– Не думала, что это передается по наследству, – хмыкнула бабуля, – твоя внучка очень на тебя похожа.
– Это она упала и ударилась о камень, – тихо сказала Лариса, которая тенью встала за спиной мужа. Вика и не видела, как она прошла мимо нее и Давида.
Бабуля без приглашения прошла в комнату и села за стол. Погладила рукой скатерть. Ей было тяжело. Вика всегда чувствовала настроение бабули – она разглаживала скатерть только тогда, когда ей бывало плохо. А Викина мама всегда огрызалась – думала, что бабуля к ней придирается и попрекает тем, что скатерть недостаточно хорошо выглажена, и сразу вставала в стойку «сторожевой овчарки», как говорила бабуля.
Бабуля сидела за столом и разглаживала невидимые складки на ткани. Все остальные, казалось, застыли и не решались сделать первый шаг. Бабуля молчала.
– Дима, где сын? – спросила наконец она, и Дмитрий Иванович дернулся, скривился, как от резкой боли. Лариса всхлипнула.
– Ладно. Хватит. – Бабуля решительно дернула за край скатерти, выравнивая угол. – Зачем вы все это устроили?
– Что? – по-петушиному крикнул Дмитрий Иванович.
Бабуля сморщилась.
Вика стояла в проходе и чувствовала, что не может вдохнуть. В доме было душно до одури. Или ей это только казалось. От Дмитрия Ивановича, который стоял рядом, пахло тяжелым одеколоном, забивающим пот.
– Бабуль, давай уедем, – сказала Вика, – я не хочу ничего знать.
– Ты сама это затеяла, – ответила, не глядя на нее, бабуля, – я тебе сто раз говорила, подумай, прежде чем решишь узнать правду. Нужна ли она тебе. И зачем делаешь то, что делаешь. Ты меня никогда не слушала. В этом ты похожа на свою мать.
– Я же ничего не хотела. Только на могилу к дедушке съездить, – проблеяла Вика.
– Вот и съездила, – кивнула бабуля и ухмыльнулась.
Лариса ушла на кухню, где, судя по звуку, уронила и разбила тарелку. Дмитрий Иванович тяжело сел за стол, как хозяин, с грохотом отодвинув стул. Давид остался стоять. Вика присела на диванчик, стараясь не издавать лишних звуков. Воздух в доме звенел от спертой духоты и влажности, хотя стены не давали тепла – от камней шел холод. Пол – чисто вымытый, выскобленный до последней деревяшки, – тоже был холодным.
– Посмотри на себя, – сказала бабуля Дмитрию Ивановичу. Тот хотел подняться, но заставил себя сидеть. – Посмотри на себя в зеркало. Ты – старик. Годы прошли, а ума так и не нажил. С кем ты воюешь до сих пор? Со мной? Или с ней? – Бабуля кивнула на Вику, которая вжалась в диванчик. – Кому пытаешься отомстить? Петр давно в могиле. Все. Если бы не Лариса, могилу бы и не видно было. А тебе все мало. Не натешился? Не насладился чужой болью? До чего ты жену свою довел? За что ей такая жизнь?
– Она знает, за что, – прохрипел Дмитрий Иванович. Вика украдкой взглянула на него. Этот старик был по-настоящему страшен. Нос в красных прожилках, изуродованный рот, вздутые на шее вены и безумный взгляд, взгляд человека, сжигаемого изнутри ненавистью. Многолетней, яростной, медленно съедающей, изгоняющей, уничтожающей все остальные чувства.
– Она должна знать. Если хочет, пусть знает, – сказала бабуля, кивая на Вику, и тут же потянулась к груди, сморщилась от боли.
– Бабуля, тебе плохо? – Вика кинулась к ней.
– Конечно, плохо, – спокойно ответила та, – или ты думаешь, что мне сейчас может быть хорошо? Лариса, принеси мне водки.
Лариса вышла из кухни с графином и рюмками, и Вика заметила, что она продолжает плакать. Бабуля налила себе сама и выпила водку залпом, как лекарство.
– Я тебя понимаю, – сказала бабуля, обращаясь к Дмитрию Ивановичу, – очень хорошо понимаю. Ты столько лет придумывал легенду, в которую все поверили. Я делала то же самое. Кто теперь опровергнет твои слова? Я? Или Лариса? Ты прав. Правда никому не нужна. Но она все равно всплывет, как ни старайся, как ни придумывай. Люди начнут говорить. И скажут больше, чем мы думаем.
Дмитрий Иванович тоже налил себе водки и выпил.
– Знаешь, зачем я приехала? – спросила бабуля, наливая себе еще рюмку. Попытку Давида поухаживать она отклонила жестом.
Дмитрий Иванович хмыкнул. Эти двое разговаривали, по-прежнему не обращая внимания на остальных, сидевших в комнате. Они говорили друг с другом. Смотрели друг на друга. Пили друг с другом. И никто им не был нужен. Это был их разговор. Их история. И их счеты.
– Я хочу забрать Ларису. И ее внуков. Будут жить у меня. Хватит ей ходить по кладбищам. И детям будет лучше.
– Она никуда не поедет! – Дмитрий Иванович махнул рукой, будто отгоняя от себя бабулины слова, и уронил графин. Лариса вскинулась, подскочила и побежала за тряпкой – вытирать, убирать, приносить новое.
– Зачем она тебе? – пожала плечами бабуля. – Сейчас зачем? Сколько лет ты ей вычеркнул из жизни? Сколько лет издевался?
Дмитрий Иванович молчал. Он дышал тяжело, с трудом справляясь с отдышкой. В комнате звенела тишина. Не хватало только грома, который разрубил бы это затишье.
– Я не могу, не поеду.
Лариса, которая принесла свежую скатерть и поставила чистые рюмки и графин с водкой, сказала это спокойно. Но так, что и Дмитрий Иванович, и бабуля вздрогнули, и оба одновременно потянулись к графину. Бабуля уступила, отдернув руку. Дмитрий Иванович налил только себе. Бабуля улыбнулась, но на лице застыла гримаса. Она налила и выпила залпом. Дмитрий Иванович тоже выпил.
– Это мой дом, – сказал он, давая понять, что на его территории все будет так, как он решит, и никак иначе.
– Ты ему не нужна, – сказала бабуля, повернувшись к Ларисе. – Петр давно в могиле. И твоих трудов не оценит. Он не воскреснет, не заберет тебя. Хватит. Он не заслуживал тебя. Неужели ты так и не поняла, что он тебя бросил? Забыл, вычеркнул из жизни. И палец о палец не ударил, чтобы тебе помочь. За что ты его продолжаешь любить? Не за что! Поверь мне. Он тебя предал, давно. Сразу, как мы уехали. Предал! Если ты хочешь остаться ради могильного камня и заросшего клочка земли, то я тебя не понимаю. Ты же хотела уехать. Всю жизнь мечтала вырваться из этого ада. Я приехала за тобой.
– Нет. Не поеду, – сказала Лариса и резко мотнула головой. Вика подумала, что таким же жестом Лариса отказывалась пить лекарства в психушке, отворачиваясь к стене, сжимая губы и зубы, уворачиваясь от руки медсестры.
– Подумай о внуках, – тяжело сказала бабуля. Она уже поняла, что ничего не добьется.
– Они и его внуки тоже, – ответила Лариса.
– Я так и думала. Ведь знала, что так и будет.
Бабуля встала из-за стола и пошла к двери. Видимо, разговор был окончен. Дмитрий Иванович остался сидеть. Лариса продолжала плакать, не вытирая слез.
Во дворе, таком же холодном и мрачном, отгороженном забором, мальчик играл в мяч. Девочка сидела на стульчике и смотрела за братом.
– Подойди ко мне, – сказала мальчику бабуля, и тот покорно подошел.
Она погладила его по голове, поцеловала в макушку и улыбнулась – впервые со дня приезда, а может, и впервые за долгие годы. Вика, семенившая следом за бабулей, никогда не видела, чтобы та улыбалась и уж тем более – целовала чужих детей. Считалось, что детей бабуля не любит, а терпит. Мальчик, как ни странно, не испугался, не отшатнулся, а прильнул к бабулиному животу и прижался. Девочка смотрела букой, но не вмешивалась.
– Расти большой, – сказала бабуля мальчику и дала ему пятьсот рублей.
Мальчик вытаращил глаза от такого подарка и зыркнул в сторону сестры, которая вытянула шею, чтобы разглядеть, каким богатством овладел брат. Мальчик быстро спрятал денежку в карман. Девочка встала со своего стульчика и тоже подошла к бабуле – сдержанно, как бы делая одолжение и соблюдая приличия.
– Ты похожа на свою бабушку, – сказала ей бабуля, и Вика уставилась на девчушку – та действительно была копия Ларисы. Пока бабуля этого не сказала, Вика и не замечала такого удивительного сходства. – Дай бог тебе не повторить ее судьбу.
Бабуля вышла за ворота. Девочка осталась недовольна. Она не поняла, что сказала эта странная чужая бабушка, но то, что брату дали деньги, а ей нет – ее обидело. Девочка вздернула нос и вернулась на свой стульчик, продолжая наблюдать за братом, который бежал к воротам, придерживая рукой сокровище в кармане.
– Подгони машину, – тихо сказала бабуля Давиду. Тот кивнул и ушел.
Бабуля закурила, глядя, как Давид разворачивается и паркуется так, чтобы бабуле было удобно сесть.
– Твоя машина? – Дмитрий Иванович стоял за спиной бабули, хотя Вика не слышала, как он вышел из дома и пошел их провожать.
– Моя, – ответила бабуля, – здесь держу. На всякий случай. Вот на такой. Дома другая машина. – Она чересчур громко хлопнула дверцей, и Давид тут же рванул с места.
Вика оглянулась. Лариса махала им рукой. Она не вытирала слез, которые так и катили по щекам. Мальчик побежал вслед за машиной. Только Дмитрий Иванович и девочка стояли и смотрели вслед, не шевелясь.
– Лариса была любовницей твоего деда, – начала говорить бабуля, закурив в машине. – Никогда не думала, что это произойдет именно со мной. Я была очень красивая и очень уверенная в себе. Петя на меня дышать боялся. Любил безумно. Я ведь даже предположить не могла, что у него может быть другая женщина. Что он вообще на кого-нибудь посмотрит. Но чувствовала. Все чувствовала. Думала, что он из-за работы так переживает – новая должность, новые люди, карьера, да еще Дмитрий… Я Петю предупреждала, много раз. Говорила, что Захарову нельзя доверять. Нутро у него испорченное, гадкое. Петя меня и слушать не хотел, не верил, только сердился, что я на его друга детства наговариваю. Знаешь, говорят, что жены обо всем последними узнают, так я не верила. Только смеялась. Ну как можно не догадаться, что у мужа другая женщина появилась? Значит, жена – дура. А вышло так, что я дурой оказалась. И ведь все знали и молчали. Я ведь думала, что он даже полшага налево не ступит – тут же все узнают, расскажут, сплетни пойдут. Но люди молчали. Знали, а мне ничего не рассказали. Мужики, конечно, на стороне Пети были. Он ведь очень гордился, что так ловко жену обманывает. А женщины не хотели меня расстраивать. Сочувствовали, жалели, поэтому молчали. Я именно этого Пете простить не смогла. Что он всем рассказал, советовался, уйти ему к Ларисе или с женой остаться. Предал он меня. Знаешь, они смотрели мне в глаза, ели за моим столом и молчали. А я от своей гордыни ничего не замечала. Еще переживала, что Петя так мучается. Поддерживала его как могла. Советы давала. И в голову не могло прийти, что он из-за бабы страдает. И ты знаешь, почему еще было больно? Я ведь такая признанная красавица, умница. У меня ухажеров было – на пальцах не сосчитать. За любого могла замуж выйти. На кого покажу – тот в ЗАГС и поведет. Я Петю выбрала. За честность, доброту, порядочность. Ну и перспективы, конечно же. Чего скрывать? Вышла замуж с холодной головой. Но я его уважала, ценила. Страсти у меня особой не было, но все остальное – с избытком, как по книжке! Мы были соратниками, друзьями, у нас было общее дело, работа одна, одна связка, одно на двоих будущее, понимаешь? Мы очень подходили друг другу как пара. И вместе очень далеко бы пошли. Я Пете нужна была для карьеры. Ему льстило, что у него такая жена. Ему и была нужна такая, как я. Такую он и искал. Понимаешь, я для него трофеем стала. Патокой на мужское самолюбие. Ну и то, что не может сделать мужчина, сделает для него женщина. Без меня бы у него ничего не получилось – ведь я добилась его назначения. И на переводе из Минска тоже я настояла. Думала, он через три ступеньки перешагнет и дальше, в городе, уже легче будет. В другом качестве. Всегда лучше начинать на знакомом месте. Это была моя главная ошибка – не нужно возвращаться в прошлое. И бывших друзей не бывает, только враги.
Вика оглянулась. Лариса махала им рукой. Она не вытирала слез, которые так и катили по щекам. Мальчик побежал вслед за машиной. Только Дмитрий Иванович и девочка стояли и смотрели вслед, не шевелясь.
– Лариса была любовницей твоего деда, – начала говорить бабуля, закурив в машине. – Никогда не думала, что это произойдет именно со мной. Я была очень красивая и очень уверенная в себе. Петя на меня дышать боялся. Любил безумно. Я ведь даже предположить не могла, что у него может быть другая женщина. Что он вообще на кого-нибудь посмотрит. Но чувствовала. Все чувствовала. Думала, что он из-за работы так переживает – новая должность, новые люди, карьера, да еще Дмитрий… Я Петю предупреждала, много раз. Говорила, что Захарову нельзя доверять. Нутро у него испорченное, гадкое. Петя меня и слушать не хотел, не верил, только сердился, что я на его друга детства наговариваю. Знаешь, говорят, что жены обо всем последними узнают, так я не верила. Только смеялась. Ну как можно не догадаться, что у мужа другая женщина появилась? Значит, жена – дура. А вышло так, что я дурой оказалась. И ведь все знали и молчали. Я ведь думала, что он даже полшага налево не ступит – тут же все узнают, расскажут, сплетни пойдут. Но люди молчали. Знали, а мне ничего не рассказали. Мужики, конечно, на стороне Пети были. Он ведь очень гордился, что так ловко жену обманывает. А женщины не хотели меня расстраивать. Сочувствовали, жалели, поэтому молчали. Я именно этого Пете простить не смогла. Что он всем рассказал, советовался, уйти ему к Ларисе или с женой остаться. Предал он меня. Знаешь, они смотрели мне в глаза, ели за моим столом и молчали. А я от своей гордыни ничего не замечала. Еще переживала, что Петя так мучается. Поддерживала его как могла. Советы давала. И в голову не могло прийти, что он из-за бабы страдает. И ты знаешь, почему еще было больно? Я ведь такая признанная красавица, умница. У меня ухажеров было – на пальцах не сосчитать. За любого могла замуж выйти. На кого покажу – тот в ЗАГС и поведет. Я Петю выбрала. За честность, доброту, порядочность. Ну и перспективы, конечно же. Чего скрывать? Вышла замуж с холодной головой. Но я его уважала, ценила. Страсти у меня особой не было, но все остальное – с избытком, как по книжке! Мы были соратниками, друзьями, у нас было общее дело, работа одна, одна связка, одно на двоих будущее, понимаешь? Мы очень подходили друг другу как пара. И вместе очень далеко бы пошли. Я Пете нужна была для карьеры. Ему льстило, что у него такая жена. Ему и была нужна такая, как я. Такую он и искал. Понимаешь, я для него трофеем стала. Патокой на мужское самолюбие. Ну и то, что не может сделать мужчина, сделает для него женщина. Без меня бы у него ничего не получилось – ведь я добилась его назначения. И на переводе из Минска тоже я настояла. Думала, он через три ступеньки перешагнет и дальше, в городе, уже легче будет. В другом качестве. Всегда лучше начинать на знакомом месте. Это была моя главная ошибка – не нужно возвращаться в прошлое. И бывших друзей не бывает, только враги.
Я многое могла для него сделать, да и делала. Разговаривала с кем надо, с женами нужных людей дружила. Когда надо было – улыбалась, когда надо – давила, угрожала. Ты ведь меня знаешь, – бабуля хмыкнула и закурила. Вика дождалась, пока она докурит и выбросит бычок щелчком в окно. – Ты знаешь, что такое настоящее предательство? Которое сносит, как пила дерево, под корень, только голый пенек остается? И больше на этом пне ничего не вырастет. Так вот я такое пережила. И это не измена. Не другая женщина. На это мне наплевать. Ерунда все это. На Лариску я зла никогда не держала. Она несчастная женщина с исковерканной психикой. А вот Петра я возненавидела. И так и не смогла его простить. Давид, давай заедем к Лене с Мишей. Хочу их увидеть, – сказала бабуля, и Давид послушно свернул на другую дорогу. – Кофе хочу, умираю. Ты не знаешь, у них там опять поминки?
Давид пожал плечами и улыбнулся.
– Лена была хорошей машинисткой. Я с ней дружила. Совсем девчонка была, молоденькая, – сказала бабуля, – но мозги – что надо. Хватило ума свою жизнь построить. И мне все эти годы помогала. Была моими руками, ногами и глазами. Здесь. Делала то, что я должна была сделать сама.
Они подъехали в кафе. Елена стояла в воротах и курила. Как и в прошлый раз, она была в черной «униформе». Увидев джип, она бросила сигарету в кусты и вся подобралась. А когда из машины вышел Давид и открыл дверцу бабуле, Елена кинулась навстречу.
– Кофе и водку, – сказала ей бабуля вместо приветствия.
Елена взмахнула руками и закричала на всю улицу: «Миша! Миша! Смотри, кто приехал!» Она обняла бабулю, стиснув ее в объятиях, и расцеловала в обе щеки. Вика даже не удивилась, что бабуля не отстранилась, как делала всегда, не признавая излишней ласки. А тоже обняла Елену и погладила ее по спине.
– Вы приехали! – продолжала кричать Елена. – Миша, она приехала! Я же говорила! А ты мне не верил!
Вика стояла поодаль, удивляясь, почему Елена так сердечно встречает жену бывшего начальника.
– Я вас так ждала! Так ведь и не поблагодарила! Вот, смотрите! Пойдемте скорее! – Елена буквально подхватила бабулю под мышки и повела в кафе. Там, за длинным столом, шли поминки. Люди сидели, ели, говорили тосты, пили не чокаясь.
– Сюда! В сад! Миша! Мы в саду сядем! – Лена перекрикивала траурные речи, не замечая, что говорит слишком громко. Да ей было и наплевать. Она улыбалась, помахала приветственно рукой безутешной вдове и провела бабулю на задний двор, где росло несколько кустов сирени и куст жасмина. Елена усадила бабулю на стул, побежала варить кофе, Давид ушел и принес еще стулья. Бабуля села, скинула с облегчением туфли и закурила.
– Ну, скажите, как вам? – Елена принесла кофейные чашки, тарелки с едой, пирожные, все, что могла вместить на поднос.
– Хорошо, – ответила бабуля.
– Правда? Вам нравится? Миша! Нравится! – крикнула она с облегчением и счастьем. – Как вы съездили? Мы волновались. Правда, Миша? Скажи, что мы волновались.
– Хорошо съездили, – бабуля отхлебнула кофе.
– Викуля, ешь пирожное, – прикрикнула Елена, – что сидишь? Ты знаешь, это ведь твоя бабушка все сделала. Денег нам на ресторан дала. А я всю жизнь себя виноватой чувствовала. Из кафе поминальную забегаловку устроила. Я же все по-другому хотела устроить! Но и так хорошо. Сижу тут по утрам в саду и радуюсь, что так хорошо. А если бы не твоя бабушка, так ничего бы и не было. Она нас тогда поддержала. Денег прислала. Я ведь не просила, ты не подумай. Даже мысли такой не было. Когда перевод получала, так не могла понять, откуда такие деньжищи! Даже не знаю, как и расплачиваться.
– Ты мне ничего не должна. – Бабуля сморщилась и опять потерла рукой под грудью. – Спасибо, что к Ларисе в больницу ездила, не забывала. А про деньги не думай. – валокординчику мне лучше накапай.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась Лена. – Как про деньги-то не думай? Вам, небось, тоже бы пригодились! Кому когда лишний рубль мешал?
– Ты же помнишь, сколько у меня драгоценностей было! Надарили золота, – бабуля выпила валокордин, но руку от сердца не отнимала, растирала грудь, унимая боль. – Петр ведь никогда ничего не брал, а просителей у него много было. Он всегда от души помогал, бескорыстно. Но люди обижались. Хотели спасибо сказать, отблагодарить, чем могли. Вот мне и дарили – коробок этих бархатных у меня в два ряда стояло. А самый дорогой подарок знаешь, кто сделал? Захаров. Ожерелье золотое. Так вот я его первым в ломбард отнесла и тебе деньги отправила. А потом, когда про Ларису узнала, поняла, что делать. Все, что было, – заложила, продала по знакомым. До последнего кольца. Не хотела я этих денег. Их нужно было отдать. Тебе и Ларисе они нужнее были. Особенно Ларисе. Без этих денег ее в больнице за год бы в могилу свели.
– Не надо. Не вспоминайте. А то я сейчас заплачу. – Елена и вправду чуть не плакала. – Вы не волнуйтесь, она ничего не знала. И Захаров не знал. Я когда к ней приезжала, боялась, что она меня увидит – через нянечек продукты, мыло, одежду передавала. А один раз Лариса все-таки увидела, но не узнала. Мне тогда так страшно стало… Она ведь совсем молодая была. Как вспомню, как она на кровати лежала и в одну точку смотрела, так сердце заходится. Лысая совсем. Зачем они их наголо бреют? И плакала все время. Слава богу, что ее этими препаратами не пичкали и кормили нормально. Хотя она все равно худющая была, как смерть, – глаза впалые, круги черные. Я же следила, чтобы ее и на прогулки выводили, и мыли как положено, белье меняли. Ее и так жалели, без всяких денег. Все же знали и понимали. Но Захарова боялись – все равно кололи ее, чтобы он не догадался. Чтобы она только мычать могла и слюни пускать. А потом, после его визитов, она еле в себя приходила. Я же его тоже видела! Приехала не в тот день. Или он пришел не тогда, когда собирался. Я за деревом спряталась и все видела. А Лариса в туалет на улице пошла – качало ее, тело не слушалось совсем. И она в яму выгребную упала. Пока ее доставали, она кричала так, что нянечки плакали. А он стоял и ухмылялся только. Даже не помог. Только радовался, что она так страдает. Что большего унижения и быть не может. У меня ноги подкосились, я на земле сидела и никак не могла очухаться. Так ведь даже с животными не поступают! Жалеют. Господи, как его земля до сих пор носит? До таких лет дожил с грехами, которые не вымолить. И хоть бы что ему! Живет!