И это вместо благодарности! Можно сказать, вытолкали взашей и даже спасибо не сказали. Вот и доверяй после такого милиции.
Сойдя с поезда и нигде не задерживаясь, мы с Наташкой на рейсовом автобусе направились прямо к переправе. Энтузиазм мой заметно поугас, но раз уж мы забрались в такую даль, то следовало довести дело до конца, каким бы он ни был.
Глава 19
Переправиться на остров оказалось не так сложно. На берегу дежурил раздолбанный «Москвич», за рулем которого мерз мужичок в ватнике. Сто рублей за «туда и обратно» показались нам не столь уж большой платой, особенно после того, как мы взглянули на бескрайнюю заснеженную равнину, в которую превратилась гладь реки. Для меня лично пешее путешествие через ледяную пустыню закончилось бы летальным исходом. Даже в салоне раздолбайки я успела замерзнуть.
Конечно, путешествие наше могло оказаться пустой тратой времени. Мы даже не знали толком, что же мы хотим отыскать. Мне все более нелепой казалась мысль, что душа какого-то там Педаченко вот так запросто вселилась в одного из нас и превратила его из вполне нормального человека в маниакального убийцу. Мне как-то привычнее было сознавать, что у каждого убийства есть мотив. И я упорно искала мотив для трех убийств. Но слишком уж они были разными. Жертвы, я имею в виду. Вот их уже три – и по-прежнему никакой связи. Так что же, все-таки виноват призрак? Но ведь и у призрака должен быть мотив, разве не так? Я мечтала разобраться во всем этом и в то же время боялась. Моя бабушка говорила: «Запуская стрелу в небо, обязательно оглянись, чтобы убедиться, что она не торчит у тебя в спине». С некоторых пор я склонна была доверять старшим…
Остров выглядел неправдоподобно красиво. Расположенные на крошечном клочке суши часовни и церкви даже без реставрации представляли собой удивительно гармоничное зрелище. Блестящие в солнечных лучах позолоченные кресты жарким огнем горели на фоне голубого неба. Каменная резьба, как ажурное кружево, застывшее много веков назад, меняла цвет от кремового до кроваво-красного. Со стыдом признаю, что понятия не имею о том, кто возвел такое чудо на ничем иным не приметном острове, но в одном он преуспел – создал вечное напоминание живущим на земле о красоте и гармонии, радующих сердце и излечивающих душу.
Фамилия Лебединская удивительным образом шла Валентине Ивановне. Увидев ее статную фигуру, спокойное лицо и внимательный взгляд карих глаз, я словно бы почувствовала себя под ее защитой и стала даже меньше вздрагивать от диких воплей, оглашающих гулкие коридоры лечебницы. Впечатлительная Наташка, жавшаяся ко мне, вся как-то съежилась, затравленно озираясь при каждом звуке.
– Даже не знаю, чем смогу вам помочь, – задумчиво проговорила Валентина Ивановна, первым делом усадив нас на видавшем виды диванчике в своем кабинете и угостив горячим морсом из клюквы.
– Вы только ответьте на один вопрос: архив больницы сохранился? – спросила я с надеждой.
– Насколько мне известно – да. Но ведь сколько лет прошло! Переезды, перестройки… Подтопляло вот нас прошлой весной, да и мыши могли погрызть. Старый архив в подвале хранился, а их там пропасть.
– Как же так? Это ведь документы!
– Все документы имеют свой срок давности. Умер человек, и кому его болезни интересны? Конечно, никто не собирался их выбрасывать – мало ли что, – но и следить за ними по-настоящему было некому. С тех пор как Тит Валерьяныч умер, бумаги так и перекладывали с места на место, не распаковывая.
– Значит, надеяться нам не на что, – грустно сказала я. – Ну что же, все равно спасибо.
Мы с Наташкой поднялись, чтобы отправиться в обратный путь.
– Подождите! – окликнула нас Лебединская обрадованно. – Пахомыч – вот кто вам нужен. И как я могла забыть?
– А кто это? – спросили мы в один голос.
– Да как вам сказать… – замялась женщина. – Сейчас он что-то вроде местной достопримечательности. Ему уж за семьдесят, может, и все восемьдесят, точно не знаю. Раньше он у Тита Валерьяныча в учениках был, потом архивом заведовал, но сейчас вроде как не у дел. Все, что нужно, занесено в компьютер, и его должность ликвидировали. Врачи, когда надо что из архива поднять, сами все по компьютеру находят. А Пахомычу просто деваться некуда, он здесь давно уже. Тут такая история… Дочка его у нас содержалась.
Это слово – «содержалась» – резануло мне слух. Была в нем какая-то безнадежность, сразу расставляющая все на свои места. Содержалась, а не лечилась, сказала Лебединская. Значит, положение было безнадежным. Я почувствовала сочувствие к неведомому Пахомычу.
– Дочка его помешалась, когда ее жених прямо в день свадьбы бросил, – продолжала между тем Валентина Ивановна. – Совсем ума лишилась. Набросилась на соперницу, чуть не порешила ее при народе. Судить ее хотели, да поняли, что не в себе она, умом тронулась. Так и попала она к нам, а с ней и Пахомыч. Лет двадцать она здесь прожила, отец все надеялся, что поправится. Не случилось, не дал господь… Эту историю все у нас знают, вот и жалеют старика. Только он жалости не приемлет, гордость не позволяет. До сих пор помогает чем может. То там, то тут пригодится. Для своих лет он мужичок хоть куда – и руки, и мозги в порядке.
Лебединская тепло улыбнулась.
– Думаете, он сможет отыскать нужную историю болезни в такой неразберихе? – усомнилась я.
– Все может быть. Тут уж как повезет. Если дело вашего Педаченко хоть чем-то выделялось, точно отыщет. Он половину историй болезней наизусть знает. Хобби у него такое.
– А зачем это ему? – поинтересовалась Наталья.
– Это он от Тита Валерьяныча заразился. Я-то его уже не застала, но, рассказывают, прелюбопытнейший человек был и память имел отменную. Ну чистый компьютер. Когда у Пахомыча с дочкой несчастье случилось, у него свой интерес появился – все мечтал он найти способ вернуть дочке разум. Пахомыч и по сей день уверен, что прежние врачи лучше лечить умели. Не химией да уколами, а сердцем и опытом. Вот и искал. Двадцать лет искал, да не успел.
Предстоящая встреча с легендарным Пахомычем меня немного пугала. Возраст как-никак. Но боялась я совершенно зря. Таких быстрых, пронзительных глаз я не встречала даже у молодых. Пахомыч выглядел не то чтобы моложе своих лет, но каким-то крепким, вроде как двужильным. Никакой тебе старческой дряхлости, немощи, слабости. Даже морщины, изрезавшие его лицо, выглядели упругими, словно резиновыми, и ничуть его не портили. Забрав у старика дочь, господь – то ли в отместку, то ли в награду – как будто подарил ему вторую жизнь. Пахомыч словно был выточен из цельного куска хорошего дерева, которому ни червь, ни тлен не страшны. Понравился мне и его голос, чуть надтреснутый, но сильный и бодрый.
– Ну что, пичуги, притихли? – спросил он, поглядывая на нас искоса. – Говорите, зачем я вам понадобился? Валя тут такого туману напустила, говорит, будто вы вроде частных сыщиков. Правда, что ли? Только не слыхал я, чтобы такие пигалицы в следователях ходили.
– Мы не сыщики, просто разобраться хотим в одной истории. Следы ведут в вашу больницу, и вся надежда на ваш архив.
– Вот оно как… – протянул старик, потирая крепкими прокуренными пальцами колючий подбородок. – Ищете кого-то из наших клиентов, правильно я понял?
– Да. Он был клиентом этой клиники. Только давно. Больше ста лет назад. Он умер в тысяча девятисотом, – пояснила я.
– Ты имя назови, фамилию. Чего ходишь вокруг да около? – потребовал Похомыч.
Старик каким-то образом почувствовал, что я не решаюсь произнести вслух это имя. Почему-то теперь, когда разгадка оказалась совсем близко, я страшилась узнать правду.
– Что ж вы молчите, девчата? Иль передумали?
Наташка вопросительно взглянула на меня, словно спрашивая совета. Я пожала плечами и произнесла – как в воду нырнула:
– Педаченко его фамилия. Педаченко Николай Аркадьевич.
Пахомыч тихо крякнул и внезапно переменился в лице. Значит, понял, о ком идет речь, но вроде как насторожился. Крякнув еще раз, старик придвинул к себе стул и сел, уперев руки в колени.
– Ну дела… – покачал он головой.
– Что за дела-то, дедушка? – высунулась из-за моего плеча Наталья.
– Да не туда вас кривая вывезла, вот что я вам скажу.
– Как вас понимать? Вы про что? – спросила я, нахмурившись.
– У нас там людей убивают, а вы пословицы цитируете, – упрекнула старика Наташка.
Ее слова почему-то его не удивили.
– Заигрались вы, девки, вот что я вам скажу. Езжайте-ка домой подобру-поздорову да подыщите себе защитников понадежнее от греха подальше.
– Вижу, вы нам в помощи отказываете, – усмехнулась я мрачно. – Не хотите или просто струсили? В вашем-то возрасте… Чего вам бояться? Или в самом деле тут какая-то мистика? Вижу, понимаете, о чем я толкую. Значит, такое уже было, да? И убийства, и чертовщина всякая? И всему виной этот Педаченко…
– Да уж ясное дело, без него не обошлось, – проворчал старик недовольно.
– Да уж ясное дело, без него не обошлось, – проворчал старик недовольно.
– Значит, знаете о нем?
– Наслышан, – кивнул Пахомыч.
– Расскажите, а… – попросила я тихо.
– Даже не знаю, что и делать, – покачал старик седой головой. – Мне Тит Валерьяныч строго-настрого наказывал: ни одной живой душе не проболтаться об этом изверге. Больно дело темное.
Я поняла, что уговоры тут не помогут. Бесполезно. Если Пахомыч решит молчать, ничего мы от него не добьемся. Не пытать же его, в самом деле.
Мы ждали его решения.
– Ладно. Скажу вам, что сам знаю, – наконец произнес он. – Только предупредить хочу: после того, что услышите, легче вам не станет. А вот покой и сон потерять можете. Я и сам теперь места себе не найду, коли он за старое принялся.
– Мы не из пугливых, – буркнула Наталья недовольно.
– Посмотрим, – усмехнулся Пахомыч и вдруг спросил: – Кто такой Джек Потрошитель знаете?
– А то нет… – фыркнула Наталья.
– А кто он такой?
– В смысле конкретно, что ли? – уточнила она. – Так этого никто не знает. Его ж не поймали.
– Что верно, то верно. Оплошал Скотланд-Ярд. Хотя шуму было много. Шесть проституток, убитых за три месяца в одном районе, – это вам не шуточки.
– Ну и что? Про это во всех книжках написано, – пожала я плечами.
– А там написано, что после девятого ноября убийства вдруг прекратились сами собой, как отрезало?
– Точно не знаю. Вроде я слышала, что считали, будто убийца, окончательно сбрендив, покончил с собой. На этом дело и закрыли. Но я никак не пойму, при чем тут Джек Потрошитель? Нас-то интересует Педаченко.
– Торопыга ты, – пожурил меня старик. – А все оттого, что молодая еще, неученая. Терпенья нету, вот и дергаешься. Я к тому и веду, что Педаченко ваш – тот самый Джек Потрошитель и есть.
– Ну, это уже полный бред, – нервно хихикнула Наталья.
– В самом деле, глупость какая-то, – поддакнула я.
– Нет, правда, чистая правда. Он сам об этом рассказывал.
– Ага. Ну да, конечно, – скривилась я. – Что ж его Скотланд-Ярду не выдали? Была бы мировая сенсация.
– Да кто ж ему поверил бы? Он ведь сумасшедший был. А назовись он Наполеоном или Цезарем, так что, на него корону надевать, что ли?
– Вот я и говорю – бред, – согласилась Наташка.
– Не все так просто, девочки, – возразил Пахомыч. – В тот год, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом, когда те убийства в Уайтчепеле случились, Педаченко служил в Лондоне. Фельдшером. Работал он в одной маленькой клинике в Ист-Энде и выглядел совершенно нормальным. Только вот не знали пациенты, которых он пользовал, что во Франции, откуда он перебрался в Лондон, Педаченко подозревался в жестоком убийстве молодой девушки. Убийство было с расчлененкой. Точь-в-точь как потом у Джека Потрошителя. Улик у французов не хватило, и они отпустили его на все четыре стороны. Он выбрал Лондон. Что там произошло, вы сами знаете. Но вот что интересно: лондонские убийства прекратились девятого ноября, а в декабре Педаченко объявился в России. Года три он сидел тихо, как мышка, но в девяносто первом не выдержал – зарезал скальпелем и расчленил женщину. Тогда его арестовали прямо на месте преступления. Он и не отпирался, сразу назвался Джеком Потрошителем, а его объявили сумасшедшим и сослали в нашу психиатрическую клинику на пожизненное заключение.
– Не могу поверить. Неужели так оно и было?! – ужаснулась я.
Скальпель, убитые и расчлененные женщины – все совпадало. Я начинала понимать, какие страшные перспективы имеет наше открытие. Нет, все слишком невероятно, чтобы оказаться правдой. Пусть Педаченко был хоть самим сатаной, но ведь он умер сто лет назад! Нельзя вернуться в мир живых с того света!
Боже мой, как я была наивна! Это стало ясно пять минут спустя, когда я услышала историю до конца. Иногда лучше поверить в сверхъестественное. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. Хм, забавные мысли для человека, находящегося в стенах психиатрической лечебницы.
Пахомыч подошел к шкафу, порылся на его полках и извлек оттуда дореволюционный журнал, посвященный проблемам психиатрии.
– Прочтите сами, – сказал он, раскрыв журнал на нужной странице.
Набранный непривычным для нас шрифтом текст статьи гласил, что пациент Педаченко пережил клиническую смерть еще до всех этих событий. Он рассказывал своему лечащему врачу, что побывал в аду и вернулся оттуда мертвым, похожим на живых лишь внешне. По словам Педаченко, владыка преисподней даровал ему вечное существование на грани жизни и смерти и сделал одним из своих слуг, готовящих скорое пришествие сатаны в мир. В качестве знака своего благорасположения дьявол указал своему новобранцу место, где было спрятано волшебное зеркало – вместилище мудрости древних магов, способное творить чудеса, наделяя своего хозяина невиданной силой и сверхъестественными способностями.
Сам Педаченко должен был создавать места темной силы, что-то вроде алтарей во славу сатаны, на которые возлагаются органы только что убитых жертв. Сквозь такие места князю тьмы легче всего проникнуть в человеческий мир…
Вот, собственно, и все содержание статьи. В ней ни слова не говорилось о лондонских похождениях Педаченко, зато об этом было много написано в истории болезни. Было очевидно, что врач считал слова больного параноидальным бредом. Он добросовестно записывал их, но не принимал всерьез. Здесь же содержались и рекомендации по содержанию пациента. Его предписывалось держать в полной изоляции от других больных, на прогулку выводить в полном одиночестве. За ним также велось круглосуточное наблюдение, а пищу ему приносили два санитара. Это последнее правило ввели после того, как один из санитаров, разносивших кормежку, бесследно исчез. Последний раз его видели заходившим в палату Педаченко, а после этого он как в воду канул. В палате – никаких следов. На острове – тоже. Думали, не выдержал мужик тягостной атмосферы клиники и сбежал. Да куда сбежишь с острова? Единственная лодка оказалась на месте, а вплавь до берега не добраться. Среди утопленников его тоже не обнаружили. Пришлось закрыть дело. Только с тех пор пищу Педаченко стали приносить по двое, для подстраховки.
Пахомыч передал нам мнение своего наставника, Тита Валерьяныча: тот был убежден в бессмертии Педаченко и полностью верил во все его рассказы. Он считал, что Педаченко совершенно сознательно отошел в мир иной, когда понял, что в ближайшие годы ему не удастся покинуть свою темницу. Ходили слухи о предсмертных словах сумасшедшего – он обещал вернуться.
– Полгода назад, – рассказывал Пахомыч, – к нам, в нашу-то глушь, приезжал старший инспектор Скотланд-Ярда Генри Осборн. Он прибыл, так сказать, в неофициальном порядке и сразу затребовал историю болезни Педаченко. Долго изучал, потом поблагодарил за хорошую сохранность документов. Хотел даже выкупить их, но ему не позволили. От него я узнал, что они там, в Лондоне, сопоставили свои архивные данные с французскими и вышли на нашего Педаченко. Зачем им это понадобилось спустя столько лет, я не знаю, но тайну Джека Потрошителя они раскрыли.
– Здесь говорится о зеркале сатаны. Вы ничего о нем не слышали? – спросила я.
– Слышал, как же. А Тит Валерьяныч его даже видел. Педаченко, по его словам, с этим зеркалом не расставался. Потребовал доставить из его квартиры и на стену повесить в палате. Врачи не возражали. Да и как возразишь, коли он до тех пор, пока не получил свою игрушку, беспрестанно в судорогах корчился. Зеркало было из бронзы, с острыми краями. Местный плотник его в деревянную раму запрятал, чтобы Педаченко, не приведи господи, вены себе не порезал. Он до того дважды пытался, но все неудачно.
– И куда подевалось зеркало после смерти Педаченко? – спросила я упавшим голосом.
– Оно пропало еще до его смерти. В аккурат за день до того, как ему преставиться. До того дня Педаченко никто и никогда не навещал. Думали, что он круглая сирота – ни родных, ни близких не имеет. А накануне смерти вдруг явился к нему человек. Его пропустили, так как Педаченко к тому времени совсем обессилел и вреда никому причинить не мог. Посетитель пробыл у него около часа и ушел. А вечером обнаружили пропажу зеркала. И вот что странно, на Педаченко это не произвело никакого впечатления. Тогда подумали, что не до того ему, смерть рядом, а я думаю, что он сам его отдал. Только не пойму, как его тот человек нашел? Ведь местонахождение Педаченко было засекречено.
Выслушав столь невероятную историю, я почувствовала себя подавленной. Если хотя бы на секунду позволить себе поверить в то, что все, рассказанное Пахомычем, правда, то можно смело оставаться в этом тихом месте на постоянное место жительства.
Что же получается? Педаченко сдержал свое обещание и вернулся при помощи зеркала, чтобы продолжить служение своему повелителю? Не может быть! Но как же тогда убийства? Ведь сегодняшние убийства – точная копия тех, что произошли в Лондоне в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Все одно к одному. Ровно сто лет спустя после смерти Педаченко Юрка по глупости и незнанию покупает ель, выросшую на его могиле и срубленную пьяным бомжем. И механизм был снова приведен в действие. Дух серийного убийцы покинул кладбище и оказался среди живых людей. По его наущению несчастный Роман, заполучивший зеркало, забрел в Наташкину квартиру. Если бы не он, это сделал бы кто-нибудь другой, тот же владелец ломбарда. Главное, что все должно было произойти именно в ночь под Рождество, когда, по преданию, богом даруется прощение всем заблудшим душам в честь рождения божьего сына. Не зря же гадают именно под Рождество, и именно под Рождество происходят невероятные вещи, как хорошие, так и плохие.