Эдвард Дагмар:
Это Тилли. Помнишь, ты возился с его пеленками на нашей свадьбе с Эльзой? Он еще испортил тот костюм, который я тебе одолжил.
Циннеркнок:
Костюм помню, а младенца не узнаю. Он тогда был таким толстым красным орущим карапузом, а теперь что-то похудел, побледнел, притих.
Эдвард Дагмар:
Зато у него появились зубы и энциклопедический склад ума.
Тилли:
Вот именно, склад. Я слишком долго учился и теперь мой мозг переполнен всякими пыльными мелочами - для серьезных мыслей в нем уже не осталось места.
Циннеркнок:
(обращаясь к Эдварду) Похоже, он, как и мы, тоже знает больше, чем положено знать умным и живым людям. (обращаясь к Тилли) Откуда Вы такой умный?
Тилли:
Книжки читал.
Циннеркнок:
Сколько штук?
Тилли:
Точно не помню.
Циннеркнок:
Послушайтесь моего совета, молодой человек: если у Вас есть совесть и ум, от чего-то одного из двух надо как можно скорее избавляться. Я тоже когда-то имел несчастье начать думать и никак не мог остановиться. В результате в детстве постоянно травился червями сомнения, живущими в зернах истины. А теперь у меня все в порядке. Видите - брюшко гладкое, только язык в мозолях. Правда, в душе я по-прежнему очень романтичен - мне не нравится думать о том, что я делаю... Уж сколько лет богат и все никак не могу привыкнуть к собственной гениальности. Что Вы хотите? Даже великие люди всего лишь люди. Но не бойтесь. В отличие от глупости и равнодушия, гениальность не заразна.
Эдвард Дагмар:
Ты все такой же хвастунишка.
(во время разговоров между Эдвардом Дагмаром и мистером Циннеркноком Тилли с интересом смотрит на них).
Циннеркнок:
Трудно быть скромным, если за это не хвалят. Правильно говорят: "Скромность - это путь к неизвестности". А где дамы?
Эдвард Дагмар:
У озера. Созерцают зелень трав и синеву небес. Эльза считает, что лежание на воздухе полезнее для фигуры, чем сидение в помещении. Линни пошла с ней.
Циннеркнок:
Это плохо. Чем чаще современные женщины встречаются друг с другом, тем меньше женственности остается в каждой из них.
Эдвард Дагмар:
Интересно, о чем они говорят?
Циннеркнок:
О нас.
Эдвард Дагмар:
Какой ужас. Ни для какого другого дела женщины не объединяются так быстро, как для совместной критики мужских недостатков.
Циннеркнок:
(задумчиво) Если бы мы знали, что женщины говорят о нас, когда нас нет рядом, мы бы никогда к ним даже близко не подходили. (обращается к Эдварду) Ну, а как ты? Как прошла жизнь?
Эдвард Дагмар:
Хорошо, только быстро и мимо.
Циннеркнок:
Ты счастлив?
Эдвард Дагмар:
А кто счастлив? Но надо как-то жить. Что поделаешь.
Циннеркнок:
Да. Что поделаешь...
Эдвард Дагмар:
Когда человек немолод, небогат и некрасив, он не должен плакаться и расстраивать окружающих своими проблемами, потому что рассчитывать на сочувствие вправе только тот, кто в нем не нуждается. И потом, о своих проблемах надо рассказывать лишь тем, кого не знаешь - их не так жалко.
Циннеркнок:
Ну ты не прав! Как ты не понимаешь: наибольшее удовольствие другу можно доставить, поделившись своим горем. Нельзя быть таким эгоистом. Плакать надо громче - чтобы все могли порадоваться, даже глухие. Рассказывай, рассказывай!
Эдвард Дагмар:
Что сказать? Иногда кажется, что жизнь - это реклама рая доступными аду способами. Все суечусь. Ничего не успеваю: не успеешь вставить зубы, как выпадают волосы.
Циннеркнок:
А ты теперь кто, по-прежнему - профессор?
Эдвард Дагмар:
Да, как попал в университет, так и не могу из него выбраться.
Циннеркнок:
А помнишь, ты в детстве хотел стать жирафом?
Эдвард Дагмар:
Теперь это уже маловероятно - жена, проблемы с позвоночником... Видишь этот изумительный изгиб спины?
Циннеркнок:
Все изучаешь, кто кого перемемуарил? Мне всегда казалось, что жизнь слишком коротка, чтобы изучать историю. Никогда не мог понять, что тебе в ней так нравилось. На самом деле история - не более занимательна, чем мясорубка. Ну что, тебе уже удалось оставить отпечатки своих ног на ее скрижалях?
Эдвард Дагмар:
Пока наслаждаюсь заслуженной неизвестностью. Не поднимаюсь выше посредственности, но и не опускаюсь ниже. В каждом из нас постоянно спит гений, а бодрствует кто-то другой. Но уже получил признание в качестве авторитетнейшего специалиста по вторым пятнадцати минутам шестнадцатого века.
Циннеркнок:
Ничего, потихонечку, помаленечку освоишь еще минут двадцать - двадцать пять. Куда спешить? Историк должен жить долго. Весь двадцатый век был придуман историками, дожившими до двадцать первого века. Основная заслуга профессоров истории в том, что они живут долго и упрощают историю настолько, что она становится понятной для других профессоров истории. А самый надежный способ прославиться - это дожить до двухсот лет.
Эдвард Дагмар:
Но не самый легкий, особенно для женатого человека.
Циннеркнок:
Не переживай так. Еще ни одному счастливому человеку не поставили памятник. Памятники ставят только диктаторам, мученикам и писателям, которых перестают читать.
Эдвард Дагмар:
Эльза очень недовольна тем, что я много работаю.
Циннеркнок:
Правильно. Труд создал человека, а работа его угробит. Сначала она пытается заполнить всю жизнь, а потом требует удвоить количество часов в сутках. (обращаясь к Тилли, говорит об Эдварде) Вот, перед Вами типичная жертва многочисленных побед над самим собой. Человек, слишком хорошо справляющийся с работой, становится незаменимым и рискует застрять на ней до седых волос. А потом скажут только (показывает, чавкая и причмокивая): "Это был хороший сотрудник. Жаль, что не осталось ни кусочка..." И опять зачавкают. Моя бабушка работала много, очень много и до глубокой старости. И после ее смерти никто не сказал, что она работала мало, никто не сказал, что она работала плохо - о ней просто никто не вспомнил... Так что для полного счастья в нашем возрасте нужно очень немногое: во-первых, любимая работа, а во вторых, тот, кто будет ее делать за нас. Поэтому умные люди сразу рождаются пенсионерами.
Тилли:
Или миллионерами.
Циннеркнок:
Человек должен быть ленив. Очень ленив. Иначе он растратит всего себя на пустяки. Вернее - его растратят. Ты помнишь, Эдвард, чего ты хотел от жизни?
Эдвард Дагмар:
Хотел зарабатывать немного, но стабильно, лишь бы жить тихо, но интересно, спокойно, но душевно, иметь много свободного времени, чтобы читать, думать, писать...
Циннеркнок:
Ну и как?
Эдвард Дагмар:
Пока получается только мало зарабатывать. Если судить по моей зарплате, меня надо сажать за тунеядство.
Циннеркнок:
В маленькой зарплате есть только одно преимущество - она надежно защищает от похищения с целью выкупа. Я тебе всегда говорил: не занимайся мелкими пакостями, если способен на большие.
Эдвард Дагмар:
(продолжает жаловаться) Кабинет у меня тоже маленький. Такой маленький, что если заходит кто-то из коллег, только чудом удается избежать случайного изнасилования. И никакого утешения в жизни: даже к студентам вынужден относиться гуманно, потому что у меня слишком слабые нервы. А мебель? Ее теперь выпускают для предпринимателей, а не для ученых. Современная офисная мебель рассчитана на то, что ее хозяев посадят раньше, чем она успеет сломаться... И Эльза считает, что я должен был достичь гораздо большего в жизни, чтобы она могла гордиться мною на моих похоронах.
Циннеркнок:
Что ж, жены тоже делятся на профессионалок и любительниц.
Тилли:
А в чем разница?
Циннеркнок:
Любительницы обычно заботливее и лучше ухаживают за могилой мужа.
Эдвард Дагмар:
(не слушая, продолжает) Я иногда задумываюсь, смог бы я, если бы я был не мной, а моей женой, гордиться тем, что я - это моя жена? Зачем я жил? Для чего родился? Почему не чувствую в душе своей силы необъятные?
Циннеркнок:
Не надо, Эдвард. Несбывшиеся мечты - самые назойливые. Ничего, надежда - утешение для молодых, утешение для старых - суета. Суета - это прекрасное средство для борьбы с мрачными мыслями. Второе по эффективности, после гильотины. А смысл суеты именно в том, чтобы обходиться без смысла жизни. Когда душа переполнена мелочами, она уже не помнит, что на свете может быть что-то большее, чем один день. Ты еще можешь посчитать, сколько нам лет? Помнишь, как в детстве мы придумывали свои системы подсчета?
Эдвард Дагмар:
Так, давай считать "по-нашему". Ты мой ровесник. Нам вместе с женой около ста, но поскольку она любезно соглашается забрать себе только тридцать, то на мою долю остается семьдесят. Дальше. Я женат двадцать лет, значит по курсу "год за два" - мне девяносто, а тебе - мои собственные семьдесят минус мои семейные двадцать - около пятидесяти.
Циннеркнок:
Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст - это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?
Циннеркнок:
Как это печально, что в нашем возрасте ни один способ расчета не уменьшает результат. Значит, у нас с тобой уже средний возраст - это когда еще можешь сидеть, но уже предпочитаешь лежать. И лучшая часть дня заканчивается сразу после звонка будильника. А Эльза все такая же молодая, как и раньше?
Эдвард Дагмар:
С тех пор, как ей исполнилось двадцать пять, никто не помнит ее точного возраста, тем более она сама. Ты же знаешь, когда у женщины прямо спрашивают, сколько ей лет, она сначала обижается, так как не может вспомнить: тридцать шесть или пятьдесят восемь. А потом обычно берет что-нибудь среднее - двадцать четыре. Правда, ничто не бывает таким неизменным, как возраст женщины после того, как она согласится отпраздновать свое тридцатилетие. Поэтому обычно Эльзе не больше тридцати двух с тех пор, как ей исполнилось сорок пять.
Циннеркнок:
Женщины живут дольше мужчин, особенно до сорока лет.
Эдвард Дагмар:
И стареют не чаще одного раза в столетие.
Циннеркнок:
Как уже давно замечено, современные женщины с возрастом не стареют, а мужают. Ладно, хватит математики... Все-таки, любовь и старость - это самые неожиданные события в нашей жизни.
Эдвард Дагмар:
Чем дольше живешь, тем быстрее стареешь. Хотя некоторые современные пятидесятилетние мужчины так заботятся о своей внешности, что иногда их вполне можно принять за сорокалетних ... женщин.
Циннеркнок:
Да, с годами ничего не улучшается, и только живот - увеличивается. У старости лишь одно преимущество - она никогда нас не покинет и будет с нами до самого конца. Подумать только, еще через пятьдесят лет нам будет еще хуже или нас уже не будет. Думаю, врачи нам в этом помогут.
Эдвард Дагмар:
Врачи похожи на жен - и те и другие обычно советуют: "Занимайся спортом, умри молодым и оставь красивый трупик".
Циннеркнок:
Современные врачи не лечат болезни, а только помогают людям узнать, чем они больны. Но надо отдать им должное: они почти всегда уничтожают любое заболевание, правда, чаще всего - вместе с пациентом. Развитие медицины остановилось где-то в каменном веке.
Тилли:
Но ведь средняя продолжительность жизни с тех пор увеличилась?
Циннеркнок:
Врачи тут ни при чем. Врачи лучше не стали, просто люди стали прочнее. А врачам по-прежнему доверяют только потому, что их ошибки живут очень недолго. Вы знаете, почему больные встречаются чаще, чем врачи? Больные иногда лечат себя сами и врачи иногда лечат себя сами, но у больных в этом случае больше шансов выжить.
Эдвард Дагмар:
А где теперь честные доктора, придерживавшиеся старого доброго "принципа ветеринара": лекарство не должно стоить дороже, чем пациент?
Циннеркнок:
Искусство современного врача заключается в умении доказать богатому пациенту, что он действительно чем-то болен, и не заметить, насколько болен небогатый пациент. Например, у меня столько денег, что врачи считают своим профессиональным долгом обнаруживать во мне все новые и новые болезни. Хотя на самом деле при их уровне умственного развития они с большим трудом различают даже два основных диагноза: уже умер и еще жив. Но никогда в этом не сознаются! Обязательно напишут что-нибудь вроде "недобитое самолюбие", "много думал не о том" или "удар копчика об шоссе", причем таким почерком, как будто на латыни, а на самом деле - просто, чтобы нельзя было прочесть.
Эдвард Дагмар:
Да, современная медицина болезни не лечит, но дает возможность подольше помучиться, потому что если вовремя принять лекарство, то смерть наступает не сразу.
Циннеркнок:
Лучше бы уж в рецептах писали честно: "три раза в день одну неделю - и можно хоронить" или "принимать по две таблетки - до и после похорон". Мы ведь уже в таком возрасте, когда похоронить легче, чем вылечить. Конечно, здоровья у нас меньше не стало, но болезней стало больше. (обращаясь к Тилли) А у Вас, молодой человек, что болит?
Тилли:
Ничего.
Циннеркнок:
Какой невежливый молодой человек! Как это неприлично - чувствовать себя здоровым, когда вокруг столько больных. Здоровых людей не бывает. Бывают люди, не знающие, чем они больны. К тому же ничто так не вредит здоровью, как избыток уверенности в нем. Именно поэтому людей, которые ничем не болеют, легче всего встретить на кладбище. Если ничего не болит - значит, лечиться уже поздно, значит, уже умер. Хотя Вы правы, лечиться вредно - от этого болеют. (неожиданно обращаясь к Эдварду Дагмару) А как дела на семейном фронте?
Эдвард Дагмар:
Все как у всех: сначала страсть, потом охлаждение, потом привычка, потом усталость. А когда заканчиваются большие чувства, начинаются маленькие ссоры. Выясняется, что семейная жизнь требует намного меньше ума и чувств и намного больше терпения и денег. И оказывается надо быть заботливым, но не занудливым, любезным, но не навязчивым, ласковым, но не приторным... Эльза не хочет понимать, что двадцать четыре часа в сутки трудно быть добрым, умным, внимательным, терпеливым. Не представляю, на что она надеялась, когда выходила за меня замуж?
Циннеркнок:
А я тебя предупреждал - восхищаться красивым каблучком и жить под красивым каблучком - это совершенно разные вещи. Женщина опасна не тогда, когда за ней бегаешь, а тогда, когда ее догонишь.
Эдвард Дагмар:
Ну что же, поздравляю тебя с тем, что ты не так глуп, как я.
Циннеркнок:
Все свадьбы удачны, трудности начинаются после, потому что женщины в отличие от партизан сначала сдаются, а уже потом начинают устраивать диверсии. И обнаруживается, что за ангельской внешностью скрываются обычные человеческие внутренности. И милая роза с пикантными шипами при более близком изучении оказывается кактусом с острыми колючками.
Эдвард Дагмар:
Мы постоянно ссоримся.
Циннеркнок:
Это плохо. Каждое мгновение ссоры - это вечность, отнятая у любви.
Эдвард Дагмар:
Оказывается, женщины даже на свой возраст жалуются только для того, чтобы с ними поспорили - и как всегда оказались не правы! Единственная ошибка, которую женщина признает охотно, - это ошибка в выборе супруга. Конечно, с годами приобретаешь опыт и стараешься не давать поводов для скандалов, но опытной женщине для того, чтобы устроить скандал, никакие поводы не нужны.
Циннеркнок:
Ссоры чаще всего возникают из-за того, что правы оба. Или оба не правы - и оба понимают это.
Эдвард Дагмар:
Она обычно путается в том, когда она была права, а когда был не прав я - и от этого сердится еще больше. Вообще в молодости у нее был ум, но она его все время забывала брать с собой и в конце концов потеряла. А после перехода от скандала к слезам и обиде цикл повторяется. В результате вся история чувств делится на кровавые и слюнявые периоды. Порой смотришь пустыми глазами и шепчешь про себя: "Господи, как мне хочется побыть одному!"
Циннеркнок:
Да, при таких условиях долгожительство нецелесообразно.
Эдвард Дагмар:
А ведь раньше мне в ней нравилось все, даже отпечатки пальчиков. Для меня она и сейчас выглядит, как миллион долларов. Только в очень мелких купюрах. Просто ведьма. Просто жуткая ведьма. Только привык к ее прическе, как она сменила фигуру...
Циннеркнок:
В истории отношений мужчины к женщине обычно есть три основных этапа: попытка победить, попытка договориться о ничьей и безоговорочная капитуляция. Учти: умный мужчина соглашается с женщиной еще до того, как она начинает стрелять.
Эдвард Дагмар:
Видимо, чтобы не потерять друга, жениться надо на враге. Она все время хочет, чтобы я изменился, то есть поменял свои недостатки на чужие. Но как говорил один философ: "Если бы меня можно было улучшить, я бы уже давно испортился". И как мне надо измениться? Она не говорит.
Циннеркнок:
Женщины терпят мужчину только потому, что надеются когда-нибудь его изменить, или потому, что уже не надеются.
Эдвард Дагмар:
Кто же поймет эти лабиринты женской души? На входе почему-то не пускают, а на выходе чего-то ждут. И почему женщины всегда стремятся уйти от необходимости мыслить в возможность переживать? Наверное, если бы мы понимали, из-за чего мы ссоримся, мы бы не ссорились.
Циннеркнок:
Супруги всегда ссорятся из-за мелочей, потому что о серьезных вещах они никогда не говорят.
Тилли:
А Вы не пробовали поговорить? Одна минута разговора стоит больше трех лет молчания.
Циннеркнок:
Да Вы что, молодой человек! Пытаться улучшать отношения при помощи их выяснения - это все равно, что пытаться улучшать мир при помощи одних только взрывчатых веществ. Никогда не слушайте женщину, если, конечно, не собираетесь с ней разводиться.
Эдвард Дагмар:
Она все время смотрит на меня так, как будто ждет, что я дам ей больше, чем я могу дать. А у меня такое ощущение, как у мыши, от которой требуют родить гору.
Циннеркнок:
Брось! Жизнь - это вообще период неразрешимых проблем. Но она не перестает быть смешной только оттого, что становишься несчастным.