Голос Анны крепнет, и мы можем здесь почувствовать, как она входит в роль императрицы.
Повелеваем. Во изменение нашего предыдущего указа о запрещении в государстве Российском всех свадеб на десять лет… Нет, вы только подумайте, бред сивой кобылы…
Державин. Это писать?
Анна. Да ты с ума сошел! Это я для истории… На десять лет. Написал? Разрешаю в виде исключения сыграть немедля свадьбу между Гавриилом Романовичем Державиным, капралом моего Преображенского гвардейского полка, и дворянской девицей Прелестой Ворчалкиной. Теперь, отступя, внизу: место для росписи и число. Дано в Санкт-Петербурге декабря 6-го числа 1771 года от Рождества Христова. Написал? Отлично!
Саша. Красиво. Тебе не стихи, а указы писать.
Матрена Даниловна. Все будет, дайте только срок. (Игриво щиплет Державина, тот даже подпрыгивает.)
Прелеста. Если у вас всех в Ярославле такие нравы, то мы без ваших услуг обойдемся.
Анна. Не обойдетесь. Давай мне сюда перо. Окуни поглубже, только таракана из чернильницы не зацепи.
Анна садится за столик, примеривается гусиным пером…
Саша. Анна Петровна, погодите. Вы же не знаете, как Екатерина Алексеевна расписывается.
Анна. А кому до этого дело? Ты думаешь, что Акулина когда-нибудь видала настоящую подпись?
Она уверенно расписывается. Подпись длинная, с завитушками.
Державин. Славно. Сама твоя подпись, Анна, совершенна!
Некопейкин слышал весь этот разговор. Незамеченный, он отступает из комнаты. Саша дует на лист и сворачивает его трубочкой.
Анна. Кто понесет, господа? Мне нельзя, я у хозяйки не пользуюсь доверием. Она полагает, что я у нее ложки таскаю.
Прелеста. Наверное, я понесу. Мама думает, что я глупенькая.
Саша. А откуда, скажешь, ты указ взяла?
Прелеста. Нарочный привез.
Матрена Даниловна. А вот и ваша мамаша идет. Давайте отойдем в сторонку.
Входит Ворчалкина.
Прелеста. Маменька, тебе письмо!
Ворчалкина. Это еще откуда?
Прелеста. Может, с именинами поздравляют?
Ворчалкина. Чтобы кто-то у нас на бумагу потратился? Быть того не может. Откуда эта бумага появилась?
Прелеста. А разве ты, мама, не слыхала, как сани подъезжали? А в санях фельдъегерь.
Ворчалкина. Кто в санях?
Прелеста. Фельдъегерь в мундире. Он бумагу отдал, а сам дальше умчался. У него дела срочные.
Ворчалкина. Чудеса, да и только. И без конверта? И без сургучной печати? (Рассматривает бумагу. Читает по складам.) Мы, Божьей милостью… А ну, кто у нас самый грамотный? Дремов, пойди сюда. Читай, только медленно. Тут поздравление мне с именинами.
Дремов. Мы, Божьей милостью Екатерина Алексеевна, императрица и самодержица всея Руси Великия, Малыя и Белыя, повелеваем во изменение нашего предыдущего указа о запрещении в государстве Российском всех свадеб сроком на десять лет, разрешаю в виде исключения сыграть немедля свадьбу между Гаврилой Романовичем Державиным, капралом моего Преображенского гвардейского полка, и дворянской девицей Прелестой Ворчалкиной. Число и подпись…
Ворчалкина. Ты, небось, шутишь, чтобы племяннику своему помочь! Ах ты, старый плут!
Дремов. Да разве вы подпись нашей божественной императрицы не распознаете?
Ворчалкина. Подписи я не знаю… Прелеста, скажи еще раз, откуда эта бумага к нам в дом попала?
Прелеста. Менее получаса назад перед нашим домом остановились сани, в них сидел фельдъегерь, он велел передать письмо… Да вы, наверное, слыхали, как он подъезжал!
Дремов. А что, не исключено, что и подъезжал!
Ворчалкина. У меня голова идет кругом, со всех сторон заговоры и интриги. Хоть кто-нибудь бы мне помог!
Фентифлюшин. Я готов, я здесь!
Ворчалкина. Тогда читай. А то я Дремову не доверяю.
Фентифлюшин. Вы же знаете, ма шер, что я куда лучше по-французски могу читать, чем на этом террибль варварском языке московитов.
Ворчалкина протягивает ему письмо. Фентифлюшин, шевеля губами, читает его. Подходит и Гремыхин, тоже смотрит.
О, нон, это инкредибль. Такого указа быть не может!
Прелеста. Но ведь он есть. И подпись настоящая!
Гремыхин. А вот с этим надо будет серьезно разобраться.
Ворчалкина. Нет от вас никакого толка! И вы не можете мне сказать, настоящий это указ или подделка.
Гремыхин и Фентифлюшин(вместе). Подделка!
Дремов. Да откуда вам знать? Я-то сам думаю, что ваш указ про десять лет запрета на свадьбу втрое хуже подделка. Никто того указа и в глаза не видел.
Фентифлюшин. Был тот указ. В этом же написано: «во изменение». Во изменение того указа! А если бы того указа не было, что тогда изменять?
Ворчалкина. Идите все прочь! Все мне надоели. Я же портного уже хотела заказать! Так все славно выходило… А тут полное безобразие.
Все уходят, а вместо них появляется Некопейкин.
Некопейкин. Уважаемая Акулина Панкратьевна, у вас не найдется взаймы ста рублей?
Ворчалкина. И этот туда же!
Некопейкин. Соглашусь и на червонец, но ни копейки меньше. Вы же нас, Некопейкиных, знаете. Мы доходим до последней черты, а потом твердо так произносим: «Ни шагу назад, ни копейкой меньше!»
Ворчалкина. Я же сказала всем уйти! Я переживать буду!
Некопейкин. Только этот листок, умоляю, не порвите и не сожгите.
Ворчалкина. С чего же я должна его рвать?
Некопейкин. Берегите его! Он большой доход вам принесет в суде!
Ворчалкина. А почему в суде?
Некопейкин отводит ее в сторону.
Некопейкин. Потому что я видел, как этот указ писали. Да еще над вами надсмехались.
Ворчалкина. Кто писал?
Некопейкин. Ну хоть червонец!
Ворчалкина. Неделю бесплатно на кухне будешь жрать до отвала.
Некопейкин. А вы не забудете?
Ворчалкина. Говори, зачем пришел?
Некопейкин. Этот указ придумала Анна Петровна. И диктовала его Державину. Он и написал – его рука!
Ворчалкина. Вот мерзавец! А как они подпись императрицы раздобыли?
Некопейкин. А за царицу Петровна и расписалась.
Ворчалкина. Так… Иначе я и не думала. Начала с ложек, потом решила весь мой дом ограбить. Ну она у меня в холодной посидит! Ну она клопов в уездной тюрьме покормит!
Некопейкин. Она же дворянского звания!
Ворчалкина. Когда такое тяжкое преступление, как подделка царской росписи, совершилось, то не жить этой гадюке на белом свете! Это же бунт! Правую руку долой! Левую ногу долой! Левую руку долой – голову отрубили!
Некопейкин. Зачем же так строго?! Ну отрубили бы голову – и дело с концом. А то руки-ноги… Может, они пошутили?
Ворчалкина. Пошутили с целью меня ограбить? Моих дочерей обесчестить? Нет, не выйдет! Эй, Фентифлюшин, Гремыхин, все сюда!
Гремыхин и Фентифлюшин словно за дверью ждали призыва – тут же вбежали в гостиную.
Я торжественно подтверждаю, что отдаю вам руки моих дочерей, моих кровинушек. Но и вы защитите честь моего дома! Велю вам – схватите и закуйте в железа помещицу Петрову Анну за бунт против меня!
Фентифлюшин. Это рискованно, Акулина Панкратьевна. За нее Державин вступится, а у него шпага и пистолет.
Гремыхин. Не переживайте, мамаша, будет сделано. Мы сейчас наших кучеров позовем и вместе с народом скрутим этих… Их двоих надо скрутить – она же здесь вместе с теткой.
Фентифлюшин. А как с Державиным быть? Он буйный.
Ворчалкина. Не посмеет он закону перечить. Все же солдат, а не генерал. К тому же я Дремова предупрежу, он человек тихий, понимающий. Увидите его, зовите ко мне.
Фентифлюшин с Гремыхиным уходят широкими шагами государственных людей.
Все, кончились твои игрушки, Анна Петровна. На кого руку подняла? На порядок, на обычаи русской земли! Можно сказать, на самое святое! (Хочет разорвать указ, но потом спохватывается.) Бумага хорошая, пригодится еще.
Входит Дремов.
Дремов. Что за шум? Куда твои женихи побежали? Дворовых кличут, словно на войну.
Ворчалкина. Подошло время действий, и мне нужно, чтобы ты понял, на чьей ты стороне. На стороне ли русского народа или вместе с его врагами-басурманами?
Дремов. А в чем между ними различие?
Ворчалкина. Наши люди всегда правы, а ихние всегда виноваты. Больше разницы и ненадобно.
Ворчалкина. Наши люди всегда правы, а ихние всегда виноваты. Больше разницы и ненадобно.
Дремов. А я тут при чем?
Ворчалкина. Сейчас люди Гремыхина и Фентифлюшина, которые есть мои союзники, будут хватать и заковывать в железа подлую бабу Анну Петровну и ее спутницу Матрену. А я тем временем посылаю человека в уезд, чтобы прислали воинскую команду и взяли этих баб куда надо – слово и дело государево.
Дремов. Чем же они тебе не угодили?
Ворчалкина. Мало, что она ложки ворует. А уж что она государевы указы подделывает, тому нет прощения.
Дремов. Может быть, с благородной целью?
Ворчалкина. Ах ты, старый сводник! Думаешь, твоему Гавриле моя Прелеста достанется? Чепуха! Я тебя и позвала, чтобы ты внушил этому недорослю хорошее поведение. Кинется на помощь преступницам – я добьюсь, чтобы и он в кутузку угодил. Ты мое слово знаешь.
Дремов. Окстись, подруга! Разве так счастье устраивают?
Ворчалкина. Счастье не устраивают. Счастье вручают, как ключи от рая. А ну иди, передай Гавриле мое приказание – пусть сидит ниже травы, тише воды.
Дремов. Ох, пожалеешь ты об этом, Акулина.
Ворчалкина. Никогда! Те, кто приказывает, об этом не жалеют.
Дремов уходит. Через сцену пробегает Анна, за ней Матрена, потом Гремыхин, Фентифлюшин и слуги.
Ату их!
Кидается наперерез, сталкивается с Матреной, и они падают на диван. Тут Фентифлюшин догоняет Анну.
Схватка, крики.
В дверь лезет Державин, на нем виснут дядя Дремов и Прелеста. Саша появляется в других дверях и кричит.
Саша. Как вам не стыдно, сатрапы! Вы подняли руку на беззащитных женщин, вся вина которых заключалась в борьбе за права обездоленных! Руки прочь!
Ворчалкина. Помолчи, тебя еще здесь не хватало. Розги по тебе плачут!
Саша. Вот единственный ответ, до которого снисходят тираны. Но недолго вам пользоваться плодами нашего бесправия!
Ворчалкина в гневе топает ногой, и Саша отступает в тень. Гостьи Ворчалкиной стоят перед ней растрепанные, избитые, помятые, красные. Гремыхин с Фентифлюшиным горды собой. Руки пленниц связаны за спиной. На сцене появляется Некопейкин. Но не спешит подходить.
Матрена Даниловна. Немедленно освободите нас! Вы руку подняли на столбовых дворянок.
Ворчалкина. На столбовых воровок!
Фентифлюшин. На столбовых фальшивомонетчиц!
Гремыхин. Я думаю, что холодный подпол – лучшее место для них.
Некопейкин(вдруг решает вмешаться в этот хор и петушком, петушком выскакивает на передний план). Вы только посмотрите – ну точно мокрые курицы! И как их только в приличный дом допустили! Если под юбками поглядеть, там не только ложки, там и подносы могут быть спрятаны или даже самовар, который на той неделе распаялся.
Гремыхин. А это надо поглядеть! (Счастливо хохочет. Он вообще много и счастливо хохочет.) Позволь, Акулина Панкратьевна, я под юбками поищу.
Матрена Даниловна. Одумайся, мерзавец! Когда я до тебя доберусь, судьба твоя будет ужасна.
Гремыхин. И в чем же ее ужас?
Матрена Даниловна. А есть у меня особый ножичек, я им быков и дураков оскопляю!
Анна(останавливает ее жестом и обращается к Ворчалкиной). Вы еще не удосужились объяснить, в чем же нас обвиняют?
Ворчалкина. Вас, голубушка, обвиняют в государственном преступлении. В корыстных целях и в сговоре с солдатом Державиным вы подделали государственный указ и даже изобразили, господи прости, подпись государыни. За это четвертуют!
Анна. Неужели?
Матрена Даниловна. Я не желаю больше этого терпеть!
Анна. Погоди, тетушка. Может, это и есть настоящее жизненное испытание. Ведь человек открывается лучше всего, когда над ним висит дамоклов меч смерти или иная угроза. Мы сейчас все узнаем. (Она оборачивается к Ворчалкиной.) Надеюсь, вы понимаете, госпожа Ворчалкина, что в подпол нас посадить вы не посмеете. Это может вам большим горем обернуться. Подумайте: если губернатор узнает, что его родственницу в подвале держат? И смертью угрожают?
Ворчалкина(без особого убеждения в голосе). Не знаешь ты никакого губернатора! Все это выдумки! Может, вы даже и не дворянки!
Анна. А вот доказывать это мы будем не здесь и не сейчас.
Ворчалкина. Да не собиралась я вас в подпол сажать. Что же мы – дикие турки, людей в подвале держать? Нет, я вас просто выгоню на мороз – и поминай как звали. Вот именно так я и сделаю!
Некопейкин. Нет, мало этого! Вы их сначала разденьте догола, а потом выгоняйте. Волки вам спасибо скажут.
Матрена Даниловна. А твою поганую рожу я тоже запомню.
Некопейкин. Видите, видите, до чего распустилась! Сам бы разорвал!
Матрена Даниловна. Да руки коротки.
Анна. Хорошо, мы уходим. Велите сани запрягать. Но хочу задать вопрос: нет ли среди вас людей, кто желал бы разделить с нами трудности пути и невзгоды? Подумайте, две слабые женщины скоро окажутся в диком лесу и некому их защитить. Неужели на Руси перевелись витязи?
Саша. Почему перевелись? А я?
Христина. Ты – мой паж, и без меня никуда не двинешься.
Саша. Нет, двинусь!
Христина. Дурачок, я и без тебя знаю, что двинешься, потому что сзади меня на коня сядешь. Мы вместе поскачем, только не упади. Мальчишка. Я пошла – буду ждать верхом возле ваших саней.
Ворчалкина. Если посмеешь так поступить – ты не дочь мне!
Христина. Знаю и иду на такое решение, мамаша, потому что жить человеку надо с собственной совестью, а не с Фентифлюшиным.
Христина хочет уйти, но Анна ее останавливает.
Анна. Погоди, Христя, дай я тебя поцелую. И знай, что отныне ты сестра мне.
Фентифлюшин. Не смей мою невесту целовать!
Христина уходит из комнаты и, проходя мимо жениха, так стегает его хлыстом, что тот, съежившись, чуть не падает.
Это мизерабль! Саваж, да, именно саваж!
Саша идет за Христиной.
Ворчалкина. Сашка, если ты так сделаешь, завтра же к матери тебя верну!
Саша. Мы, революционеры, сами решаем свою судьбу и судьбу Отечества.
Державин. Простите, Анна Петровна, что я не первым свое решение высказываю, но мне требовалось время, чтобы обдумать. Ведь я предан справедливости и не терплю унижения других людей. Но притом я не свободен, и не исключено, что Прелеста может неправильно понять мое решение сопровождать вас в темный лес.
Прелеста. Я все правильно поняла, не бойся, мой возлюбленный. Не останусь же я в этом паршивом отчем доме на растерзание Гремыхину, когда ты в лесу с Анной Петровной будешь амурами заниматься. Ты думаешь, я не вижу, что ее вовсе не поэзия интересует, а твое прекрасное тело!
Анна. Чепуха, чепуха и еще раз чепуха! Ты, Прелеста, не знаешь о поэзии ничего достойного. И это тебя оправдывает.
Прелеста. Зато я о жизни много знаю. У нас конюх Матвей три раза по ягоды с Дарьей ходил. А теперь Дарью Тимофей из дома выгнал. Так что раз верхом я не могу скакать, ищите мне место в ваших санях, госпожа Петрова.
Дремов. Но вы можете с Гаврилой в моей кибитке уместиться.
Прелеста. Но там же свечки нет! Темно…
Гремыхин. О чем речь, не понимаю! Какая кибитка? Куда моя невеста собралась?
Анна. Есть еще желающие разделить со мной мою участь?
Некопейкин. На меня можете не пялиться! Я остаюсь на стороне народа и справедливости. Да здравствует здоровый домострой, долой распутство!
Анна направляется к дверям, но тут Ворчалкина не выдерживает.
Ворчалкина. Хватит! Ты меня, змея подколодная, вообще без дочерей оставить хочешь? А я тебя жалела! Я тебя на волю отпустила после такого преступления! В подпол ее! Безжалостно! И утром, прежде чем отправить в уезд, выпороть обеих – по сто плетей, чтобы месяц не сели и не встали.
Гремыхин с Фентифлюшиным и слугами хотят увести пленниц.
Державин(вытащив шпагу). Только через мой хладный труп!
Саша(отламывает ножку у стола). Я рядом с тобой до конца!
Они вдвоем встают на пути женихов.
Ворчалкина. Люди! Все сюда! Никакой пощады!
Слуги хватают спасителей, а Гремыхин с Фентифлюшиным тянут женщин из комнаты.
И тут все замирают, потому что издали, быстро набирая силу и становясь все звонче, слышен переклик бубенчиков, отдаленные крики и пронзительный вой трубы.
Дремов. Это что такое?
Некопейкин. Вернее всего, это полиция из Переяславля скачет, чтобы этих поганых преступниц в уездную тюрьму препроводить.