Вообще-то я собиралась закончить сказку большим всеобщим хеппи-эндом, но полусонная Полинка вдруг перебила меня на полуслове:
– Я знаю, что было дальше.
– Правда? – постаралась я скрыть удивление, так как и сама еще не знала, чем именно все закончится.
– Правда. Я знаю: Принцесса умерла, и ее похоронили вместе с цветком.
Я содрогнулась от такой мрачной концовки.
– Нет, нет, что ты! – горячо запротестовала я. – Все было совсем не так!
– Нет, так! Но ты не расстраивайся, Агнешка! – Полинка просунула сквозь прутья кроватки почти прозрачные пальчики и дотронулась до моей руки. – Когда Принцесса умерла, она научилась летать и стала жить вместе с птицами в небе.
– А откуда ты это знаешь? – растерянно спросила я.
Бледно-голубые глаза серьезно и пристально посмотрели мне в глаза, так что мне стало не по себе от этого взгляда, совсем непохожего на наивный взгляд ребенка. Я улыбнулась через силу, слегка сжав ее ладонь и согревая своим теплом.
– Знаешь, я раньше не умела ходить, потому что болела, – сообщила Полинка доверительным тоном. – Меня все лечили, лечили, но я совсем не хотела поправляться. Я думала, что если не смогу больше ходить, то, может быть, научусь летать. Когда я вижу сны, там все с крыльями.
С этими словами девочка заснула, а я все никак не могла отойти от ее странных слов. Говорят, что маленькие дети могут видеть ангелов. Не знаю, может быть. Но мне показалось, что эта девочка видела саму смерть, и она ее почему-то совсем не пугала.
Разговор с маленькой девочкой о жизни и смерти еще долго не выходил у меня из головы. Насколько я поняла, Андрей взял на себя заботу о ней добровольно, после того как ее мать погибла в автомобильной аварии. Его поступок не мог не вызвать у меня уважение. Я уже не могла противиться своему чувству к этому человеку, и тем больнее было подозревать его в чем-то. А после разговора о зеркале я поняла, что он знает гораздо больше, чем говорит.
Уложив спать девочку и едва попрощавшись с Андреем, я поспешно покинула его дом, опасаясь того, что придется ему рассказать о нашем с Полинкой разговоре.
Уже вернувшись к себе домой, я все продолжала думать о них обоих, отчего-то испытывая сильное чувство тревоги, как если бы знала, что им угрожает опасность. Вот ведь бред! Андрей, да и Полинка тоже чувствовали себя вполне благополучно и в общем-то не нуждались в моей опеке. Но странное тревожное чувство не проходило.
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я заставила себя вновь вернуться к размышлениям о загадочной и внезапной кончине Романа. Я по-прежнему считала его убийцей Инессы и девочки-балерины из театра, так как не видела более подходящей кандидатуры, но теперь почему-то это было мне неприятно. Я уже не чувствовала такой уверенности, как раньше, а к тому же боялась признать, что если Роман невиновен, то убийца Инессы кто-то из своих, из тех, кто был в рождественский вечер в гостях у Наташки.
Рассуждала я так. Все они вполне нормальные, уважаемые люди. Когда явный псих начинает угрожать вам, вас это может волновать, а может и не волновать. Но когда здоровый человек начинает действовать как псих, меня такое пугает. Кто же из нас мог внезапно свихнуться и совершить жестокое убийство? Диана – преуспевающая бизнес-леди, которая всегда требует для себя самого лучшего, уверенная в своей способности платить за это? Или ее муж? Насколько я поняла, он человек удивительного эгоизма и болезненного самолюбия. Вывести его из себя ничего не стоило, но мог ли он убить? Да, он самоуверенный, наглый, эгоистичный и… Это подходящие качества для убийцы. Но мотив? Зачем ему убивать незнакомую женщину и совершенно постороннюю девочку? Кисейная барышня Милочка подходила на роль жестокого убийцы в еще меньшей степени. Юрку я знаю достаточно хорошо, чтобы не заподозрить ни на минуту. Андрей… Нет, этот человек не может, не должен оказаться убийцей! Я никогда не поверю в такую возможность и надеюсь, что мне не придется этого делать. А крошечного червячка сомнения следует придушить в зародыше.
И все же я понимала, что, пока не отыщу убийцу, буду подозревать всех этих людей в той или иной степени. Выход имелся один: найти убийцу или сойти с ума от своих подозрений.
* * *Когда мне стало казаться, что я окончательно зашла в тупик, я вдруг вспомнила о Лие, убитой маленькой танцовщице из театра, и о своем желании отыскать ее родственников. Или подругу, о которой мне поведала Сима. Как же звали эту девочку? Я помнила, что записала ее имя на клочке бумаги, который потом куда-то засунула. Торопливо вывалив на стол содержимое своей сумки, я принялась торопливо перебирать кучу барахла, скопившегося там за много месяцев, в надежде отыскать заветный листок.
«Настя Грачева» – вот что было нацарапано поперек наспех вырванного из блокнота неровного листка в мелкую клеточку. Если Настя была действительно близкой подругой Лии, то я смогу кое-что узнать об окружении девочки. Вдруг да и обнаружится какая-нибудь связь, которая приведет меня к успеху? Настя и Лия жили в одном доме на улице Федосеевской, только мне не был известен его номер. Но сейчас я была полна энтузиазма и решила отправиться туда на следующее же утро. Пусть для того, чтобы отыскать этот дом, мне придется пройти всю Федосеевскую из конца в конец.
Таким образом утром следующего дня я оказалась посреди улицы Федосеевской. Денек выдался хмурый и пасмурный, даже в начале десятого небо давило свинцово-серой тяжестью, зато мороз был не таким лютым, с неба мягко сыпалась снежная крупа. В этот час улица выглядела почти безлюдной. Отчего-то даже дети, несмотря на зимние каникулы, не спешили покидать теплые дома ради зимних развлечений типа катания с горки и игры в снежки. Помнится, нас в детстве было не загнать с утра до позднего вечера, но нынешние детки, очевидно, предпочитали другие виды отдыха.
Я старательно вертела головой во все стороны, надеясь обнаружить подходящего для расспросов собеседника, и медленно, прогулочным шагом двигалась вперед по хорошо утоптанной снежной тропинке. Я почти дошла до конца длинной улицы, но так и не встретила никого, с кем можно было бы поговорить. Несмотря на вчерашнюю браваду, компанию толкущихся возле пивнушки мужичков я постаралась миновать как можно скорее, оставив этот способ на самый крайний случай.
Вывеска «Продуктовый магазин» бросилась мне в глаза еще издали, и я посетовала на свою несообразительность: в таком месте продавщица – если только она не поступила на работу сюда вчера вечером – должна знать буквально все про здешних обитателей.
На этот раз мне повезло. Тетя Катя, с которой я познакомилась, проработала в данной торговой точке без малого сорок лет и знала всех жителей улицы если не по именам, то в лицо-то уж наверняка. Судя по тому, каким любопытством загорелись все еще зоркие глазки тети Кати при моем появлении, новые люди в районе появлялись не так уж часто.
Чтобы соблюсти приличия, я честно купила завалявшийся на витрине шоколадный батончик со странным названием «Шок» и долго отсчитывала мелочь, мысленно подбирая слова для начала разговора. Продавщица не выдержала первой.
– Да вот же у тебя тут как раз набирается! – сказала она и, перегнувшись через прилавок, ловко выудила из кучи высыпанных мной из кошелька монет нужную сумму.
– Спасибо, – поблагодарила я с улыбкой, – а то я что-то совсем запуталась.
– Немудрено, – хмыкнула продавщица. – И чему вас только в школе учат! Надеетесь только на машинки свои вычислительные, совсем в уме считать разучились.
Ее ворчание было беззлобным. Я поняла, что за долгие годы общения с людьми у тети Кати выработалось особое отношение к посетителям, которых она считала своим долгом опекать и поругивать время от времени.
– Теть Кать! Мне кефир и полбуханки, – звонко раздалось от двери. Я обернулась, заметив у входа парнишку в облепленном снегом куцем пальтеце. Через плечо у него висели коньки, а в одной руке была зажата клюшка.
– Ты, хоккеист, покупки домой занести не забудь, прежде чем на каток идти, – велела тетя Катя, отдавая мальчишке требуемые продукты и ловко отсчитывая сдачу.
Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.
– Ты чья же будешь? – спросила меня тетя Катя, когда юный спортсмен умчался.
– Вообще-то я к Майзелям…
– Значит, на похороны, – быстро кивая головой, вздохнула продавщица.
– А разве похороны сегодня? – удивилась я.
– А ты что, не знала? Тело-то не сразу отдали. Все в морге держали… – Она снова вздохнула. – Только одну ночку девочка и провела в родном доме, а сегодня сразу на кладбище. Горе-то какое, господи…
– Вы хорошо знали Лию?
– Ну, знала – не знала, а на моих глазах девчонка выросла. Все равно ведь как родная. Люблю я детей. Своих бог не дал, вот чужих и привечаю: то конфеткой угостишь, то мороженым, когда есть. Маленькие, они все ангелочки.
– Ты, хоккеист, покупки домой занести не забудь, прежде чем на каток идти, – велела тетя Катя, отдавая мальчишке требуемые продукты и ловко отсчитывая сдачу.
Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.
– Ты чья же будешь? – спросила меня тетя Катя, когда юный спортсмен умчался.
– Вообще-то я к Майзелям…
– Значит, на похороны, – быстро кивая головой, вздохнула продавщица.
– А разве похороны сегодня? – удивилась я.
– А ты что, не знала? Тело-то не сразу отдали. Все в морге держали… – Она снова вздохнула. – Только одну ночку девочка и провела в родном доме, а сегодня сразу на кладбище. Горе-то какое, господи…
– Вы хорошо знали Лию?
– Ну, знала – не знала, а на моих глазах девчонка выросла. Все равно ведь как родная. Люблю я детей. Своих бог не дал, вот чужих и привечаю: то конфеткой угостишь, то мороженым, когда есть. Маленькие, они все ангелочки.
– И Лия такая была?
– И Лия. Самостоятельная девчушка выросла. Умненькая. Только мечтала больно много. Словно не от мира сего. Впрочем, оно и понятно. Достаточно на отца ее посмотреть. Всю жизнь бобылем прожил, с тех самых пор, как жена от него сбежала. Лийке тогда и годика не исполнилось. Сам вынянчил. Пылинки сдувал. Девчонка выросла ласковая, неиспорченная, только черного от белого не отличала. Доверяла всем подряд, потому, думаю, и беда такая с ней приключилась. Она же, глупенькая, думала, что все люди хорошие. А люди, сама понимаешь, – звери. Теперь особенно.
То, что погибшая оказалась наивным, доверчивым ребенком, почему-то причинило мне особенную боль. Всегда немного легче, когда можно сказать: мол, сам виноват, накликал беду на свою голову. А тут хорошей девочке жить бы да жить, радуя отца и других людей, а она… а ее…
– Ты бы поторопилась, если на похороны успеть хочешь, – окликнула меня тетя Катя. – Катафалк уже минут пятнадцать назад проехал, я через окошко видела.
– Но я даже не знаю, на каком кладбище будут хоронить…
– На центральном, оно тут совсем рядом. Отпевание в десять, так что ты прямо в церковь ступай.
Поблагодарив за совет, я почти бегом помчалась на стоянку, где оставила свою машину. Мотор еще не успел сильно остыть, и «жигуленок» мой завелся сразу, как будто понимал, что не время сейчас капризничать.
Церковь оказалась битком набита народом. Похоже, что хоронить Лию собралась вся улица. Люди, одетые неброско и небогато, выглядели растерянными и прятали друг от друга заплаканные глаза. Я пристроилась в стороне и принялась разглядывать присутствующих. Со своего места я хорошо видела обитый шелком гроб, заваленный, несмотря на зимнюю пору, живыми цветами. Возле гроба, сгорбившись, стоял высокий старик с копной белоснежных волос. Лицо его было отрешенным, отсутствующим, как будто он не желал воспринимать то, что происходило вокруг. Он не плакал, но плотно сжатые губы и покрасневшие веки делали его скорбь еще более страшной, чем если бы он бился в истерике, заливался слезами и рвал на себе волосы. Я вдруг ясно ощутила, что отец Лии, а это был, естественно, он, словно бы тоже умер, хотя его плоть продолжала существовать. Умерла его душа, погасла та искра, что делает человека по-настоящему живым.
Я вдруг поняла, что напрасно пришла сюда. Как я могу задавать вопросы отцу, чью дочь не сможет вернуть даже чудо? Но заставить себя уйти я не смогла. Отстояла службу до конца и двинулась следом за скорбной процессией.
Глава 16
Когда тягостная процедура закончилась и на месте зияющей черной ямы возник аккуратный холмик свежей комковатой земли, народ стал потихоньку рассасываться. Я стояла совсем близко от Михаила Генриховича, пользуясь тем, что никто не обращает на меня внимания. А он все смотрел и смотрел на заваленный венками холмик. Он так и не заплакал, но от всей его фигуры исходило такое неизбывное страдание, что любая попытка сочувствия казалась бы неуместной и фальшивой. И люди понимали это. Молча выразив свое сочувствие, они торопливо покидали кладбище. Рядом с отцом Лии теперь оставалась только высокая молодая девушка с упрямым и странно взрослым лицом. Ее тусклые волосы были неудобно стянуты назад с высокого лба благородных очертаний. Черный шарф, накинутый на голову, отчаянно трепетал на ветру.
Лицо девушки поразило меня. Она словно сосредоточилась на каких-то внутренних ощущениях, усилием воли заставив себя отстраниться от происходящего, чтобы стать опорой для потерявшего смысл жизни старика. Она поддерживала и оберегала его, словно малого ребенка, и мне вдруг захотелось подойти и сказать им обоим:»Уходите отсюда, довольно с вас, не выдержит сердце!»
Я уже сделала было шаг, но вдруг натолкнулась на глаза мужчины и отступила. Это были глаза человека, обрекшего себя на медленную мучительную казнь. За то, что не уберег. Не уберег самого дорогого. И я почувствовала такую сильную ненависть к тому, кто обрек на страдания этого человека, что поклялась отыскать убийцу во что бы то ни стало. Нужно – я обязана! – найти его и уничтожить. Такая мысль захватила меня целиком. И я знала, что обязательно сдержу свое обещание, по крайней мере сделаю все, что в моих силах. Действительно – все!
Неожиданно Михаил Генрихович посмотрел на меня пристально и заговорил. Голос его звучал глухо, словно из-под земли. Уверена, что он даже не понимал, к кому именно обращается.
– Когда я нес ее из роддома, то все время боялся уронить… И вот… выронил…
Растерянно моргнув, он отвернулся и медленно побрел по дорожке. Чтобы не зареветь в голос, я прижала ко рту сжатую в кулак руку, отчаянно моргая мокрыми от слез ресницами.
– Спасибо, – прошелестел откуда-то сзади негромкий голос.
Я испуганно вздрогнула. Но это оказалась всего лишь девушка, которая сопровождала Лииного отца. А я уж было подумала…
– За что? – искренне удивилась я.
– Он впервые заговорил с тех пор, как умерла Лия. Не знаю, почему именно с вами, но все равно – спасибо.
– Да я вообще-то совершенно посторонний человек и не заслуживаю вашей благодарности. Вряд ли он понимал, с кем разговаривает.
– Тогда почему вы здесь?
– Я?
Простой вопрос поставил меня в тупик. Стоит ли говорить посторонней девушке о данном себе обещании отыскать опасного маньяка? Что, если она только посмеется надо мной? И все-таки я ей ответила. Она не рассмеялась. На ее бесстрастном лице не отразилось вообще ничего, когда она спросила:
– А зачем вам это надо?
– Но убийца должен быть наказан!
– Да поможет небо осиротевшему отцу! Иные упования тщетны. И самый праведный суд не оживит мою подругу.
– Это неправильно. Его нужно найти и остановить.
– Его не найдут, – проговорила девушка убежденно. – Милиция уже пыталась. Тщетно. Он не оставил улик.
– Нужно пытаться снова.
– И что вы хотите?
– В данный момент? Отыскать ее подругу – Настю Грачеву.
– Чем же я могу вам помочь? – горько усмехнулась моя собеседница.
– Так вы и есть Настя, – проговорила я растерянно. Потом упрямо тряхнула головой. – Что ж, так оно и лучше. Мы с вами должны обязательно поговорить.
– Но я ничего не знаю. Даже того, кто вы такая и почему так настойчиво лезете в это дело.
Ее грубость больно задела меня, но я постаралась сдержаться. Девушка и сама почувствовала, что перегнула палку.
– Знаете что? Давайте встретимся через пару дней. Я по-прежнему считаю, что толку от этого не будет, но ради памяти Лии попытаюсь ответить на все ваши вопросы. – И она быстро продиктовала свой адрес и торопливо пошла прочь, вслед за седым стариком, фигура которого уже успела превратиться в маленькую черную точку на белом-белом горизонте.
То, что Настя оказалась совсем не такой, как я себе представляла, несколько разочаровало меня, но не остановило. Она все же согласилась встретиться со мной, а уж я постараюсь вытянуть из нее все, что сумею.
Старательно отводя взгляд от свежей могилы, я стала потихоньку пробираться на главную тропинку. Обнаружив, что осталась совсем одна, я вдруг почувствовала себя очень неуютно. Из-за внезапной сегодняшней оттепели под ногами хлюпала грязная снежная каша. Сугробы сильно просели, на железных оградках переливчатой бахромой висели длинные сосульки. Сапоги у меня промокли, от сырости стали замерзать ноги, и меня слегка знобило. В наступившей вдруг тишине мое беспокойство усилилось. Я прибавила шагу, то и дело оступаясь и проваливаясь в сугробы по самые щиколотки.
Именно из-за того, что я все время озиралась по сторонам, я и заметила это странное дерево. Поначалу глаз просто зацепился за какое-то несоответствие. Скорее машинально, чем осознанно, я взглянула в ту сторону еще раз. Ель, или, точнее, нижняя часть деревца, выглядела нелепо. Его верхушка была обрублена, из-под снега торчали мохнатые нижние ветви и куцый пенек. «И кто же решился на такое кощунство?» – подумала я со смешанным чувством жалости и возмущения. И вдруг догадалась, что деревце наверняка срубили накануне Нового года местные бомжи, отхватив то, что торчало поверх сугроба, в надежде выгодно продать пушистое деревце. И ведь кто-то наверняка купил, не подозревая, откуда родом симпатичная голубая елочка.