ногам Хо-Хака в неизменно болтающемся на нем ошейнике со свисающим с него обрывком цепи.
Они поставили его на колени внизу, у ступеней, ведущих на рулевую палубу и к моему креслу.
Я снял свой шлем.
— Я знал, что это ты, — сказал Хо-Хак. Я не ответил.
— На галерах было больше сотни воинов, — продолжал он.
— Ты, Хо-Хак, неплохо дрался там, на острове, — заметил я.
— Видимо, недостаточно хорошо, — сказал он и поднял на меня глаза. — Ты действовал в одиночку? — спросил он.
— Нет, — ответил я и кивнул на Телиму, стоящую на коленях с низко опущенной головой.
— Ты достойно вела себя, женщина, — обратился к ней Хо-Хак.
Она подняла к нему заплаканные глаза и улыбнулась сквозь слезы.
— А почему та, что тебе помогала, стоит на коленях связанная у твоих ног? — спросил Хо-Хак.
— Потому что я ей не доверяю, — ответил я. — Как не доверяю ни одному из вас.
— И что ты собираешься с нами сделать? — поинтересовался Хо-Хак.
— Тебя, например, брошу тарлариону, — ответил я. — Не боишься?
— Нет, — покачал он головой.
— Ты смелый человек, Хо-Хак.
Я не мог не признать, что он, связанный, находящийся полностью в моей власти, держится спокойно и уверенно.
Он посмотрел мне в лицо.
— Дело не в том, что я смелый, — ответил он. — Скорее я просто знаю, что ты не бросишь меня тарлариону.
— Откуда, интересно, ты можешь это знать?
— Человек, способный с помощью одной лишь женщины драться против целой сотни воинов, не может так поступить, — ответил он.
— Я продам вас всех в Порт-Kape! — зарычал я. — Всех до единого!
— Может быть, — сказал Хо-Хак. — Хотя я так не думаю.
— Я одержал эту победу не ради тебя или твоих людей, — сказал я. — Наоборот, именно вам я хочу отомстить за то, что вы сделали меня рабом! Хочу, чтобы вы побыли в моей шкуре, а я еще получу кучу денег, доставив такой груз в Порт-Кар.
— Надеюсь, все это не так, — возразил Хо-Хак.
— Он сделал все это ради Зекиуса, — сказала Телима.
— Но ведь Зекиус был убит на острове, — удивился Хо-Хак.
— Зекиус принес ему ренсовую лепешку, когда он стоял у позорного столба.
Хо-Хак взглянул на меня: в глазах у него сверкнули слезы.
— Я благодарен тебе, воин, — сказал он. Я не мог понять этой его реакции.
— Уберите его отсюда! — приказал я Турноку и Клинтусу, и те, подхватив Хо-Хака под руки, уволокли его с глаз долой, оставив где-то на второй галере среди остальных связанных пленников.
Я был зол.
Хо-Хак не попросил у меня пощады. Не стал унижаться. Показал себя в десять раз более достойным человеком, чем я.
Я ненавидел ренсоводов, ненавидел этих прикованных к скамьям рабов, ненавидел всех людей, за исключением, пожалуй, этих двоих, что я освободил.
Хо-Хак, рожденный и выросший в рабстве, уродливый экзотик, выращенный на потеху окружающим, десятки лет просидевший прикованным к веслу в темном, зловонном гребном трюме какого-нибудь грузового судна из Порт-Кара, показал себя сейчас передо мной в десять раз более достойным мужчиной, чем я.
Я ненавидел его и всех ренсоводов, вместе взятых.
Я посмотрел на сидящих лицом ко мне рабов. Любой из них, в тяжелых кандалах, избитый и едва ли не умирающий от голода, казался мне менее ничтожным, чем я сам.
Я больше недостоин двух женщин, что я знал и любил: Талены, некогда по глупости снизошедшей до того, чтобы стать свободной спутницей человека, оказавшегося в минуту испытания подлым трусом, и Беллы, Элизабет Кардуэл, урожденной жительницы Земли, по ошибке и собственному заблуждению подарившей свою любовь тому, кто недостоин даже ее презрения. Не могу я больше рассчитывать и на уважение своего отца, Мэтью Кэбота, главы городской администрации Ко-ро-ба, и моего учителя и наставника Тэрла Старшего, и моего маленького верного друга Торма из касты писцов. Я никогда больше не смогу посмотреть в лицо ни Крону из Тарны, ни Андреасу с Тора, ни Камчаку из племени тачаков, ни Ремиусу с Хо-Сорлом из Ара, — никому из тех, кого я знал. Все они теперь должны испытывать ко мне только презрение.
Я с ненавистью посмотрел на Телиму.
— Что ты собираешься с нами сделать, мой убар? — спросила девушка.
Она что, решила насмехаться надо мной?
— Ты преподнесла мне хороший урок, показав, что я ничем не отличаюсь от тех, из Порт-Кара, — сказал я.
— Тогда ты, мой убар, наверное, сделал неправильные выводы из этого урока, — заметила она.
— Замолчи! — прикрикнул я на нее. Она уронила голову.
— Если кто-то здесь и есть из Порт-Кара, — пробормотала она, — то это я, Телима.
Доведенный до бешенства ее насмешками, я подскочил к ней и ударил по лицу тыльной стороной ладони.
Голова девушки дернулась в сторону.
Я сгорал от стыда, но не подал вида и как можно спокойнее снова устроился в кресле.
У нее на губах показались капли крови.
— Только Телима, — едва слышно повторила она.
— Молчать! — закричал я. Она подняла на меня глаза.
— Телима сделает все, как пожелает ее убар, — ответила она.
Я посмотрел на Турнока с Клинтусом.
— Я иду в Порт-Кар, — объявил я.
Турнок скрестил руки на груди и низко склонил голову. Клинтус тем же жестом выразил свое согласие.
— Вы — свободные люди, — продолжал я. — Вам нет необходимости сопровождать меня.
— Я пойду за тобой даже на край света, — прогудел своим низким голосом Турнок.
— Я тоже, — присоединился к нему Клинтус.
Я окинул их взглядом, таких непохожих друг на друга: Турнок — голубоглазый широкоплечий гигант с руками, как весла грузовой галеры, и Клинтус — сероглазый, значительно более хрупкого телосложения человек; однако он был первым загребным и, значит, обладал недюжинной силой, вероятно, несравненно большей, нежели можно было предположить по его комплекции.
— Сделайте плот, — сказал я, — достаточно большой, чтобы мог выдержать несколько человек, соберите на него еду, питье и все то ценное, что мы найдем здесь и решим взять с собой.
Они тут же принялись за работу.
Оставшись один в кресле кормчего, я уронил голову на ладони.
Я был убаром здесь, полноправным и единовластным, но трон этот казался мне слишком жестким. Я бы с удовольствием отдал его за заблуждения к иллюзии, мечты Тэрла Кэбота, так бесчеловечно развеянные.
Когда я отнял руки от лица, я уже чувствовал себя сильным и жестоким.
Я был один, но руки мои оставались крепки и еще могли держать верный горианский клинок.
Здесь, в этой крохотной, затерявшейся среди серых болот стране, состоящей из нескольких кораблей, я был убаром и безраздельным правителем.
Я знал теперь, что представляет собой человек; я понял это по самому себе. И увидел, каким глупцом был все это время, храня верность надуманным моральным принципам и идеалам.
Что может возвыситься над силой стального клинка?
Разве честь — не притворство, а верность и храбрость — не обман, не иллюзия для того, кто не знает, насколько эфемерны, непрочны эти пустые понятия, которыми забивают головы глупцам?
Разве не мудр тот, кто, тщательно выследив добычу, выждав нужный момент, способен взять все, что захочет?
Да и плоды поступков мудрого человека не столь призрачны, как красивые, но пустые слова — приманка для доверчивых идиотов.
В мире есть только золото, власть, стальной клинок и тела красивых женщин.
Все остальное — чепуха, иллюзия.
Тот, кто понял это, — сильный человек.
Я был одним из тех, кто достоин занять свое место в Порт-Каре.
— Плот готов, — доложил Турнок, вытирая ладонью блестевшее oт пота лицо.
— Мы нашли на галерах пищу и воду, кое-какое оружие и золото, — добавил Клинтус.
— Хорошо, — сказал я.
— Здесь много ренсовой бумаги, — заметил Турнок. — Мы тоже возьмем ее с собой?
— Нет, — ответил я, — ренсовая бумага мне не нужна.
— А как быть с рабами? — продолжал уточнять Турнок.
Я посмотрел на носовую балку первой галеры, к которой стояла привязанной гибкая темноволосая красавица, так издевательски-настойчиво соблазнявшая меня своими бесконечно длинными ногами. Затем я перевел взгляд на носовую палубу второй галеры, украшенную связанной сероглазой блондинкой, а потом и на третью, где виднелась смуглая черноволосая девушка, та, которую впервые я увидел с рыболовной сетью на плече. Как изумительно, с какой страстью извивались они передо мной, привязанным к позорному столбу, с каким презрением плевали они мне в лицо среди всеобщего веселья и ликования.
Посмотрим, столь же ли самозабвенно они будут отплясывать, скованные рабскими кандалами.
Посмотрим, столь же ли самозабвенно они будут отплясывать, скованные рабскими кандалами.
Я рассмеялся.
Клинтус и Турнок ждали моей команды.
— Приведите девчонок, привязанных к носу второй и третьей галер, — распорядился я.
На лице Турнока появилась кривая ухмылка.
— Да, они настоящие красавицы, — заметил он со знанием дела.
Они оба удалились, а я направился по проходу между скамьями гребцов к носовой палубе первой галеры.
Девушка, привязанная к носовой балке, стояла, обращенная лицом вперед, и не смогла меня увидеть.
— Кто здесь? — спросила она. Я не ответил.
— Пожалуйста, — взмолилась она, — скажите, кто здесь?
— Замолчи, рабыня, — бросил я ей недовольным тоном.
У нее вырвался легкий горестный стон.
Острием меча я разрубил путы, стягивающие ее ноги, затем перерезал петлю, наброшенную ей на шею, и, вложив меч в ножны, немного ослабил веревки у нее на запястьях, все еще оставляя ее руки связанными за спиной, вокруг балки.
Когда она уже могла стоять на затекших от неподвижности ногах, я резким рывком развернул ее лицом к себе.
Увидев мою черную, распухшую губу, мои глаза, она тут же узнала меня и беспомощно закричала.
Я усмехнулся и, схватив ее за шею, с силой прижал ее губы к своим.
Никогда еще мне не приходилось видеть, чтобы женщину переполнял такой ужас, а ее опущенные плечи выглядели столь жалко, что я рассмеялся.
Затем демонстративно вытащил из ножен меч и концом лезвия коснулся ее подбородка, поднимая ей голову. Когда я стоял у позорного столба, она с таким же презрением подняла мне голову, чтобы лучше рассмотреть мои черты.
— Ты красива, не так ли? — спросил я. В ее обращенных ко мне глазах застыл ужас. Я опустил острие меча и поднес его к горлу девушки. Она судорожно отвернулась и закрыла глаза. Какое-то мгновение я помедлил, давая ей почувствовать, как лезвие меча натягивает нежную кожу у нее на горле, и затем разрубил веревки, стягивающие ее заведенные вокруг носовой балки руки.
Она бессильно опустилась на пол.
Не сводя с меня наполненного безумным страхом взгляда, она отчаянно пыталась подняться на затекшие, отказывающиеся служить ей ноги.
Лезвием меча я указал ей на дощатый пол палубы, приказывая встать на колени.
Она затрясла головой и, согнувшись, пошатываясь на нетвердых ногах, подбежала к поручню у борта галеры и перегнулась через него.
Огромный тарларион, увидев упавшую на воду тень человека, тут, же взметнул над поверхностью болота свою усеянную чудовищными зубами пасть и, с хрустом сжав мощные челюсти, снова тяжело погрузился под воду. Рядом показались еще два-три его хищных собрата.
Девушка невольно отшатнулась от поручней и, откинув голову назад, разразилась диким криком.
Затем снова обернулась ко мне.
Лезвие моего меча неумолимо указывало на дощатый пол палубы у моих ног.
— Пожалуйста! — выдавила она из себя сквозь слезы.
Лезвие меча не шелохнулось.
Она, шатаясь, подошла и тяжело опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки. Я не стал сразу связывать ее, а медленно обошел вокруг, окидывая хозяйским глазом эту доставшуюся мне добычу. Она уже не казалась мне столь красивой и желанной, как прежде. Наконец, натешившись созерцанием ее смиренного вида, я поднял с палубы обрывки веревки и связал ей руки. Она подняла голову и с мольбой в глазах принялась заискивающе вглядываться мне в лицо.
Я плюнул ей в лицо, и она низко опустила голову, вздрагивая всем телом от сотрясавших ее рыданий.
Затем повернулся и направился вдоль скамей для гребцов к лестнице, ведущей на кормовую палубу.
Девушка, понурив голову, шла, за мной.
Обернувшись, я увидел, как она тыльной стороной ладони вытирает с лица мой плевок. Подойдя к лестнице, она встала рядом с ней, низко склонив голову.
Я поднялся по ступеням на кормовую палубу и устроился в кресле кормчего — на этом троне, возвышающемся над моими владениями.
Высокая сероглазая блондинка и смуглокожая черноволосая девушка, та, что ходила с рыболовной сетью на плече, уже стояли на коленях на дощатом настиле палубы, у подножия ведущих к моему креслу ступеней.
Девушка, которую я привел, также опустилась на колени.
Кивнув на блондинку и смуглокожую, я посмотрел на Клинтуса и Турнока.
— Нравятся? — спросил я.
— Красавицы! — воскликнул Турнок. — Просто красавицы!
Девушки невольно вздрогнули.
— Да, — согласился Клинтус. — Хотя они обычные ренсоводки, за них можно будет получить неплохие деньги.
— Пожалуйста! — взмолилась блондинка. Я посмотрел на Клинтуса и Турнока.
— Они ваши, — сказал я им.
— Вот это да! — воскликнул Турнок и поднял с полу обрывок веревки. — Руки! — рявкнул он, обращаясь к высокой сероглазой блондинке, которая тут же, еще ниже наклонив голову, испуганно протянула ему скрещенные в запястьях руки. Через мгновение каким-то сложным крестьянским узлом Турнок связал их вместе.
Клинтус, легко наклонившись, также поднял кусок веревки и спокойно взглянул на смуглокожую девушку, ответившую ему полным ненависти взглядом.
— Руки! — не повышая голоса, приказал он.
Девушка нехотя, с угрюмым выражением лица протянула к нему скрещенные запястья и тут же с удивлением взглянула ему в лицо, почувствовав неожиданную силу, скрытую в его худых руках.
Я усмехнулся; Клинтусу, думаю, не составит большого труда справиться с этой, пусть даже выросшей среди ренсоводов, девчонкой.
— Как хозяева собираются поступить с нами? — робко спросила стоящая поодаль гибкая темноволосая девушка.
— Вы будете выставлены на продажу на невольничьем рынке в Порт-Каре, — ответил я.
— Нет, только не это! — воскликнула она.
Сероглазая блондинка невольно вскрикнула, а смуглокожая брюнетка, рыдая, уронила голову на палубу.
— Плот готов? — обратился я к Турноку.
— Готов, — прогудел гигант.
— Мы привязали его к тростниковой лодке, прямо под этой галерой, — добавил Клинтус.
Из подлокотника кресла я взял моток веревки и завязал конец ее на шее гибкой темноволосой девушки.
— Как тебя зовут? — спросил я у нее.
— Мидис, если хозяин не против, — ответила она.
— Не против. Мне будет приятно называть тебя этим именем, — ответил я.
Турнок взял у меня из рук тот же моток веревки и, не разрезая его, сделал на веревке петлю, набросил ее на шею сероглазой блондинки и протянул моток Клинтусу, знаком указавшему смуглой девушке занять свое место в этом небольшом караване.
— Как твое имя? — спросил Турнок у высокой сероглазой девушки.
— Тура, — ответила она, — если хозяин не против.
— Тура! — воскликнул он, хлопая руками себя по коленям. — Вот это да! А я — Турнок!
Подобное совпадение, казалось, не слишком польстило девушке.
— Я крестьянин, — с гордостью сообщил ей Турнок.
В глазах девушки мелькнуло скорее презрение, нежели уважение.
— Всего лишь крестьянин? — прошептала она.
— Крестьянин, — загрохотал Турнок над притихшим болотом, — это тот бык, на чьей спине покоится Домашний Камень всего Гора!
— Но ведь я — ренсоводка! — простонала девушка.
Ренсоводы считали себя более высокой кастой, чем простые крестьяне.
— Чепуха! — прогудел Турнок. — Сейчас ты всего лишь рабыня.
Девушка, уткнув лицо в связанные руки, горько разрыдалась.
Клинтус, к тому времени уже закрепивший петлю на шее смуглокожей девушки, бросил моток оставшейся веревки на палубу.
— А как твое имя? — спросил он у нее.
— Ула, — ответила девушка, робко поднимая на него глаза, — если хозяин не против.
— Не против, — кивнул Клинтус. — Мне безразлично, как тебя называть.
Девушка низко опустила голову.
Я обернулся к женщине с ребенком, руки которым я развязал еще раньше, и знаком приказал им отойти в сторону.
Телима, стоящая у ступеней на нижней палубе, связанная по рукам и ногам, подняла голову.
— Насколько я помню, — сказала она, — ты собирался взять всех нас в Порт-Кар, чтобы там выставить на продажу.
— Замолчи, — сказал я ей.
— В противном случае, — продолжала она, — я предполагаю, что ты хочешь затопить галеры на болотах, чтобы мы пошли на корм тарларионам.
Во мне опять начало закипать раздражение. Она смеялась надо мной!
— Именно такое решение должно было прийти в голову человеку из Порт-Кара, — сказала она.
— Заткнись! — приказал я.
— Слушаюсь, мой убар, — отозвалась она. Я снова повернулся к женщине с ребенком.
— Когда мы уйдем, — сказал я, — освободи всех этих людей. Передай Хо-Хаку, что я забрал с собой нескольких его женщин. Думаю, это не слишком большая плата за все, что мне пришлось пережить.
— Убар, — напомнила мне Телима, — не должен ни держать ответ перед кем бы то ни было, ни давать каких-либо разъяснений.