— Убар, — напомнила мне Телима, — не должен ни держать ответ перед кем бы то ни было, ни давать каких-либо разъяснений.
Я схватил ее за грудки и поднял над палубой так, что ее лицо оказалось вровень с моим.
Она не казалась особенно испуганной.
— Ты уже сбросил меня с лестницы, — сказала она. — Теперь, наверное, снова зашвырнешь куда-нибудь?
— Говорят, язык у ренсоводки длиннее самой дельты Воска, — заметил Клинтус.
— Так и есть, — ответила Телима. Я снова опустил ее на колени и повернулся к женщине с ребенком.
— Этих рабов, прикованных к скамьям, я тоже собираюсь освободить.
— Они опасные люди, — со страхом глядя на них, покачала головой женщина.
— Все люди опасны, — ответил я и, подойдя к одному из сидящих на скамье рабов, протянул ему ключ. — Когда мы отойдем от галер, но не раньше того, снимешь кандалы с себя и со всех остальных, — сказал я.
Тот держал в руке ключ, не веря своим глазам.
— Да, — наконец ответил он. Рабы с таким же недоумением смотрели на меня.
— Ренсоводы, — продолжал я, — несомненно, помогут вам выжить на болотах, если, конечно, вы захотите остаться. Если же нет, они помогут вам уплыть подальше от Порт-Кара.
Никто из рабов не проронил ни звука.
Я собрался уходить.
— Убар мой, — раздалось у меня за спиной. Я обернулся к Телиме.
— Я твоя рабыня? — спросила она.
— Я тебе еще на острове сказал, что нет, — ответил я.
— Тогда почему ты меня не развяжешь? — поинтересовалась она.
Чертыхаясь про себя, я подошел к ней и лезвием меча перерубил все связывающие ее веревки.
Она встала на ноги в этой своей безбожно короткой ренсоводческой тунике и потянулась.
Когда она так делала, это сводило меня с ума.
Затем она сладко зевнула и, встряхнув головой, принялась растирать затекшие запястья.
— Мне, конечно, трудно судить, — заметила она, — но, думаю, мужчина нашел бы Мидис довольно соблазнительной девушкой.
Мидис со связанными руками, с накинутой на шею веревочной петлей, возглавляющая наш небольшой невольничий караван, подняла голову.
— Но разве Телима, — продолжала моя бывшая хозяйка, — менее привлекательна, чем Мидис?
Мидис, к моему удивлению, возмущенно фыркнула и негодующе взглянула на Телиму. Я думаю, она считала себя первой красавицей на ренсовом острове.
— Я стояла на носу первой галеры, — заметила она Телиме.
— Если бы меня захватили в плен, — возразила Телима, — это место, несомненно, было бы моим.
— Вот еще! — снова фыркнула Мидис.
— Просто я не позволила этим увальням поймать себя в сети, как какую-нибудь маленькую дурочку, — продолжала Телима.
Мидис от негодования лишилась дара речи.
— Когда я тебя обнаружил, — напомнил я Телиме, — ты лежала на земле, лицом вниз, связанная по рукам и ногам.
Мидис сердито хохотнула.
— И тем не менее, — продолжала свои убеждения Телима, — я несомненно во всех отношениях лучше, чем Мидис.
Мидис, вне себя от злости, затрясла у нее перед лицом связанными руками.
— Вот! — закричала она. — Смотри! Он именно Мидис выбрал своей рабыней! Мидис, а не Телиму! Это лучше всего говорит о том, кто из нас самая красивая!
Телима ответила ей взглядом, полным ненависти.
— Ты слишком толстая, — заметил я Телиме. Мидис радостно рассмеялась.
— Когда я была твоей хозяйкой, — напомнила Телима, — ты не считал меня слишком толстой.
— Тогда у меня хватало других забот, — ответил я. — Зато теперь это сразу бросается в глаза. Мидис снова залилась счастливым смехом.
— Я уже давным-давно научилась никогда не верить тому, что говорят мужчины, — надменным тоном произнесла Телима.
— Вот трепло, — усмехнулся Клинтус. — Язык длиннее самой дельты Воска.
Телима уже прохаживалась между тремя связанными вместе девушками.
— Да, — словно сама себе заметила она, — неплохой улов.
Она остановилась напротив Мидис, возглавлявшей невольничий караван.
Та пренебрежительно выпрямила спину и гордо откинула голову, с демонстративной снисходительностью позволяя сопернице получше рассмотреть себя.
И вдруг Телима, к ужасу Мидис, звучно похлопала ее по ягодицам.
— Нет, слишком костлява, — вынесла наконец Телима свое суждение.
— Хозяин! — обиженным тоном обратилась ко мне Мидис.
— Ну-ка, открой рот, рабыня! — распорядилась Телима.
Мидис, со слезами на глазах, послушно открыла рот, и Телима с нарочитой тщательностью заглянула в него, небрежно поворачивая голову девушки то так, то этак.
— Хозяин! — снова жалобно простонала Мидис.
— Рабыня, — поставил я ее в известность, — обязана терпеливо сносить любое оскорбление, которое пожелает нанести ей свободный человек.
Телима отступила на шаг назад, чтобы ей лучше было рассмотреть бывшую подругу.
— Да, Мидис, — подвела она наконец итог своим тщательным исследованиям. — Все указывает на то, что из тебя получится хорошая рабыня.
Мидис рыдала, утирая глаза связывающими ей руки веревками.
— Ну хватит, — сказал я. — Нам пора.
Клинтус и Турнок уже погрузили на плот все необходимое и, среди оружия, мой шлем, щит, лук и стрелы.
— Подождите, — сказала Телима.
Она, к моему изумлению, сбросила с себя тунику и заняла место позади Улы, третьей девушки в нашей невольничьей связке.
— Я буду вашей четвертой рабыней, — сказала она.
— Нет, — ответил я, — не будешь.
Она кинула на меня раздраженный взгляд.
— Ведь вы направляетесь в Порт-Кар, не так ли? — спросила она.
— Так, — ответил я.
— Самое интересное, — сказала она, — что я тоже еду в Порт-Кар.
— С нами — нет, — сказал я.
— Добавь меня к вашим невольницам, — попросила она. — Я буду вашей четвертой рабыней.
— Ты не рабыня, — ответил я.
Ее глаза снова заблестели от гнева.
— Очень хорошо, — сказала она и, подойдя ко мне, опустилась передо мной на колени, низко склонив голову и протянув мне скрещенные за спиной в запястьях руки.
Во мне снова поднялась волна раздражения.
— Ты — дура! — бросил я ей.
Она взглянула на меня и рассмеялась.
— Ты можешь просто оставить меня там, если пожелаешь, — сказала она.
— Я не хочу делать из тебя рабыню, — ответил я. — Это не в моих принципах.
— Вот как? Я думала, ты больше не придерживаешься никаких принципов.
— Нет, я, наверное, просто убью тебя! — процедил я сквозь зубы.
— Человек из Порт-Кара уже давно бы так и сделал, — сказала она.
— Или действительно возьму тебя с собой и покажу, что значит рабский ошейник!
— Ну, или так! — согласилась она.
— Я не хочу тебя! — сказал я.
— Тогда убей меня, — предложила она.
Я схватил ее за плечи и поднял над палубой.
— Я возьму тебя с собой, — многообещающе произнес я, — и сломлю твой дух!
— Думаю, если захочешь, тебе это удастся, — ответила она.
Я отшвырнул ее в сторону.
Она поднялась на ноги, размазывая слезы по щекам.
— Я буду вашей четвертой девушкой, — прошептала она.
— В связку! — не сдержавшись, рявкнул я. — Рабыня!
— Да, хозяин, — пробормотала она.
Она стояла, замыкая невольничью шеренгу, с гордо поднятой головой, расправив плечи, нисколько не стесняясь собственной наготы и обращенных на нее взглядов.
Я посмотрел на свою бывшую хозяйку, замыкавшую теперь цепь наших рабов.
Я не испытывал неудовольствия от обладания ею; мне хотелось отплатить ей тем, на что в свое время обрекла она меня. Месть сладка, но я не стремился сделать ее своей рабыней; она сама по какой-то не поддающейся осмыслению причине добивалась этого. Вся моя утихшая было прежняя ненависть к ней начала разгораться с новой силой; на память приходила ее несправедливость по отношению ко мне и те унижения, которым она меня подвергала. Теперь я жалел только о том, что с первых же минут, едва мы поднялись на борт корабля, я не связал ее, не избил как следует и сам не объявил ее ничтожной рабыней, не позволив ей добиваться этого самой.
Ее же, казалось, нисколько не тревожило то, прямо скажем, бедственное положение, в котором она оказалась, на которое она сама так настойчиво обрекала себя.
— Почему ты не оставишь ее здесь? — требовательным тоном поинтересовалась Мидис.
— Замолчи, рабыня, — бросила ей Телима.
— Ты тоже рабыня! — закричала Мидис. Она повернулась ко мне; в глазах ее стояли слезы ярости и негодования. — Оставь ее здесь, — взмолилась она. — Я… я буду служить тебе лучше, чем она.
Турнок коротко хохотнул. Сероглазая блондинка Тура и смуглокожая Ула открыли рты от изумления.
— Ну, это мы еще посмотрим, — заметила Телима.
— Зачем она тебе нужна? — со слезами в голосе допытывалась у меня Мидис.
— Зачем она тебе нужна? — со слезами в голосе допытывалась у меня Мидис.
— Как зачем? Ты что, совсем глупая? — притворно удивилась Телима. — Разве не знаешь?
— Я буду, — захлебываясь от гнева, воскликнула Мидис, — буду служить ему лучше, чем какая-либо другая!
— Посмотрим, — пожала плечами Телима.
— Нам все равно понадобится кто-то, чтобы готовить, убирать и быть на побегушках, — заметил Клинтус.
Телима наградила его ненавидящим взглядом.
— Верно, — согласился я.
— Телима, — сказала моя бывшая хозяйка, — не какая-нибудь прислуживающая рабыня.
— Правильно, — согласился я, — она будет рабыней-посудомойкой.
Она презрительно фыркнула.
— Я бы даже сказал, — хохотнув, заметил Турнок, — она будет рабыней не только для мытья посуды, но и для мытья полов!
Он расхохотался, и стало заметно, что в верхнем ряду у него не хватает переднего зуба.
Я поднял голову Телиме и посмотрел в лицо.
— Верно, — сказал я. — Ты будешь и посудомойкой, и уборщицей.
— Как пожелает хозяин, — улыбнувшись, ответила она.
— Вот и хорошо, — кивнул я. — А называть тебя я буду хорошенькой рабыней.
Вопреки моим ожиданиям, это ее, по-видимому, не слишком огорчило.
— Красивая рабыня, пожалуй, больше бы соответствовало истине, — заметила она.
— Ты, Телима, странная женщина. Она пожала плечами.
— Ты, вероятно, полагаешь, что твоя жизнь со мной будет легкой и приятной? — поинтересовался я.
Она смело посмотрела мне в глаза.
— Нет, — покачала она головой, — я так не считаю,
— Я думал, ты никогда больше не пожелаешь оказаться в Порт-Каре, — заметил я.
— Я бы пошла за тобой даже в Порт-Кар, — сказала она.
Этому я не поверил.
— И напрасно, — сказал я. — Тебе следует опасаться меня.
Она посмотрела на меня, но особого страха в ее глазах я не заметил.
— Я порткарец, — сказал я.
— А разве мы не оба из Порт-Кара? — не сводя с меня глаз, спросила она.
Я вспомнил ее жестокость и унижения, которым она меня подвергала.
— Да, — согласился я, — пожалуй, так и есть.
— Ну что ж, хозяин, — сказала она, — значит, едем в наш город!
Глава девятая. ПОРТ-КАР
Сидя в пага-таверне в Порт-Каре, я наблюдал за девушкой, под щелканье бича исполнявшей на небольшой квадратной арене между столами какой-то замысловатый танец.
— Ваша пага, — обратилась ко мне обслуживавшая мой стол нагая рабыня, ставя передо мной объемистую кружку. — Подогретая, как вы проcили.
Она опустилась на колени позади низкого столика, за которым я сидел, по горианскому обычаю скрестив ноги.
В два глотка осушив кружку, я снова протянул ее рабыне, даже не взглянув в ее сторону.
— Еще, — сказал я.
— Да, хозяин, — ответила она, тут же поднимаясь на ноги и унося мою кружку.
Пагу я любил пить теплой; от нее быстрее начинает разливаться по телу приятная истома.
Девушка на арене исполняла танец плетей.
На ней была полупрозрачная накидка, подпоясанная тонкой цепочкой, с которой свисали мелкие, разменом с бусины, металлические шарики, перемежающиеся драгоценными камнями. Такие же шарики, издающие при каждом движении девушки своеобразный мелодичный звон, украшали ее ошейник и ножные и ручные браслеты.
Квадратную арену освещали свисающие прямо над ней с потолка корабельные фонари, привнося в таверну неповторимую атмосферу портовой набережной, на которой она располагалась.
Танец девушки сопровождался щелканьем бича и артистичными криками, искусно отражающими мучительную боль, испытываемую получающей удары рабыней.
Танцовщицы Порт-Кара не зря считаются лучшими на всем Горе. За ними специально приезжают и скупают практически для всех городов планеты, предлагая за них колоссальные деньги. Но они действительно стоят того — рабыни до мозга костей, воспитанные в неволе, привыкшие и нашедшие в ней своеобразное жестокое удовольствие; они красивы и обаятельны, хитры и опасны, чувственны и соблазнительны. Чертовски соблазнительны!
— Ваша пага, хозяин, — сказала обслуживавшая меня рабыня.
Не удостоив ее взглядом, я взял из ее руки кружку.
— Уходи, — приказал я ей.
— Да, хозяин, — ответила она, пятясь назад и оставляя после себя лишь легкий звон цепей.
Я снова отхлебнул пагу.
Итак, я был в Порт-Каре.
Четыре дня назад, поздно вечером, проведя больше двух cyток на болотах, мы, наконец, достигли каналов города.
Мы вышли к одному из тех каналов, что подходят к самой дельте Воска.
Канал был перегорожен крепкими металлическими воротами, запирающимися на массивные деревянные брусья, и тщательно охранялся.
Телима испуганно смотрела на ворота, нижняя часть которых уходила глубоко под воду.
— Когда я убегала отсюда, — сказала она, — здесь таких ворот не было.
— А сейчас ты бы смогла убежать? — спросил я.
— Нет, покачала она головой, — не смогла бы.
Ворота за нашей спиной наглухо закрылись.
Девушки, наши рабыни, направляя шестами наш плот по каналу, потихоньку плакали у нас за спиной.
Когда мы проходили под окнами протянувшихся вдоль каналов домов, из них то и дело высовывались люди и, окинув взглядом цаших рабынь, выкликали свою цену.
Ничего удивительного в этом я не видел. Девушки действительно были красивы и правили шестами с той легкостью и изяществом, что доступны, пожалуй, только выросшим на болотах ренсоводам. Нам оставалось только поздравить себя с такими пленницами.
Мидис, Тура, Ула, Телима.
Мы уже не держали их привязанными друг к другу за горло, но по нескольку петель веревки на шее у каждой из них оставили, что должно было символизировать рабский ошейник. Помимо этого, при входе в город мы не старались как-то ограничить свободу наших пленниц, за исключением того, что привязали их одну к другой за правые лодыжки. Телима уже получила клеймо несколько лет назад, Мидис, Туре и Уле еще предстояло через это пройти.
Я продолжал наблюдать за танцовщицей.
Пожалуй, мы уже завтра могли бы их клеймить и надеть на них ошейники.
Вдруг дверь таверны с шумом распахнулась и внутрь зала вломились человек двадцать-тридцать матросов, из которых больше всех буйствовал бородатый, широкоплечий, с изуродованным ухом и злобным взглядом прищуренных, глубоко сидящих глаз парень.
— Паги! Паги! — загалдели они, переворачивая попадающиеся им на пути столы, сбрасывая на пол все, что на них находилось, отшвыривая сидевших за ними посетителей и затем составляя эти же столы вместе и устраиваясь за ними.
Обслуживающие рабыни тут же побежали к ним с кувшинами.
— Это Сурбус, — донеслись до меня брошенные кем-то вполголоса слова.
Бородатый парень со злобным взглядом прищуренных глаз, ведущий себя как лидер среди пришедших с ним, схватил за руку подошедшую обслуживающую рабыню и толкнул ее в одну из ниш у себя за спиной. Мне показалось, что это та же девчонка, что обслуживала мой столик, хотя я не был в этом уверен.
К матросам подбежала вторая девушка с кувшином паги на плече. Парень вырвал у нее из рук кувшин и едва ли не половину его тут же влил себе в глотку, а девушку толкнул вслед первой, к нишам в стене зала. Рабыня, исполнявшая танец плетей, перестала танцевать и, испуганно прижав ладони к лицу, опустилась на пол. Кто-то из пришедших вместе с Сурбусом, насколько позволяла ему длина рук, обхватил нескольких обслуживающих рабынь вместе с принесенными ими кувшинами и потянул свою добычу к нишам. Большинство его приятелей, однако, остались за столами, барабаня по ним кулаками и громогласно требуя себе выпивки.
Я уже слышал о Сурбусе. Он был хорошо известен среди занимающихся пиратством капитанов Порт-Кара, этого бедствия блистательной Тассы,
Я отхлебнул обжигающей горло паги.
Да, этот парень был пиратом, работорговцем, грабителем и убийцей, человеком жестоким и бесчестным, негодяем без стыда и совести, достойным представителем своего города. Я не испытывал к нему ничего, кроме отвращения.
И тут мне пришло в голову, что я ничем от него не отличаюсь. Мне вспомнилось мое собственное ничтожество, трусость и подлость. Я тоже был человеком из Порт-Кара. Я узнал, что под личиной благородства в каждом человеке скрывается сердце слина и тарлариона, что под маской высоких идей и моральных устоев таятся когти и зубы хищника, готовые в любой момент ухватить добычу. Мне стали понятны алчность и себялюбие жителей Порт-Кара. Они, по крайней мере, не пытаются выдать себя за кого-то другого. Да в Порт-Каре, если разобраться, больше честности и благородства, чем во всех остальных городах, вместе взятых. Это единственный город, жители которого не таят сердца хищника под шкурой боска, не унижаются до ханжества и лицемерия. Они познали суровую и мрачную правду жизни, открывшую им, что в мире существует только золото и власть, тела женщин и сталь клинка. Они привыкли считаться только со своими собственными интересами, ведут себя с тем эгоизмом и жестокостью, какие диктуют им склонности их характера, не искореженного надуманными моральными нормами и ограничениями. Они берут то, что могут взять, поступают так, как им хочется.