— Решили потрепаться насчет работенки на Луджоке?
— Дину захотелось узнать, за что Миклинна выставили из корпуса.
Аранго нахмурился еще сильнее.
— Рэду не хочется отдавать планету, которую он покорил, на откуп дуракам… — Прервав самого себя, он указал вверх по течению речки.
— Я дошел до места, где, по всем данным, расположился старина Нептун. Не заметил ничего необычного. Вы, двое, готовы?
— Вы что, не собираетесь отдыхать ни минуты?
Это спросил я — и сморозил глупость. Аранго рассмеялся и без дальнейших дискуссий вновь зашагал туда, откуда только что пришел. Джерзи, поправив рацию на спине, последовал за ним. Я замкнул шествие. Нивин, полуобернувшись, бросил с усмешкой:
— А что я тебе говорил? Мы этим живем. Учти, когда доберемся до цели, нам разве что вдвоем удастся удержать Аранго от попытки сразиться с Нептуном врукопашную…
Что такое? Это оно? Я что — ощущаю его мысли? Или оно просто убрало барьеры между нами и получило доступ к моим собственным мыслям? И теперь знает, чего я боюсь больше всего — огня, расчленения, смерти? Но как оно узнало? Или это я сам, и только я? И я сам заглядываю в собственный мозг? Ну а как же червяк, заползающий в череп Аранго? Я же не боюсь ни червяков, ни скелетов! А может… может, их боится Аранго? Я что, вижу сумму наших страхов? Вижу и их страхи, и мои?
Мы остановились на вершине небольшого холма, возвышающегося над густым лесом. Аранго, оглядевшись, пожал плечами:
— Какой позор, что придется передать это местечко арапетянам…
Джерзи спустил рацию наземь.
— Проверить, где мы? — По кивку Аранго Джерзи нажал клавишу передатчика. — Паркс, дай мне сведения о Нептуне. Похоже, мы совсем близко к нему.
Приемник закряхтел — статические разряды были очень сильны.
— Трудно сразу сказать точно. Подержи передатчик включенным. Действительно, похоже, что вы прямо над ним…
Джерзи нехотя повиновался. Аранго, осмотревшись еще раз, заметил:
— Хоть убей, не вижу ничего необычного. Слушай, пока не отпустил клавишу, запроси у модуля замеры по видам, да и количественные тоже…
И вдруг, не успел Джерзи кивнуть, почва разверзлась и поглотила его. Грязь сомкнулась над его головой, заглушив крики. Я подбежал к месту происшествия, опустился на колени, обернулся к Аранго. Его лицо! Боже мой, с его лица сползала кожа, сползала и падала клочьями. Он испустил вопль и побежал вниз с холма к опушке.
— Аранго! Аранго, постой!..
Я вскочил и бросился за ним. Неожиданно небеса, до того синие-синие, вспыхнули пламенем, ландшафт почернел. Из земли вынырнули жуткие искривленные растения, бросая силуэты уродливых ветвей и усиков на ярко-красное небо. Прямо передо мной в неглубокой впадине стала появляться вода, и образовался пруд. Аранго, отшатнувшись от него, столкнулся с деревом. Я подбежал к нему — и отпрянул в ужасе. На меня скалился обнаженный череп. Я повернулся, хотел бежать — и заметил возвышеньице, с которого осыпается почва. Показался сжатый кулак, брыкающаяся нога, и вот Джерзи предстал передо мной. Поднялся на колени и сразу упал, тяжело дыша.
— Джерзи! Сматываемся отсюда! Где твоя рация?
Он приподнял голову и истошно заорал: его ноги начали разлагаться и рассыпаться в прах.
— Рация! Выключи рацию!..
Я прикрыл глаза. Как далеко я убежал, кинувшись за Аранго? Ведь рация осталась там, где ее обронил Джерзи… Притворяюсь, что не слышу зова, исходящего из пруда. Иду назад к холму — его нет! Нет ничего, кроме преграждающих путь черных стволов. Огонь! Деревья — они горят! «Это нереально! Нереально!..» Вхожу прямо в огонь, чувствую, как одежда тлеет, обжигает, сваливается с меня горящими лоскутами. Но по-прежнему иду, иду, иду…
Спотыкаюсь и падаю — руками в лужу пылающей нефти. «Нереально! Нереально! Нереально!..» Тянусь назад — обо что же я споткнулся? Оно извивается, кусает меня за руку. И все-таки я удерживаю его, пытаюсь нащупать выюгючатель. Оно прокусывает мне руку насквозь, но пальцы продолжают искать клавишу. Клавиша! Перевожу ее в положение «выключено» — и все… все меркнет.
Никакого проку. Никакого!.. Что? Что??? «Джерзи, это ты?..»
«Дин… виновата не рация. Дин… посмотри замеры!..» Новый вскрик.
Бежать. Надо бежать. Бежать, бежать! Трава корчится у меня под ногами, но это опять трава! Бежать, бежать, бежать! И — нет огня. В небе нет огня! Небо снова синее…
Я рухнул на вершине холма, вжавшись лицом в прохладную траву. Дыхание вырывалось изо рта отрывистыми всхлипами. Открыл глаза, приподнялся на локтях, увидел на трясущихся руках солнечные блики. Перекатился на спину, сел. Глянул вниз с холма. Аранго с Джерзи по-прежнему лежали корчась, совершенно открыто, на траве перед опушкой. Рядом с ними валялась рация. За моей спиной раздался шум, треск ломающихся сучьев, тяжелое дыхание. Меня грубо схватили за плечо, и передо мной возник Миклинн.
— Что с тобой? Почему… почему ты не вернулся к телеге?
За Миклинном следовал Паркс.
— А? — Я ничего не понимал. — Чего вы… откуда вы взялись? Я же только что говорил с вами по радио…
Миклинн потряс меня за плечо.
— Дин! Опомнись! Разговор был четыре часа назад!
— Что-о? Четыре часа?!
Паркс двинулся в сторону Джерзи и Аранго. Я подскочил.
— Нет, Паркс! Не надо!
Паркс оглянулся.
— Это еще почему?
— Эта штука… она там. Вы не подготовлены к встрече… к тому, как она повлияет на вас. Я тоже… тоже не был готов…
Я вновь бессильно опустился на траву. Миклинн присел рядом со мной на корточки.
— Как тебя понять, Дин?
— Погодите! — Я потряс головой. — Погодите, дайте подумать…
Взгляд под ноги: где-то там, внизу, притаилась эта странная сущность — Нептун. Какие-то летучие твари беспрепятственно пересекали границу поля в обоих направлениях. Зверюга, похожая на гиену, подскочила к Джерзи, обнюхала его, переместилась к Аранго, опять обнюхала и ускакала в лес.
— Видовые замеры, Миклинн! Вот в чем штука! Видовые сигналы исчезают оттого, что внутри поля все виды копируют сигналы, испускаемые этой дрянью…
— Что ты мелешь?
— Чужой сигнал — иное электромагнитное поле — это угроза. Нептун воспринимает любой сигнал, отличный от своего, как угрозу. И все живое на Д’Маане приспособилось, научилось воспроизводить те же сигналы, что и Нептун. — Я опять потряс головой. — Дайте подумать…
Миклинн не согласился ждать.
— Надо же вытащить Нивина и Аранго. Как это сделать?
Я встал на ноги попрочнее.
— Если бороться с ним, если пробовать сохранить собственные мысли… наступит кошмар. Но сигналы — Джерзи говорил что-то на этот счет… Надо уступить… довериться ему… позволить ему делать с нами все что угодно… — Я схватил Миклинна за руку. — Эврика! Если наши сигналы будут согласовываться с его сигналами, каковы бы они ни были, оно перестанет воспринимать нас как угрозу и оставит в покое…
— Что предпримем, Дин?
Он посмотрел вниз с холма, я тоже. Джерзи кривил рот, испуская безмолвные вопли.
— Что бы ни происходило, уступите. Не сопротивляйтесь. Оно станет пугать вас, мешать ваши мысли. Ну и пусть…
Миклинн насупился.
— Ты лучше не ходи, оставайся здесь.
И я, как когда-то, взъярился и пихнул его в грудь.
— Черта с два, бочонок сала! Я намерен одолеть эту хреновину, и одолеть лично! Идешь со мной — прекрасно, нет — обойдусь…
Я шагнул вниз по склону раньше него. Едва мои страхи встали колом у меня в горле, я остановился и сдался без сопротивления — принял их как они есть. Увидев, что Миклинна тоже достало, я проорал:
— Это не смертельно! А с эмоциями пусть делает что хочет…
Миклинн постоял покачиваясь, прикрыв глаза, затем отозвался:
— Я наконец понял… — Он смерил взглядом Паркса, Ямаду, меня, боднул головой в сторону Джерзи и Аранго. — Ладно, подойдем поближе…
Крики, крики… Ну и силища у этой чертовщины! Все они собрались там, в пруду. Вижу глаза Миклинна, устремленные на меня из-под воды. «Оно хочет тебя, Дин!..» Вода… она омывает мне ботинки, поднимается выше к коленям, еще выше… Я расслабляюсь, оставляю страх позади, раскрываю свой мозг, свое сердце — и позволяю сторонней силе делать, что ей заблагорассудится. Шаг вперед, глубже в пруд. Вода смыкается у меня над головой…
Открываю глаза. Остальные стоят неподалеку, опасливо щурясь. А вокруг — зеленые поля, над нами — синее небо. Паркс обращается ко мне с улыбкой:
— Оно приняло нас. Признало нас. Правда, Дин?
Осматриваюсь. Джерзи и Аранго лежат без сознания. Миклинн, Паркс и Ямада озираются, не веря тому, что все вернулось в норму. Ямада подходит ко мне, спрашивает:
— Дин, оно ушло?
— Нет. Просто оно признало нас, поверило нам. А вот теперь, когда оно утратило бдительность, — боритесь!
Ослепительный белый свет. Звук такой мощи, что и звуком не назовешь. Все чувства встают на дыбы. Нечто, чего я не ощущаю, сцепилось в смертельной схватке с другим нечто, которого я не вижу. А потом — конец. Черный провал.
…Кислый запах в ноздрях. Запах дыма и дезинфекции. Осознаю, что лежу в постели.
Открыв глаза, вижу белый потолок, разлинованный серыми тенями жалюзи. Голова на подушке. Чуть поворачиваю ее и… черт побери, рядом Джерзи! Прикорнул, сидя на стуле и водрузив скрещенные ноги на другой стул.
— Джерзи! — прохрипел я и повторил громче: — Джерзи!
Тот вскочил на ноги.
— Дин! Пришел в себя?
— Где я?
Нивин улыбнулся, потом расхохотался.
— Вот здорово! Хотел бы я так же владеть собой!
— Не болтай чепуху, Джерзи. Где я?
— На Арапете. В базовом госпитале девятого сектора. Сперва, признаться, мы боялись, что потеряем тебя.
Он откинулся на стуле, потянулся, зевнул.
— А что с Д’Мааном?
— Наша задача выполнена, спасибо тебе. Ты дал старику Нептуну хорошенькую встряску, начав бороться с ним тогда, когда он уже решил, что все в порядке. — Нивин переменил позу, наклонившись вперед. — В тех районах, куда Нептун не забирается, все живые существа делают то же самое и не подпускают его. В других местах они уживаются с Нептуном, подчиняясь ему. По мнению Мустафы, следующая экспедиция выживет без особого труда, если наденет защитные костюмы, экранирующие собственные излучения. Правда, это не поможет устранить главную угрозу.
— Главную угрозу?
— Нептун не вполне разумен, хотя тупым его тоже не назовешь. Поля, с которыми мы столкнулись, — его первая линия обороны. Если ваши сигналы не совпадают с его собственными, он напускает на вас ваши потаенные страхи. Однако у него есть в запасе еще кое-что. Когда тебя утащили в госпиталь, мы провели парочку экспериментов. В результате посадочный модуль превратился в лужу расплавленного металла.
— Не понимаю.
— Поле страха, как мы его прозвали, — первая автоматическая реакция на непрошеных гостей. Но все, кто живет на Д’Маане, так или иначе к этому приспособились. Вот Нептун и разработал другие методы обороны: во-первых, резкое повышение температуры, а во-вторых, трансформацию материи. Роботов не испугаешь, так он их, недолго думая, расплавил.
— Трудненько же будет там закрепиться!
— А это уж не наша забота…
Дверь в палату распахнулась, и к нам ворвался Миклинн в сопровождении краснорожего — похоже, обожженного — Паркса. Миклинн бросил взгляд на меня и расплылся в улыбке.
— Вижу, что ты решил вернуться в число живых.
Я не спорил, только спросил:
— А сам ты как?
— Отлично. Просто отлично.
— Знаешь, Рэд, — фыркнул Паркс, — проклятые волосатики не хотят принимать ни одного предложения.
Миклинн пожал плечами.
— Ну что ж, Паркс, мы подчиняемся приказам. Нам приказано убираться отсюда, как только мы обеспечим волосатикам возможность спуститься на Д’Маан и выжить. Мы свое дело сделали.
— Но ведь ты понимаешь, — Паркс насупился, — что натворит Луа со своими дружками после посадки…
— Разве я не пробовал дать им несколько толковых советов? — заметил Миклинн, приподнимая брови. — Не моя вина, если они не желают слушать.
Паркс пристально вгляделся в командира и вдруг, закинув голову, от души расхохотался. Так, хохоча, он и вышел из комнаты. Я принял сидячее положение и осведомился:
— Что дальше?
Давно я не видел его любимого жеста: Миклинн потер подбородок.
— Как только встанешь на ноги, нас ждет новое задание.
— Под твоим руководством?
— Под моим.
Я поджал губы, зажмурился и все-таки кивнул.
— Думаю, существуют и более тяжкие виды казни…
Теперь расхохотался Джерзи.
— Если есть, то крайне редкие…
Протянув руку, Миклинн треснул Нивина по предплечью.
— Я выбью из тебя дурь! Повалю, наступлю на башку и выдавлю ее из ушей…
— Миклинн, — перебил я, — что, по-твоему, случится с арапетянами на Д’Маане и что так рассмешило Паркса?
Миклинн чуть было не протянул руки ко мне, но передумал и позволил им упасть по бокам.
— Луа и его бражка желают попасть на Д’Маан без малейшего промедления. Чтобы ты знал: Луа на Арапете — вроде средневекового феодала-разбойника. Он раскатывал свои волосатые губы на Д’Маан с тех самых пор, как впервые прослышал про эту планету. Едва высадившись, он пошлет своих разгильдяев раздевать ее догола, добывать все подряд, до чего дотянутся их грязные когти. — Миклинн ухмыльнулся, и, готов поклясться, что в уголках рта у него затрепетало злорадство. — Экранирующие костюмы, предложенные Мустафой, будут прекрасно служить, пока вы просто гуляете туда-сюда. Но как только они начнут добывать полезные ископаемые… — Он недвусмысленно хмыкнул. — У меня были кое-какие предложения хотя бы насчет того, как уберечься от отравленной воды, но Луа не проявил интереса…
Он постоял надо мной еще пол минуты и, кивнув на прощание, удалился. А я, скрестив руки на груди, сидел и размышлял о том, чем может закончиться конфронтация между нетерпеливыми невеждами арапетянами и водой, способной дать отпор. И сказал себе: Рэд Миклинн взял таки верх над планетой, на которую точил зубы, — над Арапетом…
Полгода спустя, в разгар новой трудной миссии, я спросил Рэда, стоит ли человеку таких способностей и размаха тратить время на сведение счетов. Он ненадолго задумался, затем посмотрел на меня в упор.
— А как иначе вернуть долг?
Честно скажу, я и по сей день не нашел ответа.
Перевел с английского Олег БИТОВНаталия Сафронова УВИДЕТЬ ЗНАЧИТ ПОБЕДИТЬ
*********************************************************************************************Кажется, и над нами, уважаемые читатели, проводится широкомасштабная операция «Страх».
Ужасы всех сортов и видов пугают нас с экранов ТВ, скалятся с обложек журналов, щерятся с яркого супера книг. На самом же деле категория страха — одна из самых сложных и «больных» тем для философов, психологов, истинных писателей.
В романе Ф. М. Достоевского есть описание картины художника Гольбейна с изображением мертвого, только что снятого с креста Иисуса. Впечатлением о картине делится один из персонажей, которого поразил облик Христа, лишенный характерной для всех его изображений красоты. Зритель подробно фиксирует ужаснувшие его детали, наполняющие душу страхом. Если так ужасна смерть и так сильны законы — он говорит — природы, как же их одолеть человеку, ведь их «не победил тот, который побеждал и природу при жизни своей, которому она подчинялась»? Сейчас природа кажется созерцающему картину «темной, наглой и бессмысленно вечной силой, которой все подчинено». Она способна поглотить всякого, в том числе и самое «великое и бесценное существо».
Фактически Достоевский исследует здесь понятие экзистенциального страха, привлекавшего внимание многочисленных философов, и не только их. Одним из первых в этом ряду может быть назван датский мыслитель XIX века Кьеркегор (Киркегард, по более ранней транскрипции), посвятивший проблеме самостоятельное исследование — «Страх и трепет». Философ считается если не родоначальником, то предтечей так называемой философии жизни или философии отчаяния — направления, представленного впоследствии рядом блестящих имен мыслителей-экзистенциалистов.
Философ пытался, в частности, ответить на вопрос о том, как согласуются общечеловеческие нормы этики с абсолютными требованиями, которые предъявляются индивидууму религией. Делая вывод, что абсолютный долг личности Богу выше всех этических норм, Кьеркегор аргументирует его трактовкой известного библейского события ветхозаветных времен. Речь идет об истории прачеловека Авраама, которому Бог повелевает принести в жертву небесам собственного сына. Повеление «свыше» приходит через ангела, который является Аврааму в откровении, и тот принимает без сомнений слово Божье. Авраам ведет сына Исаака в горы и готовится к ритуалу жертвоприношения. Однако все оказалось лишь искушением, Бог хотел испытать силу веры Авраама. Убедившись в ее крепости, он отменяет жертву и дарует прачеловеку свое благоволение на всю очень длинную жизнь.
Выходит, что «трепет» перед Богом вознаграждается. Однако, как пишет философ, «великая тайна невинности есть в то же время и страх», который будет сопутствовать человеку постоянно. Начав с основополагающего, так сказать, страха, Кьеркегор много пишет о разных «ужасах бытия», что, по мнению исследователей его учения (русского религиозного философа Льва Шестова, в частности), говорит о «нарастании ужасов» в душе датского мыслителя. Однако страх первочеловека не имеет с этим ничего общего.