-Я бы в свои семьдесят ничего не откладывал, - Дов вытянул из заднего кармана шорт мятую купюру и послал одного из парней за водкой.
Собрались у Курта, в его комнатке с обвалившейся у дверей штукатуркой. В доме было душно. Рамы не открывались. Дов подергал створки. Звякнуло стекло, усеяв подоконник и батарею осколками. У отопительной батареи отсутствовали трубы. И подводящие тепло, и отводящие.
- Здесь все липа, - сказал Курт меланхолично. Он разлил водку, чокнулся с гостями. Жена Курта, подвижная чернявая женщина лет пятидесяти, видно, привыкшая к неожиданным вторжениям любопытных израильтян и к их однообразным вопросам, молча достала из шкафа коробочки - ордена Курта: "Боевого Красного знамени", "Отечественной войны" и медаль "За оборону Москвы". Показала гостям пожелтелую книту о Корчаке, изданную в Варшаве, где пятнадцатилетнему Курту Розенбергу по кличке "Куба", члену "дружины каяковой", были посвящены две строки. Добавила обреченным голосом гида, изнемогшего от типовых вопросов экскурсантов, что Курт был ранен под Великими Луками. Там женился на ней, и это его спасло.
Посмеялись, чокнулись с женой-спасительницей, узнали от нее, что Корчак свою "дружину каякову" опекал, но в байдарочные походы не ходил. А плавал с ними русский человек Игорь Неверли, помощник Корчака по дому сирот. Курт рассказывать о себе расположен не был. Худое морщинистое лицо его оставалось огорченным. "Сегодня или через месяц, все равно выселят", вздохнул он. После второй рюмки заговорил с недоумением, что все, вот, говорят о еврейской ментальности, о еврейской отзывчивости, еврейском сантименте, - ничего этого тут нет. "Израильские бюрократы такие же евреи, как я падишах..." Когда он был с израильской делегацией в Польше, добавил печально, попросил, чтоб отвезли израильтян на еврейское военное кладбище, на котором похоронены первые жертвы катастрофы. "Жидовское кладбище Охота", называется. Там символическая могила Корчака, вечный огонь, черные мраморные плиты, минора...
- ... Израиль еврейское военное кладбище игнорирует. Это не их война, считают. Туристов сюда не возят... - И повторил со вздохом: - Какой я падишах, такие они евреи.
Когда послали за второй бутылкой, за третьей - выпили хорошо, Курт поведал: ему перестало везти в жизни с тех пор, когда он в сороковом году подделал свой польский паспорт. Их, новобранцев войска польского, согнали в лагерь военнопленных, объявили заложниками. За убийство немецкого солдата расстреливали десять заложников, за офицера - двадцать пять. Ночью Курт ушел к русским. Те сунули его в переполненный товарный вагон, повезли в сторону Архангельска. Соседи по вагону, советские граждане, обращались к Курту всю дорогу так: "Шпион, дай чая для заварки!", "Шпион, закурить есть?" Объяснили, раз ты родился в Вене, значит, в России будешь шпионом. И похоронят, как шпиона... Снова пришлось бежать. Нашел на вологодском рынке мошенника, который свел в паспорте опасное слово "Вена", заменил на советский город.
- А национальность "еврей" я не свел, - завершил Курт весело. - Из гордости. За что и поплатился. Попал в конце жизни в ваш Кирьят Кадохес.
Дов захохотал, похлопал Курта по спине: не горюй. - Многим нигде ничего не дают, а ты, Курт, единственный. Второго такого в Израиле нет... Будет тебе и дудка и свисток - все как в сказке. Ты откуда сейчас примчал?.. Из Баку?
И тут Дов с изумлением узнал, что из Центра абсорбции выселяют только "олим ми Руссия". Ни одного еврея-репатрианта из других углов земли не трогают, - ни американцев, ни аргентинцев, ни албанцев, ни тамилов. Только русских.
- Что такое?! - вскричал Дов. - Открытая дискриминация? Не может быть!
- Не может, - согласился Курт. - Открытого в Израиле ничего нет. Все шито-крыто...
Выяснилось, аргентинские, албанские и прочие общины имеют в аэропорту Лод своих посланцев, те сообщают прибывшим землякам на их родном языке: "Зеленую бумажку не подписывай." В той зеленой бумажке как раз и сказано, что если олим не выедет из Центра абсорбции через шесть месяцев, его вправе выселить по суду без участия в суде самого оле. А российские своих представителей в Лоде не имеют. Пытались, говорят, туда пробиться, и Щаранский, и многие другие, да не смогли. И русские евреи подписывают бумаги, не читая: на иврите бумажки.
- Потому нас вышвыривают на улицу на законном основании, - заключил Курт с горестной усмешкой. - А мы не вы. Вы герои, борцы с КГБ, сионисты, ораторы, а мы алия-90, недобитки, приспособленцы и вообще "поддиванные", как заявил недавно один знаменитый борец.
- Простите, то есть как вышвыривают на улицу, - Саша Казак привстал со стула. - Всех?! И с костылями? И детишек? И ничего не предлагают взамен?
- Я ж сказал, у кого нет шекелей на сохнутовскую гостиницу, гуляй на все четыре стороны!..
Глава 6. "ГЛАВНОЕ - СОХРАНИТЬ СОБСТВЕННОЕ Я..."
- Господин Герасимов! Эли! - прокричала уходившей кожаной спине дежурная по отелю "Sunton", в которой расселили олим из России. - Вас ищет господин Дов Гур! Пожалуйста, вот телефон!
- Элиезер... который австралиец? - хрипло басила трубка. - Ты уже всю Святую землю подмел? Или что осталось?
- Тут грязищи еще на два поколения, - раздраженно ответил Эли. Из трубки донеслись хлюпающие звуки, вроде там плакали или смеялись.
- Ты, значит, Элиезер Оптимистенко?.. Почему так думаю? Обетованную до прихода Мессии не отскребешь, а ты - два поколения! - И снова в трубке похлюпало: - Элиезер... как тебя? Гераськин? Герр Асим? Или как еще?
- Герасимов! - сердито поправил Эли.
- Извини, Элиезер, - продолжала трубка весело. - В Нью-Йорке, на "Острове слез", все длинные фамилии обрубили. Все Рубинштейны с тех пор Руби, а Геффеншеферы - Ге.
- Я приехал не на "Остров слез"! - отрезал Эли, который не терпел амикошонства. А, тем более, "тыканья" работодателей, которых надо сразу ставить на место. - Если у вас ко мне дело, слушаю вас, господин Дов Гур... Если угодно, зовите меня, как все, Эли!
- Эли, - пророкотала трубка сдержаннее. - Мне про тебя говорил мой брат, Наум Гур. Знаешь Наума?
- Однажды имел честь полемизировать. Дов ответил не сразу. Наконец, произнес удовлетворенно:
- Годится!.. Что годится? Человек, видать, интеллигентный. С Наумом собачился, клочья летели, а говоришь "полемизировали..." Так что, все годится! И то, что ты Оптимистенко, годится, и то, что интеллигентный... Работа нужна?
Эли скрестил два пальца на руке: "Теперь спросит "Эйзе гил?", и все! Целый год на том все разговоры о работе кончались: "Какой возраст?" Вроде как раба нанимают - мышцы щупают..." Пронесло, не спросил.
- Года на два-три работа, ежели выживешь, - продолжал Дов Гур. - А если н-не выживу? - воскликнул Эли радостно ("На два-три года все же!").
- Похороны за счет фирмы "Дов Гур инкорпорейшен". Эли повертел трубку около уха, привыкая к заманчивому предложению, и бросился к лифту, обрадовать жену.
Увы, по адресу, записанному на листке, не оказалось ни редакции, ни издательства - чуда не было! Эли потускнел, глядя на полинялую вывеску строительной фирмы, которую отвинчивал какой-то араб в белом бурнусе. Морской ветер обдавал неуютной зимней сыростью.Косой дождь стучал по стеклам безрадостно. Араб подставил под капли ладонь, улыбался. Подтвердил, Дов Гур - тут-тут!
"Что будет, то будет, - решил Эли. - Пойду хоть арабом. Нет, арабом не возьмут: "Эйзе гил?"
Навстречу Эли поднялся из-за письменного стола, заваленного мятыми кальками, плотный мужичина. Краснорожий. "Ну, и бурбон!" За свое журналистское мотание по России Эли не раз встречался с подобными экземплярами; вряд ли б удивился, если бы из-за стола вылез крокодил и в костюме-тройке. Но никогда еще номенклатурные крокодилы не спешили к нему так весело, не тащили за рукав к креслу.
- Ты в тюрьме не сидел, случаем? - одушевленно начал хозяин офиса, поздоровавшись с Эли. - Не-эт? - протянул разочарованно. -Понимаешь, сравниваю свое сидение при Сталине и Брежневе с нынешним, - как поверить? Голодовки по датам. По красным числам, а?!. Перед кем выламывались? Ох, дурачки замороченные!.. А ты, верно углядел Наум, лицом чисто Гоголь с памятника Опекушина. Носатенький. Только рыжий, костер на голове. Что я тебе скажу, Эли!
- Прошу прощения, господин Гур, лучше называть меня на "вы". Для пользы дела.
- Занозистый, значит? Годится! В иврите нет "вы". Это, извините, не английский. Но коли для пользы, готов работать с господином Эли хоть в лайковых перчатках, ежели не треснут они на клешнях, - он приподнял над столом бурые от въевшейся окалины и пыли лапищи. - Кстати, как у вас с ивритом, господин Эли? Терпимо? Где учились?
- У жены. Её зовут Галия.
- А-а... израильтянка? Галия, волна, значит - сабра, тут родилась?
- Сабра... из Воркуты!... Нет, не шучу. Ее папочка переселился в тридцать втором из Тель-Авива на родину социализма. Где он оказался затем?
- О-ох, можете не продолжать, Эли!
- После Гулага, естественно, женился. Дочь назвал Галией.
- А, это волной прибило вас к нашим берегам! Допилила женушка? О-ох, бабы - народец!
Эли промолчал, решив, что самое верное - в близкие отношения с этим бесцеремонным типом не вступать. Ни в коем случае! Покупает твои руки или голову, а лезет в душу. Вроде и ей красная цена три копейки в базарний день Он стал отвечать лаконично: "Да!", "Нет!' Или многословнее: ни ди, ни нет.
Дов понял уклончиность Эли по-своему, вздохнул. "Один москвич только хмыкнет, а уж ясно, на чем стоит. А этот хоть молчит, хоть мелет, а всё темный лес. Точно с разных континентов прикатили..."
- Доконали, видать, они тебя, - пробасил Дов сердито. - В каком смысле? Разговариваешь, как в министерстве иностранных дел: "два запишем, три в уме".
Эли поднял глаза на проницательного бурбона. А бурбона нет. Лицо будущего босса по-прежнему топором стесано, грубое, но сочувственное, губы искривлены болью. Всё располагало к разговору доверительному. Никогда не говорил об этом с нанимателями, а тут вдруг вырвалось:
- Когда-то, шеф, моя приемная мать, полжизни прожившая по африкам и австралиям, сказала мне: "Сыночек, родина там, где твои дети". И внуки, добавлю теперь.
- Ясно, Эли! И много детей-внуков?
- Семеро по лавкам! - Лицо Эли осветилось. - Дочь. Из под родительского крыла ускользнула и... родила пятерых. - Улыбнулись друг другу Дов и Элиезер: - Где живут? Под Рамаллой. Самое арабское гнездовье. Зять у меня шибко воинственный. Движение "Гуш имуним", по-русски, сказал, "Блок верных", есть такое? Выбрал, где погорячее. Выстроил себе, верный, трехэтажный дворец... Нет, на свои! Он из Вены в Австралию подался десять лет назад. Потом в Индии работал, на Тайване - по контрактам. Геолог, руду искал... В экзотические страны, признаться, мы не торопились, а узнали, тут он, примчали, никого не спрашивая. Год прожили в его дворце; увы, не сложились отношения... - Эли ударил ладонью по подлокотнику кресла, словно отрубая дальнейший разговор на эту тему.
Зазвонил телефон, Дов отдал несколько распоряжений, потом, вздохнув, спросил, почему Эли называют австралийцем?.. Отец был торгпредом в Австралии? Слушайте, Эли! - с внезапным интересом воскликнул Дов. - Где красивее, в Израиле или в Австралии?
- В Австралии.
- Ка-ак так?! - возмутился Дов. -А ты в Красном море нырял, дно из ракушек видел?.. Ты на горе Кармель восход встречал? На горных лыжах с Хеврона мчал?.. Так ты... вы и Израиля не видели!
- Так же как вы Австралии! - резонно заметил Эли, и они расхохотались.
- Ну, а все же чем же лучше? - недоверчиво спросил Дов. -Вряд ли лучше.
"Воинствующее самодовольстно - комплекс крошечной страны", - Эли усмехнулся, спросил, бывал ли Дов когда-нибудь в Коктебеле?
- На Черном море?... Как же! Модное место, засраный рай! Ну, был. Курортная бухта; Карадаг, с одной стороны, с другой Хамелеон, любовь художников всех поколений: говорят, меняет свою окраску каждые четверть часа.
- Австралия - это десять тысяч Коктебелей. Десять тысяч, как минимум! Чистейших, хорошо продутых океаном. Повсюду гигантские пепельного цвета эвкалипты. Тропический лес, rainforest, самовозгорающийся почти, как израильтяне. Чуть не доглядишь - дымок.
- Австралия - бывший ГУЛАГ Британской Империи, до красоты ли аборигенам?!
- Бывший, Дов, бывший! И это дало такой импульс человечности, которую в России или в Израиле не найдешь днем с огнем...
- Какие-то сказки рассказываете, Элиезер! "Импульс человечности..." Там у власти кто? Социалисты. Такая же, небось, человечность, как у нас... Наум говорил, вы в Лоде сошли с двумя австралийскими овчарками. А в клетке буйствовал диковинный красный попугай. Эли скорбно поджал губы.
- Пришлось продать? - понял Дов.
- В Центры абсорбции с собаками не пускают. А попугай вообще опасен. Возьмет и гаркнет то, что в доме слышит: "Шамир -дурррак!" Посмеялись.
- Австралийских овчарок я бы купил, - задумчиво произнес Дов. - В хорошие руки отдал?
- Кто может знать, Дов. Был бы у вас праздник "благославения всего живого", там бы отыскались хорошие руки. Да нет в Израиле такого праздника...
- А где есть?.. Опять в Австралии? Да это у вас, Элиезер, пунктик! Сдвиг по фазе... Ну, не дуйся, Элиезер. Я по доброму. Просвещай зарвавшегося израильтянина.
Лицо у Эли ожило. Он принялся, по своему обыкновению, сдержанно рассказывать о том, как они ездили, вместе с приемной матерью, в австралийский городок на праздник "благословения всего живого". Тайно ездили, поскольку посольские... Двух овчарок везли, какаду - красавца огненных расцветок, морских свинок. Собираются, поведал Эли, со всей страны взрослые, дети. Кто с собакой, кто с попугаем, один мальчик змею приносил. Привозят туда же старых, отработавших свое лошадей из богадельни. Была такая, лошадиная, город держал. "Одров" гладят, дают с ладони сахар. Выходит священник в зеленой рясе, и начинается самый человечный праздник, который только существует на земле, благословения всего живого. Некоторые даже плакали.
- ... А когда вернулся в Ленинград, - взволнованно завершил Эли, соседи узнали, что я к животным неравнодушен, подкидывали мне под дверь котят. Слепеньких, больных. Я их выхаживал, а потом котята пропадали. Оказалось, на шестом этаже из них шили шапки. Я чуть с ума не сошел...
Снова затрезвонил телефон, Дов выслушал стоя. - Эли, извините. Вернусь минут через сорок. Пока по листайте мои папочки. - Он окликнул секретаршу, и, когда та просунула голову в кабинет, распорядился достать для господина Элиезера желтые папки. - Всех говорунов подобрала?, - спросил он, когда она притащила целую охапку туго набитых желтых папок. - Ну, лады! - И к Эли, с усмешкой: - Это всё о твоих котятах. У нас из них тоже шапки шьют. Генеральские...
В папке хранились газетные вырезки на нескольких языках. Иврит Эли отложил в сторонку: до беглого чтения еще далековато. Русские и английские начал пролистывать.
"2 марта 1987. В ходе недавнего визита в Штаты Премьер-министр Израиля Ицхак Шамир обратился непосредственно к Государственному секретарю США... заявил ему, что все выезжающие из Советского Союза евреи должны направляться в Израиль".
"Иерусалим, 20 июня 1987. Кабинет министров Израиля принял решение препятствовать всеми возможными средствами решимости советских евреев эмигрировать куда угодно, только не в Израиль. Ицхака Шамира поддержал Министр иностранных дел Шимон Перес".
Вороха вырезок. О том же, теми же словами - только в Израиль! Все "против феномена отсева в другие страны". Шамир, Перес. Кнессет. Иногда кто-либо пытается философствовать: евреи мимо Израиля - крах сионизма... Из года в год беспокойство растет. Но совсем по другому поводу, - замелькало недвусмысленное выражение: "Ад абсорбции". С годами оно стало расхожим стереотипом. Кто только ни пишет, ни говорит об этом. "Член Кнессета от религиозной партии Игаль Биби...", "Член Кнессета от рабочей партии Ицхак Рабин".
Эли пробежал взглядом полсотни вырезок. Все эти призывы и проклятья, собранные вместе, зазвучали совсем иначе: к нам - в ад, только к нам!.
Вернувшись, Дов застал Эли в странной позе. Тот сидел на полу возле разбросанных папок и, опустив подбродок на грудь, смотрел вдаль полусумасшедшим взглядом.
- Чистый Гоголь! - воскликнул Дов. - У Опекушина он так и сидит! -Опустился на корточки возле Эли. - Поняли, почему вас позвал?
Эли молчал, но Дов и не нуждался в его ответе. - Добились, сионизЬменные! Всем странам, всем "хюмен райтам" рты заткнули, воскликнул он. - Некуда человеку податься. Приволокли его в Израиль, за ухо приволокли. Как блудного сына. "Хюмен райт" не для русского еврея. Туточки вы! И все эти пятнадцать лет палец о палец не ударили, позорники, только бились в истерике... Сами видите, ни жилья нет, ни рабочих мест. Шарон, знаете, кто такой Арик Шарон? стал только что министром строительства. - Дов поднял одну из папок. - Вот его статья: "Мы должны были подготовить для олим 95 тысяч квартир. Когда я познакомился с документами министерства, оказалось, что готово 2400. Это национальная трагедия..." У Арика какая кликуха, слышали? Бульдозер. В войну спас Израиль, разгребет и нынешнее говно. Что ты думаешь об этом, Элиезер? Если всерьез! Ты мыкаешься на Обетованной полтора года, не мог не размышлять. Твоя жизнь горит, а не чья-то.
Эли поглядел Дову в глаза. Глаза у Дова, как два раскаленных угля. Смятение в них, мука. Понял, не случайный это разговор. Ищет Дов свои пути. Возможно, многие годы ищет.
- Есть закурить, Дов?
Дов тут же достал из стола длинную американскую сигарету, чиркнул зажигалкой. Ждал. Не торопил с ответом.
- Дов, а где вы были, когда в Москве стали печь, как пироги, "хрущобы"?
- В тюрьме, где я был!
- Не слыхали, почему Хрущ тогда как с цепи сорвался? Стал загонять нас, строителей жилья, как перекладных лошадей... - Эли заговорил медленнее, поглядывая на Дова, взвешивая каждое слово: - Венгерское восстание - год пятьдесят шестой. Хрущ в испарине: чего хотят мадьяры? Ему положили на стол документы будапештского рабочего совета. Ага, вот что они требуют, фашисты проклятые! Пункты о свободе слова, печати, собраний он, мудрец генеральный, пробежал взглядом, словно их и не было - общие места! Остановил свой рабочий палец на пункте шестом: жилищное строительство. И - деловой мужик! туг же спросил, сколько в этом Будапеште квадратных метров на душу?.. Ответили, девять. А в Москве? С перепугу отрапортовали как есть: два с половиной, точно для покойника. Хруща чуть кондратий не хватил. И началось строительство "хрущоб" с панической скоростью. Вы поняли, Дов? Пока цари не почуят запах пороха, и за ухом не почешут...