Традиционно там, где устанавливала свое правление Британская империя, она вводила собственные концепции юстиции, администрации, языка и военного управления, и в том числе британское понятие общественного служения, свободного от коррупции. К моменту, когда англичане пришли в Ирак, у них уже не было ни денег, ни воли, ни людей, чтобы установить жесткую имперскую структуру, поскольку ресурсы истощились в мировой войне. Основной целью было победить турок и их немецких союзников и защитить нефтяные интересы Британии.
Уничтожив турецкую армию, англичане могли бы отступить в укрепленную Басру, чтобы устранить угрозу своим поставкам нефти, а население оставить на произвол анархии и голода. Этот экономически здравый подход горячо отстаивали влиятельные политики в Лондоне и Дели, в том числе Уинстон Черчилль, тогда министр вооружений, а впоследствии государственный секретарь по делам колоний. Но в то же самое время среди британской администрации и в секретариате возникло серьезное чувство ответственности за жителей и гордость за учреждение для них хорошего правления после злоупотреблений, происходивших при власти Османской империи. По мере того как англичане забирали себе все больше и больше Месопотамии, отношение к ним менялось. Мало-помалу население начинало видеть улучшение условий своей жизни и понимать, что британцы желают местным жителям добра. Они видели, что налоги возвращаются в общины, а не проматываются на платежи оккупационной армии и не улетают в Лондон.
Америка вступила в войну незадолго до того, намереваясь положить конец бойне и ограничить опустошающее влияние цепной реакции, поразившей такую большую часть мира. Президент Вудро Вильсон пользовался поддержкой своего электората при предоставлении средств и войск, чтобы закончить войну, но мандата подпирать старые колониальные режимы не имел. Многие американцы сами сбежали от старых дискриминирующих тираний и отстаивали дух самоопределения, сторонником которого был президент. Этот дух пронизывал все дискуссии о будущем Ближнего Востока.
Предстояла жизненно важная реконструкция. Во многих городах была необходима перестройка общественных зданий и рынков. Ирригационные системы, дороги, мосты, железные дороги требовалось чинить и расширять, проводить телеграфную связь.
Образование и правосудие должны были стать доступными всем. Следовало набирать и обучать полицию, бороться с преступностью и определять закон – и все это с должным учетом местной религии и убеждений. Надо было собирать оружие: Гертруда описывает сбор пятидесяти тысяч винтовок как «положенное начало».
Однако специалистов-администраторов, способных все это делать, катастрофически не хватало. В армии, Индии и Египте искали наиболее подходящих и способных людей на каждый пост, и такие люди могли быть экспертами в своем деле, но наверняка ничего не знали про Ирак. Наконец такого человека находили в пыльном суданском офисе или далекой индийской провинции, он выходил на причал или на перрон в пропотевшем от жары полотняном костюме, его встречали с распростертыми объятиями и тут же, лишь дав распаковать вещи, везли в офис Гертруды. И там он проводил несколько часов, пока она разъясняла ему его работу, которую нужно выполнять на местах на территории, где каждый округ совершенно отличается от соседних этнически, религиозно, экономически и социально. Какова бы ни была общая политика, проводить ее следует осторожно и разумно, так как она должна соответствовать подходам и умениям – или отсутствию умений – местных жителей. Гертруда объясняла статус-кво, проблемы конкретной общины и кто есть кто. Новичок затевал дебаты, рассуждая в терминах британских приоритетов, но всегда бывал переубежден и начинал мыслить в терминах местных нужд. В результате политика, разработанная в столице, не рухнула, как это часто бывает, когда ее применяют к реальному миру. В конфликты интересов администрации и местного населения Гертруда вносила согласие, зная, какими льготами можно склонить аборигенов к сотрудничеству. Поскольку она была восточным секретарем, добрая часть ее дня проходила в торговле льготами правительства для сглаживания административных путей.
Неудивительно, что она так часто писала родным о том, что не может взять отпуск. Гертруда не давала администрации развалиться. Как говорит о ней Перси Кокс: «Весь персонал и вся политика местных общин были у нее на кончиках пальцев». Новый специалист в любой области, которому предстояло создавать порядок из вакуума, получал от нее заряд вдохновения к построению нового мира – будущего Ирака. Впоследствии Гертруда писала:
«Любая администрация должна подходить к своей задаче с исключительной честностью и усердием в сочетании со справедливым пониманием противоречивых требований всех слоев населения. Она должна также пользоваться доверием народа, чтобы общественное мнение было на ее стороне – иначе ни за что не развязать столь сложный узел».
Администраторы принялись постепенно перестраивать общественную жизнь центральной и южной Месопотамии, половина которой была под контролем Британии. Начали они с перестройки заброшенных развалин на месте Эль-Кута – в память тех, кто отдал жизнь за его защиту, как солдат, так и жителей, умерших от голода или убитых после взятия города турками. Отремонтировали и восстановили мечети и общественные здания, на берегу появился красивый базар с аркадами, и снова стало можно покупать и продавать. Родственникам погибших выдали субсидии для восстановления разрушенных домов. Это была удачно придуманная рекламная акция, и через пару месяцев население Эль-Кута уже насчитывало двести тысяч человек.
Приоритетом стала общественная гигиена. Войдя в Багдад, армия обнаружила заваленный трупами и кишащий крысами город, с забитыми стоками и зараженной водой. Бушевала холера. Были построены уборные и мусоросжигательные печи, проверены мясные лавки и рынки, налажено хлорирование воды и начата борьба с эпидемиями. К середине года при каждом значимом гарнизоне имелась гражданская больница или аптека. В первый год небольшую группу санитарных рабочих возглавляли чиновник-медик и его военный помощник, но уже к 1919 году существовал секретарь по здравоохранению, управлявший больницами и аптеками. В тот год произошла вспышка чумы. Нашелся запас вакцины, достаточный для прививки около восьмидесяти тысяч человек, и эпидемию удалось остановить – триумф, равный успеху санитарных просветителей, убедивших народ в необходимости прививок. Построили новую инфекционную больницу, рентген-кабинет, консультацию для женщин и стоматологический институт, но департамент здравоохранения был нагружен еще и проблемой «паломнических трупов» – иностранцев, ввезенных в страну для захоронения в священных городах Кербела и Неджеф. По сложившейся турецкой практике эти трупы должны пролежать в земле не меньше трех месяцев до того, как их осмотрят на границе. Даже Гертруда отшатнулась от этой проблемы и быстренько ее обошла. «Вопрос о регулировании потока паломников и трупов труден и деликатен, связан со множеством побочных вопросов и потребует очень большой тщательности и продуманности».
В вилайетах Багдада и Басры наблюдался дефицит продовольствия. На севере, вокруг Мосула, где еще держались турки, зимой 1917/18 года умерло от голода десять тысяч человек. Летних дождей не случилось, а закрытие мосульской дороги до британской оккупации в октябре перерезало все пути снабжения Багдада зерном и фруктами. На берегах Тигра все сельское хозяйство было в буквальном смысле разрушено. В момент созревания посевов вокруг Багдада и Истабулата происходили военные действия, и что не съели турки, то сгорело. Повсюду перекрывали водные потоки для облегчения строительства шоссейных и железных дорог для армии. Существовавшие каналы затянуло илом. Кербелу залило, а прорыв Саклавияхской плотины так снизил воды Евфрата, что посевная оказалась нерезультативной. В других местах не имелось горючего для насосов, закачивающих воду в ирригационные системы.
Человеком, который должен был предотвратить голод и поставить страну снова на ноги, экспертом, прибывшим в Басру в пропотевшем полотняном костюме, оказался Генри Доббс, комиссар по доходам из финансового департамента индийской гражданской службы. «Департамент доходов, – писала Гертруда, – вернее было бы рассматривать как управляющего имением, которое в данном случае называется Ираком, а владелец – правительство. Следовало поднять налоги, чтобы профинансировать все, что необходимо сделать. Без сельского хозяйства не будет дохода. Поскольку фактически в 1917 году вся торговля прекратилась и голод стал неминуем, единственным способом собрать нужные средства был налог на землевладельцев, крестьян и в конечном счете на продукцию. Так как ни землевладельцы, ни земледельцы не имели наличности на семена овощей, посевное зерно, корм для скота или плуги, систему следовало запустить. Требовалось заставить возделывать землю, предоставить заранее семена и деньги, а налоги собрать, когда будет собран и продан урожай. Тем не менее было решено снизить налоги для некоторых хозяйств, а для особо бедных вообще приостановить их действие».
Для начала надо было определить и зарегистрировать землевладение: ни один крестьянин не станет ничего выращивать, если ему не гарантировано владение или аренда. Под владычеством турок провинции Басра и Багдад облагались налогами со стороны пяти разных правительственных департаментов, которые вмешивались в обыденную жизнь на каждом шагу, – система, прямо призывающая к казнокрадству и коррупции, и этот призыв, как сухо предупреждала Гертруда преемников Гоббса в Багдаде, редко встречал отказ.
Эта турецкая неразбериха была не единственным источником путаницы. Землевладельцы, регистрируя свои земли, обычно описывали границы в терминах столь зыбких, что оценить площадь становилось просто невозможно, и указывались имена несуществующих людей. «Восток, север, запад и юг, сад Хаджи Хасан-Бега», например. Шариатский закон наследования тоже порождал курьезные оценки земли и налога. «Он приводил к такому дроблению земельных участков, что зарегистрирован случай, когда одна финиковая пальма и участок, едва лишь достаточный для ее роста, принадлежали партнерству в составе двадцати одного человека», – отмечает Гертруда.
Доббсу выпало на долю разобраться и постараться извлечь смысл из отдельных клочков бумаги, валявшихся на полу после эвакуации турецких учреждений, ответственных за регистрацию земельных сделок, чтобы создать новую систему регистрации земли. Еще он должен был создать возможность возделывать землю путем расширения и управления оросительной сетью, очистки каналов и распределения воды из рек, поднимающихся весной на двадцать и более футов.
Даже администраторы сидели на жестких пайках. Еда в офицерской столовой, где питалась Гертруда, была рационирована и однообразна. Как бы мало Гертруда ни жаловалась, как бы ни привыкла мириться с лишениями в путешествиях, но хорошей еды ей не хватало. Друг семьи, полковник Фрэнк Бальфур, ставший впоследствии военным губернатором Багдада, «Милый Фрэнк» Гертруды, рассказывает, как однажды подсел к ней за ужином. Когда оказалось, что трапеза состоит из отварной солонины – уже четырнадцатый день подряд, – Гертруда его поразила, отбросив с отвращением нож и вилку и разразившись слезами. Она написала Чиролу 9 ноября 1918 года:
«Нам приходится самих себя кормить, и трудно на сухарях чувствовать себя Геркулесом. Масла у нас не было все лето, а когда бывает, то очень нежирное. Я забыла вкус картошки. Мясо едва можно прожевать, курятина такая же, молоко разбавленное – как же от него тошнит! Когда так плохо себя чувствуешь, начинаешь все это ненавидеть… да пошлет нам Небо хороший урожай в будущем году».
Обязанность внедрять новую сельскохозяйственную политику лежала на политических агентах окружающих провинций. Проводились собрания землевладельцев, объявляли новую схему развития сельского хозяйства. Британская помощь должна была поступить в виде семян, денег и орошения, но если землевладельцы не пойдут на сотрудничество, они свою долю в будущем урожае утратят. Если земля не будет обработана в течение определенного периода времени, ее могут изъять. Местным политическим агентам дано было право раздавать небольшие наказания за такие, например, проступки, как нарушение правил ирригации. Гертруда постоянно напоминала об осторожности и терпимости, и ее слушали. В 1919 году ирригация и сельское хозяйство без потрясений были переданы в ведение гражданских органов власти, укомплектованных местными жителями, которые теперь могли принять на себя такие обязанности. Естественно, план наиболее успешно проводился в жизнь там, где управление было лучше, но весенние посевы 1918 года поддержали гражданское население и еще обеспечили примерно 55 тысяч тонн зерна для армии. Предусмотрительно был заложен дополнительный семенной фонд на случай неурожайного года, но сейчас его стало возможным распределить бедуинам и курдам по обе стороны границы. Голод Месопотамии больше не грозил.
Из юридического департамента Судана прибыл Эдгар Бонэм-Картер, впоследствии сэр Эдгар, и был назначен на должность старшего судебного офицера и затем судебного секретаря в Багдаде. Гертруда считала его человеком вежливым и официальным, «слегка суховатым», но искренне его приветствовала. Когда британцы пришли в Багдад, суды не функционировали, помещения их были ограблены, турецкие судьи и служащие судов сбежали, записей не осталось. Обычно оккупационная администрация старается сохранять, насколько возможно, системы, с которыми население привыкло иметь дело. Скрывшись в своем кабинете на восемь недель ради тщательного изучения головоломно сложной системы османского правосудия с целью сохранить от нее все, что возможно, консультируясь с Гертрудой по поводу племенного и религиозного права, Бонэм-Картер пришел к выводу: система ни на одном уровне работать не может.
Первым шагом стало объявление арабского языком всех юридических процессов: гражданских споров, уголовных дел и семейного права со всеми его религиозными последствиями. Суд малых дел и суд магометанского права были открыты сразу же в качестве гражданских судов параллельно традиционной системе, основанной на Коране и следующем из него шариатском законе. Позже были открыты, работали и использовались суннитами еще тридцать судов магометанского права, но проблему представляли шииты, которые предпочитали со спорами обращаться к собственным религиозным лидерам – муджтахидам. С этого момента дела шиитов передавались в новые суды в качестве первой инстанции, как дела иудеев и христиан, и там решались судьями, выбранными соответствующими общинами.
Цель заключалась в том, чтобы создать сессионные суды, состоящие из британских и арабских судей, совместно работающих в отправлении правосудия. Трудность была в том, чтобы найти британских судей, говорящих по-арабски, или арабов с юридическим образованием. Почти никто из турецких судей не знал закона лучше, чем средний клерк, а поскольку и жалованье их было примерно как у клерков, они проявляли большую склонность к взяткам. Говорилось, что в Месопотамии есть только два честных судьи, и взятка оставалась единственным способом для гражданина добиться судебного решения. До войны была одна приличная школа права в Багдаде, и сейчас она снова открылась с оговоркой, что все преподавание должно вестись исключительно на арабском. Студенты, которым не удалось закончить четырехлетний курс, были приглашены обратно, и человек пятьдесят вернулись завершить свое образование.
Многочисленные недостатки турецкого права являли собой справочник, чего не надо делать. Теперь же число судей было по необходимости ограничено количеством специалистов достаточной квалификации, а их жалованье подняли до респектабельного уровня. Новый уголовно-процессуальный кодекс построили по суданской модели, которая проявила себя ясной и работоспособной. Организованы были уголовные суды четырех классов с апелляционным судом, приговор которого являлся окончательным. Красота новой юридической системы заключалась в деталях и в учете местных условий. Уголовные дела должны были рассматриваться на месте – и не Гертруда ли настояла, чтобы процесс происходил в пределах поездки на верблюде или осле от обвиняемого и свидетелей? Дела требовалось решать быстро: при турках закон был так сложен, что дело о каких-нибудь червивых финиках могло тянуться годами. Наказания смягчили, а в отдаленных районах, где позволялось сохранять законы деревни или племени, главам общин запретили выносить смертный приговор.
Удивительно, что «сухой» администратор из Судана Бонэм-Картер в своих писаниях демонстрирует необычайное понимание средневековых норм иракского племенного права – снова Гертруда? Например, он объясняет тонкости семейного обычая убивать дочь за добрачную связь или жену за измену, притом что любовник остается безнаказанным, или традиционную компенсацию за межплеменное убийство, когда в дополнение к выкупу за кровь платится одна девственница. Мало кто из британских юридических экспертов того времени мог понять, насколько искренне свидетели из кочевых племен не различают, что они видели своими глазами, что слышали от других, а что домыслили. В случае убийств, где мотивом была месть или кровная вражда, считалось, что цель оправдывает средства. Родственники и друзья жертвы собирались вместе и определяли убийцу. «Для людей, воспитанных на обычае, что за убийство, совершенное одним человеком, отвечает все его племя, – пишет Бонэм-Картер, – вряд ли казалось важным, кто именно из племени совершил его: долг племени – отомстить, жизнь за жизнь». Закон племен, замечает Гертруда, для преступления не ограничитель.
Новые администраторы такой территории не могли не сталкиваться с аномалиями, иногда почти комическими, как указывает Гертруда в «Обзоре гражданской администрации Месопотамии»:
«Турецкая образовательная программа в том виде, в котором она указана в официальном турецком образовательном ежегоднике, полная карт и статистики, могла бы вызвать зависть у британцев… если бы не то, что, если школа указана точкой на карте, всем уже не важно, какая в ней система образования – Арнольда из Регби или двоюродной бабушки мистера Уопсла».