Осенью 1916 года, когда Гертруда принимала в Басре Ибн Сауда, Лоуренс с Рональдом Сторрсом поехали из Суэца в Джидду, где Сторрс как восточный секретарь каирского правительства должен был встретиться с Абдуллой и обсудить ранние неудачи восстания. Вопрос заключался в том, должна ли британская армия вторгаться в Рабег на побережье, чтобы защитить от турок соседнюю Мекку. Пустив в ход свой дар убеждения, Сторрс добился от Хусейна разрешения для Лоуренса ехать в пустыню на встречу с Фейсалом.
Лоуренс описывает Фейсала как человека безмолвного и внимательного, которому опущенные веки придавали замкнутый вид. Высокий и худой, в белом шелковом халате, с коричневой куфией, перевязанной блестящей красно-золотой тесьмой, на голове, тонкими руками, скрещенными на рукоятке ятагана. Множество шейхов молча сидели за его спиной в затененной комнате, на ковре, и молчание их было недружелюбным. Потом Фейсал очень тихо, не поднимая глаз, спросил, как Лоуренсу понравилась дорога и «как вам у нас в Вади-Сафра?» Лоуренс ответил: «Место хорошее, но очень далеко от Дамаска». По комнате прошло движение, и Фейсал впервые поднял глаза на своего гостя. Глядя прямо на Лоуренса, он улыбнулся своей медленной любезной улыбкой: «Восславим Господа, что есть турки и поближе к нам».
В знаменитом пассаже из «Семи столпов мудрости» Лоуренс писал:
«Я считал, что неудачи восстания следует отнести… к недостаче лидеров, и арабских, и английских. Потому я поехал в Аравию посмотреть и рассмотреть ее великих людей. Первый, шериф Мекки, был обременен годами, как мы знали. Абдулла оказался слишком разумен, Али слишком чист, Заид слишком хладнокровен. Тогда я поехал в глубь страны к Фейсалу и в нем увидел вождя с нужным огнем… С первого взгляда я почувствовал, что вот этого человека приехал я искать в Аравию: лидера, который приведет Арабское восстание к полной победе».
И Фейсал действительно был прирожденным лидером. Хотя час триумфа был еще очень далек, его терпеливое руководство и обаяние покоряли племена бедуинов, стекавшихся под его знамя. Из своего шатра он постоянно действовал, соединяя воедино враждующие племена, билли и джухейну, атейбу и агайл. Он убеждал их отложить кровную месть и мостил путь, по которому его армия могла пройти нетронутой через пустыню, где нормой были межплеменные грабежи, набеги и убийства. Его отец Хусейн посылал ему приказы, но очень мало денег или провизии, а британская помощь обернулась горькой шуткой: несколько человек из Судана и четыре крупповские пушки, практически уже негодные к работе. Фейсалу приходилось разъезжать с сундуком, набитым камнями, чтобы убедить своих людей, будто у него есть золото им заплатить.
Лоуренс уехал, пообещав помощь и снабжение, офицеров-волонтеров и столько горных пушек и легких пулеметов, сколько сможет собрать. Британцы высадятся в Йенбо, ближайшем к Медине порту на Красном море, и следующей базой Фейсала станет Йенбо. Лоуренса подбросил из Джидды в Порт-Судан адмирал Вемисс, твердый сторонник арабского дела, и дальше он поехал устанавливать контакт с сэром Реджинальдом Уингейтом, сирдаром египетской армии, командующим военной стороной арабской авантюры. Он тоже был сторонником восстания, как и генерал Клейтон, ныне гражданский глава арабского бюро – третий пункт остановки Лоуренса.
Битва против турок вошла в патовую ситуацию, и в любой момент турецкий гарнизон в Медине мог двинуться на юг против Мекки, одержав решительную победу и вызвав резонанс во всех исламских странах. Британцам недоставало уверенности в своем плане высадить сухопутную армию в Ребеге и держать линию между Меккой и Мединой. У Лоуренса имелось решение: партизанская война, ведомая малыми группами арабских бойцов, поддержанных британским опытом и снабжением. Этот план, хотя и походил на авантюру и был предложен археологом без военного образования и опыта, оказался благословенным облегчением после месяцев нерешительности. Стоило попытаться.
В поисках своей персональной Одиссеи и находясь под очарованием Фейсала, неистовый Лоуренс выполнил свое обещание – привести в движение колеса с британской стороны. Своим чередом прибыли в Йенбо английские технические советники с деньгами и оружием – Лоуренс подчеркнул, что воины племен предпочитают пушки и ружья, которые дают большой грохот. Он воспротивился вмешательству полковника Бремона, главы французской военной миссии в Джидде, а потом снова был откомандирован к Фейсалу Клейтоном. Лоуренс всегда твердил, что в Йенбо и к эмиру ехал неохотно, что сам хотел только одного: вернуться в Каир и чертить карты. «Неохотно» – слево, которое трудно соотнести с его последующей героической ролью. При всем желании восхищения и славы еще больше он желал произвести впечатление на человека, который именно их и чуждался – как его герой Чарльз Даути, автор «Аравийской пустыни», чье сердце и душа были отданы иному миру.
Лоуренс нашел Фейсала в долине за Йенбо, уже ночью, и долина была наполнена неразберихой арабов и верблюдов. Лоуренс описывает эмира, безмятежно сидевшего на разложенном на камнях ковре и диктовавшего письма коленопреклоненному секретарю, который писал при свете лампы, поднятой вверх невольником. Племя харб было разгромлено турками, вынудившими Заида, их предводителя и брата Фейсала, к быстрому отступлению. Фейсал двинулся отрезать туркам дорогу из Йенбо, где некто капитан Бойль защищал гавань от приближения турок пушками своих кораблей. Фейсал закончил диктовать письма, адресованные видным шейхам с территорий племен, в которых договаривался о защите для своей армии во время прохода и просил помочь войсками. Потом он терпеливо сидел в ночном холоде, разбирая личные прошения своих солдат до четырех утра. Говорят, что решения Фейсала никогда ни одного араба не ущемили и не оставили неудовлетворенным. Потом эмир съел полдюжины фиников и лег на промокший от росы ковер поспать. Пока он спал, замечает наблюдательный Лоуренс, подползли его охранники и укрыли его своими плащами. Через час он проснулся от призыва к молитве.
В своей постоянной ежедневной работе по улаживанию кровных споров и других вопросов племен, замечает Лоуренс, «Фейсал на самом деле постоянно соединял и располагал в нужном порядке неисчислимые кусочки, составляющие арабское общество, и объединял их против турок… Для западной Аравии он был апелляционным судом, окончательным и непререкаемым. Он сделал арабское движение [за независимость] национальным и живым силой своей личности. Когда к нему приходили шейхи выразить свою верность, он их заставлял клясться на Коране «ждать, когда он ждет, идти, когда он идет, не повиноваться ни одному турку, делать добро всем, кто говорит по-арабски, и ставить независимость выше жизни, семьи и земных благ».
Лоуренс тоже принимал серьезное участие в агитации племен объединяться против турок, и вел его совет Гертруды и ее знание связей жителей пустыни. Он признавал, что многим обязан ей за ту информацию, которая помогла ему соединить племена пустыни в критический момент Арабского восстания.
Гертруда в последний раз видела Лоуренса в апреле 1916 года, во время его провальной миссии в осажденный Эль-Кут, когда они пространно обсуждали «всемирное правительство». Сейчас, в Басре, она по мере возможности следила за событиями и рвалась в дело. Лоуренс, писавший письма только родным, в остальном ограничивал свою корреспонденцию детальными докладами и просьбами о технике. Он жил у Фейсала в его шатре в Йенбо – обычный шатер колоколом, пара дорожек и красивый молитвенный коврик. Именно здесь Фейсал впервые предложил Лоуренсу одеться в арабскую одежду, чтобы никто из восьми тысяч арабов из племен не принял его в мундире по ошибке за турка. Лоуренс не замедлил согласиться.
Тем временем в Йенбо приходила британская помощь: четыре самолета и двадцать три устаревших и очень громких пушки. Лоуренс расчистил посадочную полосу, и легкие передовые отряды уже обучались искусству подрывника, имея целью построенную Мейсснером Хиджазскую железную дорогу. Технический специалист, некто Гарланд, был физиком, разработавшим собственные устройства для резки металла и валки телеграфных столбов. Лоуренс жадно впитывал знания и вскоре разработал собственный метод прямого подрыва с помощью электричества.
План состоял в том, чтобы двинуться по берегу и захватить турецкий гарнизон в Аль-Вадже, важном городе на Красном море между Йенбо и Акабой. В то же время Али, Абдулла и Заид двинутся в глубь материка, сосредоточив свои силы на железной дороге к Медине, и взорвут ее в нескольких местах. Тогда турки будут изолированы и с суши, и с моря и лишены снабжения, необходимого для атаки на Мекку.
18 января 1917 года Фейсал выступил во главе десятитысячного войска в трехнедельный поход к Аль-Ваджу, который оказался решающим для Арабского восстания. Операции уже не ограничивались южным Хиджазом: против общего врага впервые объединились все племена западной Аравии. Начался марш, которому предстояло привести эмира в Дамаск, а Фейсала и Лоуренса сделать международными фигурами. Успех Фейсала также навлечет на него вечную ревность отца, сравниться с которой сможет только ревность его брата Абдуллы.
Фейсал, одетый в белое, ехал перед армией, радостно приветствуя каждого шейха, а они, стоя в шеренге рядом с поставленными на колени верблюдами, низко кланялись и подносили руку к губам, что являлось официальным приветствием. Когда Фейсал проходил дальше, они пристраивались за ним в ряды, племя за племенем, пока наконец колонна не протянулась на четверть мили. Били барабаны, поэты читали сложенные экспромтом стихи, перекрикивая рев десяти тысяч голосов, поющих военную песню. За Фейсалом реяло лиловое знамя на золотых копьях и двигалась «дикая шумная масса» его двенадцати сотен телохранителей верхом на верблюдах, убранных в багрянец и золото.
За ними шла пятитысячная верблюжья кавалерия и 5300 человек пехоты, тащили крупповские горные пушки и пулеметы, а за ними еще 380 верблюдов везли шатры и прочие необходимые вещи.
Прибыв на место, Фейсал и его армия увидели, что Аль-Вадж уже взят королевским флотом. Но взрывами мостов, разрушением поездов и рельсового пути арабы связали турок, несмотря на их подавляющее численное превосходство, и привлекли к себе внимание мира.
Лоуренс ушел из Аль-Ваджа в компании Шарифа Насира из Медины и Ауды Абу-Тайи из восточной ветви племени ховейтат в эпический обходной марш по пустыне к Акабе. Фейсал утвердил это предприятие: Лоуренс получил 22 тысячи фунтов из личного кошелька эмира – его седельной сумки. Абу-Тайи предоставил верблюжий корпус, и отряд достиг Акабы в июле и захватил город. По улицам провели шестьсот турецких пленных. На стороне арабов было преимущество внезапности: никто не ожидал атаки на Акабу со стороны пустыни. Массивные пушки города смотрели в другую сторону, готовые отбить атаку с моря. Эта победа раз и навсегда показала, насколько важен для Британии союз с арабами: с помощью Лоуренса направление главного удара удалось перенести на юг и взять Красное море, что позволило египетской армии направиться к Дамаску. Генерал Алленби, вступивший в командование британской армией, назначил Фейсала главнокомандующим всеми арабскими операциями к северу от Маана и утвердил обеспечение арабов, идущих на Дамаск, деньгами, боеприпасами и транспортом.
Задержки и промахи со стороны британцев и арабов возместились успехом партизанской войны против турецких гарнизонов вдоль железной дороги, против поездов с боеприпасами и деньгами. Сирийский сторонник Фейсала Джафар-паша эль-Аскери впоследствии описывал, как из взорванного турецкого поезда разлетались сотни тысяч турецких банкнот, и ни один араб не потрудился их поднять – все рвались к Дамаску.
В то время как Алленби наступал на Иерусалим – взятый потом в декабре 1917 года, – Фейсал стоял лагерем в Акабе, готовя армию к маршу на Дамаск. И тут в лагере разорвалась бомба в виде экземпляра секретного соглашения Сайкса – Пико. Его любезно передали большевики через старого врага Фейсала Джемаль-пашу, дабы показать арабам, что для них припасено у союзников в случае военной победы. Фейсал знал, что есть какое-то соглашения, но это и все.
Соглашение, заключенное сэром Марком Сайксом и мсье Жоржем Пико, делило «Аравию» в случае победы на протектораты, распределенные между британцами, французами и русскими. Оно видимым образом игнорировало обещание, данное ранее сэром Генри Макмагоном: дать арабам независимость в области, включающей четыре священных города мусульман. Соглашение – или несогласие, как его уже стали называть в Лондоне, – Сайкса – Пико заложило основу заключенного впоследствии пакта Сан-Ремо, который отдавал Аравию под британский и французский мандат.
На самом деле отсутствие у Фейсала этой важной информации было решением его властного отца. Хусейн не показывал ему многолетнюю переписку с Генри Макмагоном, накопившуюся в Мекке, и не считал необходимым объяснять свои отцовские приказы. Сайкс и Пико приезжали в Джидду в мае, тремя месяцами раньше, с заявленной целью объяснить перемены условий, вынужденно сделанные со стороны Британии из-за требований Франции, и условия соглашения: Франция распространяет свое влияние на Сирию и Ливан, а Британия – на Ирак, Трансиорданию и северную Палестину. Твердый в своих мнениях из-за возраста и собственного характера, Хусейн их едва слушал.
Разочарование Фейсала было нечем смягчить, и именно этого боялся Лоуренс. Несколько дней казалось, что Арабское восстание закончилось, и Лоуренса раздирали противоречивые чувства. Фейсал немедленно дал телеграмму в Мекку отцу, говоря, что он со своей армией отказывается продолжать войну с турками, потому что его идеал – независимость и единство арабской нации. Замену турок другими иностранцами они не потерпят. Хусейн телеграфировал в Лондон и получил в ответ бойкие заверения, что эти вести основаны на чистой интриге и у британского правительства нет иной цели, кроме освобождения арабов. Это вполне устроило шерифа, который тут же отдал приказ сыну продолжать войну – «или я буду считать тебя изменником». Хусейну, уже называвшему себя «королем арабов», успех Фейсала кружил голову.
Лоуренс в мучительном раздвоении все же заверил Фейсала, что британцы сдержат свои обещания, как по духу, так и по букве. Отныне, пишет он, не имея уже возможности гордиться тем, чего они достигли совместно, он чувствовал «постоянный и горький стыд». Итак, арабская армия продолжала марш, племена сменялись племенами на ее пути, их число увеличивалось по мере того, как армия шла на Дамаск. Взяли город Дераа, потом подошли к деревне Тафас, чей правитель Таллал числился среди самых верных воинов Фейсала. Здесь отступающие от Дераа турки страшно отомстили жителям: женщин и детей зверски пытали и увечили, дома сожгли. Такую провокацию нельзя было снести. Таллал, взбешенный этим ужасом, натянул куфию на лицо и понесся галопом под огонь отступающей армии. Последовавшая бойня была неописуема. Лоуренс не мог забыть этого всю оставшуюся жизнь.
Дамаск, «жемчужина, оправленная в изумруды», был осажден арабской армией. Вскоре турки его покинули, британские дивизии взяли семьдесят тысяч пленных. Иррегулярные хиджазские войска Фейсала прошли через город 30 сентября 1918 года и подняли флаг шерифа над Сераем – административными зданиями турок. Женщины отводили паранджу и бросали цветы и ароматы солдатам под ноги, мужчины вскидывали фески в воздух, и праздник продолжался ночью и днем. Когда 3 октября эмир Фейсал приблизился к центру города, его встречал восхищенный шепот. Толпа раздалась, послышался топот копыт, и появился он – один, на полном галопе, рука вскинута в салюте. Тысячи радостных криков слились в один общий рев триумфа, прогремевшего эхом по всей Аравии.
Фейсал – вероятно, будущий правитель страны – развернул флаг Хиджаза и впервые встретился с генералом Алленби. Восхищение было взаимным. В 1933 году Алленби скажет о Фейсале: «В нем сочетались качества солдата и государственного деятеля: живость видения, быстрота действия, открытость и прямота… Живописный в буквальном смысле этого слова, и в переносном тоже! Высокий, изящный, красивый – даже едва ли не слишком, – выразительные глаза освещают лицо, полное спокойного достоинства. Вид очень царственный». В первом обращении Фейсала к народу подчеркивалось арабское единство и независимость, главенство закона и причина для союза арабов с Великобританией, Францией, Италией и Америкой – положить конец турецким зверствам.
Новая администрация, подчиненная Фейсалу, от Акабы до Дамаска поначалу функционировала спокойно и хорошо. Но едва стихли приветственные клики, как Сирию снова раскололи политические разногласия, обостренные франко-британской декларацией от 7 ноября 1918 года, объявленной почти одновременно с перемирием, концом войны с Германией. Обращенная к народу Сирии и Ирака, декларация с виду обещала «установление национальных правительств и органов управления, власть которых будет вытекать из инициативы и свободного выбора местного населения», но она также определяла, что в то время как восточная Сирия будет управляться лордом Алленби, так называемая Оккупированная вражеская территория – Запад, сирийское побережье и Ливан – переходит под французский контроль. Вроде бы параграф о самоопределении включал в себя торжественное обещание союзников, и Фейсалу было сказано, что такое разделение – чисто временный организационный ход. Он направился на Парижскую мирную конференцию в полной уверенности, что обещание будет выполнено. Среди сотен делегатов и тысяч советников, клерков и машинисток, толпившихся в Париже между январем и июлем 1919 года, были Гертруда, Лоуренс и Фейсал. Премьер-министры, министры иностранных дел, президенты, принцы и короли приезжали с каждым пароходом и с каждым поездом, а с ними просители от народов, желающих стать нациями, стран, желающих знать свои границы, свиты из администраторов и военных представителей, мировая пресса, лоббисты тысячи и одного дела. Как писала Маргарет Макмиллан в своей книге «Миротворцы»: «В течение шести месяцев… Париж был для мира одновременно правительством, апелляционным судом, парламентом и средоточием страхов и надежд». Под председательством Вудро Вильсона, Ллойд-Джорджа и Клемансо происходила ликвидация обанкротившихся империй и решение более ключевых вопросов, в частности: должна ли Германия и ее союзники понести наказание и платить, или их следует перестроить? Гертруда замечала: