— Вы правы, — согласилась графиня. — Как противно быть вынужденной обсуждать такие несомненные вещи, но я понимаю, что это необходимо.
— Гизела! Вернитесь, пожалуйста, к Гизеле. Почему она могла желать смерти Фридриха и убить его? Не потому ли, что он стоял за независимость, даже ценой войны?
— Нет — и все же опосредованно это связано с политикой.
— Предельно ясно, — сказал адвокат с едва заметным сарказмом. — Пожалуйста, объясните, что вы хотите сказать.
— Но я стараюсь! — Во взгляде фон Рюстов промелькнуло нетерпение. — Есть довольно значительный слой населения, который захочет бороться за независимость. Этим людям нужен вождь, вокруг которого они, может быть, сплотятся.
— Понимаю! Фридрих был перворожденным принцем. Но он отказался от трона и жил в изгнании.
Графиня наклонилась вперед, и лицо ее вспыхнуло от возбуждения.
— Но ведь он мог бы вернуться!
— Мог? — В голосе Оливера опять прозвучало сомнение. — А как насчет Вальдо? И герцогини?
— Вот именно, — ответила Зора, почти торжествуя. — Вальдо стал бы бороться против независимости, но ему нужна не корона, ему нужно избежать войны с Пруссией и любым другим княжеством, которое прежде других захватило бы нас. Герцогиня же объединилась бы с Фридрихом в борьбе за независимость.
— И значит, Гизела тогда смогла бы тоже стать герцогиней после смерти Карла, — подчеркнул Рэтбоун. — Разве вы не сказали, что она хотела именно этого?
Посетительница посмотрела на него сияющими глазами. Они были очень зелеными и сверкали, как бриллианты, но лицо ее выражало подчеркнутую сдержанность.
— Герцогиня не потерпела бы присутствия Гизелы в стране. Если бы Фридрих вернулся в страну, то вернулся бы один! Рольф Лансдорф, брат герцогини и чрезвычайно могущественный человек, тоже был сторонником возвращения Фридриха. По его мнению, Вальдо — человек слабый, он может привести страну к крушению, но и Рольф никогда не согласился бы на возвращение Гизелы.
— Фридрих вернулся бы без Гизелы ради благополучия страны? — по-прежнему с сомнением спросил юрист. — Он ведь однажды бросил страну ради Гизелы? Мог бы он поступить таким же образом снова, вот в чем вопрос…
Дама пристально поглядела на Рэтбоуна. Лицо у нее было необыкновенным — так много в нем было убежденности, чувства и силы воли. Когда графиня говорила о Гизеле, оно становилось некрасивым, нос ее казался слишком большим и длинным, а глаза — чересчур далеко расставленными, но если разговор заходил о родине, о любви и о долге, она становилась прекрасной. В сравнении с нею все другие женщины казались себялюбивыми и пресными. Рэтбоун не слышал уличного шума за окном, стука копыт и восклицаний торговцев, не замечал, как солнце светит в окно, не думал, что за дверью его кабинета присутствуют Симмс и другие… Он думал сейчас только о маленьком немецком государстве, о борьбе за власть, за существование, о любви и ненависти в семье герцога и о страсти, которая сжигала сидевшую перед ним женщину, делая ее более волнующей и такой до самых глубин существа живой и трепетной. Адвокат не мог вспомнить другой подобной женщины и почувствовал, что кровь в его жилах потекла быстрее, отзываясь на ее внутренний жар.
— Мог бы Фридрих снова поступить подобным же образом? — спросил Рэтбоун еще раз.
По лицу Зоры скользнуло странное выражение — это одновременно была боль, жалость и почти что сконфуженность. В первый раз за все время беседы она отвела взгляд, словно не хотела дать собеседнику проникнуть в ее затаенные чувства.
— Фридрих всегда верил в глубине души, что однажды страна призовет его обратно, и, когда настанет время, она примет и Гизелу, — сказала Зора. — И оценит ее по достоинству — как он сам ее оценивал, конечно, а не за то, что она представляет собой на самом деле! Он жил этой мечтой. Он обещал ей, что когда-нибудь эта мечта осуществится. И каждый год он повторял ей это снова.
Графиня опять посмотрела Рэтбоуну прямо в глаза.
— Это ответ на ваш вопрос. Фридрих не представлял себе возвращения, предав свое служение Гизеле. Он рассчитывал вернуться в Фельцбург с триумфом и рука об руку с ней. Но она неглупая женщина. Она знала, что этого не будет никогда. Он вернется, а ей откажут во въезде, и она претерпит публичное унижение. Фридрих будет удивлен, взволнован, сбит с толку, но Рольф Лансдорф и герцогиня позаботятся о том, чтобы он не отказался от трона во второй раз.
— Вы уверены, что так бы все и произошло? — тихо спросил Оливер.
— Ну, мы никогда этого уже не узнаем, не так ли? — отозвалась Зора со странной холодной улыбкой. — Фридрих мертв.
Ее слова неожиданно потрясли юриста. Теперь убийство уже не казалось ему столь бессмысленным и невозможным. Люди убивают по неизмеримо менее важным причинам.
— Понимаю, — ответил он очень серьезно. — Это очень сильный аргумент, за который присяжные — а это обыкновенные люди с улицы — просто ухватятся. — Адвокат сложил ладони треугольником и облокотился на стол. — Но скажите, почему присяжные, поверив, что имело место убийство, должны заподозрить в нем злосчастную вдову, а не какого-нибудь последователя кронпринца или другого влиятельного немецкого деятеля, верящего в объединение Германии? Ведь у них тоже для этого были сильнейшие побудительные мотивы? За корону или при ее утрате совершалось и совершается бесчисленное количество убийств! Неужели Гизела скорее пошла бы на убийство, чем на необратимую, в случае смерти Фридриха, потерю трона?
Сильными тонкими пальцами графиня ухватилась за ручки кресла и наклонилась вперед. Лицо у нее напряглось.
— Да, — сказала она непоколебимо. — Ей нет никакого дела до страны или кого-нибудь из нас. Если б Фридрих вернулся, он бы отказался от Гизелы. По собственной ли воле или из-за постороннего вмешательства этого мир никогда не узнал бы, да и не стал бы никто интересоваться причиной… Но тогда мечта была бы утрачена, великая легенда любви разрушена. Гизела стала бы жалкой, даже смешной фигурой, женщиной уже не первой молодости, которую бросили после двенадцати лет брака.
Лицо фон Рюстов обострилось, а голос охрип.
— Напротив, теперь, когда он мертв, она снова героиня великой семейной драмы. Она в центре всеобщего восхищения и зависти. В ней есть некая тайна, некая притягательность. И пока она сохраняет приличия, Гизела вольна расточать благосклонность своим воздыхателям. Она окутана очарованием, как одна из величайших персон в мировой истории любви; о ней будут слагать песни, о ней будут рассказывать предания… И какая бы женщина в глубине души не позавидовала такой судьбе? Это же род бессмертия! И главное — то, что ее стали бы вспоминать с почтением, реверансами, и никто бы над ней уже не смеялся. А кроме того, — неожиданно свернула на другую тему графиня, — она обладает теперь его личным состоянием.
— Понимаю.
Вопреки самому себе Рэтбоун поддался ее убежденности. Теперь фон Рюстов всецело завладела его вниманием, мыслями и чувствами. Он не мог не воображать себе страсти, которые сначала двигали поступками кронпринца, не представлять его всепоглощающую любовь к женщине, такую непреодолимую, что он пожертвовал ради нее и страной, и короной. Что же это за женщина? Какой необыкновенной личностной силой и только ей свойственным очарованием она обладает, если смогла возбудить к себе такую любовь?
Была ли она похожа на Зору фон Рюстов, исполнена такой же искрометной энергии, возбудившей во Фридрихе мечты и неутолимые желания, о которых он ранее и не подозревал? Могла ли она вселить в него жизнеспособность и силы, заставить его поверить в себя, увидела ли в его возбужденном взгляде все, чем он мог стать? Сколько ночей провел Фридрих без сна, разрываясь между долгом и плотским желанием? И как он, наверное, все время сравнивал жизнь, отданную двору — эти ежедневные, бесконечные формальности, пустоту, неизменно и непременно окружающую властителя, одиночество в разлуке с любимой женщиной, — и жизнь в изгнании, но в постоянном обществе несравненной, необыкновенной возлюбленной? Они бы старели вместе, в отрыве от семьи и страны, однако одиночество им не грозило. Разве только его мучило бы чувство вины… Интересно, ощущал он себя виновным за то, что выбрал путь желания, а не долга?
И женщина… Перед каким выбором стояла она? Или все это для нее было просто полем битвы, которую она должна была либо выиграть, либо проиграть, потеряв все? Может быть, Зора была права и Гизела больше всего на свете хотела стать герцогиней? И проиграла? Или она только любила, любила этого мужчину и была готова к тому, что страна всегда будет считать ее злодейкой, пока сама она имеет возможность любить и быть со своим мужем? Не относилась ли она к числу женщин, чья жизнь кончается в горе вместе с утратой единственного любимого мужчины? Или же то, что случилось, — творение ее собственных рук, и его смерть представлялась ей единственной альтернативой измене, отчего она стала бы притчей во языцех, когда у всех на глазах закончился бы величайший роман в кругу коронованных особ, и закончился не величественной трагедией смерти, а фарсовым положением брошенной жены?
— Так вы возьметесь за мое дело? — спросила спустя несколько минут фон Рюстов.
— Может быть, — ответил Рэтбоун осторожно, хотя и чувствовал возбуждение при мысли о такой возможности, горячившей ему кровь сознанием опасности, а это ощущение, должен был он признать, всегда его волновало. — Вы меня убедили в том, что у нее мог быть повод для убийства, но не в том, что она является убийцей. — Он понимал, что должен казаться спокойным, и говорил ровным голосом. — И каким вы располагаете доказательством, что Фридрих действительно хотел вернуться, даже при условии, предъявленном герцогиней Ульрикой, оставить Гизелу?
Зора закусила губу. По ее лицу мелькнуло гневное выражение, но затем графиня рассмеялась.
— Никаких документов у меня нет, — согласилась она, — но в конце весны Рольф Лансдорф был на званом вечере в загородной усадьбе лорда и леди Уэллборо. Там были принц Фридрих и принцесса Гизела — так же, как и я, — и Рольф часто разговаривал с Фридрихом. И нет ничего невозможного в том, что принц мог получить подобное предложение. Мы, конечно, никогда не узнаем, как поступил бы этот человек, будь он жив. Однако он мертв. Неужели этого для вас недостаточно?
— Чтобы подозревать — да. — Рэтбоун подался вперед. — Но это еще ничего не доказывает. А кто еще был на приеме у Уэллборо? Что там происходило? Дайте мне подробности, свидетельства, а не эмоции.
Посетительница долго и отчужденно глядела на него, а потом ее губы тронула печальная и насмешливая улыбка.
— Лорд Уэллборо производит и продает оружие. И война — любая война, повсюду, за исключением Англии, — весьма его устроила бы.
Рэтбоун моргнул.
— Вы требуете реального подхода к событиям, — напомнила его собеседница, — но разве то, что я вам рассказала, относится к категории эмоций? Это вы несколько эмоционально относитесь к делу, сэр Оливер. — И в ее глазах мелькнул неприкрытый сарказм.
Адвокату не хотелось рассказывать графине, какое он вдруг испытал отвращение. Уэллборо являлся англичанином, и Рэтбоуну было невыразимо стыдно, что кто-то из его соотечественников может с радостью наживаться на убийстве людей, только бы это ничем не угрожало ему самому. При этом лорд Уэллборо пускал в ход всевозможные выспренные аргументы насчет необходимости и неизбежности, выборе и свободе, но Оливер все равно находил подобный способ обогащения отталкивающим. Однако он не мог сказать об этом сидящей перед ним экстравагантной немецкой графине.
— Я вел с вами беседу с позиции присяжных, — сказал он сдержанно. — А теперь я снова консультант суда ее величества. Пожалуйста, назовите мне приглашенных на тот вечер.
Графиня немного успокоилась.
— Да, конечно. Там был граф Лансдорф, но я уже о нем упоминала. Рольф — брат герцогини и чрезвычайно могущественный человек. Он весьма сильно презирает принца Вальдо, считая его слабовольным, и предпочитал, чтобы вернулся Фридрих, — естественно, без Гизелы. Хотя не знаю, из личных ли побуждений он был против нее или потому, что ее возвращение не потерпела бы Ульрика. Она ведь герцогиня…
— Или этого не потерпел бы герцог? — уточнил юрист.
Вопрос показался Зоре очень забавным, и она едва не рассмеялась.
— Полагаю, сэр Оливер, герцог уже давно не противоречит желаниям своей жены. Она умнее его, а он достаточно умен, чтобы это понимать. А кроме того, он слишком болен, чтобы с чем-то не соглашаться или бороться. Но я хотела подчеркнуть сейчас, что Рольф не королевских кровей. И как бы он ни был близок к монархам, в мире всегда будет разница между коронованной головой и той, что без короны. При наличии воли и когда начинается реальная борьба, Ульрика всегда имеет шанс победить, а Рольф слишком горд, чтобы рискнуть начать войну, которую он может проиграть.
— Она так сильно ненавидит Гизелу?
Адвокату было трудно это представить. Должна быть очень глубоко укорененная причина, чтобы две женщины так ненавидели друг друга и одна запретила другой возвращаться в родную страну, даже если это помогло бы делу независимости.
— Да, герцогиня именно так и ненавидит Гизелу, — ответила графиня, — но мне кажется, вы не вполне поняли меня. Она не верила, что Гизела способна помочь Фридриху отстоять независимость. Герцогиня — не дура и не такая женщина, которая может поставить личные чувства выше долга. Теперь я понятно объяснила? Или вы по-прежнему сомневаетесь?
Рэтбоун слегка переменил позу. Почему-то он чувствовал непривычное смущение в обществе этой женщины.
— Я поверю всему только при определенных условиях, мадам. Мне кажется, в ваших словах содержится противоречие. Тем не менее продолжайте. Кто еще присутствовал на том званом вечере, кроме принца Фридриха и принцессы Гизелы, а также графа Лансдорфа и, разумеется, вас?
— Был еще граф Клаус фон Зейдлиц со своей женой Эвелиной, — продолжила фон Рюстов перечислять гостей.
— А какова его политическая позиция?
— Он был против возвращения Фридриха. Мне кажется, Зейдлиц еще не определил свою позицию насчет объединения, но он не верил, что Фридрих снова может поднять наследственную корону без большого недовольства в стране и, возможно, разделения общества, а это пошло бы на пользу только нашим врагам.
— Он был прав? Это действительно могло бы привести к гражданской войне?
— И к еще большим военным заказам лорду Уэллборо? — быстро добавила Зора. — Не знаю. Но мне кажется, более вероятны в таком случае были бы внутренний раздор и отсутствие воли к действию.
— А его жена? К чему и к кому она привержена?
— Только к хорошей и удобной жизни.
Это было грубо, и лицо у графини ожесточилось.
— Понимаю, — кивнул Оливер. — А еще кто был?
— Баронесса Бригитта фон Арльсбах. Герцогиня именно на ней остановила свой выбор для Фридриха до того, как он от всего отказался ради Гизелы.
— Баронесса любила его?
Фон Рюстов как будто удивилась.
— Не думаю. Хотя она так и не вышла ни за кого после этого.
— А каковы ее привязанности и связи? И если б Фридрих расстался с Гизелой, он мог бы со временем на ней жениться и баронесса стала бы герцогиней?
Подобная мысль тоже позабавила Зору, но на этот раз в ее смехе не ощущалось горечи.
— Да. Полагаю, что так и случилось бы, если б он был жив и вернулся домой, а Бригитта сочла своим долгом выйти за него замуж. Она могла бы поступить так в интересах укрепления династии. Хотя, с политической точки зрения, Фридрих, наверное, счел бы целесообразным жениться на более молодой женщине, чтобы произвести на свет наследника. Ведь трон должен быть унаследован. А Бригитта сейчас ближе к сорока, чем к тридцати. Стара для первого ребенка. Однако в стране она очень популярна, все ею восхищаются…
— А с Гизелой у Фридриха не было детей?
— Нет. И Вальдо их тоже не имеет.
— Вальдо женат?
— О да, на принцессе Гертруде. Хотелось бы сказать, что она мне не нравится, но я этого не могу.
И графиня рассмеялась; впрочем, во многом это был смех над самой собой.
— Эта женщина соединяет в себе все, что я ненавижу или нахожу непроходимо скучным, — объяснила фон Рюстов. — Она очень привязана к домашнему очагу, покорна, и у нее ровный, приятный характер. Ее наряды всегда ей к лицу, и она кажется красивой. Кроме того, она со всеми любезна. И всегда точно знает, как надо поступать и что сказать, — и делает именно то, что нужно.
Адвоката такое мнение позабавило.
— И вы все это считаете скучным?
— Невероятно. Спросите любую женщину, сэр Оливер! Если она будет честна, то скажет, что такое существо — это просто вызов людям обыкновенным.
Рэтбоун сразу же подумал об Эстер Лэттерли, независимой, несговорчивой и определенно вспыльчивой, когда она распознает в ближних глупость, жестокость, трусость или лицемерие. Он не мог представить ее покорной по отношению к кому бы то ни было. Эстер должна была казаться просто кошмарной женщиной военным чинам, когда работала в госпиталях. Тем не менее юрист поймал себя на том, что улыбается при одной только мысли об этой женщине. Она, наверное, согласилась бы с Зорой.
— Вы сейчас подумали о ком-то, кого любите, — прервала его мысли фон Рюстов, и Оливер опять почувствовал, что краснеет.
— Так скажите же, почему, несмотря ни на что, Гертруда вам все-таки нравится? — с некоторой поспешностью откликнулся он.
Графиня весело рассмеялась при виде его смущения.
— А потому, что у нее превосходное чувство юмора. Вот и всё. И еще одно: очень трудно не любить кого-то, кому ты нравишься и кто понимает, что жизнь абсурдна, однако получает от нее удовольствие.
Рэтбоун вынужден был согласиться с Зорой, хотя ему и не слишком этого хотелось. Все это волновало его, лишало равновесия, и он снова вернулся к вопросу, на который его собеседница пока не ответила: